Глушкин Олег Борисович

САУЛ И ДАВИД

XPOHOC

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Глава XIX

Семь дней скитался по Иудее Маттафия, прежде чем достиг скалистых гор, где скрывались Давид и его люди. Кровь запеклась на подошвах его ног, поистрепались одежды его, мучили голод и жажда. Он уже совсем изнемог, когда увидел огоньки костров в ночи и побрел на их дальний свет из последних сил. И когда насытился и омыл лицо свое, и когда допрашивали его, помнится, было какое-то безразличие, был готов спокойно воспринять любой исход.

Утром Давид, узнав о его появлении, искренне обрадовался, распростер свои объятия и говорил, что это дар Божий, что если такой воин, как Маттафия, теперь с ним, то ничего уже не страшно, и познакомил со всеми людьми его воинства.

Были среди его воинов очень разные люди - и те, кто скрывался от гонений, кто нарушил законы, и разорившиеся земледельцы - должники Саула, и просто бродяги, и воры. Но были и те, кто готов был биться с Саулом и жаждал видеть царем только Давида, те, кто доверил свою судьбу Давиду. Был у Давида и свой священник, давний знакомый Маттафии - сын убитого Саулом Ахимелеха, мудрый и праведный Авиафар, были и свои военачальники - сыновья сестры Давида Саруи из Вифлеема, младший из них Иоав по сметке своей и храбрости не уступал Авениру, другой сын Саруи Ассаил был легок на ноги, как серна, везде он успевал, обо всем был осведомлен, старший же из них Авесса был разумен и мудр, и всегда находил выход из любых самых тяжелых положений.

Сыновья Саруи сдержанно восприняли приход Маттафии, однако Давид не обращал внимания на их хмурые взгляды, осуждающие его доверчивость. Говорил Давид беспрестанно, приказал принести кувшины с вином, яблок, гранатовые плоды. Почти весь день сидели вдвоем они с Маттафией в шатре Давида и не могли наговориться. И Маттафии тогда хотелось забыть, зачем он послан, истереть из памяти поручение царя, и каждый раз, когда вспоминал он об этом поручении, то мысленно клял себя и раскаивался в сердце своем. Давид же был весел, вино разгорячило его, в распахнутый полог шатра была видна гряда серых гор, скалистых и совершенно лишенных растительности, а перед ними потрескавшаяся, каменистая равнина - безжизненная сухая земля.

- Здесь нас никто не отыщет, - говорил Давид, - никому не придет в голову, что можно выжить в этих местах, мы соберем воинов, мы обучим их, ты станешь моим лучшим помощником, нас никто не сможет победить!

Казалось бы, человек гонимый, скрывающийся в сырых пещерах, в безводной пустыне, в непроходимых лесах, должен был выглядеть загнанным и уставшим, но Давид сохранял бодрость и почти не изменился - такие же, как и прежде, полные блеска глаза, звонкий певучий голос, ухоженные рыжие кудри, правда, лицо несколько осунулось и загорело, и от смуглости кожи волосы казались более светлыми, а возможно, выгорели на солнце. И одет Давид был так, словно не в пустыне скрывался, а жил во дворце. Красный его плащ был чист, будто надел его Давид в первый раз.

Маттафия пытался говорить о том, что бессмысленна вражда с Саулом, что, конечно, Давид может победить любого военачальника, но будут гибнуть в этой войне соплеменники, и возрадуются филистимляне, и опять попадет Израиль в рабство и будет платить непосильную дань. Давид соглашался, он говорил, что не им затеяна вражда, что устали люди его, но Саул понимает только сильных, слабого и гонимого он никогда не станет выслушивать. Давид был прав и трудно было возражать ему.

Жалел очень Давид, что нету с ними Ионафана, удивлялся, почему Ионафан не переслал письма с Маттафией. Объяснил Маттафия, что не было в Гиве Ионафана, когда выступили из города отряды, снаряженные для поиска Давида, что удалось ему, Маттафии, отстать от своего отряда и вот почти чудом набрести на лагерь Давида.

Маттафия не умел врать, лицо его покраснело, но Давид не заметил смущения друга, он расспрашивал про Гиву, про Мелхолу. Не знал тогда еще Маттафия, что Саул при живом муже отдал дочь другому, чтобы унизить Давида. А если бы и знал - не стал бы говорить. Ведь нужно было смягчить обиды Давида, примирить его с царем.

И в этот день встречи, и в последующие дни все время ощущал он, Маттафия, свою раздвоенность, все время казалось, что вот сейчас спросит Давид: “Скажи честно, зачем идешь по моей стезе, почему задумал предать меня?”. Что тогда ответить? - Не предать, а спасти. Нужно ли Давиду было такое спасение?

