|
|
Григорий Гершуни
Из недавнего прошлого
Часть вторая. Шлиссельбург
Глава VI.
Прошло около часу, пока явились жандармы, чтобы переводить в новую тюрьму. За
этот час было пережито столько, сколько в нормальное время в год не переживешь.
В одиночества такое состояние, кажется, совершенно немыслимо перенести
безнаказанно. Разнообразнейших и сильнейших впечатлений так много, что вы должны
— во что бы то ни стало — с кем-нибудь длиться ими.
К счастью это совпало с моментом, когда самое радостное было еще впереди:
свидание со стариками. В. Н. Фигнер, к которой мы, новое поколение, относились с
благоговейной любовью, М. Ю. Ашенбренер и В. Иванова, по словам коменданта, уже
с прошлого года нет. Остальные еще здесь, чему в первую минуту, каюсь,
несказанно обрадовался (Я думал, что к ним применили манифест 1904 г. и все уже
выпущены на поселении.).
{156} Было три часа дня. На двор стояла теплая осень — «бабье лето».
— Глаза завязывать будете? — ядовито спрашиваешь у офицера.
— Как так?
— Да сюда то с завязанными глазами волокли!
— Ну, то другое дело было, смущенно отговаривается он.
Приходится проходить мимо камеры Е. С. Сазонова. Нарочно, как будто
споткнувшись, останавливаешься на несколько секунд. Говоришь громко, чтобы в
камере слышно было.
— Теперь то, после конституции, не грешно и этих двух перевести к нам в новую
тюрьму! Там бы все вместе и ждали лучших дней....
Выходим на большой двор старой тюрьмы, с непривычки кажущийся необычайно
громадных размеров. Двор окружен со всех сторон высокими стенами цитадели.
Отсюда «сарай» имеет вид невероятно жалкий, пришибленный, — точно вдавленный в
землю. Минуем ворота, вделанные в неимоверной ширины стене. На следующем дворе
«новая» тюрьма. Длинное двухэтажное с железными решетками здание. По средин
подъезде. Входим во внутрь {157} тюрьмы. Постройка крайне оригинальная. Этажи
разделены не потолком, а плетеной веревочной сеткой, напоминающей гамак. По
обеим сторонам стен расположены камеры. В уровень пола второго этажа тянется
узенькая, аршина в полтора, галерея. С каждого пункта, таким образом, вся
внутренность, как на ладони. Камеры все заперты. Тихо. С непривычки тебе все
кажется, что свалишься с галереи на сетку.
— Пожалуйте, вот сюда !
Камера небольшая — шагов пять в длину и четыре в ширину, но довольно светлая и
чистая. Железная койка, решетки, все как обыкновенно. Но сразу поражает давно
уже не виденное: в одном углу — деревянная этажерка, в другом — дивной резной
работы стул.
— Теперь заключенные чай пьют; через час начнется прогулка. Хотите, может быть,
повидать старосту? — спрашивает офицер.
— А кто у вас староста?
— Да из ваших же — Карпович (Для хозяйственных дел тюрьма выбирала своего
старосту Выборы производились каждые полгода. В это полугодие быль П. В Карпович.).
— Карпович ? .... Пожалуйста, очень рад буду!...
{158} — Ну, подождите, я пойду предупредить.
— Неужели поведут к Карповичу? — думаешь с недоумением, как то все не веря, что
бесконечное одиночество уже кончилось.
— Пойдемте ... вот тут ... осторожно, не споткнитесь.
Предупреждение не лишнее, так как от волнения ноги дрожат и не держат. Жандарм
распахивает железную дверь и предо мной с громадной черной бородой Карпович . .
.
...............................................................................................................................
С полчаса мы были, как безумные, т. е., не мы, а я. Речь перескакивала без
всякой связи, без последовательности. Всякий торопился скоре передать свое. На
меня как дождем посыпалось: флот разбит .... вдребезги .... ни одного суденышка
не осталось. — Победы, неужели ни одной победы наши не одержали? — Какой там
черт, победы! Биты-биты, бить надоело японцам . . . Мукден, Ляоян, Цусима ....
Офицерство — полное ничтожество ... Воровство, разврат.. .
— А в стране?
— В стране? Кавардак. Все к черту летит. Черноморский флот взбунтовался, утопил
офицеров и явился обстреливать Одессу.
{159} — Армия? Полная деморализация! Солдаты презирают офицеров, офицеры не
доверяют солдатам....
— Революция? Одна казнь здесь была . . . Комендант говорит не было? Врет! В мае
была. Мы знаем. Кажется, в связи с покушением на Сергея, точно разузнать не
удалось. Дума? Мошенство, больше ничего. Выеденного яйца не стоит. У нас есть
манифест, можно будет получить. Но, кажется, требуют больше, и правительство
вынуждено уступить.
— Сколько нас здесь осталось? Восемь человек. Да постой, надо простучать. Летит
телеграмма (стуком в дверь — для всей тюрьмы) : «Г. переведен. Бодр. Обнимает.
Будет на прогулке». Через несколько секунд ответ: «Поздравляем. Добро
пожаловать. Сейчас увидимся».
