|
К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011
Редакционный совет
Ирина АРЗАМАСЦЕВА
Юрий КОЗЛОВ
Константин МАМАЕВ
Ирина МЕДВЕДЕВА
Владимир МИКУШЕВИЧ
Алексей МОКРОУСОВ
Владислав ОТРОШЕНКО
Виктор ПОСОШКОВ
Юрий СТЕПАНОВ
Олег ШИШКИН
Татьяна ШИШОВА
Лев ЯКОВЛЕВ
|
Виктория Андреева
ТЕЛЕФОННЫЙ РОМАН
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
19
Мы с сыном вышли на сто миллионной улице в испанском Гарлеме, не совсем
уверенные в правильности направления. Где тут Хавен стрит? – спросила я у
высокого, ирландского типа, прохожего, старательно копируя эммино
произношение названия ее улицы. Хевен стрит, как мы тут говорим, – сказал он
мне с усталым высокомерием – второй поворот направо. Мы безошибочно подошли
к Эмминому дому, свернув сразу на набережную и миновав тусклый городской
дворик в провале между двумя – эмминым и соседским – домами с
аляповато-наивными цветами, посаженными вдоль серых казарменных времен
Второй мировой войны крепостных стен. Открыв стеклянную нью-йоркскую дверь,
мы оказались в прозрачном предбаннике со списком жильцов в два столбика и с
эмминой фамилией, завершающей этот послужной список. С облегчением нажав
последнюю кнопку звонка, подождали, потом уже с некоторым нетерпением нажали
второй-третий раз. Не дождавшись ответа, заглянули через стеклянную дверь в
вестибюль и увидели Эмму с глазами горе, бледную, отсутствующую с
“личностью” в обнимку. Она подслеповато взглянула на нас, раз-два, и,
наконец, узнав, тяжело поднялась, бережно прижимая к себе свою личность, и
открыла нам. На голове у нее – седовато-дымчатый соседкин парик, на щеках –
кирпично-розоватые тени, веки над потускневшими и устало выцветшими глазами
– голубовато-перламутровые. Из-за саборбного старушечьего парика она была
вся словно бы припорошена пылью, и я разглядывала ее в будто запотевшем
зеркале, пугаясь разрушительных следов времени и стараясь не выказать своей
растерянности в присутствии этой новой Эммы. Как обычно, глядя сквозь нас,
словно бы пробиваясь сквозь толстое увеличительное стекло к набранному
петитом тексту инструкции к купленному крему, она, сунув под мышку
“существо”, величественно повела нас по мраморному саркофагу своего
вестибюля. “Да, это очень хороший дом”, – с чувством согласилась она в ответ
на мою фальшивую похвалу искусственных цветов и фальшивого камина, дешевой
репродукции Ван Гога и уродливого саборбного старушечьего кресла цвета “тела
испуганной нимфы” – неприятно напомнившего мне аляповатые грязно-розовые
дареные кресла с заскорузлыми пропорциями и формами в нашей первой
эмигрантской квартире в окрестностях Вашингтона.
“В этом районе нет таких хороших домов! Вы представляете здесь все
облицовано мрамором! Тут приходил парень смотреть квартиру, так он прямо
обалдел, какой хороший дом. Он обошел добрый десяток домов и нигде не видел
мраморного вестибюля. И квартира хорошая, большая, удобная. Там и вам будет
хорошо, и вашей маме, когда она приедет. Подождите меня здесь, я посмотрю,
где Марта – у нее точно такая же квартира. “Марта”, – звонко позвала Эмма,
стуча крепким кулачком в дверь. “Марта”, – капризными английскими
интонациями повторила она, прислушиваясь к герметично молчащей двери. “Нет
ее, – объяснила Эмма миролюбиво сама себе, – и где это она все время
носится? ” – и повернула толстые линзы своих очков в сторону
коротышки-соседа, угрюмо дожидавшегося лифта: “Хай! – сказала она с
механической приветливостью. – Кам хир”, – хозяйски помахала она нам рукой,
эгоистично отгораживаясь от чужака-коротышки громкой московской речью.
“Николай, садись! – кивнула Эмма на стул в лифте. – Ну, тогда стой”, –
разрешила она и решительно перевела разговор на свое “существо”. “Вы ведь
еще не видели мою личность, – и она повела тупой меланхолической мордой,
торчащей у нее под мышкой, перед нами. – Мою миленькую штучку. Смотрите, как
она тяжело дышит. Она очень тяжело переносит эту погоду. Мы с ней спасаемся
только в вестибюле. Там прохладно от каменных полов. Я с ней спускаюсь сюда
в самую жару. А то она просто погибает”. “Да, – согласилась я, – мы о нем
много слышали, но еще не виделись. Очень меланхолическое существо”.