И тяготила неясность всего. А главное - семья, оставленная в Гиве, вызывала беспокойство. Как сложилась их жизнь без него, Маттафия тогда не знал. Уверен был, что распространяются по Гиве слухи о том, что он отступил от Саула, что перешел на сторону Давида. Не знал он - вспомнит ли Саул, что обещал защитить семью. И снились тяжкие сны, и просыпался в поту, и долго не могло успокоиться сердце. Один сон повторялся чаще других. Видел он Рахиль, разодетую в атлас и шелка, наложницей была она у Саула, и он, Маттафия, бегал с мечом по дому Саула и кричал: “Отец, опомнись, ты оскверняешь ложе сына своего!”. И дом этот был из бесконечного ряда комнат, и он никак не мог найти выход из него...

Эти сны, тяжелые мысли, неуверенность в своей судьбе утомляли больше, чем быстрые переходы из одного места в другое, когда день сливался с ночью, и приходилось забираться на такие скалы, где даже горные козлы ступали с опаской, а потом спускаться к безводной, наводящей страх, глади пустыни. В такое время не до сомнений было, надо было выжить, надо было уйти от погони. Но потом, когда отыскивались потаенные пещеры и наступала передышка, вновь подступали к нему, Маттафии, темные думы, ему казалось, что Давид уже догадался почти обо всем. И Маттафия корил себя за то, что сразу не открылся Давиду.

Конечно, Давид мог понять его цели. Слишком часто он, Маттафия, говорил о Сауле, о том, что надо чтить царя, данного Богом, что гнев Саула быстро проходит, и что царь обладает ясным умом, здравым рассудком, и что примирившись с Давидом, Саул мог бы укрепить свою власть и победить всех врагов Израиля.

- Ты прав, Маттафия, - соглашался с ним Давид, - но не мне ты должен это говорить, скажи царю, ведь я, как и ты, чту помазанника Божьего. Но за что он гоняет меня по всей Иудее, как безумного пса. Ужели он так ненавидит меня?

Давид был прав - он не гнался за Саулом, желая умертвить царя, - это Саул устроил настоящую охоту за тем, кого славил весь Израиль.

Волей-неволей в то время он, Маттафия, стал одним из помощников Давида. Все время умножалось воинство Давида, подходили и подходили люди - и не только из Иудеи из колена Давидова, были здесь и из колена Ефремова, и даже из колена Данова - из полночных краев земли Ханаанской, были и люди других племен - сирийцы и аммонитяне. И надо было всех разместить, накормить, снабдить оружием, а главное, распознать - кто явился с разбойничьими замыслами, полагая, что здесь можно будет безнаказанно грабить торговые караваны, а кто пришел с праведными целями, чтобы постоять за Давида. Надо было отделить зерна от плевел, овнов от козлищ. Давид доверял ему, как самому себе, и от этого еще тяжелее становилось на сердце и томилась душа, ибо не достоин он был этого доверия.

Опасался он и открытой схватки с воинами Саула, знал, что не решится обнажить меч против своих собратьев. К счастью, обнажить меч пришлось не против воинов Саула, а против извечных врагов Израиля филистимлян.

Напали филистимляне на город Кеиль, лежащий в пределах земли Иудиной, угнали скот, расхитили гумна, подожгли скирды в полях, да и в самом городе предали огню дома старейшин. Виден был дым весь день, поднимающийся к небу в той стороне, где был этот несчастный город Кеиль. И к ночи пришли в стан Давида первые беженцы из Кеиля и воины, не сумевшие защитить свой город. Поздно ночью собрались в шатре у Давида сыновья Саруи, позвали туда и его, Маттафию. Долго спорили, идти ли на выручку жителей Кеиля.

- Сами мы таимся в горах от Саула, давно ли вылезли из пещер, давно ли решились раскинуть шатры, нету у нас еще обученного войска, нету оружия для всех, как же пойдем мы против филистимлян, против их боевых колесниц, - остерегал всех осторожный Авесса, - они пленят нас, и конец наш будет бесславен.

Маттафия тогда стал настаивать на том, чтобы срочно выступить, отбить пленных и угнанный скот, объясняя, что победив филистимлян, можно заслужить благосклонность и милость Саула, что царь поймет - не против него собирает Давид людей, а на общего врага острит мечи.

Маттафии возражали, но робко. Все ждали решения Давида. Призвал Давид священника Авиафара, сам облачился тоже в белый эфод и взял светящиеся камни - урим и туммим, по изменению цвета которых можно распознать волю Божью, а потом повелел всем покинуть шатер. И на рассвете вышел он к людям и сказал:

- Готовьтесь к битве, ибо был мне глас Господень и повелел мне Господь: встань и иди в Кеиль, и будут преданы филистимляне в руки твои!

