|
К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011
Редакционный совет
Ирина АРЗАМАСЦЕВА
Юрий КОЗЛОВ
Константин МАМАЕВ
Ирина МЕДВЕДЕВА
Владимир МИКУШЕВИЧ
Алексей МОКРОУСОВ
Владислав ОТРОШЕНКО
Виктор ПОСОШКОВ
Юрий СТЕПАНОВ
Олег ШИШКИН
Татьяна ШИШОВА
Лев ЯКОВЛЕВ
|
Виктория Андреева
ТЕЛЕФОННЫЙ РОМАН
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
13
1 апреля
Апрель? А куда мне ехать? Да, ничего хорошего. Телефон пока не
выключили. А турчанка промчалась мимо меня сломя голову, будто я ее в чем-то
обманула. А вечером пошла по лестнице бочком, чтобы со мной не встретиться.
Улыбнулась мне истерично и промчалась. Подселила ко мне приятеля своего
сына, а тот не дал депозита. Он же мне никто. Он пришел сюда. Почему-то
здесь ночевал. Будь он мне друг, родственник. Будь я ему жена. Он пошел в
магазин, принес канистру молока и стал лакать. Ни слова о деньгах. Это же
просто невоспитанность. У нас как-то останавливался знакомый. Так он
помчался в магазин и натащил столько продуктов. Это же элементарная
вежливость, какое-то уважение к человеку. Сегодня встал – завтракать я пойду
в магазин. Ни слова о деньгах. Убежал. Ну, что это такое? Кого она мне
порекомендовала. Она же знает, что я сижу без копейки, что у меня нет денег,
что у меня суд из-за квартиры. А этот парень, он меня так запутал,
врет-крутит. Вчера он пробыл фактически весь день. Он вообще нищий –весь
день ничего не жрал. Он, правда, починил пылесос. У меня пылесос не работал,
он его за минуту починил. Говорит: я вам здесь все покрашу. А зачем мне
красить? Мне уже здесь покрасили разок. Может, он за это и жить собирается у
меня. Мне деньги нужны, чтобы за квартиру заплатить. Он говорит, что он –
профессор. И моя турчанка тоже: “Он – профессор, он вам поможет за квартиру
платить. Я его хорошо знаю, он – приятель моего сына. Он и дома не бывает,
они сейчас записывают пластинку. Вам надо сдать одну комнату и другую
комнату по 300 долларов и еще секъюрити взять”. А теперь он говорит, что он
может платить только 150 долларов, что ему дорого, что у него нет денег. И
она теперь тоже: “Он бедный, он бедный”. Я тоже бедная. И давай мне забивать
комнату каким-то хламом: ему это нужно, ему то надо. Ему нужно, чтобы сидеть
и работать за столом. И тащит мне мебель, с которой сыплются тараканы.
Притащила с помойки какой-то безногий страшенный письменный стол – синий с
черным – я не могу теперь на кухню пройти. “Вам нужна мебель”. Мне не нужно
никакой мебели. У меня стоит чистенький стол. Он, правда, кухонный, но он
может работать и за ним. Он что, писатель? Они меня не спрашивают, тащат.
Притащила тут ободранное кресло. На него смотреть страшно. И страшенный
полуразрушенный стол, каких-то неимоверных раскрасок и еще к тому же полный
тараканов. Я столько сил потратила, чтоб их вывести, у меня их не было, а
она мне натащила с улицы. Я их боюсь. Я никакое насекомое не могу убить,
мать такая же была. Она, когда видела таракана, кричала: “Убей, убей! ” И
махала руками. Вот и я такая. Я стараюсь их ловить и выбрасывать. Опять
придется их выводить. Поэтому я не люблю старую мебель. Если мне будет нужна
мебель, я куплю пару кресел, в них будет чисто, уютно сидеть. Марта хоть от
себя тащит. Когда люди уезжают, она тащит к себе. Ну, это хоть из дома, а не
с помойки. Марта-то? Да это старушка 80-ти лет. Она нам притащила диван. Мы
его с папой тихо ночью вытаскивали, чтобы ее не обидеть. Часа три
вытаскивали. Как она его одна притащила, ума не приложу. Еще она тут
притащила коробку от телевизора. Говорит: он пустой, но его можно
использовать как шкаф – там ценное дерево. Я его выбросила, захожу как-то к
Марте – смотрю, у нее стоит. Она говорит: жалко выбрасывать – из хорошего
дерева сделан. Она странная. Грязь у нее в квартире непролазная, но она моет
весь дом маленькой тряпочкой. Она к папе очень хорошо относилась и меня
опекает. Теперь она со страшной силой наполняет лобби всяким барахлом. Меня
обдает ужасом, когда я иду в лобби и вижу, чего она натащила. И отказываться
неудобно, чтобы ее не обидеть, и тащить это одной мне не под силу. Она –
крези, эта Марта, но добрая.
