Петр Ткаченко

В ПОИСКАХ ГРАДА ТМУТАРАКАНИ

На первую страницу

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Это тот "золотой истукан", "идол по имени Вил", который царь Навуходоносор поставил "на поле Деир в области Вавилонской" вместо веры в живого Бога ("Книга пророка Даниила", 3.1). Причем удивительно, что об этом истукане говорится в связи со снами Навуходоносора, так же, как и в "Слове" Тмутаракань называется в связи с толкованием сна Святослава. Само такое совпадение - об истукане говорится в связи со снами Навуходоносора, так же, как и о Тмутаракани говорится в связи со сном Святослава - свидетельствует о том, что автор поэмы изображая сон Святослава, помнил о сне Навуходоносора. Ясно, что он обращался к библейской ситуации затем, чтобы сопоставить ее с событиями своего времени, придавая им тем самым подобный смысл и представляя время как единое и неразрывное целое. Из такого сопоставления следует, что Тмутаракань в "Слове о полку Игореве" есть земля, страна неживого бога, а значит подлежащая разрушению, ибо "берегитесь, чтобы не обольстилось сердце ваше, и вы не уклонились и не стали служить иным богам" ("Второзаконие", 11.16). Тогда становится понятно, почему "блван" в тексте "Слова" назван в ряду перечисления именно земель, речь о царстве, о земле, обреченной на завоевание.

Впрочем, это логика, точнее идеология стремящегося завоевать царство. Бог его не обязательно живой, но выставляя его таковым, он оправдывает завоевание. Нетрудно заметить, что если в библейский текст вместо "живого бога" вставить фетиши современных "передовых" идеологий, мало что изменится в тексте. а значит мало что изменилось в мире за прошедшие не века даже, а тысячелетия...

Итак, в "Слове" изображаемые события являются проявлением, как и во все времена, борьбы за действительного и недействительного Бога, за живого и неживого. Отсюда проясняются упреки Святослава молодым князьям. Он упрекает их не потому, во всяком случае не только потому, что они самовольно ушли в Степь, а потому, что отправились поискать града Тмутаракани, то есть царства с неживым богом, иными словами - уклонились от веры. Именно в жестокосердечии, то есть в безверии упрекает он их: ваши храбрые сердца в "жестоцем харалузе скованы". В связи с этим приобретает иной смысл и то, что в тексте говорится о воскрешении-невоскрешении Игорева полка: "А Игорева храбраго плъку не кръсити!"

Традиция же изображать опасность, грозящую царству, стране, народу через "блвана", "истукана", "колосса на глиняных ногах" продолжилась потом во всей русской литературе. Вспомним стихотворение А. Пушкина "Бородинская годовщина": "Еще ли росс Больной, расслабленный колосс?" Или стихотворение Ю.Друниной, написанное уже в наше время, не менее трагическое:

Безумно страшно за Россию,

И обоснован этот страх.

Как обескровлен, обессилен

Колосс на глиняных ногах...

Так, в сквозном развитии художественной мысли, открывается смысл и значение художественного образа в "Слове о полку Игореве", причем образа, имеющего ключевое значение для понимания смысла изображаемого.

Как думается, библейскую основу имеет и характеристика полоцкого князя Всеслава. Как исследователи ни рассчитывали, так и не исчислили, что же значит "на седьмом веце". Помня чародейный облик Всеслава, можно предположить, что это и есть "семь времен", которые проходят над поверженным царем, пока он не уверует в Бога живого: "семь времен пройдут над тобою, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим..." ("Книга пророка Даниила"). Кроме того, положение Всеслава в "Слове" подсказывает, что здесь имеется в виду и прощенное время, согласно "Второзаконию": "В седьмой год делай прощение". То есть на седьмой год прощаются все долги, но только братьям. Таким сопоставлением в "Слове" говорится, что наступило время прощения братьями друг друга, а Всеслав все еще упорствует, все еще не унимается, даже в такое время и тем самым идет против закона Божеского, прерыскивает путь Богу, Христу (по тексту "великому Хръсови").

Только эти общие, без детализации, сопоставления библейских ситуаций и аналогичных им образов в тексте "Слова о полку Игореве" уже убеждают в том, что поэма является прежде всего произведением мировоззренческим, и образ мира, представленный в ней автором, был, конечно же, христианским. Из этого следует, что герои "Слова" искали все тот же град Тмутаракань, тот же "Новый град", как образ мира, основанный на вере, который русский человек искал и ищет во все времена, пока он остается человеком, который ищем теперь и мы. А потому свести эти духовные поиски лишь к поискам какого-то конкретного древнерусского города, тем более некоего инженерного сооружения, которое можно было бы назвать "блваном", есть ничем не оправданное умаление и упрощение тех духовных проблем, которые постигнуты в "Слове".

Христианские образы в поэме говорят об этом однозначно и только атеистическое сознание, вопреки тексту, может их не замечать, или не придавать им значения, в то время как именно в них и таится смысл изображаемого в "Слове о полку Игореве".

Хазарская тема, то есть идущее от "Слова о законе и благодати" Илариона противопоставление Закона и Благодати, как тьмы и света, как духовной неволи и действительной свободы, в "Слове" присутствует не на уровне деклараций и публицистических проговоров, но представлено образно, как бы растворено в тексте поэмы. Между тем, оно составляет главное мировоззренческое содержание поэмы. К примеру, в конце текста поэмы, где снова поминается Боян, встречается слово коган, которое почему-то единодушно относится исследователями к князю Олегу, будто бы он назван таким титулом: "Рек Боян и ходы на Святославля песнотворца старого времени Ярославля, Ольгова когана хоти: "Тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме головы". Русской земле без Игоря".

Здесь угадывается такой смысл: Говорил Боян - ходатай, певец Святославля, старого времени Ярославля и Олега, послушника когана. Похоже, что автор оценивает князей в зависимости от их отношения к хазарству, то есть иудейскому мировоззрению.

Обычно считают, что коганом по имевшейся традиции назван Олег и что слово это тюркского происхождения, так, мол, именовался титул главы государства древних тюрок. При этом никакого смысла в контексте поэмы такое объяснение не имеет, просто свидетельствует о восточном влиянии и не более того. Еще Е.Барсов писал, что "вследствие продолжительного господства хазар в Киеве восточные взгляды до того окрепли, что и князей русских называли коганами". Трудно, правда, представить, чтобы князь, царь в любые времена вдруг стал бы по доброй воле называть себя скажем, ханом... Речь ведь не просто о каком-то "восточном" влиянии, которое безусловно, было, но о влиянии хазарском, то есть иудейском. Перед нами вовсе не проблема языка, но - веры. Ведь коган означает не просто титул главы государства у древних тюрок, да у тюрок ли... Сошлюсь на свидетельство человека, более сведующего в этих древних и таинственных проблемах: "Коган в переводе означает "священник". Он никем не выбирается, так как должность эта исключительно наследственна. Коганом может быть только человек из рода первосвященника Аарона и уж ни в коем случае не тюркского происхождения" (Ю.Спасский-Боро, "Караимы отвечают", "Независимая газета", 20.07.96). Автор этой статьи сообщает, что само слово "хазар" в переводе с иврита означает "вернувшийся", "именно так называли в иудаизме людей, возвратившихся к религии отцов".

Таким образом, слово это, как видим, имеет противоположное значение тому, как его понимают многие исследователи в "Слове". Похоже, что автор с упреком намекает о зависимости князя Олега от "хоти", то есть воли когана, хазарского иудейского "священника". Иными словами, Олег упрекается здесь в следовании хазарской, иудейской вере и политике... Не потому ли он и был столь щедр на кровопролитие русских людей, заслужив себе имя Гориславича, что отпал от своей веры и прибился к чужой.

Удивительно, с какой старательностью это слово обходится переводчиками и толкователями, как вполне ясное, как само собой разумеющееся, как мало что значащее. Во всяком случае, в переводах Д.Лихачева и И.Еремина его и вовсе нет, в то время, как оно является ключевым в понимании крамолы в поэме.

Таким образом, можно сказать, что "Слово о полку Игореве" продолжает традицию "Слова о законе и благодати", где противопоставление света и тьмы имеет не отвлеченное значение, а в иной, не декларативной, но образной форме представленное.

Столько сентиментальных вздохов было отпущено в связи с удивительным, действительно красивым, но загадочным рефреном: "О Руская земле! Уже за шеломянем еси. О Руская земле! Уже не шеломянем еси". И все же образ этот остается не вполне ясным. Упрощенное представление, даже некая странность, несообразность здесь просто поражает. Как известно, первые издатели "Слова" полагали, что шеломянем - это название русского села в области Переясловской, то есть поняли это место совершенно иначе, чем последующие читатели. После же того, как в 1810 году А.Х.Востоков "определил", что это всего лишь "возвышение, пригорок", все толкования и вертятся возле того, что слово "шеломянем" есть холм или курган. Все оказалось сведенным к реально-бытовому пониманию, неоправданно занижающему значение художественного образа.

Но переводить это странное, загадочное слово как холм неоправданно уже хотя бы потому, что слово холм в тексте поэмы встречается... Если же предположить, что это производная форма от слова шлем, воинский доспех, то тогда значение образа предстает более многозначным, ибо фразы эти можно читать так: в первом случае - Русская земля под защитой, во втором - Русская земля без защиты...

Устанавливая этимологию слова шеломянем, М.Фасмер преднамеренно оговаривался, что "попытка толкования из слав. при условии связи по чередованию гласных с холм сомнительны". Но главное - этот красивый рефрен в значении "за холмом" никак не связан с текстом самой поэмы.

В отличие от последующих читателей автор "Задонщины" видел в этом месте поэмы нечто более значительное и переосмыслил "за шеломянем" как "за царем, за Соломоном". И не без оснований. Но толкователи "просвещенных" времен пошли по пути наипростейшему. Отказавшись от прочтения образа, решили подогнать его под свое, заранее сложившееся представление и для этого даже совершили недопустимое - внесли в текст конъектуру. Рефрен был приведен к, так сказать, единообразию - "не шеломянем" исправлено на "за шеломянем"... Единообразие соблюдено (и это-то в литературном, художественном тексте!), что, как понятно, не могло приблизить к пониманию того, о чем же говорится в тексте. Но с тех пор это место поэмы представляется исследователями как одно из самых ясных и простых, во всяком случае не относящимся к "темным местам". Нам же оно видится наиболее сложным и одним из самых трудных для понимания.

Между тем очевидно, что исправление текста недопустимо, так как разница в рефрене имеет какой-то смысл, может быть, основной. Можно, конечно, по обыкновению сослаться на небрежность переписчиков и издателей. Но будем помнить, что небрежное отношение к слову это уже плод нашего просвещенного времени, не знающего трепета и ответственности пред словом.

Борьба за сохранение своей веры, своего, Богом данного образа жизни, как сказали бы сегодня, за сохранение своего менталитета, собственно права на жизнь, является основной темой русской литературы. С нее-то собственно и начинается она в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона. Как справедливо отмечает В.Кожинов, древнейшие литературные и письменные памятники "в большинстве своем заострены против иудаизма - государственной религии хазарского каганата". И было бы странным полагать, что эта основная тема напрочь отсутствует в "Слове о полку Игореве". Даже из тех примеров, которые я привел, видно, что она-то и является в поэме основной. Правда, выраженной, как я уже сказал, не публицистически определенно, а образно, как должно в произведении художественном.

Кроме того, само понятие "Русская земля" для современников автора "Слова" являлось основным мировоззренческим понятием, через которое они определяли себя в мире.

Упоминание о Русской земле и в "Слове" говорит о чем-то самом важном, о ее судьбе и было бы непростительным сводить его к какой-то красивости. Основные же мировоззренческие представления народа, связанные с его верой, остаются по сути неизменными на протяжении тысячелетий, потому-то на них в первую очередь и покушаются, когда хотят покорить народ.

Мне никак не хочется думать о каком-то "холме" и "кургане" в этом страстном рефрене "Слова", когда чуть ли не через день в московском метро мне вручают некие странные люди анкеты "Евреи за Иисуса". Каждый раз по-иному оформленные, они обещают одно - некий образ мира шалом, как мир спокойствия и благополучия, который я должен принять взамен собственного... Дикость ситуации состоит в том, что вместо того мира, который у меня есть, мира России, Русской земли мне сулится некий шалом... И ведь не где-то за тридевять земель, а у себя дома, в столице... Кажется, что и сама столица находится уже под каким-то шаломом, за шеломянем...

Как совершенно ясно, под этим именем действует некая разрушительная сила, так как она из всех граждан отбирает лишь одну их категорию по национальному признаку. И если сегодня под этим именем выступает такая сила, почему мы не должны допускать мысли, что именно ее имел в виду и автор "Слова о полку Игореве", тем более, что тема веры является в поэме как видим, основной...

Хотелось бы упредить все "понимающих" в поэме читателей, которые в моих размышлениях обязательно усмотрят национальный вопрос. Обычно так и делают, чтобы загнать мировоззренческую проблему, о которой я говорю, в неразрешимый тупик. Но там, где я говорю о хазарах, я имею в виду вовсе не национальность, а образ мышления, миропонимания и веру, имею в виду жизнь по Закону или Благодати, самоутверждение или спасение, радение о земном или небесном...

С такой точки зрения становится более понятным и оправданным в поэме разночтение "не шеломянем" и "за шеломянем", приведенное к единообразию... Ведь для такого прочтения этого таинственного места поэмы есть более чем веские основания: тревога о русской земле, которой болела душа автора "Слова" снова стала жестокой реальностью. Снова разоряется Россия и не в результате прямого завоевания, а в результате подрыва ее духовных и экономических основ... Сегодня это уже стало более чем очевидным...

Разве революция в России, совершенная под знаком коммунизма, не носила все признаки иноземного завоевания?.. Ведь только в покоренном народе и в завоеванной стране возможно столь варварское и даже демонстративное подавление традиционной веры. Вспомним, как писала об этом в своей "Черной книжке" вдруг прозревшая З.Гиппиус: "Не надо русскому писателю быть профессиональным политиком, чтобы понимать, что происходит... Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину..."

На этот неопровержимый и страшный факт обычно приводят довод более чем бесцеремонный по отношению к народу: таков, мол, народ по своей природе, такова страна, если она допускает действие над собой столь губительное... Довод, как видим, выдвигаемый цивилизованными варварами, совершенно расистский. А чтобы отвлечь внимание народа от главной опасности, грозящей ему, трубят о "фашизме" в русском народе... Неслыханный цинизм, после всех разрушений, совершенных в России в нашем веке...

Смысл происходящего теперь в России с точки зрения мировоззренческой и идеологической прост и непригляден до предела: ценой неслыханной жестокости и невиданных человеческих жертв, обманом и силой оружия народу навязывали чуждое ему коммунистическое мировоззрение, а когда народ все-таки переборол совершаемое над ним насилие, стали его "освобождать" от коммунизма, как понятно, тем самым, совершая новое над ним насилие... Вопреки логике, элементарному чувству справедливости народ, над которым совершалось насилие, объявлен приверженцем этой идеологии и даже виновником ее... Можно ли придумать более изощренные лукавство и издевательство...

В этом смысле идеология, называемая "демократией", именно в том смысле, в каком она применена в России, вовсе не является альтернативной коммунистической идеологии, но по сути - ее разновидностью и продолжением, ибо произрастает из одного с ней философского корня. Эта либерально-западническая идеология так же, как и коммунистическая, враждебна всему национальному и народному. Это все та же вульгарно-материалистическая философия, видящая весь мир идущим к единому образу, а не к единству многообразия. Евроцентристская по сути, она опять указывает какие угодно пути, но только не те, которые ведут к восстановлению исторической преемственности народной жизни... Не замечать этого уже невозможно. Видеть во всем этом какие-то "объективные" законы бытия, "веление времени" и неизбежность, значит окончательно согласиться на ту участь, которая нам уготовляется... Даже "Литературная газета" давно уже переставшая быть литературной, наконец-то соглашается с тем, что элита, отобранная с помощью хитроумной селекции, по отношению к народу является предательской: "По-прежнему в элите господствует иррациональное и, по существу, предательские настроения" (Андрей Быстрицкий, № 30, 26 июля 1995 г.).

В странную ситуацию попадают и сами переустроители жизни на "новых" началах, приверженцы "демократических" ценностей, то есть те, кто отвергает ценности, народу искони свойственные. Они, по подсчетам американских специалистов составляют всего лишь десять процентов населения России, но, тем не менее, определяют пока "новый порядок" и ход развития событий.

Есть два непременных условия, которые должны быть соблюдены при прочтении и толковании всякого произведения художественного, а "Слова", в силу его необыкновенной духовной мощи, в особенности. Произведение должно быть прочитано именно как творение художнической мысли, со своей, только ему свойственной образной природой.

Кроме того, произведение должно быть прочитано с точки зрения того мировоззрения и вероисповедания, которых люди придерживались в те времена, в том числе и автор, то есть с позиций христианского миропредставления. Это не может рассматриваться как один из возможных подходов, но как непременное условие, без которого древнерусская поэма просто непонятна.

Впрочем, в своем прочтении "Слова" через христианские воззрения я далеко не первооткрыватель. Характерно в этом отношении прочтение "Слова" исследователем из города Меленки Владимирской области Владимиром Михайловым. Свою книжку он назвал "Раскрытые тайны", а жанр определил, видно отдавая дань времени, как "литературный детектив" (г. Меленки, 1990 г.). Факт сам по себе, конечно поразительный: мы прочитываем сегодня "Слово", постигая его многообразие, как детектив. И это после-то двухсотлетнего его чтения... О чем это говорит? Да, конечно же, о том, что долгие годы навязывались однажды установленные толкования. И всякая попытка взглянуть на тот или иной образ иначе, вызывали жесткий отпор.

Я не сторонник версии А.Зимина. Но теперь, когда опубликована переписка Д.Лихачева, поражает то, что ученые не столько доказывали научную несостоятельность версии, сколько кинулись защищать свои корпоративные интересы. (См. "К истории спора о подлинности "Слова о полку Игореве", из переписки академика Д.С.Лихачева", "Русская литература", № 2, 1994 г.).

Суждения В.Михайлова в связи с этим не кажутся столь уж претенциозными: "Мы знаем теперь, что автор "Слова" был христианином, человеком высокообразованным... Для него главное - апология православия, что он и сделал в "Слове". И не его, а наша беда, что мы за двести лет не сумели разобраться в поэтических образах памятника, скользя по его поверхности, не заглянув вглубь". В самом деле, если исследователям ни о чем не говорит фраза "побарая за христианы", как не согласиться с В.Михайловым: "Эта фраза осталась не понятой исследователями, как и весь памятник"...

Отмечу лишь некоторые толкования автора. Совершенно справедливо фразу "чрес поля на горы" он понимает не в реально-географическом плане, а в духовном, где поля - пажити, а горы - пророческие книги. Находит он в "Слове" и упоминание об иконе, кроме иконы Пирогощей: "Скорбь Святослава вызвана другими обстоятельствами. Разгромленный Киев остался без своих святынь - икон и крестов, и среди них была икона, названная в "Слове" кнесом. Иконы в древности нередко назывались досками... Слово "доска" вместо "икона" встречается и в византийской литературе. "Кнес" - это "князь" или княжеская икона..."

Наконец В.Михайлов совершенно прав, говоря о том, что Игорь возвращается в Русскую землю, то есть - "в лоно православной церкви".

Еще раз подчеркну, что это не одно из возможных прочтений, а единственно возможное, ибо всякое прочтение художественного произведения лишь с точки зрения реально-бытовой, есть следствие дурно понятого позитивизма, неоправданно умаляющего творения духа и ничем не может быть оправдано.

В прочтении "Слова о полку Игореве", в толковании его образов уже давно ощутима странная закономерность - чем глубже вроде бы его исследуют, чем больше сведений из самых разных областей знаний для этого привлекают, вопросы не только не снимаются, но обостряются, смысл изображенного не только не проясняется, а еще более затуманивается. Чем более мы детализируем реально-бытовое значение того или иного образа, тем более удаляемся от его духовного смысла. Возникла обширная область знаний, прямо-таки целая наука, занимающаяся древнерусским периодом нашей истории в связи со "Словом", где поэма является как бы только лишь поводом, а не целью исследований. И кажется, что мы все более и более утрачиваем смысл поэмы. Это является верным признаком того, что в прочтении поэмы мы идем часто по ложному пути, не литературному, не художественному и духовному. А потому все более, вроде бы уточняя те или иные понятия, не проясняем, а еще более затуманиваем их. Так присходит потому, что в наших толкованиях не берется в расчет та мировоззренческая основа, на которой "Слово" вырастало. А такой основой является, конечно же, христианское представление о мире. Иной основы просто не было.

Теперь можно разве только удивляться тому, сколь искаженными оказались наши духовные, эстетические и художественные представления, если мы с упоением изучаем возможный маршрут похода, выясняем автора, устанавливаем прототипы - то есть заняты тем, что не имеет прямого отношения к духовному смыслу произведения. При этом как бы забывается главное, то, что в подлинно художественном произведении всегда говорится о единичной судьбе, о душе человеческой, о том, что с ней происходит в этом мире. "Слово" - поэма, прежде всего о том, как пропадает душа в безверии и как выходит из тьмы человеческой чрез веру. Это поэма о том, как Бог указал князю Игорю путь "из земли Половецкой на землю Русскую" (отнюдь не только в смысле географическом), о том, как он спасся в вере, "побарая за христианы на поганы полки".

Нет сомнений в том, что Тмутороканский болван, как я уже сказал, есть тот библейский истукан, идол "по имени Вил", который был в Вавилонской земле, указывающий на то, что спор идет о разных верах. Даже не о преимуществах той и другой, речь идет о коварном способе завоевания других государств с помощью веры. Ведь такие произвольные и совсем необязательные доводы были приведены Даниилом Валтасару, предрекающие его неизбежную гибель в расшифровке надписи, сделанной "на извести чертога царского" рукой, "которая писала": "Исчислил Бог царство твое и положил конец ему... Ты взвешен на весах и найден очень легким..." И все, и этого достаточно для того, чтобы Валтасар умер. То есть он должен умереть лишь потому, что не такой как другие, по самой своей природе, по факту своего существования... Ну точно так же, как уже бывало: России надлежит быть переделанной лишь потому, что она "самодержавная", "коммунистическая", "социалистическая" и так далее.

Кстати, тот же библейский смысл имеет в определенной мере и "мыслено древо", помимо его фольклорного значения. Древо, на котором держится красота мира сего, и с которого она снизвергается.... " Я видел, вот среди земли дерево весьма высокое. Большое было это дерево и крепкое; и высота его достигала до неба, и оно видно было до краев всей земли. Листья его прекрасные, и плодов на нем множество, и пища на нем для всех; под ним находили тень полевые звери, и в ветвях его гнездились птицы небесныя, и от него питалась всякая плоть... И вот нисшел с небес Бодрствующий и Святой. Воскликнув громко, он сказал: "Срубите это дерево, обрубите ветви его, стрясите листья с него, и разбросайте плоды его; пусть удалятся звери из-под него и птицы с ветвей его. Но главный корень его оставьте в земле и пусть он в узах железных и медных среди полевой травы орошается небесною росою, и с животными пусть будет часть его в траве земной. Сердце человеческое отнимется от него, и дастся ему сердце звериное и пройдут над ним семь времен". В таком мировоззренческом контексте становятся ясными и другие невразумительные места поэмы.

Мне могут возразить, что такие сопоставления малооправданы. Но, во-первых, совпадение сюжета здесь очевидно, совпадение смыслов тоже явное. Во-вторых, кощунственно же в самом деле и унизительно столь мощное проявление духа человеческого, каким является поэма "Слово о полку Игореве", сводить к какому-то глуповатому позитивизму, ничего не объясняющему из того, о чем говорится в поэме. Конечно, это поэма и о жестокости вооруженной борьбы, но главным образом - о страданиях человеческих при утрате веры и радости ее обретения, о том, что происходит с человеком, когда плоть извращает путь свой на земле...

Когда я разделяю историческое и литературное прочтение произведения художественного, я вовсе не отрицаю исторический подход. Он есть необходимое условие прочтения творения духа, но не его цель. Собственно говоря, и разделять эти подходы понадобилось лишь потому, что изучение "Слова о полку Игореве", по сути, свелось лишь к его историческому аспекту. История и искусство по-разному понимают смысл человеческого бытия. Такова их природа и обижаться тут абсолютно не на кого. Но подменять одно другим недопустимо. Ведь многие наши беды проистекают именно по причине подобной подмены и смешения. При этом обыкновенно не учитывается, игнорируется основное противоречие человеческого бытия: между его сознанием, разумом и его духовной природой...

С точки зрения историка человеческая жизнь представляет собой поступательный процесс от простого к сложному. С точки же зрения художника - это вовсе не так, ибо духовная природа человека остается по сути неизменной. И в этом смысле литература, конечно же, "консервативна" по самой своей природе. Иначе чем можно объяснить тот, странный вроде бы факт, что в ХII или в ХIХ веках могли проявляться такие всплески духа, которые стали немыслимыми в ХХ веке, хотя по обыденной логике человечество стало, вроде бы, более развитым... Не является ли это доказательством того, что в нравственном отношении человек прошлого был более совершенен, чем современный... К сожалению, зачастую за критерий оценки люди берут далеко не основные признаки. Можно сказать словами Л.Толстого: "Бессознательная, а иногда и сознательная ошибка, которую делают люди, защищающие цивилизацию, состоит в том, что они цивилизацию, которая есть только орудие, признают за цель и считают ее всегда благом".

|01|02 |03 |04 |05 |06 |07 |08 |09 |10 |11 |12 |13 |14 |15 |16 |17 |18 |19 |20 | 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Петр Ткаченко, 2003 г.

редактор Вячеслав Румянцев 01.01.2003