Криками одобрения встретили эти слова воины. Давно уже жаждали они покинуть свои тайные убежища и с мечами в руках добыть ратную славу.

И когда все было решено, истинное спокойствие обрел Маттафия. Ибо было ратное дело его родной стихией. И предложил он послать воинов за снопами и поджечь эти снопы, чтобы подумали филистимляне, что горит стан Давида, и бросились бы к этому пожарищу, а в это время лучники из засад поразили бы врага. И понравился этот замысел Иоаву, и сказал тот: “Сам Господь вещает твоими устами, Маттафия!”. Правда, после того, как все свершилось, утверждал Иоав, что задумано так было им и, благодаря ему, достигнута победа. Это Маттафию не раздражало. Пусть рокочет сам себе славу. Главное, что одолели филистимлян. Впервые вступили в настоящий бой и не дрогнули, не устрашились колесниц филистимлянских. Бой был короткий, жестокий и кровавый, разили копьями, мечами, а у кого их не было, буквально зубами вгрызались в горло врагу. Нанесено было филистимлянам великое поражение, и не верили филистимляне, что пали их воины от стрел и мечей людей Давида, потому что не придавали значения этим людям, считая их разбойниками и бродягами. И когда пленили филистимлянского военачальника, не хотел он верить, что находится в стане Давида. “Где Саул, приведите меня к Саулу, - требовал он, - я видел его в битве, ловко он притворился разбойником, переодел своих людей в изодранные одежды, приведите меня к Саулу!”. И позвал Давид его, Маттафию, и сказал: “Вот наш Саул!”. И засмеялся Авесса, сказал, что прав филистимлянин. И опять тревожно стало на душе у Маттафии.

А утром люди Давида входили в Кеиль, и выбегали им навстречу женщины с цветами и тимпанами, и играли на тимпанах и пели песни, славящие Давида.

И вечером праздновали победу в просторном доме правителя города Кеиля, и было много вина, и много здравиц, и сказал Давид: “Ты был прав, Маттафия, теперь Саул, узнав о нашей победе, пришлет гонца с вестью о примирении и смилостивиться над рабами своими!”. И взял Давид арфу, тронул ее струны, и стал славить Господа, предавшего в его руки филистимлян.

- Господь твердыня моя и опора, Господь прибежище мое, - пел Давид, - Всевышний -избавитель мой! Превечный Бог - скала моя, на него всечасно уповаю, он щит мой, рог спасения моего и убежище мое. Повелел он, и пали нечестивые разорители. Господь всегда в сердце моем. Избавит он меня от ненавидящих, которые сильнее меня, он переполняет меня силою и прокладывает мне путь. Жив Господь и благословен! Гнев царя, как рев льва, а благоволение его - как роса на траву. Вразумит Господь царя и станет защитником моим перед клеветниками. И призовет царь меня...

Так пел он и уверен был, что пришел конец гонениям на него. Но не сбылись эти надежды. Донесли лазутчики через несколько дней, что успех Давида еще более озлобил Саула. И пришло позже послание от Ионафана, упреждал он, что надо остеречься Давиду и до времени не показывать свою силу, ибо Саул собирает большое войско, чтобы идти в Кеиль, и сказал царь Авениру, что сам Господь предал Давида в руки его, потому что Давид запер себя, войдя в Кеиль, и здесь будет окружен и повергнут. Была еще приписка для Маттафии, имени его Ионафан не называл, опасаясь, видимо, что перехватят письмо люди Саула, писал Ионафан: передай нашему другу, что о семье его и доме его забочусь. Послание было коротким, ровно столько слов, сколько может уместиться на глиняной плитке.

Приписка о семье Маттафии вызвала раздражение у Давида, ибо нашел Ионафан место для этого сообщения, а про Мелхолу словно забыл. Потом понял Маттафия, что не забыл Ионафан, а просто не хотел огорчать Давида.

Разумны были опасения Ионафана, и сказал Давид:

- Надо покинуть Кеиль, ибо мы здесь, как в мышеловке, караванные широкие дороги ведут сюда из Гивы, два дня перехода и Саул начнет осаду, нам ее не выдержать. Мы сами заперли себя в крепостных стенах. И ничего не добились. Вот и обещанный тобой мир, Маттафия!

- Может быть, нам самим направить посланца в Гиву, -предложил тогда Маттафия.

- Не о посланцах надо думать, - резко возразил Авесса, - мало того, что мы сами залезли в капкан, поведали мне - в городе зреет заговор, и старейшины здешние уже ведут разговор о сдаче города и выдаче тебя, Давид, царю.

