Григорий Гершуни

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Григорий Гершуни

Из недавнего прошлого

Часть первая. Петропавловская крепость

Глава II.

Начну с момента ареста. «То было раннею весной» — 13 мая 1903 года. В партийных кругах после некоторой подавленности чувствовался сильный подъем. Расстрел златоустовских рабочих, потрясший тогда всю страну, не остался безнаказанным. 6-го мая, среди бела дня в городском саду членами Боевой Организации был «расстрелян», как потом выразился на нашем процессе защитник Л. А. Ремянниковой, — виновник златоустовской бойни — губернатор Богданович.

{8}

Партия переживала тогда период «строительства». Отдельные лица, целые группы старались завязать между собой сношения. Прилив сил был большой (по тем временам). На очереди был целый ряд дел. Спешно нужно было сговориться с покойным Поливановым, недавно бежавшим из Сибири, со смоленской группой, выделившей впоследствии такие крупные силы, как Швейцер, трагически погибший при взрыве в гостинице Бристоль, А.А. Биценко и др. Словом, машина в полном ходу.

Я направлялся из Саратова и до Воронежа все колебался: проехать ли прямо в Смоленск или заехать в Киев, где необходимо было сговориться относительно партийной типографии.

Киев я последнее время инстинктивно избегал: у жандармерии были указания о частых моих посещениях, и шпионы были настороже.

Не знаю уже, как это случилось, — пути Господни неисповедимы, я направился на Киев. Чтобы не заезжать в город, дал условленную телеграмму о встрече в дачной местности Дарница (несколько станций от Киева). Прибыл туда — никого нет, кого нужно, но бросился в глаза «тип», революционеру совсем не нужный. Насладившись вдосталь свежим лесным воздухом, со следующим поездом направился {9} в Киев. Не желая вызывать на станции сенсацию — слез на пригородной станции Киев II-й. Гляжу окрест — вдали реют некие, счетом ровно пять.

Для меня или не для меня? Вот вопрос, который, впрочем, решился довольно скоро.

Прошел станцию, двинулся по улице. Чувствую: для меня! Не иначе, как для меня! Оглядываться нельзя. Составляю план отступления: выбрать одинокого извозчика, посулить журавля в небе и целковый в зубы и скрыться. План, в сущности говоря, гениальный, и потерпел участь всех гениальных планов: выполнить его не дали. Только вдали показался извозчик, позади слышу бешеную скачку. Через несколько моментов останавливаются две пролетки, кто-то сзади хватает за руки, чувствую какие-то крепкие объятья, и сразу окружен маленькой, но теплой компанией: пять шпиков и городовой.

Кто-то предупредительно берет портфель, двое под руку: извозчик — пожалуйте!

— Поезжай, сообщи ротмистру!
— А вы куда?
— Известно куда — в старокиевский. Поехали в старокиевский участок — ему же {10} бысть жандармским управлением. По дороге начинаю щупать почву.
— Вы чего, собственно говоря, меня арестовали?
— Да так, приказано было.
— Ну, смотрите, как бы в ответе не были: чего-то тут напутали!
— Все может быть! Да только, как нам приказано, так и делаем.
— Да вы-то меня знаете?
— Почем мы знаем? Говорили — приедет кто-то, ну вот и приехали, а там разберут.

Да, уж, пожалуй, что разберут, думаешь про себя, представляя себе картину «разбора».

Едем. Публика подозрительно оглядывается: что, мол, за странная компания? Все по обыкновенному: вывески, лавки, парочки направляются в сады. Странное дело: все время, в течение слишком двух лет старался представить себе момент ареста. Как это будет? Что будешь чувствовать в момент, когда, вот был человек и не стало человека? И все казалось, что чувства будут в этот момент какие-то особенные, какие-то никогда небывалые.

А, между тем, самое будничное настроение. Как ни в чем не бывало!

{11}

Только все думаешь: вот он конец-то, как пришел! Как просто!

Глядишь по сторонам: нельзя ли? Оказывается никак нельзя. Приехали. Старокиевский участок! Привет тебе, «приют знакомый»! В дежурной околодочный. Кругом тихо и пустынно, как в голове министра. Шпики о чем-то пошептались с околодком.

