Иммануил Кант

1724-1804

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Иммануил Кант

Кант в России

КАНТ В РОССИИ. В сложном процессе взаимоотношений немецкой и русской философских культур Кант занимает особое место. Хотя в целом не сложилось духовного образования, которое можно было бы назвать русским кантианством, сравнимым по форме и содержанию с русским шеллингианством 10-20-х годов и русским гегельянством 30—40-х годов XIX века, и даже сформировалась историко-философская традиция, утверждающая неприятие философской системы Кант в русской философской культуре, как глубоко чуждой строю кантианских идей, тем не менее подобная однозначность в ряде исследований подвергается сомнению. История русской кантианы началась с избрания Канта в 1794 году в Петербургскую академию наук, а также с переписки его с дипломатом Белосельским-Белозерским, представившим ему на отзыв свой философский трактат «Дианиология, или Философические картины познания». В черновике письма Канта своему русскому корреспонденту содержится такая высокая оценка: «Вашему сиятельству суждено было разработать то, над чем я трудился в течение ряда лет, - метафизическое определение границ познавательных способностей человека, но только с другой, а именно, с антропологической стороны» (Гулыга А. Кант. М., 1981. С. 278).

Имя Канта, еще при его жизни, было настолько известно в России, что некоторые русские дипломаты и путешественники искали встреч с кенигсбергским мыслителем. В 1791 году в «Московском журнале» было опубликовано одно из «Писем русского путешественника» Карамзина, в котором описывалась встреча с Кантом. «Сын Отечества» поместил воспоминания русского посланника в Гамбурге И. М. Муравьева-Апостола о его встречах и беседах с Кантом о немецком языке и литературе. Особой приверженностью философскому учению Канта славился Геттингенский университет. В 1-й трети XIX века число его русских студентов доходило до 250, лекции читались такими последователями кантовского учения, как Штейдлин, Сарториус, Гуго, Бутервек, Кестнер, Блюменбах, Буле, Краус, Лихтенберг, Бюргер и др. Среди немецких профессоров философии наибольшее значение в деле распространения кантианских идей в России имели те, которые были приглашены для работы в российские университеты. Так, первое знакомство с философскими идеями Канта было связано с приглашением в Россию в 1786 году геттингенского профессора Л. Мельмана, который был последователем критической философии и первым пропагандистом ее в Московском университете (1792/93-1793/94), но по причинам религиозного характера был уволен. В 1795-1797 годы нравственную философию в кантианском духе в Московском университете читал профессор Шаден, а с 1803 года здесь работали профессоры И. Буле и X. Ф. Рейнгардт, последний опубликовал несколько сочинений, построенных на кантианских идеях (Система практической философии. М., 1807; Естественное право. Казань, 1816). Кантианство всегда импонировало различным правовым теориям. Об этом свидетельствовали лекции и теоретические разработки профессоров Харьковского университета А. Стойковича и Шада, а также профессора Казанского университета И. X. Финке (Естественное частное, публичное и народное право. Казань, 1816). Философские идеи Канта вызывали интерес и среди представителей духовно-академической философии. Существуют свидетельства об использовании в духовных академиях рукописных переводов «Критики чистого разума» и других сочинений Канта.

Одним из первых русских приверженцев его философских идей был профессор логики и метафизики Московского университета Брянцев, получивший богословское и философское образование в Славяно-греко-латинской академии. О широком интересе к личности и идеям Канта, выходящим за рамки университетской и духовно-академической философии, свидетельствуют многочисленные статьи и заметки в журналах «Улей», «Мнемозина», «Северная Минерва», «Библиотека для чтения», «Телескоп», «Вестник Европы» и др. С начала XIX века в России стали издаваться отдельные переводы сочинений Канта: «Кантово основание для метафизики нравов» (Николаев, 1803), «Замечания о чувствах великого и прекрасного» (Лейпциг, 1804), «Иммануила Канта наблюдения об ощущении прекрасного и возвышенного» (1812), «Кантова философия» Ш. Ф. Виллера, ч. 1, переведенная с фр. П. Петровым (Спб., 1807). Философские идеи Канта воспринимались разными русскими мыслителями с различной степенью интенсивности. Например, Я. Кайданов в своей латинской диссертации (1813) лишь изредка упоминал и цитировал Канта; профессор Московского университета П. А. Сохацкий в примечаниях к своему переводу сочинения кантианца Мейнерса «Главное начертание теории и истории изящных искусств» (1803) уже настойчиво рекомендовал читать «Кантово сочинение об изяществе и величин»; профессор Петербургского университета Галич в «Истории философских систем» (Спб., 1818-1819. Кн. 1-2) посвятил изложению философских взглядов Канта целый раздел, к которому приложил обширную библиографию кантианской литературы.