Такова была людская благодарность, еще воины Саула не появились под стенами Кеиля, а его жители, которых спас Давид, готовились всадить нож в спину. И вспомнил Иоав, что более других ратовал он, Маттафия, за поход на Кеиль, и сказал:

- О себе надо заботиться, а не искать милости царской, вызвали мы гнев царя, и нету нам никакой благодарности. Повсюду на улицах Кеиля говорят нечестивцы: мы не просили сюда Давида, он сам пришел. И филистимляне, мол, не так страшны нам, платили им дань и жили мирно. А если Саул осадит город, то разрушит его и разорит, как сделал он это с городом священников Номвой, и прахом станем мы и дети наши. ..

- Глубокая пропасть - уста нечестивых, для них самих станет гибельным уход наш, ибо не угоден Господу тот, кто замышляет предательство, - сказал Давид, и показалось Маттафии, что пристальней обычного посмотрел в его сторону. С тяжелым сердцем и смутным настроением покинули тогда Кеиль. И своим уходом Давид спас город во второй раз, ибо Саул, получив вести о том, что Кеиль покинут воинами Давида, отменил свой поход.

И опять начались скитания. Где только не пришлось побывать тогда ему, Маттафии. Узнал он множество неприступных и потаенных мест в земле обетованной. Поднимался на такие горы, куда и серны и горные козлы страшились забраться, пробирался через топкие низины, скитался по бесплодным пустыням, скрывался в пещерах на берегу гибельного Мертвого моря, где из провала земли поднимался от соленых вод запах серы - и тогда казалось, словно разверзлись врата ада и, если нырнуть в синий купорос тяжелых вод, очутишься в мрачном Шеоле. Но вода не принимала человека, она выталкивала его, охраняя свои тайны, и можно было недвижно лечь на ее гладь и не утонуть. И рядом с этой чашей воды умереть от жажды, ибо столь солона была она, что даже малый глоток раздирал горло. Жажда - вот что больше всего вспоминается, когда возвращаешь в память эти годы. И потому самые счастливые дни связаны с зимними ливнями и шумом вод, стекающих с гор водопадов. Если бы знал тогда, что на севере земли есть города-убежища, надо было взять семью и затаиться в одном из них. Поздно он пришел сюда. Надо было сразу отойти от Давида. Возомнил себя миротворцем, хотел всех примирить, а обрек на мучения себя и свою семью. Жил среди бродяг и разбойников. Это Давид считал, что у него крепкое и надежное воинство, а на самом деле не было постоянных отрядов, люди то приходили, то исчезали. Преданных Давиду набралось бы не более сотни...

Скрываясь от воинов Саула, дошли они до каменистой, словно присыпанной мукой, пустыни 3иф, и здесь мучились без пищи, пока не начали брать оброк с торговцев, идущих караванами по большой дороге из долины четырех рек. Кроме этих поборов с торговцев, начали собирать мзду в поселениях, раскиданных на пределах пустыни. За это несли охрану поселений от набегов разбойников-бедуинов и филистимлян. Все эти поселения платили, конечно, и Саулу свою десятину, и потому роптали против новой дани. Жили здесь зифеи, были они жадны и не хотели ни с кем делиться своими овцами и пшеницей. И эти зифеи послали гонцов к Саулу, которые донесли царю, что Давид скрывается в горных пещерах на юге пустыни Зиф и объяснили, как можно скрытно подойти к взгорью Гахила, к этим пещерам и обещали даже помочь предать Давида в руки царя. Все это узнали в стане Давида от одного из этих посланцев, который при возвращении из Гивы был перехвачен недалеко от селения Иесимана и допрошен так, что после этого уже не смог стоять на ногах, а полз по белой известковой тропе, оставляя кровавый след.

Всякий раз, когда он, Маттафия, видел смерть, содрогалось его сердце. Казалось, должен был бы привыкнуть, ведь не бывает бескровных войн. И всякий раз стараешься думать, что это враг расстается с жизнью, когда пронзаешь мечом нападавшего на тебя, что не стоит он добрых слов, но ведь есть у него и мать, и жена, и дети - и кто-то будет рыдать о нем. Вот и этот убитый посланец - стремился к дому, где его ждут, не думал о смерти... и был буквально растерзан. Видел тогда Маттафия, как отвернулся Давид, как вздрагивает спина его, не переносил Давид мук и крови человеческой. Хотя в сражениях был беспощаден, меч его разил смертельно, и стрелы, выпущенные им, не миновали врагов. Но это было в сражениях, когда не дано времени думать о душе человеческой. Остался ли Давид прежним? Каким он стал - трудно представить ему, Маттафии. Власть ожесточает человека, кровь становится привычной... И тогда, в пустыне, надо было ожесточить свое сердце, чтобы выжить.