Начинается обычный опрос: кто, как?

— Паспорт?
— Извольте!
Начинается обыск. Из бокового кармана выуживается браунинг. Околодок несколько оживляется.
— Имеете разрешение?
— Нет.
— Ну, знаете, плохо будет!
— В самом деле? Разве уж так строго!
— Нынче очень строго! Помилуйте: особенно браунинг! Без штрафа не отделаетесь!
— Вот оказия-то! А может как-нибудь и пройдет?
— Вот, посидите там, подождите: начальник охраны скоро явится.

Очевидно, не имеют никакого представления обо мне. Сижу. Нельзя ли?... Нельзя! Шпики, не зная, куда деться, расположились у дверей.

{12}

Проходить минут двадцать. Вдруг с шумом открывается дверь, вваливается господин в штатском. Сразу видно — переодетый жандарм. Подлетает вплотную:
— Ваша фамилия?
— Если вы меня арестовали, то вы, очевидно, знаете, кто я?
— Ну, чего там? Сказали бы сразу, без излишней канители!

Не знаю уж, развязный ли его тон или просто много досады накопилось, но незаметно даже для себя, как гаркну: «Вы, сударь, очевидно в кабаке воспитывались! Прошу таким тоном со мной не разговаривать!»

Охранник сделал шаг назад, пристально уставился на меня, да как рявкнет: «Жандармов! Городовых! Охрану к дверям! Вы головой отвечаете мне за этого человека!» бросился он вдруг к совершенно растерявшемуся околодку и, как бешеный, заметался по комнате.

Вот уж именно: ногой топну — из под земли вырастут легионы! В один миг — не успел даже оглянуться — вся дежурная битком набилась жандармами, городовыми, — кто в расстегнутом мундире, кто в блузе, на ходу напяливая шашку — все с удивлением оглядываются кругом: по какому, мол, поводу шум, {13} а драки нет? Беготня по лестнице вверх и вниз, беспрерывно звенит телефон... Пошло!..

Так как я все хотел допытаться, что, собственно, послужило поводом к аресту, то раньше всего внес протест против незаконного задержания агентами охраны совершенно неизвестного им человека.

— Да ведь вы такой-то! Мы то, ведь, знаем! Почему бы вам не назвать себя?
— Объясните мне раньше, почему меня ваши агенты арестовали, а потом уж будем с вами разговаривать.

Так ничего друг от друга не добились.

Часам к 11-ти отвели в камеру. Ключ взял себе ротмистр, к дверям приставили жандармов, бессменно стоявших у «фортки».

Ночь на первом, новоселье прошла без инцидентов. Солома жесткая и колючая, клопы злющие... Впрочем, наконец, и клопы устали, и крамольник устал: в конце концов заснули.

Днем поставили жандармов в самую камеру. Один — хохол, уже пожилой, другой молодой.
Час-другой с ними не заговаривал. Когда они изрядно соскучились и скулы у них начали трещать от зевоты, затеял беседу.

— А как вы думаете, кому из нас лучше: {14} вам или мне? Я то, по крайней мире, знаю, за что сюда попал; ну, а вы за какие прегрешения?
— Служба ! Известное дело! — оглядываясь на двор, процеживает хохол.
— Ну, хорошо, служба! А подумали ли вы о том, какие такие мои провинности, что вам приказано глаз с меня не спускать?
— Чего думать? Наше дело, панич, маленькое: что начальство прикажет, то и делаем.
— Ну, не совсем уж так оно! Если бы вам приказали накормить, да напоить человека — пожалуй, тут раздумывать не о чем. А когда вас приставляют, чтобы не спускать глаз с человека, которого ваше начальство скоро поведет на виселицу, ужели вы даже не задумываетесь, за что его хотят повесить?

Жандармов передернуло. Подошли ближе, насторожились.

— Слушайте ! Вот вы только подумайте: знал же я, на что иду. Чего же бросил и дом, и родных, и состояние? Не сумасшедшие же мы? Стало быть, для чего-нибудь мы это делаем ? Чего же мы хотим?..