12 апреля
Да он, видите ли, проживет полапреля, а потом даст вам деньги. Кто же
так делает? Телефон тут же включил свой, мой вынул и поставил в другое
место, а у меня нет другого места. Такая наглость беззастенчивая. Тут рядом
жил парень, платил за такую же комнату 300 долларов, без всяких контрактов.
Он прожил два месяца, и она ему сказала: “Гуд бай”. А этот, даже не
заплатив, распоряжается. Да, это так неприятно. Пока у меня совсем ничего. Я
вчера там проторчала с восьми до двенадцати. Их там обычно человек десять
бывает, а вчера сидел только один человек. Да, целая футбольная команда, и
все заняты только собой. А Перельманы, что о них говорить! Эти тем более
никого, кроме себя, не видят. У них парень опять уехал в Париж. Да записи у
него там какие-то. Тут надо напасть на какую-то богатую бабу. Вот как они. И
все пойдет, как по маслу. Она нашла им менеджера. А без менеджера здесь,
будь хоть о семи пядей во лбу, никому до тебя нет дела. У меня есть знакомый
из Москвы. Ему много лет. Ему под 50. Он – музыкант. И хороший музыкант. Он
дает уроки, он аккомпанирует в балете и получает всего 450 долларов. А его
квартира стоит 480 долларов. А эти уселись на свою Ковальскую и вовсю ее
употребляют. Но мне помочь они никак не могут. Я им говорю: “Ваша Ковальская
покупает в “Гудмане”. Пусть бы она мне помогла устроиться туда”. А она мне:
“У вас какая-то дурацкая мечта. Вам надо пойти на любую работу”. Какая уж
тут мечта продавщицей устроиться. Я тут прочитала в “Калейдоскопе” про
одного парня. Этот человек под гипнозом начал рассказывать о себе. Он может
говорить на древнеегипетском. Последний раз он родился в 1918 году и был
убит в немецкой войне. А потом, когда он был ранен на этой войне, он стал
говорить на немецком языке на каком-то странном диалекте. И врач не знал
этого диалекта. А сестра услышала и говорит: “Я знаю в Германии в одной
деревне так говорят”. Вот так, Оля, я пока стараюсь держаться. Пока что
денег у меня нет. И чем платить за квартиру, не знаю. А вы слышали, там еще
один герой подох. Это была абсолютная дубина. Просто солдафон. Он только
войну затеял. Сейчас там вроде солдафонов нет. Но они бойко пожирают один
другого – никак не поделят власть. Я вообще не понимаю, почему русский народ
несет такой крест и такая ему страшная судьба дана. Вот этот их Павлуша –
национальный герой. Герой страны – отцеубийца со знаменем в руках. Бред
какой-то. Я всегда была странным ребенком. Меня всегда это приводило в
бешенство. Я не понимала, как это можно пойти и донести на своих маму и
папу, чтобы их убили. Мне поставили единицу и выгнали со скандалом. Я пошла
в другую школу. Там была умная учительница. Она оставила меня в покое. Моя
школа была мрачная. Учителя там были железные партийцы, и даже были случаи
самоубийств. Там все вообще было страшно и мрачно. Но здесь, где все
свободно, почему-то не легче. Я была у этого вашего издателя. Он сказал, что
это неплохо, но у него нет денег. Я сказала: “Вам, конечно, лучше печатать
Величанского. Это как раз для вас графоман. Он все изучил о Ленине”. Как-то
мы с папой пошли к нему в гости. Он нам стал показывать книги о Ленине. Я
говорю ему: “Ну, по-моему, вам эти книги тут нужно было бы скрывать”. Он так
искренне удивился: “А почему? Это же мои книги”. И когда мы сказали, что мы
трудно пишем, он удивился: “А почему? ” Он живет на 72-ой и Бродвее. Живет
так беззаботно – позавидуешь. Как писатель он получает стипендию от
Рокфеллер фонда. А вообще он человек доброжелательный. Мы как-то были с
папой у Юрченко. Мы сказали, что он получает стипендию. А тот говорит: “Да
что вы. Он получает обыкновенный вэлфер”. Это самый обыкновенный примитив.