“Смотрите, какие у него глаза – тяжелые, огромные. Правда, он похож на
дракона? Это мой маленький дракон! Имперская собачка. Это существо не для
меня, оно нуждается в роскоши. Нам сюда, да, совсем возле лифта”. И Эмма
близоруко стала шарить в своей сумке. “С тех пор, как я потеряла свои
документы, я все прячу так, что сама не могу найти. Да вот они!” Неверно
потыкавшись в дверь парой случайных ключей, Эмма, наконец, распахнула дверь,
ошеломив нас одновременно беспощадным полуденным солнечным светом,
затопившим ее квартиру, и полным запустением и небрежением, воцарившимися в
ней со времени моего последнего посещения, которые она, однако, не замечала
с истинно царским высокомерием. “Эта Марта тащит мне всякую рухлядь с
помойки”, – снова, как в прошлое посещение, – объяснила она мне
происхождение тюков, загромождающих ее коридор вдоль стен с грязными
подтеками. “Мне нужны полки, – кивнула она на стоящие посреди комнаты в том
же месте нераспакованные ящики с книгами. – Мне совсем негде хранить книги”.
Распахнутые барские двустворчатые стеклянные двери были в грязных черных
разводах. “Идите сюда, смотрите, как здесь прохладно. Видите, эти окна
выходят на Гудзон. И в ЗС окна тоже смотрят на реку, и там не нужен кондишен
– Вашей маме там будет приятно, и у вас будет отдельная комната. Да, это
Пьеро. Я люблю Пьеро. Эту лампу мы еще с папой купили. Вы любите английские
кенди? Я вчера так захотела сладкого, что не выдержала и купила себе эти
лакрицы. Я помню, я их пробовала в Вене, и они мне очень понравились. А эти
почему-то невкусные. Берите-берите! Не хотите! Ну, Николенька, наверное,
хочет. Николай, возьми кенди, может, они тебе понравятся. Ну, вот, когда
пойдете домой, не забудьте взять. Я их не могу есть. А то я думала их Марте
отдать – она всему рада. Это святой человек. С утра до ночи носится – всем
помогает. И улицу перед домом подметает, и раздобывает вещи для всех. Я, как
ни приду, у меня обязательно что-нибудь висит в сумке – это Марта притащит
для меня какую-нибудь мелочь: “Вам пригодится, а у меня много всего – мне уж
ничего не нужно”. И если ей что-нибудь дашь – какой-нибудь пирожок или
ветчину – уж она так радуется и благодарит. Я если не могу что-то есть,
отдаю Марте – она всему применение найдет и будет счастлива. Вот вы, когда
сюда переедете, я вас с ней познакомлю, она вас будет опекать. Вот этот
диван она мне притащила. Как она его дотащила на себе – ума не приложу, я
его не могу с места сдвинуть – а ей хоть бы что. А вот это кресло мы с папой
купили – это единственная мебель, которую мы приобрели. Оно было на
распродаже в “Саксе”. Я как увидела его, так и сказала папе: “Я отсюда не
уйду, пока мы не купим его”. А папа говорит: “Ты с ума сошла! У нас нет
денег на него”. Ну, мы наскребали-наскребали сумму – никак не получается.
Поехали одолжить у знакомых, приезжаем на следующий день посмотреть, а его
еще уценили. Видите, какое оно уютное – оно сделано в форме яйца – верх
снимается и сюда садишься”. И Эмма любовно ткнула рукой в синтетическое
углубление, похожее на толчок от некогда белого унитаза. “Моя личность
полюбила это место – она предпочитает здесь спать, поэтому я постелила сюда
одеяло”. Ну, пойдемте посмотрим, какие я вам книжки набрала. Шопенгауэр
ушел. Когда я привезла Нине деньги, она говорит: “Берите все, что осталось”.
А остальное, видимо, Перельманы забрали. Уж они хапали-хапали, пришли с
пятью телегами и грузили, не глядя. Вот как надо жить. Ничего не пропустят.
Пришла и увезла без денег пять телег с книгами. Поэтому Нина потребовала
деньги от меня – она видит, что эти ей ни копейки не заплатили и решила:
хватит. Поэтому мне вчера и пришлось ехать к вам за деньгами. Ну вот, пока я
ездила, Бердяев ушел и Соловьев – остались только разрозненные тома.