С час поговорили. Как живой стоит и теперь предо мной этот старый жандарм с черными глазами, покрытыми влагой от душевного {15} волнения, охватившего его, когда с глазу на глаз по-человечески поговорил с «арестантом».

Часам к пяти, слышу, поднялась какая-то возня. Является жандармский офицер — пожалуйте! В коридор, по лестнице жандармов и городовых понатыкано тьма тьмущая. Вводят в какую-то комнату, наполненную ими же. Тут же все начальство. В черном сюртуке — прокурор судебной палаты.

— По распоряжению департамента полиции вы будете отправлены в Петербург. Будьте добры раздеться.

Гюго говорит, что палачи при исполнении обязанностей — самые любезные люди. Русские жандармы, когда им предстоит «серьезная» обязанность не менее любезны. Помню, у меня от его изысканного тона даже сердце ёкнуло; что-то затевают — пронеслось в голове.

Посредине стул, вокруг — аксельбанты и эполеты. Раздеваюсь. Остался в одном белье.

Тщательно осматривают уже вчера распоротое платье.

— Будьте добры все с себя снять.

Снял. Сижу.

Осмотрели. Ничего противозаконного не нашли. Говорят, короли совершают в торжественной {16} обстановке свой туалет. Не понимаю, что хорошего находят в этом.

— Подай чистое белье!
Оделся.
— Все? — спрашиваю.
— Да, все! Только видите, г-н Г..., вам придется подвергнуться маленькой неприятности... распоряжение свыше... вот телеграмма... это не от нас...

Седой полковник, смущаясь, путаясь, указывает на какую-то бумагу.

— Что такое, в чем дело?
— Да видите... распоряжение заковать в кандалы...

Является молодой конвойный, приносит кандалы, наковальню, раздается лязг кандалов.

Теперь, вероятно, это явление обыкновенное. Но то было в «доконституционное время». Тогда к этому «еще не были привыкши». Все смущены, сконфужены, у всех глаза опущены или бегают по сторонам: стараются не глядеть друг на друга. Налаживают подкандальники. Примеривают кандалы. Подобрали по мерке. Раздается первый гулкий удар молота по заклепке. Всех передергивает. Глаза опускаются еще ниже. Прокурор усиленно сосет сигару, полковник что-то внимательно {17} рассматривает в окно. Прямо против меня черноглазый жандарм, с которым утром вел беседу. Глаза наши встретились. В его глазах было столько участия и муки, что я почувствовал в нем родную душу. Он был бледен, как смерть. Стараюсь смотреть на него в упор. Конвойный быстро делает свое дело. Молот гулко звучит и удары, кажется, пробуждают совесть даже в этих людях.

— Готово ! Прикажете ручные?

Полковник утвердительно качает головой. Черноглазый жандарм, тяжело дыша, подвигается к стене, стараясь прислониться, но не выдерживает и, очевидно, боясь упасть, медленно, незаметно пробирается к выходу.

Странное чувство охватывает закованного. Высокое, сильное. Вся обстановка приподнимает. Чувствуется дыхание смерти... Далеко от земли... Близко к небу... В такие минуты самые сильные пытки, вероятно, принимаются с восторгом и переносятся легко. Руки ласково, любовно сжимают железо кандалов, голова склоняется низко, низко и губы невольно прикасаются к цепям...

Примечания ХРОНОСа:

Содержание:

Часть первая. Петропавловская крепость.

| 01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |

Часть вторая. Шлиссельбург.

| 01 | 02 | 03 | 04 | 05 | 06 | 07 | 08 | 09 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |

Григорий Гершуни. Из недавнего прошлого. Издание Центрального Комитета Партии Социалистов-Революционеров. Париж, 1908.

Электронная версия книги перепечатывается с сайта http://ldn-knigi.narod.ru (сканирование и распознание). Форматирование и гипертекстовая разметка даны в соответствии со стандартами, установленными в ХРОНОСе. 

Здесь читайте:

Гершуни Григорий Андреевич (биографические материалы).

Царские жандармы (сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)

Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель).

"Провокаторы" в революционном движении

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах: www.hrono.ru XPOHOC

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС