|
|
Григорий Гершуни
Из недавнего прошлого
Часть первая. Петропавловская крепость
Глава XV.
Потянулись дни, недели, месяцы. К июню крепость почти опустела. Осталось
человек 7—8, так что прогулки кончались в 10 часов утра. В душу закрадывается
тревога. Что это значить? Не перестало же правительство добровольно
арестовывать? Значить, борьба идет на понижение? Патриотический угар захватил
массы и революционеры вынуждены временно сойти с арены борьбы? Неужели Россия
одерживает победы?... Узнать что-либо невозможно, и дни текут серые, унылые,
беспросветные.
Почему не увозят в Шлиссельбург? {103} Неужели так здесь будут держать, в 46
номере? Или Плеве что-нибудь затевает такое, чего и придумать не догадаешься?
Тем временем — пришла беда, открывай ворота — нога разболелась настолько, что в
течете месяца не мог двинуться с койки
(В Киеве во время заковки в кандалы неосторожно ударили молотком по пальцу ноги.
Вероятно произошел маленький кровоподтек и осколок ногтя врезался в палец.
Кандалы не снимались, так что дня четыре нельзя было видеть, что там произошло.
По прибытии в крепость оказалась маленькая опухоль, но так как на тот свет
пешком не ходят, то это особенно и не тревожило меня. К доктору обращаться было
неловко: человека вешать собираются, а он палец вздумал лечить. Так прошел год.
Когда лишили книг и я от безделья целый день, как зверь в клетке, заходил по
камере, палец дал себя знать сильным и крайне мучительным воспалением.
Крепостной врач советовал сейчас же делать разрез, приглашенный хирург предложил
несколько выждать. Потом перевели в Шлиссельбург и там попал в руки крайне
невнимательного и невежественного крепостного врача Самчука. Он ограничивался
постоянными разрезами, сделав их в общей сложности 26. Уже в декабре 1905 г., на
ходатайство родных в департаменте полиции о допуске специалиста хирурга, Самчук
ответил, что больной чувствует себя хорошо и надобности в хирурге не
усматривает. К счастью, в феврале перевезли в Москву в Бутырки. Там сняли уже
совершенно изуродованный палец и тем спасли ногу. Хромота, впрочем, осталась и
поныне.), {104} так что и на прогулки не выходил. Единственно, что спасало от
совершенно нестерпимого однообразия — это голуби и воробушки. С ними так
подружились, что как только, бывало, засвистишь, слетаются со всех сторон,
садятся на голову, на плечи, цепляются за грудь, бороду и пр.
В конце июля крепость опять начала наполняться. (Так как я всегда гулял
последним, а прогулки там по ¼ часа, начиная с восьми утра, то всегда имел
возможность знать число содержащихся). Стало быть, волна снова поднимается —
думаешь с облегчением — и рад вновь прибывающим свидетелям, показывающим рост
революции.
29-го июля, часу в третьем дня вдруг загремела пушка. Салюты в царские дни
обыкновенно производятся часов в двенадцать; что случилось? Начинаешь считать
выстрелы: 33 ... 75 ... 101... Пушка продолжает греметь! Самый большой салют
101, а тут им конца нет. С замиранием сердца насчитал около 300. Первая мысль,
от которой даже весь похолодел: одержали какую-нибудь блестящую победу! Но такую
блестящую, что начав палить, от радости остановиться не могут.
И чем больше гремели пушечные выстрелы, {105} от которых дрожали стены тюрьмы,
тем горестнее и мрачнее становилось на душе: ведь что бы там ни было, — раз у
«них» великая радость, значит у страны великое горе! Чутко прислушиваешься, что
делается в коридоре. Часами простаиваешь, приложивши ухо к железной двери, —
быть может схватишь хоть слово, хоть звук, который даст какое-нибудь указание!
Заметна суета, заметно, что произошло что-то неожиданное, но кроме «беззвучного»
шепота, еще беззвучнее, чем когда-либо, ничего ухватить не удается.
Потом настала какая-то мертвая, подавляющая тишина. Лежишь на койке и рисуешь
себе, как вот, в каждой камере лежит с такими же трепетными, тревожными мыслями,
мучаясь над вопросом, над чем «они» ликуют, и что нет возможности узнать об
этом.
Помню, это было в пятницу. В субботу должна была быть баня. Утренний кипяток для
чая разносят в семь часов, а полотенце, которое на ночь убирается, несколько
раньше. Куранты бьют семь, бьют половину восьмого, бьют восемь — никого нет !
Половина девятого — никого нет, только в коридоре какой-то тревожный шепот и
беготня. Только в 9 часов торопливо начали разносить кипяток, белье для {106}
бани и пр.
Лица жандармов истомленные, как после похмелья. Стало быть, событие такое
радостное, что всю ночь пропьянствовали! Но что?! А может, только наследник
родился?