Смотрите, вам попались только нечетные. А четные, видимо, у нее. Да нет, Вы
не звоните, это бесполезно. Она вам ни за что не отдаст. Нет-нет, звонить
бесполезно. Это такие люди! С ними разговаривать бесполезно. Если ей в руки
попалось, она ни за что не отдаст. Ведь она хватает в Джуишь коммюнити все
подряд – мацу, сыр – лишь бы бесплатно. Я же Вам говорила, туфли бесплатно
по медикейту получает. Что Вы хотите от этих людей? Я просто не понимаю, как
можно так жить. Может, и неправа. Я не знаю. Может, так и надо, как они. Но
я так не могу. Меня иначе воспитывали. Это же надо! Пришла и пять телег книг
увезла. А Светлану называла хапугой. За что? Человек пришел и заплатил
деньги за книги – так она хапуга, и ее Наташа еще оскорбила, что она украла
какие-то деньги. А эти нагрузили гору книг, не глядя – и они не хапуги. Да
ну их! Да Вы садитесь, что же Вы стоите. У меня, правда, все завалено, ну Вы
вот на этот стул сядьте. Хотите воды? Чай у меня кончился. Я хотела в
магазин сходить, да малышка моя разболелась от жары. Я не могла ее оставить.
Ну, ты чего опять так тяжело дышишь? Жарко? Жарко! Ну иди в ванную, там
прохладно. Да, здесь нужен хороший ремонт. Посмотрите, что в кухне творится.
Смотрите, какие там ужасные полы. Да, когда-то это был очень хороший дом.
Наташа говорит, что когда она въехала, они платили 40 долларов, но по тем
временам это были хорошие деньги. Она говорит, что это снял ее брат. Но
здесь сплетничают, что никакой он не брат ее. Он эмигрировал еще 1904 году,
он работал при царском посольстве, и все эти книги принадлежат ему. Он ей
покупал шубы и драгоценности. А она его бросила. И вышла замуж за американца
– нининого отца. Это был прекрасный человек – Нина в него – спокойный,
доброжелательный. Она его тоже бросила и вышла за Николая Павловича. Мне его
так было жалко – она к нему так плохо относилась. Он мне все время жаловался
на нее. Да, она здесь прожила 40 с лишним лет. Это был хороший район. И
здесь жили только состоятельные люди. Да Вы знаете, какой это был дом! Да Вы
только посмотрите – видите это окошечко на кухне? Думаете это для чего? В
это окошечко подавали готовую еду. Они заказывали по телефону, приезжала
машина и привозила им еду. Да, они здесь совсем не плохо устроились. Не то
что мы. А я теперь забиваю это окно гвоздями, потому что через него соседку
обокрали – оно выходит на крышу, воришка пролез в ее квартиру. Теперь эти
окна, как видите, иначе используют. Квартира хорошая, только ремонт нужен.
Посмотрите, какие страшные полы на кухне, здесь нельзя ходить босиком, не то
занозишь ноги. Я сюда не пускаю свою личность. Видите, я застелила все
картоном. Он хоть окна поменял нам, теперь их можно мыть, и они двойные,
утепленные:. Да, там живут американцы. У них недавно ребенок родился. Да все
видно, но я не люблю занавесок, и в Москве у меня их не было. Там все с ума
сходили по импортному тюлю, а я люблю, когда в окно небо видно. Надо купить
венишен блайндс – хочешь, опустил, а нужно – поднял. Но у меня нет денег –
они дорогие. Я видела в “Альтмане” розовые венишен блайндс. Они бывают
разные, есть очень красивые. Это у дешевых казенный вид. Здесь у нас всегда
тихо. Вот вы переедете, увидите. Мы с вами будем заниматься гимнастикой по
йоге. Вот видите мост там, так по нему можно в Нью-Джерси ходить, а там
прекрасный парк. Я одна боюсь туда ходить. Я как-то пошла со своим
существом, а мне соседка говорит: “Ты – крези. Разве можно там одной гулять.
У тебя же маленькая собака, она тебя не защитит”. Ну, а вместе нам не будет
страшно. Особенно с вашим Николаем. Да, Николенька?
|
01 |
02 |
03 |
04 |
05 |
06 |
07 |
08 |
09 | 10 |
11 | 12 |
13 | 14 |
15 | 16 |
17 | 18 |
19 | 20 |
21 |
Оглавление:
Первая часть
Вторая часть
Третья часть
|
