Петр Ткаченко

В ПОИСКАХ ГРАДА ТМУТАРАКАНИ

На первую страницу

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Кубанский казак Георгий Денисов был репрессирован в 1937 году. При реабилитации его в наши дни, в деле его, было найдено полтора десятка стихотворений. Эти стихи говорят о нем, как об одаренном поэте и образованнейшем человеке. Стихи скольких поэтов нам еще предстоит открыть, стихи скольких из них нам неведомы, а, может быть, и утеряны уже навсегда.

Среди сохранившихся стихотворений Г.Денисова - страстная исповедь "Уже приспели гибельные дни...", написанная по мотивам "Слова":

Уже приспели гибельные дни -

Боянов стих летит по медным струнам,

Кровавые встают, мутнея, Луны,

Обиды древний лик из глубины возник.

Над темными просторами полей

Машинных табунов скрежещущее ржанье,

И гуд, и рев, и стягов колыханье

Сплелись в одном клубящемся узле.

В дыму костров полет зловещих птиц -

Раскинул враг победные становья,

Обрызгана земля дымящеюся кровью

И черным молоком железных кобылиц.

О Русь? Твой горький час шеломом не испит,

Вновь рыжие лисицы пробрехали,

Суля тебе погибель на Каяле

Под сталью тяжкою бесчисленных копыт.

И вот распад и горестный полон,

И вдовий вопль над пажитью целинной,

А время выстлалось унылою равниной

И каждый миг тоской испепелен.

Но плотно, как зерном, засеяна земля

Костями тех, кто пал на перепутьях,

Пора вязать разрозненные прутья,

По крохам собирать забытое в полях.

Уж в облаках червленные щиты,

Волна червленная у берегов донецких.

Пусть кличет Див: над пленом половецким

Взойдут суровые посевы Калиты...

Исследователи, обращавшиеся к традициям "Слова" в русской литературе советского периода, чаще, а точнее, как правило говорят, как я уже сказал, лишь о перекличках, то есть некоторых лексических и семантических сходствах, и реже касаются тех глубинных, художественных образов, которыми так щедро "Слово" и которые переосмысленными продолжают жить в литературе. В то время как "переклички" эти сами по себе еще не являются безусловным признаком действительной традиции. Они могут иметь и формальный, и просто подражательный характер. Все-таки о традиции следует говорить при духовной преемственности, которая не обязательно проявляется в форме абсолютного сходства.

Мне попалось стихотворение поэта казачьего зарубежья "Черный ворон залетел ко мне во двор...", опубликованное в Праге в журнале "Казачий сполох". Стихотворение подписано инициалами автора, но по ним можно догадаться, что принадлежит оно перу казачьего поэта Романа Сожского. Печальная исповедь человека, оказавшегося в изгнании, обращенная к родине-матери. Исповедь человека, повинного лишь в том, что именно таким, а не каким-то иным, его создали Бог и природа, приготовленного на заклание лишь потому, что в жизни, построенной по бесчеловечной идеологии, таким как он не находилось места. Они должны были умереть якобы во имя всеобщего счастья и грядущего светлого будущего. Исповедь о разбитой судьбе, погубленной жизни:

Черный ворон залетел ко мне во двор,

Черный ворон весть печальную принес:

"Туча черная сожгла родимый бор,

Буйный ветер ее по миру разнес..."

Уж не петь мне больше звонким соловьем,

Легкой белочкой не прыгать по ветвям -

В полону у вражьей силы отчий дом,

Не пройти и не проехать по путям.

Эх, за что ж ты насмеялась надо мной,

Загубила моей юности года,

Ах, зачем ты не промчалась стороной

Тучей грозной одноглазая беда?..

Ну да что же... Ведь теперь там, говорят,

Расцветают ароматные сады,

Песни радостные душу веселят,

На дорожках - не звериные следы.

Моя матушка во тереме живет,

Что во тереме - в хоромах золотых,

Что ж родимая меня не позовет,

Почему же приголубила чужих?

Черный ворон залетел ко мне во двор,

Бьет крылами в переплет моих окон -

Снятся ночью мне и траур и позор,

Душат грудь мою напевы похорон...

("Казачий сполох", № 4, 5, Прага, 1925).

