Петр Ткаченко

В ПОИСКАХ ГРАДА ТМУТАРАКАНИ

На первую страницу

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Речь вовсе не о противлении прогрессу. Никто ведь сегодня из убеждений в лаптях не ходит и в пещерах не живет. Речь об искажении картины человеческого бытия, о том, что здесь идет глухая, труднообъяснимая, но беспощадная борьба не между плохой и хорошей идеологией или религией, но между живым духом человеческим и тем, что на него непрестанно покушается, между Законом и Благодатью, и что это - брань духовная.

Безвестный автор "Слова" горько жалуется на свою участь певца, противопоставляя себя предшественнику Бояну. И, как думается, вовсе не потому, что время потребовало от него каких-то новых средств выразительности, овладеть которыми трудно. Скорее всего потому, и, как увидим, это следует из текста поэмы, что наступили такие апокалипсические времена, связанные не только и не столько с внешним военным нашествием, когда оставаться в пределах своей человеческой природы становится все труднее: "И голоса играющих на гуслях и поющих, и играющих на свирелях и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе" ("Откровение святого Иоанна Богослова" 18, 22). А такие времена приходят тогда, когда город крепкий, "великая блудница сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу", тогда, когда всякая плоть извращает путь свой на земле. Ведь художество, в конечном счете, и есть одна из форм осознания человеком себя в этом мире, способ сопротивления злу, форма участия в той брани духовной, которая сопровождает человека во всю его земную жизнь...

Как не думать об этих печальных словах Апокалипсиса сегодня, когда художественная литература упраздняется. Разве нынешнее "демократическое" устранение литературы из российской жизни имеет не эту, а какую-то иную природу? Нет, конечно. Это все то же молчание жерновов и художества...

Тмутаракань - это причудливое слово, невнятное название, неведомое имя проросло сквозь века, словно устойчивый ко всяким невзгодам, потрепанный ветрами, но выстоявший непогоду татарник. Непривычно щекочет оно теперь горло, вспугивая слух. Словно что-то протарахтело в степной дали и смолкло на веки вечные - Тму-та-ра-кань!..

Как убереглось оно на перепутьях времен, что пощадило его среди множества других слов, канувших безвозвратно? Зачем донесено оно к нам - на удивление или на утеху? Не знаю. О чем поведает, о чем расскажет оно теперь нам? Но если его не смыла река времен, если не унесли его злые степные, вселенские ветры, постоянно шарившие над родными просторами, значит есть в нем какой-то потаенный, высокий, а, может быть, и зловещий, не сразу доступный и различимый смысл. Иначе зачем же трудилась тогда история, оберегая и сохраняя его...

Уже давно вроде бы объясненное этимологами и филологами, слово это, тем не менее оставаясь неясным, притягивает к себе какой-то таинственностью и загадочностью, как влечет нас и страна, град, им названные. Вроде бы все давно уже ясно, вот он - Самкерц, Таматарха, Тмутаракань, Тамань - поселение, град, станица. Броди по ее пыльным улочкам, восхищайся или печалься над безвозвратностью времени. Но это уже давно почитается меж современниками ни на что не нужной сентиментальностью, слабостью человеческой, а не признаком живой души и человеческой силы. И если их не остановит в раздумье случайно найденный каменный обломок десятивековой давности, черепок с непонятными знаками орнамента, старинное надгробие в музее с таинственным светильником, высеченным на нем, то не остановит, видимо, и слово, не в дорожной пыли затерявшееся, но в каких-то недосягаемых глубинах души и памяти. Ничто уже тогда не остановит - о слово, как о камень, даже ведь и не споткнешься...

Но и такое простое, обыденное постижение Тмутаракани не только не лишает ее таинственности, но наоборот, делает еще более загадочной. Поражает ведь не только неопределенный смысл самого слова - Тмутаракань, - но и та настойчивость, то упорство, с которыми оно пробивалось к нам сквозь века. Впервые помянутое в летописях под 988 годом, для Руси знаменательным годом, официального принятия благодати Христовой веры, что, видимо, тоже не случайно; целый век покрасовавшись на летописных свитках, оно уходит из них неожиданно, вдруг, словно было изъято какой-то силой, как казалось, навсегда. Что случилось - пропала куда-то земля, этим словом называемая, или почему-то затаилась до поры до времени? Ничто уже вроде бы не должно было, не могло возродить его, вызвать из небытия. Но спустя почти век имя это, опять-таки совершенно неожиданно и вроде бы неуместно, всплывает в "Слове о полку Игореве". И не просто поминается наряду с другими землями незнаемыми, но является одной из основных тем поэмы, становится в центре всего поэтического повествования, называется уже не только в смысле историческом, реально-бытовом, но символическом и образном - нам теперь не вполне понятном. Можно сказать, что Тмутаракань занимает в "Слове" центральное место, является, пожалуй, основной темой поэмы. Вспоминается Тмутаракань, как видно, не только потому, что безвестный автор обращается к предшественнику своему Бояну, по всем приметам, жителю Тмутаракани, во всяком случае, имевшему какое-то особое пристрастие к ней, но потому, что она имела какое-то исключительное значение для Руси той поры, занимала какое-то особое место в мировоззрении того времени. Ведь не только в связи с Бояном она поминается, но и почему-то в связи с событиями, там давно происходившими, и, видимо, имевшими прямое отношение к тому, что происходило во времена автора, с князьями, там оказывавшимися в результате династических распрей.