Вокруг него много всяких мальчиков, девочек крутятся. Он на них сплетни
наводит. Он и на меня сплетню навел. Мне позвонила одна Женщина: “А мне
сказали, что вы – проститутка”. Вот так. А мне он говорил: “Ваш отец, его не
стало, потому что он страшно жалел, что уехал. Он мне об этом сказал”.
Откуда он это взял? Да, у нас была роскошная кооперативная квартира. Но это
не меняет положения дел, когда у вас морально тяжело. Отец ходил по лезвию
ножа. Общался со всякими подонками. О чем ему было жалеть? Не мог он такого
сказать. Это все сплетни этого Величанского. Но в общем-то он безвредный. Я
думаю, это у него просто слабость. Зачем он только моего отца дергает. И
меня. Я стараюсь не думать о том, что произошло, стараюсь отвлечься.
6 мая
Оля, ну вы мне не сказали, вы понюхали эти духи? Какие духи! Ой, Оля,
какой запах! Сумасшедший запах! Он когда улетучивается, оставляет такое
впечатление. Вот завтра мы пойдем, я вам покажу эти духи. Я постараюсь
выздороветь к завтраму. Я пожираю огромное количество тетрациклина. Да, я и
десны им натираю. Я боюсь всяких воспалений. Я насыпаю порошок на палец и
втираю в десны. У меня зубы совсем отказывают. Я, как сюда приехала, не была
у зубного. Одни корни остались – все зубы раскрошились. Сегодня такой день
хороший. Очень. Такой забавный день. У меня ничего хорошего. Мне вот соседка
говорит: “Эмма, у тебя парик мерзкий. Не могу на тебя смотреть. На тебе
деньги, пойди купи себе новый”. Я пошла искать, смотрю, нет ничего. С трудом
нашла похожий на мой старый, итальянский. Но стоит безумно. Продавец черный.
Я стала торговаться. Черные, они более сговорчивые. Он говорит: “Окей. Вы
красивая женщина. Давайте 55 долларов и бай-бай”. Да, они теперь подорожали.
Теперь они 100-120 долларов стоят. Нет, настоящие стоят теперь 200. Но, я
вам рассказывала, мне одна армянка в Москве говорила, что надо носить только
синтетические, потому что волосы чужие, неизвестно от кого – какая карма и
болезни. А синтетический и моется хорошо. Так что у меня на Истер будет
подарок от черного. Я уж не думала, что он мне уступит. Я даже удивилась. Я
вообще знаю, что здесь черные продавцы более симпатичные и более понимающие.