Мы не найдем вроде бы явных "перекличек" со "Словом" в этом стихотворении. И тем не менее оно построено по центральному художественному образу древнерусской поэмы - мировому древу. Образу, чрезвычайно распространенному в русском фольклоре, народных песнях. Образ мирового, мысленного, то есть воображаемого древа так явно проступает и в "Слове":

Боян бо вещий,

аще кому хотяше песнь творити,

то растекашется мыслию по древу,

серым волком по земли,

сизым орлом под облакы...

О Бояне, соловию старого времени!

Абы ты сиа полкы ущекотал,

Скача, славию, по мысленному древу.

Образ этот убедительно показывает, как тесно связано "Слово" с устнопоэтической стихией народного творчества, с народным строем души. Подобный образ можно найти и в былине. Вспомним то место былины "Вольга и Микула Селянинович", где говорится о мудрости Вольги:

Похотелося Вольги много мудрости:

Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,

Птицей-соколом летать ему под оболока,

Серым волком рыскать да по чистыим полям.

И здесь угадываются все приметы фольклорного, мирового, воображаемого древа, характеристику которого можно найти в "Поэтических воззрениях славян на природу" А.Афанасьева: "На нем держатся три великие мира - небо, земля и ад, на ветвях его гнездятся молниеносные птицы, а у корня лежит страшная змея, наконец, при этом древе текут живые источники и обитают вещие птицы... Главный змей (злобно кусающий) лежит у адского источника и грызет корень ясени; между ним и сидящим наверху орлом старается возбудить раздор бегающая взад и вперед белка... В образе белки миф олицетворяет грызущие зубы молнии"...

Как видим, фольклорное понимание древа как бы подсказывает, уточняет его литературное понимание в "Слове", - что следует читать не мыслью, а мысью, то есть белкой...

О том, что в тексте "Слова" изображено мировое древо, писал А.Потебня: "Выражение "Слова о полку Игореве" о Бояне: "растекается мыслию по древу", "скача, славию, по мысленному древу" (т.е. по воображаемому, фантастическому древу), переходя мыслью от корня до вершины, могут быть намеком именно на те случаи, когда в величаньях изображалось мировое древо..." Мировое древо здесь усматривал и такой серьезный исследователь "Слова", как А.Майков. Наконец, развернутую его картину дает С.Есенин в статье "Ключи Марии": "Через строго высчитанную сумму образов, "соловьем скакаше по древу мыслену", наш Боян рассказывает, так же как и Гомер, целую эпопею о своем отношении к творческому слову. Мы видим, что у него внутри есть целая наука как в отношении к себе, так и в отношении к миру. Сам он может взлететь соколом под облаки, в море сплеснуть щукою, в поле проскакать оленем, но мир для него есть вечное, неколеблемое древо, на ветвях которого растут плоды дум и образов".

Так и в стихотворении "Черный ворон залетел ко мне во двор..." мы видим все признаки мирового древа: наверху - черный ворон, внизу - "звериные следы", по ветвям его бегает белка. В стихотворении автор так же, как и автор в "Слове", уподобляет себя то соловью, то белке. Почему автор "Слова" поминал в поэме духовно свободного Бояна? Потому, что петь так, как Боян, он уже не мог, - наступали новые времена. Так же и автор стихотворения кручинится о своей недоле, жалуется на свою горькую судьбу, потому что "В полону у вражьей силы отчий дом". Это и не дает ему жить вольно в своем поэтическом мире.

Образ мирового древа, естественно, появляется обыкновенно в песнях печальных, в песнях, о порушенном и разоренном мире. Видно, певцы потому и обращаются к этому образу, что "Пребывание у мирового древа или на нем имеет смысл безопасности и благополучия" (А.Потебня). То есть они поют о том, чего им не хватает. Можно сказать, что уже сам факт обращения к этому образу говорит и о характере произведения, и о том, что в мире случилась какая-то беда.

Так через образ мирового древа угадывается трагедия. Образ этот столь устойчив и столь распространен в устнопоэтической и литературной традиции, что о нем и не следовало говорить так подробно, если бы не появились исследования, в которых он представляется какой-то диковинкой. К примеру, в статье А.Демина "Куда растекался мыслью Боян?": "Древо в данном отрывке не похоже на реалию, это скорее символ, притом не совсем понятный нам". Кажется порой, что о литературе, о художественных образах ее толкуют какие-то иностранцы, которым трудно за прямой, словарной семантикой слова различить глубину передаваемого им духа. О какой такой "реалии" может идти речь в произведении художественном? О реальном дереве что ли? Опять совершенно по Чернышевскому задаемся идиотическим вопросом: какое дерево лучше - растущее на земле, или мысленное, воображаемое... Да, и то, и это необходимо, одно другого вовсе не исключает, одно другое заменять и не должно.