Удивительна судьба Тмутаракани не только как княжества, причем, как бы не вполне реального, но и как некоего то ли несбывшегося, то ли утраченного духовного центра. В самом деле, первый поэт, известный на Руси, ставший именем нарицательным - Боян, был поэтом Тмутараканским, во всяком случае, как следует из "Слова", певцом тмутараканских князей. Уже только этот факт дает основание рассматривать Тмутаракань, прежде всего как величину духовную, а не только географическую. Но Тмутаракань сыграла удивительную роль не только в судьбах многих князей, но в истории русской святости и иноческого жития. Порой даже кажется, что там уготовлялось для Руси нечто очень важное, некий неведомый ее духовный центр наравне с Киевом. И теперь не вполне понятно, то ли он там действительно был и есть, то ли мы его не видим, не в состоянии его распознать, утратив какие-то, изначально присущие человеку свойства.

Как известно, блаженный Никон, один из основателей Киево-Печерской обители, постригавший преподобного Феодосия, великого наставника иноческого жития на Руси, дважды отправляется в Тмутаракань "для более усиленного подвига". И не просто отправляется, но поселяется там, сооружает церковь и основывает монастырь, подобный Печерскому: "Великий жи Никон ушел на остров Тмутараканский, и обретши близ града незаселенное место, поселился там, безмолвствуя и служа Богу неленостно, прилагая труды к трудам и удивляя народ необычайным житием своим... Соорудил там церковь Пресвятой Богородицы. И вот благодатию Божией, по молитвам преподобного Никона, выросло место то - возник славный монастырь, подобный монастырю Печерскому". В этом летописном сообщении уже чувствуется какое-то настойчивое сопоставление Тмутаракани с самим Киевом. Как известно, причиной ухода Никона был княжеский гнев и распри между князьями-братьями. После того как Никон совершил постриг именитого боярина Варлаама и заведующего хозяйством у князя Изяслава Ефрема, княжеского любимца, он испытал на себе гнев княжеский. Солидарные с ним святой Антоний с братией, покинул пещеры свои, намереваясь отправиться в другую область, что было, конечно, фактом беспрецедентным. И только вмешательство княгини остановило их. Но в какую область они намеревались отправиться? Этой "другой областью" и была Тмутаракань. Определенно, что в самом начале русской святости и иноческого жития Тмутаракань как бы соперничала с самим Киевом... А если принять предположение о том, что первый русский патриарх, русин по происхождению, автор "Слова о законе и благодати" Иларион и есть Никон, принявший это монашеское имя после пострижения в Киево-Печерский монастырь, то тогда тяга к Тмутаракани, как к некоему возможному центру русской святости выглядит вообще и символической, и реальной.

Столь вроде бы неожиданное возвращение Тмутаракани в "Слове о полку Игореве" так удивило и озадачило уже более поздних исследователей, что помешало понять его смысл, вплоть до сего дня.

Ясно, что упоминание Тмутаракани, как и тамошнего князя Мстислава, имело какой-то очень важный для автора поэмы смысл. Но какой именно, мы так пока и не знаем. Конечно, Тмутаракань поминается, надо думать, потому, что автор древнерусской поэмы дает историю распрей между русскими князьями после смерти Ярослава Мудрого. А поскольку князья-изгои обыкновенно скрывались в Тмутаракани, то она и поминается автором "Слова". Все логично, если бы этот и только этот смысл имела она в поэме. Но она-то упоминается, как чувствуется по строю поэмы, не только в связи с этим...