И в те дни, когда Саул начал окружать пустыню Зиф, прорывались они с боем через цепи стражников, в ночи бесшумно подкрадывались к стражникам и вонзали короткие мечи или набрасывали удавки. Надо было уходить в пустыню Маон, преодолевая гряду слоистых гор, отделявшую эту пустыню от пустыни Зиф. Люди Давида двигались по одну сторону гор, а по другую сторону гор уже входили в пустыню Зиф основные силы Саула. Это были уже не отдельные стражники оцеплений, земля гудела от топота тысячи тысяч ног, воинственные крики повторяло горное эхо. Безмолвная каменистая пустыня наполнилась мелькающими тенями лазутчиков, дымом костров, криками ослов и верблюдов.

- Ну вот, Маттафия, ты говорил о примирении, а нам осталось жить дня два, не больше, - сказал Давид, когда с вершины горы Хендор они наблюдали, как входят в пустыню Маон передовые отряды лучников Саула.

Многие из воинов Давида начали прощаться друг с другом, ночью часть людей исчезла - бежали робкие, убоявшиеся смерти. Но стоило ли так бояться смерти? Смерть сама знает, в какой черед и к кому придти. Видно, тогда еще не пришло их время, ибо прерван был поход Саула известием о нападении филистимлян на земли Ефремовы. Была дана передышка Давиду, но очень краткая передышка.

Филистимляне не приняли бой с войсками Саула и отступили при его приближении. К этому времени Давид успел вывести своих людей из каменистой пустыни Маон в песчаные просторы пустыни Эн-Гаади, а затем найти обширные и глубокие пещеры в горах, окольцевавших это мрачное и палящее жаром место, где тут и там попадались выбеленные ветрами и солнцем кости тех, кто рискнул плутать в песках. Сюда, полагал Давид, не решится вести своих воинов Саул. Но Саул не остановил погони, взяв три тысячи отборных воинов он двинулся в обход пустыни Эн-Гаади по узким горным тропам...

Маттафия терпел все невзгоды вместе с воинами Давида, не делалось ни для кого поблажек и исключения - ни для священников, ни для военачальников. Вода и снедь делились между всеми поровну. Он, Маттафия, попал в странное положение. Не открывшись Давиду сразу, упустил момент, и уже ничего не мог сделать и был втянут в общий поток событий. И стали привычными - и поспешные переходы, когда вдруг снимались с обжитого места и буквально бежали, не успев загасить костры, и ненависть местных жителей, страшащихся поборов, и томительные дни без воды, и короткие жестокие схватки с разбойничавшими на караванных дорогах филистимлянами. И повсюду кровь, и повсюду смерть. Пленных не брали, вести их с собой было накладно, самим не хватало еды, да и охранять надо...

Примирить Саула с Давидом было не по силам ему, Маттафии, события не давали повода к примирению. Гнев Давида возрастал. Особенно когда Давид получил известие о том, что Мелхола отдана в жены сыну Лаиша. Тем самым Саул, как бы дал понять Давиду - ты не в счет, ты не существуешь, ты для меня мертв, и потому твоя жена не принадлежит тебе. Маттафия пытался успокоить Давида, говорил, что сын Лаиша труслив и не решится взойти на ложе Мелхолы, что Мелхола останется верной ему, Давиду, что все это - мгновенный гнев Саула, и, возможно, царь уже отменил свое повеление. Давид не слушал его. В течение нескольких дней ходил он по стану сам не свой и не притрагивался к пище. Маттафия тогда хорошо понимал состояние Давида. Могло случиться подобное и с Рахилью, могли отдать ее в наложницы царю. Ведь он, Маттафия, тоже теперь не существовал для Саула, он не исполнил повеления царя, он предал своего царя.

Всегда с опасением ждал Маттафия лазутчиков из Гивы или тех, кто добрался сюда, чтобы стать в ряды воинов Давида - понимал, что каждый из них может принести весть о том, что он, Маттафия, подослан Саулом. Сам Саул, понявший, что Маттафия не исполнит его повеление, мог специально подослать сообщение, разоблачающее своего ненадежного сотника.

Не очень большую пользу приносил он, Маттафия, и Давиду, как военачальник. Привык он сражаться на просторе долин, знал, как совершить обход врага, как прорвать его ряды, но все это здесь, в горах, окружавших пустыню Эн-Гаади, было неприемлемо. Другая шла война. И надо было быть вертким, как ящерица, хитрым, как змея, и быстрым, как лань. Малочисленные отряды Давида при появлении войск Саула рассыпались, каждый спасался в одиночку, а потом вновь сходились. Хранил Господь их, потерь было немного. И посылал Господь дни удач, и случилось даже так, что мог Давид умертвить Саула, но не решился. И хотелось верить ему, Маттафии, что благодаря его словам понял Давид всю бессмысленность противостояния и не воспользовался тем случаем.