Возвращаюсь из бани — в камере полковник. Это невероятный формалист, настоящий
строевик, но все время относился очень хорошо, а после осуждения особенно.
Физиономия сияющая, блаженная. Видно, хвачено было солидно. «Вот бы у него
выпытать», мелькает соблазнительная мысль.
— Что у вас там, пороху давать некуда, что вчера целый день палили?
— А по какому случаю палили, как вы думаете? — лукаво подмигивая одним глазом,
спрашивает он.
Скажет или не скажет ? Пожалуй, соврет?
— Да наследник родился, ясное дело! — огорошиваешь его, а сам ждешь, вот сейчас
с гордостью скажет : что вы! победу одержали ! Вот что!
— Верно! Однако, вы догадливы.
— А знаете, я уже было думать начал: уж не победу ли, думаю, одержали?
Полковник только безнадежно махнул рукой ...
{107} Недели через две, после крещения наследника, опять является торжествующий.
— Великие милости по манифесту получили, полковник?
— Мы то ничего не получили, а вот для вашего брата там много чего есть!
— Ну, уж будто бы так много?
— Очень много! Коменданту крайне хочется, чтобы вам дали прочесть манифест, но
сами, знаете, не решаемся, придется снестись с департаментом полиции.
— Да, уж говорите, конституцию дали под поручительством Плеве, что ли ? ...
Через пару дней неожиданный гость: Макаров! Явился, оказывается, поздравить :
завтра увезут в Шлиссельбург. От радости чуть не бросился ему на шею. Пошел
потом рассказывать о великих милостях: выкупные платежи отменили, телесные
наказания отменили, политическим сроки сократили, словом: рай !
— И телесные наказания отменили? Так что отныне то уж драть по закону нельзя?
Старался выпытать о войне — ничего не удалось добиться, — видно было только —
«хвастать нечем».
Завтра в Шлиссельбург! Наконец то ! Радость такая, точно объявили, что завтра на
волю {108} выпустят. Теперь по крайней мере узнаю, что там ждет тебя
(Потом узнал, почему это, наконец, решили отправить. Во-первых, оказывается, к
тому времени, попущением промысла пресеклись дни приснопамятного Плеве.
Во-вторых, если бы меня оставили здесь, то по манифесту пришлось бы мне срок
сократить и из бессрочного перевести в четырнадцатилетнего; у нас единственное
место, изъятое от «действий» манифестов — это Шлиссельбург. Там по «закону»
манифесты не применяются, исключая особых высочайших постановлений по
представлению министра.). Считаешь минуты, вот повезут! Проходит день, проходят
два — никаких распоряжений! Опять какие-нибудь перемены, думаешь с ужасом. Через
пару дней является полковник, и говорит, что завтра повезут — так сообщили, но
бумаги еще нет. Проходить завтра — опять ничего! Прошло еще несколько дней.
Приносят платье и все вещи: приказано сдать на руки, очевидно, сегодня увезут.
Опять идет день за днем — ничего нет! В общем в таком томительном ожидании
прошло около трех недель! Даже жандармы и те негодовали — чистое безобразие! Для
них человек — все одно, что дерево!.
Наконец, 1-го сентября, часа в четыре ночи, будят: пожалуйте, приехали ! Вещи
давным-давно уложены. Наскоро одеваешься, как бы боясь, чтобы опять не вышло
какой задержки.
{109} Идут. Ну, прощай, 46-ой номер! Больше то уж не увидимся. Тепло распрощался
с жандармами, с которыми как-то сжился за это время. Прошли сквозь строй солдат.
У ворот карета. Офицер, два унтера. — «Трогай!» Пять часов. Ранний рассвет
сентябрьского утра. Подъезжаем к набережной у Дворцового моста. Там стоит
казенный пароход. Жандармы подхватывают под руки и по узкому трапу вводят в
нижнюю каюту. Наскоро бросаешь последний взгляд на Петербург, на Петропавловскую
крепость, на выстроившиеся против нее дворцы. Где-то слышен гудок. Прощай!
Прощай! ...
Придется ли еще когда-нибудь тебя увидеть, невластная столица несчастной страны?
...
Содержание:
Часть первая. Петропавловская крепость.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Часть вторая. Шлиссельбург.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Григорий Гершуни. Из недавнего прошлого. Издание Центрального Комитета Партии
Социалистов-Революционеров. Париж, 1908.
Электронная версия книги перепечатывается с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru (сканирование
и распознание). Форматирование и гипертекстовая разметка даны в соответствии со
стандартами, установленными в ХРОНОСе.
Здесь читайте:
Гершуни Григорий
Андреевич (биографические материалы).
Царские жандармы
(сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)
Кто делал две революции 1917 года
(биографический указатель).
"Провокаторы" в
революционном движении
|