— Кого можно будет сегодня увидеть? Я хотел бы Г. А. Лопатина: у меня есть для
него поклон от его сына.
— Да всех увидишь ...
— Как всех? Ведь у вас тут гуляют по два?
— Ну, нынче, как японцы вздули там их, и здесь стало лучше. Всех увидим. В
четыре часа отпирают на прогулку.
{160} Прямо против входа в тюрьму — одноэтажное здание кордегардии. Там всегда
под ружьем караул из двадцати жандармов. С правой стороны крепостные стены.
Половина пространства между этими стенами и тюрьмой занято огородиками или — на
тюремном наречии — клетками. Это разгороженные досками квадратики шагов в
двадцать длины и 10—15 ширины. Узенькая тропинка отведена для гулянья, остальное
— надел для полеводства, садоводства, огородничества и пр. С одной стороны
перегородки упираются в крепостную стену, по которой ходит часовой, с другой — в
забор, к которому приделана галерея. По этой галерее ходит дежурный
унтер-офицер. Клетки снаружи запираются. Каждая клетка отведена на двоих.
Имеется еще и большой огород, где в последнее время отвоевали право гулять
вчетвером.
Когда мы с Карповичем приблизились к клеткам, к нам бросились навстречу
«старики». В безобразном арестантском одеянии, кто в сером, кто в белом (На лето
том выдается «дачная пара» куртка и штаны из холста.), большинство седые, как
лунь, но с яркими ясными глазами.
{161} Собственно это было большое нарушение тюремной дисциплины. Но привод
«нового» — это в Шлиссельбурге такая редкость; там — на воле «послабело»,
жандармы, казалось, сами находились под радостным настроением встречи новичка со
стариками, так что нисколько минут, беспорядочными перекидываясь отрывочными
фразами, стояли все вместе «скопом». Решено было собираться на прогулках в
большом огороде вчетвером по очереди. Прогулки сегодня остались с четырех до
шести. За эти два часа со всеми перезнакомился.
Они, оказывается, в самых общих чертах знали уже о последних событиях.
Совершенно случайно, благодаря разным обстоятельствам, в тюрьму проникали (с
ведома администрации) известия о неудачной войне, о каком-то неопределенном
движении в стране, о Думе 6-го августа и еще несколько отрывочных данных.
О всем периоде с 1901 г., т. е., с момента появления П. В. Карповича, — о
постепенном pocте движения, об участии крестьянства, о террористической борьбе,
о партийных группировках, о самой П. С.Р., — не имели почти никакого
представления. В течение долгого времени целые дни проводили в большом огороде,
передавая друг другу новости: они — о том, что {162} делалось здесь, я — о том,
что делалось там — в далеком, далеком для них мире.
Из стариков к этому времени осталось восемь человек: Л. П. Антонов, С. А.
Иванов, Г. А. Лопатин, И. Д. Лукашевич, Н. А. Морозов, М. В. Новорусский, М. Р.
Попов и М. Ф. Фроленко.
Не буду говорить о том совершенно исключительном настроении, в котором находился
со времени перевода в новую тюрьму и свидания с «стариками». После
беспросветного мрака и одиночества в течении 2½ лет — все представлялось
каким-то волшебным сном. Там — на воле — крушение старого строя. Как далеко это
крушение пошло — неизвестно; но оно началось, а, начавшись, остановиться не
может. Теперь мы уже не побежденные, — теперь мы победители, до заключения
перемирия находящиеся в плену.
С непривычки все поражало в новой обстановке. Режим к тому времени ослаб.
«Петербургу» было не до того, местная администрация, очевидно, тоже со дня па
день ждала «больших перемен», и жизнь заключенных не отравлялась придирчивыми
мелочами, обыкновенно создающими ад в тюрьме. Это «ослабление» режима в
Шлиссельбурге было тем ценнее, что вообще там режим служил точным политическим
{163} барометром положения на воле. Малейшие изменения «там» сейчас же давали
себя чувствовать здесь.
За двадцать лет заключенные, конечно, накопили массу всевозможных вещей. В
мастерских работали годами. Делали шкафы, стулья, этажерки, вешалки, сундуки,
всевозможные коллекции, гербарии, набивали чучела и пр. и пр. Все это скоплялось
в камерах и последние принимали более жилой вид. После «образцовой» тюремной
обстановки в Петропавловской и «сарая», где ничего, кроме стен и решеток — не
было, эти камеры производили впечатление кабинетов ученых.
Содержание:
Часть первая. Петропавловская крепость.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Часть вторая. Шлиссельбург.
| 01
| 02
| 03
| 04
| 05
| 06
| 07
| 08
| 09
| 10
| 11
| 12
| 13
| 14
| 15
|
Григорий Гершуни. Из недавнего прошлого. Издание Центрального Комитета Партии
Социалистов-Революционеров. Париж, 1908.
Электронная версия книги перепечатывается с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru (сканирование
и распознание). Форматирование и гипертекстовая разметка даны в соответствии со
стандартами, установленными в ХРОНОСе.
Здесь читайте:
Гершуни Григорий
Андреевич (биографические материалы).
Царские жандармы
(сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)
Кто делал две революции 1917 года
(биографический указатель).
"Провокаторы" в
революционном движении
|