Так они же здесь уже несколько поколений живут. Конечно, они здесь
прижились. И я в госпитале видела, что черные лучше. Между прочим, моя
знакомая рассказывала, что они ее били в госпитале. Она говорила, что они ей
всовывали гигантское количество лекарств. Ее привязывали и запихивали ей в
рот. Сказать им ничего нельзя. Тут к больницам близко подходить нельзя. Я же
была с отцом в госпитале. Этот тут считается одним из лучших. И еще в один
госпиталь я ходила. Что тут говорить про врачей. Самое страшное, что тут
есть – это врачи. Они привязывают за руки, за ноги, как в тюрьме. Я когда
это увидела, с кулаками полезла на них. Я там боролась с одной сестрой, дала
ей по морде. Он не мог глотать. Они ему стали совать лекарство. Я им говорю:
“Вы что не видите, что он не может глотать. Что вы ему суете в рот. Он же
задохнется”. А они ему загоняли лекарство. Я им сказала, что они не врачи, а
убийцы. Там один доктор был по фамилии Борман. Я спросила, не из семьи ли он
тех Борманов? Я вот тут побывала с Наташей в госпитале и опять все
всколыхнулось. Это такой ужас. Не надо мне было везти его в госпиталь. Мне
это непонятно. Они совершенно обалдели – что они делают. Это меня
преследует, особенно вечерами. Я не понимаю этих людей. Они не лечат. Они
исследуют. Но исследуют болваны, ручки от кресел. Вы им говорите, а они не
слышат вас. Она смотрит на вас и подсчитывает, сколько она истратила на этой
неделе и сколько ей надо положить в банк. Тут идет суд сейчас. 500 человек
врачей не имеют никакого образования. Они где-то покупают дипломы, одевают
халаты и лечат.
20 мая
Оля, я там ждала. Они мне назначили. Там были и судья, и маршалл. Они
назначили суд на 22 число. Они меня спросили: “Какой ризон?” Я сказала:
“Видите ли, это длинная история. Я отдала картину одному крупному дилеру. Он
мне дал какие-то гроши, меня обманули. У меня не было денег платить рент”.
Туда надо идти 27-го числа. Я не знаю, с кем мне пойти – я же плохо говорю
по-английски. Я не знаю, что делать. Я тут ночью позвонила этому человеку,
который у н е г о на телефоне сейчас, сказала ему, что мне срочно нужен
телефон э т о г о н е г о д я я и позвонила е м у. Я ему несколько раз
звонила, а о н бросал трубку и кричал: “Ах, вы дрянь. Вы мне угрожать
вздумали. Не сметь звонить!” С ним, в общем, все – о н не собирается мне
отдавать деньги. Вот если бы кто пошел со мной и перевел. Пригласить
несколько журналистов с телевидения – можно было бы устроить скандал. Надо
же что-то делать. Единственный ход – надо найти журналистов и поднять
скандал. Это для них хорошее дело. Они любят сенсации вонючие. Мне надо
что-то предпринять. У меня денег нет даже на сабвей. Я хотела пройти без
билета. В одном месте проходила масса людей, и я с ними прошла. Меня трясло
от страха, что меня поймают. Я совсем здесь опустилась. Ну, как это сделать
– поднять скандал? Это же Америка, здесь можно устроить скандал. Ой,
Оленька, как о н кричал! Я е м у ничего не делала. О н повторил то, что было
с отцом – о н тогда так же орал на нас. О н тогда тоже кричал: “Вы мне
угрожаете!” Это мой папа-то е м у угрожал! и швырял трубку, не хотел с нами
разговаривать. Как пробиться на телевидение – я понятия не имею. Меня только
смерть ждет. Адвокатишка мне говорит: “Вам на вэлфер надо!”. Он – аторни. Я
ему говорю: “Причем здесь вэлфер? Меня обманывает один человек”. “Ну, если
обманывает, забудьте про него”, – это адвокатишка-то советует. Да я знаю, у
них там тысячи всяких ходов. Ведь дед моей матери, которого красные
расстреляли, он должен был быть прокурором. Его ненавидел Вышинский – он ему
завидовал. И на глазах матери его расстреляли. Он всегда говорил: “Есть
закон, и есть балкон”. Что, этот аторни не мог этому подонку сказать? А он
все бубнил: “Вэлфер, да вэлфер”. Я ему говорю: “Мне работа нужна, а не
вэлфер”. Ой, я не знаю, что предпринять. Я никак не могу выкарабкаться из
этой истории. Если бы вы знали, как он орал на меня. Меня всю трясло. Я ему
говорю: “Что вы меня оскорбляете? Откуда у вас такой авторитет? Почему вы не
можете дать мне совет? Дело не банальное. Оно может заинтересовать. Оно
касается человека с именем. Я не умею этого сделать. Здесь нужны американцы.