Сопоставление, кстати сказать, художественных образов устнопоэтической традиции с образами литературными многое объясняет в последних. Особенно сравнение с народными песнями, ибо "Песня бессознательно употребляет старинные выражения, по преданию, перешедшие к потомству через многие поколения, а певец вовсе не думает, какой могло бы оно иметь смысл первоначально" (Ф.Буслаев). Так в приведенном отрывке из "Слова" о Бояне - "скача, славию, по мысленному древу" уже давно переводят однозначно, как скача соловьем. Но ведь только перед этим автор уже назвал Бояна соловьем старого времени. Повтор маловероятен. Смысл проясняет народная песня с образом мирового древа, найденная в рукописи 1911 года, замечательного композитора и собирателя народных песен Кубани Г.М.Концевича (тоже репрессированного):

Ой, хто нэ був, братци, за Кубанью,

той горя нэ знае.

А мы булы, братци, за Кубанью, мы всэ горэ знаем.

Ой, та Кубань ричка быстра, нэвэлычка, быстро протикае.

Быстро протикае.

Ой, на тий ричци, а на тий быстрой, там выросло древо,

Там выросло древо.

Ой, а то ж нэ древо, то била бэрэза,

То ж била бэрэза.

А на тий бэрэзи, а на тий же били,

Сыдыть птыця пава.

Ой, то ж и нэ птыця, ой то же и нэ пава, -

Казацкая слава.

Как видим, принадлежностью мирового древа является и слава, которую певец возвещает в народах. Следовательно и в тексте "Слова" по логике, подсказанной этим образом, надо читать, что Боян, соловей старого времени, скакал славою по мысленному древу. Может ли слава скакать? Но ведь говорит же народная пословица, что добрая слава лежит, а худая бежит... Может быть, здесь говорится о переменчивости славы певца, его жизни, его судьбы. И что опять-таки примечательно, имеющее отношение к отмечаемой традиции: образ мирового древа вырастает не в заздравной песне, но в песне печальной, в которой поется о горе...

Видно, В.Белинский знал, что писал, когда отмечал свойство русских народных песен: "Историческая верность - качество почти чуждое историческим русским песням". С этим нельзя не согласиться, но с единственной поправкой - это свойство песен надо воспринимать не как порицание их, не как недостаток, но как достоинство, ибо эта верность - не есть вовсе достоверность лишь фактическая, но правдивость иного порядка - художественная, нравственная.

Оправданием нашего сопоставления образа в стихотворении "Черный ворон залетел ко мне во двор..." с художественным образом мирового древа в "Слове" является то, что стихотворение это связано и с другими древними, мифологическими представлениями. Сказалось это в том, что беда здесь названа одноглазой. Видно, герой стихотворения сравнивается со странствующим, ищущим свою духовную родину Одисеем, которого хотел сожрать одноглазый Полифен. Потому и здесь беда одноглазая.

Основная тема "Слова" - гибель Руси. Причем, вовсе не от внешнего врага. Ведь и само понятие "Русская земля" в поэме имеет значение не только, так сказать, территориальное. А постоять за землю русскую, как я уже сказал, означает вовсе не только постоять за ее пределы. Призыв к этому был бы более уместен и понятен, если бы Игорева рать отражала нападение половцев. Но она сама ушла в Степь. Как же это вяжется с призывом постоять за землю русскую? Очевидно, что "Русская земля" для автора "Слова" было понятием прежде всего нравственным, духовным. Постоять за землю русскую означало постоять за ее своеобразие, за ее душу, за ее право среди других народов. Но в жизни происходило нечто странное, крамола разъедала душу народную, и ковали ее князья, как это ни странно сами на себя. Распадалась духовная крепость народа, и от этого погибала Русь. Об этом прямо, нет не говорит даже, а взывает, кричит автор "Слова":

Уже снесеся хула на хвалу;

Уже тресну нужда на волю;

Уже вержеся Див на землю.