Как бы приготовляя читателей к такому неожиданному появлению Тмутаракани в "Слове", словно предусмотрительно накануне открытия поэмы, черноморскими казаками, обретшими здесь свое новое пристанище, свою землю обетованную, был найден в 1792 году Тмутараканский камень, содержащий такую конкретную надпись, которая уже не оставляла никаких сомнений в том, где же находилась Тмутаракань: "В лето 6576, индикта 6, Глеб князь мерил море по леду: от Тьмутороканя до Кърчева 10000 и 4000 сяжень". Надпись не только давала привязку местонахождения Тмутаракани, но и указывала расстояние от нее до Керчи. Она была столь ценною, столь конкретною, и найденной в такой период, что, казалось, нанесена на камень специально для потомков и с единственною целью - дабы они прекратили свой спор о Тмутаракани.

Уже в 1794 году тот же неутомимый А.И.Мусин-Пушкин, отыскавший "Слово о полку Игореве", издает книгу "Исследование о местоположении древнего Тмутороканьского княжества". И снова принялись с новой силой искать эту таинственную страну, неведомую, незнаемую землю.

Находка Тмутараканского камня приняла широкую огласку. Возникло даже дело о Тмутараканском камне, в котором приняла самое деятельное участие императрица Екатерина II, столь деятельное, что иным неверующим скептикам показалось даже, что находку эту она сама придумала и устроила якобы для обоснования своей внешней политики на юге России. Но, конечно, не только из каких-то хитростей политических включилась Екатерина II в переписку, отдавая распоряжения. Просто тогда в России были такие, теперь уже малопонятные времена, когда самодержцам было дело не только до подданных и земель своих, но даже и до какого-то там камня, найденного где-то на окраине государства и еще не известно, что и значащего. И, главное, по уровню и культуре, по заинтересованности они способны были во все вникать - не только в политические перипетии и хитрости дворцовых интриг, но и в проблемы культуры... Но вскоре начались "сомнения" в подлинности камня, как и позже "сомнения" в подлинности "Слова о полку Игореве", породившие целые "научные" школы и направления.

"Сомнения" эти, как думается, начались вовсе не потому, что были для них веские основания. В конце концов, "Слово" было издано и лежало перед каждым заинтересованным исследователем, перед каждым благонамеренным читателем. И если он не начетчик, а человек образованный и чуткий, если нес в себе дух своего народа, мог судить по тексту, по языку сохранившемуся, о достоинствах этого литературного памятника. Но "сомнения" эти, как это не прискорбно, имеют иную природу и причину. Так уж повелось на Руси, - что ни появлялось тут самобытное и оригинальное, чудное и дивное, говорящее о силе духа народного, о его истории, о его своеобразии, о живой неповторимой душе, объявлялось фальшивкой, подделкой, чуть ли не недоразумением. Таких "сомнений" в истории русской жизни и культуры было столь много, и череда их была столь последовательной, что это уже никак не может говорить об их случайности. К сожалению, именно к такому выводу можно теперь прийти, оценивая факты трезво и беспристрастно.

Все коварство таких "сомнений" познал А.И.Мусин-Пушкин. Что ни находил этот страстный собиратель и знаток, хранитель святынь - тут же объявлялось подделкой... Это доставляло ему немало горьких минут. Обвиняли образованного графа в расчетливости и корысти, а его позднее увлечение историей рассматривали лишь как желание прослыть просвещенным, выиграть в общественном мнении и расположить к себе умную императрицу, таким образом угождая ей. В наши дни такая "корысть", такое угождение, конечно, никому и в голову не могут прийти, ибо они просто невозможны. Но совершенные собирателем открытия были столь значительными и имели такое большое значение для культуры России, что сами по себе оправдывали увлеченного стариною графа - "Ярославле серебро", "Тмутороканьский камень", "Слово о полку Игореве". Такие открытия, такой их ряд из хитрости или корысти сделаны быть не могут. Однако обвинения и подозрения преследовали его всю жизнь.

Даже позже, когда многое уже прояснилось, А.И.Мусин-Пушкин жаловался в письме К.Калайдовичу на свою участь, на превратности своей судьбы: "Даже до того неблагонамеренные доходили, что покойную в Бозе опочившую мудрую Екатерину осмелились уверять, что я ее обманываю, что найденный Тмутараканский камень мною выдуман; о чем не только были споры, но и повеления даны таврическому губернатору Жегулину и профессору Палассу исследовать на месте... Вот, милостивый государь мой, сколько от невежества и зависти (вместо пособия в изысканиях) имел я неприятных препятствий! Теперь в сей истине уже не сомневаются неблагонамеренные, ибо государь император именным своим указом повелел именовать Тамань Тмутараканиею".