Нужны журналисты, надо знать рынок сбыта информации, которая не очень
приятна известным людям, но очень приятна журналистам”. Этот поступок мне
чужд, но у меня нет другого выбора. Если бы Вы знали, как он на меня орал!
Меня всю трясло после этого. Я ведь совсем одна. Да что Вы. Какая
Перельманша! Она никогда ничего не советует. Вот два яйца я у нее могу
взять, ну, еще луковицу и сахар. Вот и все. Большего от нее не жди.
6 июня
Я вижу, Вы выздоровели. Да, здесь свирепые болезни. Тут все какое-то
другое. Смотрите, какая здесь растительность буйная. Я вот смотрю на реку в
бинокль – и там огромная рыбина плавает, прыгает, играет. Их здесь столько
было. Я удивилась вначале, катера ездят, на них не обращают внимания. Да я
сама сегодня какая-то вялая, меня все время клонит ко сну. Я каждый день
перед сном по часу делаю гимнастику. Она помогает мне от ноги. Я тут
встретила нашу соседку-медичку –толщины необыкновенной. Она сломала ногу, и
врач ей сказал для ноги делать гимнастику. Ей надо было побыстрее встать на
ноги. Гимнастика помогала. Моей личности не нравится, когда я делаю
гимнастику. Он – такая умная личность. Он старается меня отвлечь. Либо он
дышать начинает, либо на спину валится. Не хотите взять маленького пуделенка?
Ему будет два года на этой неделе. А Вы знаете, что вчера или позавчера по
радио сказали, что в парке собралась толпа и в руках у многих были
кристаллы, а кристаллы – это касмик телепхон ту зе юниверс. Они говорили,
что все могут общаться с юниверсом. Я очень была удивлена этому – думала,
вы, может, знаете что-нибудь об этом. Ну, вроде бы это вам близко. Я тут
гуляла и познакомилась с полькой-художницей. Она такая активная. Приглашает
к себе в гости, устраивает парти. Она тоже на мусорках роется, притаскивает
с улицы мебель, красит ее в черный и белый цвет. И очень хорошо смотрится. С
таким человеком интересно было бы дело какое-нибудь открыть. Она здесь семь
лет и не училась, потому что, говорит, не хочет помереть с голоду.
Единственное, что здесь можно предпринять – это открыть магазинчик. Вот
Ромашка два года подыхал с голоду, до того как открыл ресторанчик. Потом он
погорел, сейчас открыл другой и у него появились деньги. Он до того
преподавал в школе “Берлица”, Приходил вечером домой и валился без сил. Не
мог даже разговаривать – с 9 утра до 10 вечера работал, как машина. Мы все
здесь одинокие. Мы все бьемся. Всем нам трудно. Нужно свое маленькое дело
открыть. Ну, придумайте что-нибудь, какую-нибудь эдакую штучку. Тут я где-то
посмотрела, есть такой мохеровый магазинчик. Это филиал. У них есть клуб в
Лондоне. Вот я бы списалась с ними и открыла магазинчик. Я считаю, те, кто
носит мохер, спасают себя от многих болезней. Я считаю, что нет ничего
красивее мохера и шелка. Я бы не прогорела, а только выиграла. Открыть
уютный магазинчик, сидеть бы там с собачкой, как в Вене. У нас здесь ничего
нельзя открыть. У нас плохой район. Здесь в парке тело нашли. Ваш район
сумасшедший, но живой. Мне бы хотелось встретиться и поговорить, главным
образом, а то я только со своим песой разговариваю.
три птицы сбившись
вкруг заемного уюта
три горьких пленника безрадостной судьбы
мы стены слушаем
мы вдумываемся в сны
разгадываем
криптограммы
звука
чтоб века этого оскал безумный
означить в назидание другим
|
01 |
02 |
03 |
04 |
05 |
06 |
07 |
08 |
09 | 10 |
11 | 12 |
13 | 14 |
15 | 16 |
17 | 18 |
19 | 20 |
21 |
Оглавление:
Первая часть
Вторая часть
Третья часть
|