А было это так - целый месяц теснили их ратники Саула, и были крайне истомлены все люди воинства Давидова, и когда нашли овечий загон и подле него большую пещеру, то забрались туда и сразу же свалились с ног от усталости. Было темно и сыро в пещере, но все же можно было, наконец, передохнуть, и никто не хотел стоять вне пещеры на страже. И тогда вызвался быть стражником Авесса сын Саруи, и когда выглянул из пещеры, тотчас отпрянул назад. Выглянул и он, Маттафия, и увидел, что стоят у овечьего загона воины, и не сразу понял, кто они, ибо были на многих из них шлемы, наподобие тех, что носят филистимляне, и вдруг отделился от воинов человек высокого роста и направился к пещере.

Снял он, Маттафия, лук со своего плеча и стал натягивать тетиву и готов уже был разжать пальцы, держащие стрелу, но жив Господь и остерег его Всевышний, ибо задержалась рука Маттафии, и поднял ладонь Авесса, упреждая - не торопись. И вздрогнул Маттафия, ибо узнал в приближающемся - Саула. И не намерен был Саул продвигаться вглубь пещеры, а остановился у входа и стал мочиться на поросшие мхом камни. И возблагодарил Господа Маттафия, что не дал Господь спустить тетиву и стать отцеубийцей. А Саул между тем вошел в пещеру, и все затаили дыхание. И зашептал Авесса, склонившись к уху Давида, что охотник сам залез в капкан, что добыча эта принадлежит Давиду. Не произнес Авесса слова - убей! - но ведь этого хотел. Надо было как-то остановить Давида, и Маттафия встал на его пути. Но Давид отстранил его и осторожно подкрался почти вплотную к Саулу, и был в руках Давида короткий обоюдоострый меч, и ужас объял Маттафию, ибо представил он кровавую развязку. Резко взмахнул мечом Давид, словно отмахнулся от осы. И вышел Саул из пещеры живым и невредимым и пошел к своим воинам, не оборачиваясь.

И с облегчением вздохнул тогда Маттафия. А Давид стоял у входа недвижно - в одной руке меч, а в другой - лоскут красной ткани, отрезанной от полы царского плаща. Возмутился Авесса, шипел, словно змей, опасаясь говорить громко: “Господь наш Всемогущий предал в руки тебе врага нашего, а ты отказался от дара Божьего и не умертвил того, кто преследует нас, словно диких псов!”. И ответил ему Давид раздраженно: “Не попустит ни меня и никого другого из нас Господь, чтобы наложили мы руку на помазанника его!”.

Между тем воины Саула удалялись от овечьего загона, и только он сам, словно почувствовав взгляды затаившихся в пещере, повернулся, а потом взошел на вершину близлежащего холма и встал там, опираясь на копье, как на посох. И тогда, сколь не удерживали Давида сыновья Саруи, кинулся тот к выходу из пещеры и, обойдя овечий загон, встал на другом холме напротив Саула. И тогда заметил Саул Давида, но не призвал на помощь своих воинов, а продолжал стоять неподвижно, словно застывший соляной столп. И Давид низко поклонился ему до земли и крикнул: “Послушай, Господин, раба твоего!”. Ответил ему Саул: “Говори”. И тогда сказал Давид:

- Зачем ты слушаешь речи людей, которые говорят, что Давид замышляет зло на тебя? Господь предал тебя сегодня в руки мои, но я пощадил тебя! Посмотри на край одежды твоей, посмотри, в руке моей лоскут, я срезал его с твоего плаща и не умертвил тебя! Ты же ищешь моей души, чтобы отнять ее. Да рассудит Господь нас с тобою, но рука моя не будет поднята против тебя! Ибо сказано пророками: от беззаконных исходит беззаконие! Ты царь по закону, и все мы твои слуги. Кто я против тебя? Против кого ты вышел на поле брани? За кем гоняешься? За мертвым псом, за одной блохой? Господь видит все свершения на лике земли и спасет меня от руки твоей!

Застыл тогда он, Маттафия, все мышцы его напряглись. И поразился он смелости Давида и его благородству. И увидел, что жив Господь, ибо соединяет он своих избранников и оберегает их. Не обнажили мечи два человека, которые, казалось бы, люто ненавидят друг друга. И великое то было благо, что за ненавистью их скрывалась любовь. Стояли напротив друг друга два царя. Один из них послал своего неузнанного сына, чтобы лишить жизни другого, оба принесли и радости и печали ему, Маттафии. Стояли они на вершине холмов, разделенных узким оврагом, по которому проходило русло ручья, высохшего от летнего зноя.

- Что мы ждем? - в нетерпении прошептал Авесса. - Сейчас крикнет своих воинов Саул!

И крепко сжал в руке Авесса древко копья, готовый ринуться на защиту Давида.