Потом будут "сомнения" и в подлинности "Слова о полку Игореве". И пройдет немало времени, пока подлинность "Слова" признается окончательно, станет несомненной...

Но, может быть, уже миновали эти недобрые времена? Увы, споры, скажем, об авторстве "Тихого Дона", кстати, во многом перекликающимся со "Словом", ведутся и сегодня. Ведутся и тогда, когда, наконец, найдена рукопись романа, что вроде бы и было причиной спора. Однако, набравшая обороты машина "сомнений" уже не может остановиться. Кто уверит теперь меня в том, что эти "сомнения" были результатом высокой требовательности к творениям духа или, скажем, следствием пытливости и заинтересованности исследователей... Скорее наоборот, ибо подлинная пытливость - многообразна и доброжелательна, а не столь нигилистически линейна и агрессивна. "Сомнения" эти стали столь постоянны и целенаправленны, что ничего иного, кроме как покушения на литературу, а, значит, на дух народный за ними и различить было невозможно: " Расширив круг русских критиков, мы обнаружим посягательства на всех без исключения классиков русской литературы, причем претендующие не просто на "хирургическое" вмешательство в их художественный мир и творческую лабораторию, но подчас прямо-таки на их низвержение и уничтожение!" (И.Кондаков, "Покушение на литературу", "Вопросы литературы", выпуск II, 1992 г.).

Итак, накануне публикации поэмы, как бы предугадывая ее новое обретение, слово "Тмутаракань" снова вернулось в наш язык, а с известностью "Слова" и окончательно в нем укрепилось.

Впрочем, вполне возможно, что слово это из языка и не уходило, что это было лишь его литературное возвращение, что оно жило изустно в языке помимо поэмы, о чем убедительно свидетельствуют названия многих городков с этим необычным, диковинным именем. Да и поговорка о Тмутаракани, как о дальней земле, глухой провинции, медвежьем угле - указывает на это.

Вроде бы точно уже доказали исследователи время и место этого града. И все-таки с него не была снята некая загадочность и таинственность. С поразительной настойчивостью и упорством пробивалось это слово зачем-то к нам... Словно что-то противилось, не хотело предавать его забвению, оставляя его меж людьми.

Ведь кроме письменного, летописного и литературного пути, оно шло к нам путем изустным, народным. Хранилось и передавалось молвой, оставшись в пословице. Уже это само по себе примечательно и поразительно. Но удивительно, что смысл его в литературном толковании и изустном значении оказался не то что несходным, но прямо противоположным. Если в летописи и особенно в "Слове" Тмутаракань - значение высокое и не вполне ясное - град, земля незнаемая, то в молве - уничижительное и даже пренебрежительное. Тут оно уже обозначает провинцию, угол, забытый Богом и людьми, нечто, не заслуживающее особого внимания.

Реальная Тмутаракань затерялась где-то навсегда, но в сознании людей продолжала жить Тмутаракань иная - символическая, образная, поэтическая, магическая. Не из летописей и не из "Слова о полку Игореве", а из памяти и разговорной речи приходило это вроде бы странное слово, становясь названиями поселений. А поселений с этим именем было немало - на Оке ею считали Старую Рязань, у Славянска на Северском Донце, в районе нынешнего Харькова, на Десне, на рубеже Киевского и Черниговского княжеств... Память о Тмутаракани прочно жила в народе. Тмутаракань была уже как бы не только величиной географической. Во всяком случае, Иван Грозный, воюя Астрахань, полагал, что он возвращает в русские пределы Тмутаракань: "Иван Грозный шел присоединять Астрахань под свой скипетр, уверяся, что она и есть как раз Тмутаракань" (С.Федоров-Лантух, "Вольное Казачество", № 4, 1928, Прага).

Хотелось бы предупредить мнение расхожее, стереотипное и довольно несложное, что, мол, Тмутаракань вспоминалась автору "Слова" лишь как память о былом могуществе Руси, имевшей там свое княжество. Ведь присутствие Руси на юге было изначальным, о чем свидетельствует название - Русское море. Здесь был один из истоков Руси (Черноморская Русь) наряду с северной Ладогой. И все же, Тмутаракань помнилась, по всей вероятности, не только в связи с этим.