Следует также упомянуть «Историю философии» Гавриила (В. Н. Воскресенского), в которой параграф 122, ч. IV, носил название «Критический идеализм Канта» и свидетельствовал о начале формирования русской кантианской терминологии. Статья «Кант» в «Философском лексиконе» Гогоцкого (Киев, 1857-1873. Т. 1-4) обнаруживает глубокое понимание идей мыслителя, которому Гогоцкий посвятил свою кандидатскую диссертацию «Критический взгляд на философию Канта» (Киев, 1847), хотя собственные взгляды автора тяготели к гегельянству. Коренной ошибкой Канта он считал ограничение сферы познания миром явлений, в результате чего «разум остается без способности проникнуть в сущность вещей, а сущность вещей без возможности быть понятою». Очень велики заслуги Канта, по мнению Гогоцкого, в разработке практической философии. Все то, что отнято у разума в «Критике чистого разума», возвращено ему в «Критике практического разума» как утверждение первенства духа над природой и раскрытие свободной и разумной самостоятельности духа внутри самого человека. В большей или меньшей степени кантианские постулаты нашли свое отражение в социально-государственных проектах Сперанского, лекциях русских шеллингианцев Давыдова и М. Г. Павлова, в многотомных курсах по философии права Редкина, в соч. Чаадаева, Герцена, Станкевича и М. А. Бакунина. В 1-й половине XIX века официальная идеология усмотрела в философии нем. мыслителя стремление «истребить гордость ума», приведшую философов XVIII в. к безверию. Между тем сочинение Канта «Религия в границах одного только разума» и вообще взгляды на религию стали объектом усиленной критики со стороны представителей православной духовно-академической философии. Во 2-й половине XIX века появляются новые переводы сочинений Канта, выполненные Владиславлевым и Н. Соколовым, но в целом в университетской философской среде интерес к кантианству понизился, причиной чему послужило распространение материализма и позитивизма. Критический интерес к философии Канта сохранился только в духовных академиях, где пытались выяснить, может ли его учение быть полезным для православия, или же оно вредно, как рассадник западноевропейских философских ересей. Так, выпускники Киевской духовной академии И. Гриневич и И. Михневич считали, что «Критика чистого разума», несомненно, содержит в себе мысли, «весьма опасные для религии». Профессор академии Скворцов был более осторожен и полагал, что все лучшее во взглядах Канта принадлежит Евангелию, а все худшее соотносится с его философией. Представитель киевской школы философского теизма Юркевич был убежден, что в вопросе о началах и сущности науки вся история философии разделяется на две неравные эпохи, из которых первая открывается Платоном, вторая - Кантом. По его мнению, философские учения Платона и Канта являются фундаментом общеевропейской философской мысли в ее современном состоянии и будущем развитии. Почти все философские работы Юркевича содержат ссылки на сочинения Канта, анализ и комментирование различных разд. его философского учения. Оставаясь в целом платоником, он пришел к своеобразному синтезу философских учений Платона и Канта.