Но не призвал Саул никого и сказал он Давиду:

- Ты праведнее меня, Давид, ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом. Кто, найдя врага своего, выпустил бы его из рук своих? Господь воздаст тебе добром за это. Я слышу ликующее пение ангелов его. Все придет к тебе, что написано в книге судеб Господней, и ты будешь царствовать, и царство Израилево будет твердо в длани твоей. И когда свершится это, не забудь меня, Давид, в величии своем. И поклянись, что не искоренишь потомства моего после меня и не уничтожишь имени моего в доме отца моего!

И ответил Давид, возвысив голос свой: Клянусь!

И стали они медленно спускаться, каждый в свою сторону. И увидел Маттафия слезы на глазах Давида. Если в чем-то клялся Давид, он всегда был искренним. Но проходили годы, и столь же искренне он отрекался от прежних клятв. И если верны слухи о том, что теперь он уничтожил всех потомков дома Саула, то нету ему прощения от Господа. Трудно в это поверить, возможно, клевещут на Давида - ужели поднялась бы рука у него на сына Ионафана? И вот сейчас здесь, в городе-убежище, он, Маттафия, единственный оставшийся из рода Саула, и хорошо, что сохранил он тайну своего происхождения. И если Давид столь ожесточил сердце свое, стоит ли ждать помощи от него? И все же - это единственная надежда на спасение. Давид должен узнать правду. Он, Маттафия, оклеветан, он не враг своему царю, он имеет право на милость Давида. Он заслужил это право и в те годы, когда скитался по пустыне вместе с гонимым тогда Давидом, и после, когда сражался в многочисленных битвах. И захваченный в плен, изнывая от тяжкого труда в медеплавильнях, он не отрекся от Давида, и когда Каверун ценою жизни ставит условие - очернение Давида, он, Маттафия, не станет таким путем спасать себя.

Судьба напрочно связала его с Давидом и от этого никуда не деться, можно ли забыть то время, когда в скалистых горах, в безводной пустыми они вместе уходили от преследования...

Казалось, после встречи Саула с Давидом, должны были воины Саула прекратить эту бессмысленную погоню за тем, кто пощадил их царя. Но произошло иное, непонятное для Маттафии, Саул собрал десятки тысяч воинов со всей земли обетованной и устроил настоящую охоту за людьми Давида. И тогда многие из окружавших Давида подняли ропот. Особое недовольство выражал Иоав. Он даже стал поучать Давида. “Зачем ты поверил Саулу, -говорил Иоав - почему, если сам не смог поднять на него руку, не дозволил это сделать нам? Саул коварен и провел тебя, как малое дитя!”.

Давид не прерывал речей Иоава, только хмурился и подолгу молчал. В последнее время бывали дни, когда и единого слова он не произносил. И как-то, когда остался Маттафия наедине с Давидом, спросил его Давид:

- Ужели ты, Маттафия, смог бы пронзить стрелой помазанника Божьего?

И ответил ему тогда он, Маттафия, в оправдание:

- Господь остановил мою руку, и не знал я, кто передо мной.

Давид взглянул холодно на него и сказал:

- Господь мог и не заметить тебя, я видел - глаза твои горели и готов ты был свершить убийство. И на меня вот также ты сможешь поднять руку?

И смутился тогда он, Маттафия, ибо понял, что догадывается Давид о поручении Саула. А возможно, это были не только догадки, донесли Давиду его люди из Гивы обо всем...

- Решай, Маттафия, с кем ты, - сказал Давид, - мне тебя терять будет тяжело... Давай поговорим обо всем искренне...

Но не дано было им закончитъ разговор, ибо раздались крики вдалеке и топот ног, то приближались к их убежищу воины Саула, и бросились люди Давида спасаться в горы, чтобы в который раз уйти от преследователей.

И каждый раз все труднее было найти надежное убежище и все труднее уходить от погони, потому что сдерживали отступление - и скот, который приходилось перегонять с собой, и множество людей гонимых, измученных, вовсе и не воинов, а скрывающихся от преследований сборщиков податей или изгнанных со своих земель. К тому же и женщины появились в стане. И начало тому положил Давид - были с ним жена его Ахиноама Изреелитянка, - вот ведь как пересекались пути Давида и Саула, даже жены у них носили одинаковые имена - и была еще одна жена у Давида, вновь обретенная - пышнотелая Авигея. И если Ахиноаму никто не замечал, ибо старалась она ступать неслышно, таилась в шатре и лицо закрывала платком, то Авигея была шумной, не сдерживаясь, хохотала, беспрестанно крутила бедрами, и казалось, исходит от нее жар жгучий, и один вид ее вызывал непреодолимое желание. И ей нравилось вертеться среди мужчин и смущать всех лукавыми многообещающими взглядами и выставлять груди, выпиравшие из-под полупрозрачного платья. И никто не мог уговорить Давида отправить этих женщин в тайные пещеры, в земли Моава, чтобы не отягощать их жизни и сберечь для продолжения рода Давидова. И глядя на Давида, стали обзаводиться женщинами его военачальники. И все это осложняло и без того нелегкую жизнь.

Сayл с тремя тысячами отборных воинов преследовал их почти по пятам, и приходилось даже ночами не прекращать быстрые переходы через пустыню. Каменистые просторы, ночью освещенные луной, призрачные и таинственные, страшили сердца людей. Тени отступающих сливались с тенями от скалистых гор, и все казалось голубоватым, будто бежали они не по земле, а по дну морскому. И трещины в каменистых тропах были столь глубоки, будто доходили они до самого Шеола, и если припасть к ним, то можно было, казалось, услышать крики мучеников, сжигаемых демонами. Но некогда было останавливаться, и своих мучений было предостаточно. Ибо иногда расстояние между преследуемыми и преследователями сокращалась до броска копья, и копья летели вслед, и свистели смертоносные стрелы...

Сам жe Саул не участвовал в погоне, стан его оставался на холме Гахила, в отдалении от его отрядов, рассыпанных по пустыне. И внезапно ночью Давид, взяв с собой только Авессу, пробрался незамеченным к холму Гахила. Там они прокрались к шатру Саула, им даже удалось проникнуть в шатер, где в эту ночь спали только Саул и его военачальник Авенир. В полутьме разглядели Давид и Авесса врагов своих и увидели, что копье сауловское воткнуто рядом с его изголовьем. И тут, в шатре, среди стана врагов, затеяли они спор. Авесса убеждал Давида, что нельзя упускать посланный Богом случай, и стал просить Давида, чтобы тот позволил пригвоздить копьем спящего Саула, и говорил, что поразит царя с одного удара. Но Давид опять, как и в прошлый раз, заколебался, стал объяснять, что нельзя поднимать руку на помазанника Божьего, что если захочет Господь, то сам поразит Саула, но его, Давида, на это не попустит. И взяли они копье Саула и кувшин с водой, и никем незамеченные покинули шатер.

Уже светало, когда Давид возвратился к шатру и стал звать Авенира. Тот полусонный выбрался из шатра, и Давид стал укорять его, говорил, что Авенир не бережет своего царя и достоин за это смерти. И говорил еще Авениру, чтобы тот посмотрел, где копье царя и кувшин с водой. Проснулся Саул, вышел из шатра и услышал голос Давида. И стал ему кричать Давид, что не сделал никакого зла, что недостойно царю гоняться за ним, Давидом, как гоняется охотник за раненой куропаткой, что будут прокляты Господом те клеветники, которые настроили царя против него, Давида. И опять Саул стал раскаиваться говорил, что согрешил, называл Давида - сын мой, каялся, что поступил безумно и не будет делать больше зла, и даже благословил Давида...

Обо всем этом поведал Маттафии Авесса, при этом заметил зло Авесса, что Саул и Давид кинулись бы обниматься, если бы не воины Саула, подбежавшие к своему царю. “Мы рискуем, проливаем свою кровь, - говорил Авесса, - а Давид готов сдаться на милость Саула, он даже вернул Саулу копье. Если бы Саулу представился такой случай, у него бы рука не дрогнула. А мы удрали позорно!”.

Был не прав Авесса, Саул ведь тоже не дал своим воинам умертвить Давида, Саул позволил уйти Давиду и Авессе. Но спорить с Авессой, понимал Маттафия, было опасно и опасно было говорить что-либо доброе о Сауле, ибо не только Давид, но и братья Саруи подозревали, что Маттафия заслан Саулом.

Размышляя обо всем этом сейчас, Маттафия понимал, что Саул и Давид не были такими врагами, как это казалось многим, они были два помазанника, их обоих избрал Господь. И если теперь рассказать Каверуну об их благородстве, не захочет и слушать это правитель. Каверуну нужно другое, он хочет знать все подробно о кровавых злодеяниях Давида. И они были не только позже, но и в те годы гонений, была ведь и измена Израилю - переход в стан филистимлян, и были кровавые набеги, при воспоминании о которых и сейчас становится не по себе. В каждом человеке соединил Господь и добро, и зло. И часто злобные дела заслоняют добрые, и люди, из тех, кто бесчестны и замараны кровью, хотят видеть в другом, особенно в царе - низость и падения. Но Каверуну нужны подробности пагубных дел Давида не для того, чтобы унизить царя, Каверун ищет свою выгоду. Дано ему, Маттафии, два дня, чтобы все вспомнить, два дня могут растянуться на годы, а могут и мелькнуть, как единый миг...

|-1-| 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |  | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 |

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Глушкин Олег Борисович, 2002 г.

редактор Вячеслав Румянцев 01.10.2002