Ясно, что одно и то же понятие, одно и то же явление и слово в исторической хронике, в художественном произведении и в устном предании, то есть в народном представлении и не должны совпадать полностью. Они и должны разниться, в чем-то непоходить друг на друга. Ведь это разные способы их постижения. Но я о другом, о том, что в нашем случае смысл почему-то поменялся на противоположный. Где же теперь искать истинное его значение - в летописи, в "Слове", в молве?.. И хотя людская память хранит слово надежнее камня и пергамента, приходится на сей раз усомниться в молве. Хотя бы потому, что не можем мы теперь проследить то, как это слово в ней изменялось - непроизвольно или преднамеренно. Перед нами поразительный результат - смысл слова стал противоположным. А летопись, "Слово" - вот они перед нами, там оно сохранилось в том виде, в каком заносилось в свитки...

Удивительно, что имя это - Тмутаракань, кажется, так и не уходило из языка, несмотря на почти шестивековую утрату "Слова". И что примечательно, был заметен какой-то нарастающий к нему интерес, словно находка "Слова" как бы ожидалась... Оно непрестанно терзало умы и волновало души ученого мира. В 1708 году монах Дмитрий Ростовский задавался вопросом: "Где город Тмутаракань?" Позже немецкий историк Готлиб Байер, занимавший кафедру древностей и восточных языков в Петербургской академии наук объяснял, что Тмутаракань - есть то самое место, которое у Константина Багрянородного именуется Таматархою. Правда, он полагал, что она находилась на месте нынешнего Темрюка: "И полагается против Босфора или Керчи. Ныне называется сие место на турецких ландкартах Темрюк и лежит против крепости Тамана в северо-восточной стороне подле Меотического моря". Для историка и публициста князя М.Щербакова местонахождение и само ее значение было уже не столь ясным: "Причина сия в Российской истории столь темна, что едва ли нам можно льститься до совершенного уверения, где было Тмутараканское княжество". Но и к концу XVIII века, значение слова и обозначаемого им места, несмотря на интерес к нему, так и не прояснилось. Во всяком случае В.Татищев писал, что "о княжении Тмутараканском, как в историях русских обстоятельно мест или урочищ не описано, а давныя времена не знающие пользы исторической, имена народов и земель оставя, по новостроевым городам пределы именовали, прежние в забвение предали, что и с сим учинилось". Ну так "причина" эта темна или все же Тмутаракань исчезла, канула в небытие, как и многие другие города, не знающие пользы исторической?.. Но в том-то ведь и дело, что Тмутаракань в небытие не канула, что забвению ее не предали. А приведенные соображения исследователей доказывают, что таинственное название ее как бы помимо летописей и литературы, помимо молвы вполне самостоятельно жило и в ученом мире. Словом, из языка оно так и не уходило, но по каким-то закономерностям, приковывало к себе внимание, несмотря на отсутствие "пользы исторической".

Кажется даже, что это спор вовсе и не о Тмутаракани как таковой, что она была при этом лишь поводом, лишь предлогом для спора о чем-то более важном и существенном, чем какой-то город или даже княжество, что это спор о чем-то, имеющем первостепенное значение не только для того неведомого княжества, но и для всей Руси и для России во времена уже более поздние.

В нашем поиске тоже важно знать точное географическое местоположение Тмутаракани, но мы все-таки говорим не о географии и не о геополитике, мы пытаемся определить духовную величину, обозначаемую этим словом в поэме.

Ну что нам теперь до той далекой, неясной и туманной Тмутаракани? Пусть покоится себе в веках, пусть прельщает теперь лишь людей книжных, которых все меньше и меньше остается в нашем Отечестве, вытесняемых эгоистичным, агрессивным и бездуховным племенем. Пусть теперь только редкие книжники гадают над нею, печалуются о ее невозвратных временах. Ведь реальная Тмутаракань уже вроде бы найдена, ни ученого спора о ней, ни тайны ее более как бы и нет: "Раскопки позволили установить, что именно здесь существовал русский город, упомянутый в летописях. Всякие сомнения в отношении местонахождения Тмутаракани теперь не существуют. Отдаленный на десятки дней пути от русских городов, он не мог иметь торгового и хозяйственного значения на Руси. Но каков бы ни был этот город, он существовал именно на том месте, где был найден камень с названием этого города" (А.Монгайт. "Надпись на камне", "Наука и жизнь", № 5, 7, 8 - 1967 г.). Нет вроде бы более тайны Тмутаракани... А, может быть, только теперь, когда торговое и географическое значение ее известно, и настало время выяснить ее иное значение, разгадать ее действительную тайну...

|01|02 |03 |04 |05 |06 |07 |08 |09 |10 |11 |12 |13 |14 |15 |16 |17 |18 |19 |20 | 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Петр Ткаченко, 2003 г.

редактор Вячеслав Румянцев 01.01.2003