Результатом влияния философских идей Юркевича стало формирование устойчивого интереса к философии Канта, что и породило феномен украинской кантианы, объединивший духовно-академическое философствование с университетской философией. Профессор кафедры философии Московской духовной академии Голубинский, высказывая свое отношение к Канту, высоко оценил его исследование чистых законов всякого познания. По отношению же к доказательствам бытия Бога Кант, по его мнению, менее конструктивен и выступил как скептик. «Причиной сею было то, что (по учению Канта) разум человеческий ничего выше опытного, сверхопытного познать не может, а потому не может иметь и твердых доказательств бытия Божия» (Голубинский Ф. А Лекции философии. М., 1884. Вып. 1. С. 65). Жесткие выводы «Критики чистого разума» смягчались, по мнению Голубинского, тем, что помимо теоретического разума Кант решился допустить разум практический, в пределах которого вещи, недоступные для теоретической характеристики, были воспринимаемы посредством веры Таким образом, вера вводилась не только в сферу таких понятий, как Бог, свобода, бессмертие души (границы практического разума), но и в область теоретического разума: бытие души, бытие мира. Подобное господство веры, писал Голубинский, основанное на уничтожении всякого знания вообще, поначалу кажется благоприятствующим требованиям христианской религии, но при более пристальном рассмотрении приходишь к выводу, что такая философская вера имеет мало общего с христианством.

Преемник Голубинского на кафедре философии, Кудрявцев-Платонов, создатель системы трансцендентального монизма (Начальные основания философии. Сергиев Посад, 1906), подверг критике кантовское определение философии как обобщения и систематизированного свода результатов положительных наук. Однако, толкуя философию в теистическом плане, он начинает с исследования вопроса о познании, его возможностях и границах, в ходе которого соотносит свои взгляды с воззрениями Канта. Субъективная примесь в нашем чувственном познании хотя и наличествует, но, по Кудрявцеву-Платонову, она далеко не так существенна, как полагал Кант, который ошибочно считал субъективными не только ощущения внешних органов чувств, но и такие всеобщие и необходимые формы внешнего бытия, как пространство, время, движение, качество, количество и др. Наибольший интерес к философскому наследию Канта проявлял профессор Московской духовной академии А-й И. Введенский, который сделал определенный вклад в русскую кантиану (Вопрос о происхождении и основаниях веры в Бога в рациональной философии от Декарта до Канта // Прибавления к творениям Св. Отцов 1890. Кн. 2; Учение Канта о пространстве (Разъяснение и критика). Сергиев Посад, 1895). Представляет интерес также положительная рецензия Введенского (Вопросы философии и психологии. 1894. Кн. 22(2) на кн. Каринского «Об истинах самоочевидных», в которой критиковался основной труд Канта «Критика чистого разума». Каринский был убежден в том, что учение Канта об умозрительных истинах проникнуто догматизмом и поэтому сторонники рационалистической философии должны искать новых оснований для защиты умозрительных истин (Радлов Э. Л. М. И. Каринский. Творец русской критической философии. Пг., 1917. С. 10). Говоря о русской кантиане, следует упомянуть труд епископа Никанора (А. И. Бровковича) «Позитивная философия и сверхчувственное бытие» (Спб., 1875-1888. Т. 1-3), который имел подзаголовок «Критика на «Критику чистого разума Канта». Автор утверждал, что все теории субъективного реализма, позитивизма, пессимистические учения Шопенгауэра и Э. Гартмана, философия действительности Дюринга и т. п. исходили из основоположения философии Канта о том, что о «вещи в себе» мы не знаем ничего. В целом критика Никанором взглядов Канта была тенденциозной, однако не лишенной ряда глубоких замечаний, свидетельствующих о вдумчивом изучении кантовских положений о чувстве и рассудке, разуме и идеях.