По логике этого противопоставления: "Хула - хвала", "нужда - воля", конечно и Див означает вовсе не дозорца, как думали многие исследователи. Здесь противопоставлено нечто высокое и земное. И если Див - это Бог, то беда Руси состояла в том, что пал Бог, идеал, высокое заземлилось, стало обыденным и низким. Вот он основной враг, определяющий печальную участь Руси.

Самой тяжкой думой русских поэтов рубежа веков тоже была судьба России, как тех, кто остался в ней, так и тех, кто ее покинул. "Доминирующей темой разговоров и мыслей была Россия... Мы много думали о нашей эмигрантской судьбе, однако нам по существу, никогда не хватало времени разобраться до конца, что же собственно, с нами произошло", - писал в дневнике донской казак Николай Келин, умерший в Чехо-Словакии. Дело вовсе не в нехватке времени, а в том, что подлинные причины несчастной судьбы народа были столь коварны и изощрены, что разум отказывался в них верить. Собственно говоря, все творчество поэтов, их "горькие песни", и было осмыслением судьбы России, в котором они так часто прибегали к "Слову".

Испить бы из Дона шеломом,

Погладить певучий ковыль -

Болящего волей и домом

Покрыла дорожная пыль...

Иду, спотыкаясь и плача,

По злой и ненужной земле,

Но верю, что будет иначе.

И знаю, что снова в Кремле

Я буду молиться святыням

За нашу российскую стать -

Не хочется мне на чужбине

Без речи родной умирать...

Поняли ли они, что произошло с ними и с Россией? Конечно же, поняли. И это доказывается их обращением к "Слову". Но кажется, что их разум так до конца и не поверил в эту трагедию, как в приведенных стихах Н.Келина, так и в его дневнике: "Моя жизнь уже идет к концу, поправить или изменить ничего нельзя, и я, уходя с любимой мною земли, оставлю здесь только мои сумбурные воспоминания, да горькие песни о моей Родине... Всю мою долгую жизнь я болезненно люблю мою Родину. Годы ничего не изменили в моем отношении к ней. Уйду с затаенной мечтой о том, что, может быть, меня вспомнят потомки, когда на карте Европы загорится неугасимым пламенем дорогое для меня имя Россия".

Нисколько не странно, а закономерно, что подлинная традиция "Слова" в русской литературе сказалась в песнях "трудных", горьких, печальных. В заздравных же, творимых, нет, не скажу, что всегда из хитрости или духовной ограниченности, была лишь имитация традиции, ее подмена.

Внешне - вроде бы одна и та же традиция, так сказать, с двух точек зрения. Но словно проявленная в разных литературах, до такой степени дошла губительная для художественного творчества идеологизация. С одной стороны, оправдание чуждого народу миропонимания, приведшего к его разорению. С другой - традиция собственно литературы, народ знавшей, разделившей с ним его печальную судьбу.

Русская литература советского периода точно уловила основной смысл "Слова", обращаясь к нему для постижения не внешней военной агрессии, но внутренней смуты, крамолы. Наиболее чуткие художники соотносили свое время с далекими временами междоусобиц, находя в них общие черты. Как, к примеру, в стихах современного поэта Бориса Чичибабина:

Кончусь, останусь жив ли, -

чем зарастет провал?

В Игоревом Путивле

выгорела трава...

Но обращение к "Слову" именно в литературных текстах уже с послевоенного времени становится все реже и реже.

Припоминая "Слово о полку Игореве", литература советского периода стала плачем о погибели Русской земли, о погибели России. Напрасно взывала к душе и слуху своих современников М.Цветаева, напрасно выспрашивала: "Вопль стародавний, Плач Ярославны - Слышите?" Не расслышали, не захотели расслышать, не смогли расслышать надорванными душами, брошенными в смуту "вражды вселенской", душами, исхлестанными "вселенским бичом" (М.Цветаева), мающиеся "маятой всемирной" (Н.Клюев). И даже сам этот плач попытались утаить, представить его, - о, цинизм и бесстыдство - песней заздравной... Неужто и теперь так и не расслышим этого плача, коим исходит вот уже около века русская литература?..

|01|02 |03 |04 |05 |06 |07 |08 |09 |10 |11 |12 |13 |14 |15 |16 |17 |18 |19 |20 | 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Петр Ткаченко, 2003 г.

редактор Вячеслав Румянцев 01.01.2003