Одной из центральных в истории русской кантианы была тема «Соловьев и Кант». Раскрытию этой темы посвящен специальный раздел «Вл. Соловьев и Кант» в книге Лосева «Владимир Соловьев и его время» (М., 1990). Общим выводом из подобного сопоставления было утверждение, что, несмотря на множество совпадений во взглядах В. С. Соловьева с Кантом, нет никакой возможности перекрыть пропасть, которая разделяет обоих философов, т. к. Кант был метафизическим дуалистом, Соловьев - диалектическим монистом. Тем не менее характеристике этих «совпадений» посвятил свою статью «О мистицизме и критицизме в теории познания В. С. Соловьева» (Вопросы философии и психологии. 1901. Кн. 56) русский кантианец А-р И. Введенский, который полагал, что именно создатель философии всеединства — «первый и главный виновник распространения у нас критицизма за последние годы» (с. 17). Мнение Соловьева о нем. мыслителе зафиксировано в статье «Кант», написанной им для «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона, в которой он высказал мысль, что вся история философской мысли разделена на два периода: «до-критический (или до-кантовский) и после-критический (или после-кантовский)» и все недостатки содержания философии Канта перевешиваются величием его заслуг: «Он поднял общий уровень философского мышления... своим диалектическим разбором старой догматической метафизики он освободил ум человеческий от грубых и недостойных понятий о душе, мире и Боге и тем вызвал потребность в более удовлетворительных основаниях для наших верований» (Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М„ 1988. Т. 2. С. 478)

В этой связи нельзя не обратить внимание на тот факт, что конкретная метафизика Флоренского, выросшая из соловьевской метафизики всеединства, также обратилась к центральным принципам кантианства. Заключительный вывод философской системы Флоренского, изложенный в его книге «Столп и утверждение истины», был тесно связан с основным вопросом «Критики чистого разума», а именно: «как возможен рассудок?» Подобный вопрос был порожден, по Флоренскому, антиномичностью строения рассудка и подробно освещен им в работе «Космологические антиномии Иммануила Канта» (Богословский вестник. 1909. № 4). В 1910-1911 гг. Флоренский прочел курс лекций под названием «Философия Канта в связи с философией предшествовавшей и с философией последующей». На защите им магистерской диссертации «О духовной Истине» одним из официальных оппонентов был С. С. Глаголев - доктор богословия и автор ст. «Кант» в «Православной богословской энциклопедии», а также статья «Религиозная философия Канта» в журнале «Вера и разум» (1904), которая в том же году вышла в Харькове отдельным изданием. Основным теологическим принципом Канта было, по Глаголеву, то, что человек абсолютно разобщен с Богом и действует только «от себя и через себя». Этот принцип, считал Глаголев, Кант воспринял из философии XVIII в., развив его до крайних логических выводов, но, «если бы великий кенигсбергский мыслитель жил в наше время, он иначе бы отнесся к поставленному им во главу здания принципу» (Православная Богословская Энциклопедия. Спб., 1907. Т. 8. С. 477). Ст. Глаголева в журн. «Вера и разум» была посвящена столетию со дня смерти Канта. Этот юбилей был отмечен специальным заседанием Московского психологического общества, и зачитанные на нем доклады были затем опубликованы в журнале «Вопросы философии и психологии» (1905. № 76): Лопатин Л. Учение Канта о познании; Новгородцев П. Кант как моралист; Вернадский В. Кант и естествознание XVIII столетия.

В конце XIX - начале XX века взгляды Канта становятся объектом систематической философской критики. В предисловии к своей работе «Метафизические предположения познания. Опыт преодоления Канта и кантианцев» (М., 1917) Е. И. Трубецкой писал о поразительном феномене философских учений XIX и XX веков, которые, критику я и даже отвергая Канта, периодически к нему возвращаются. Призыв, брошенный в 1865 г. проф. Йенского университета О. Либманом: «Итак, следовало бы вернуться назад к Канту!» - был услышан в России, реакция на философию позитивизма породила вкус к метафизической проблематике.

Чичерин и Грот пишут работы под названием «Что такое метафизика?». По Чичерину, поскольку все категории мышления, «истекая из единого разума», Могут быть выведены a priori, постольку возможна и метафизика как наука. Грот повторяет эту мысль: Кант не только правильно поставил задачу построения метафизики как науки, но и доказал априорный характер математики, категорий и нравственною закона, «до сих пор никто не опроверг его доводов» (Вопросы философии и психологии. 1889. № 1. С 120). Интерес к философскому наследие Канта был непосредственно связан также с феноменом русского неокантианского движения. Неокантианство - общее собирательное обозначение для мн. разнородных, возникших первоначально в Германии в XIX веке философских течений, сопряженных с Кантом или с его критицизмом как типом философствования. С формальной стороны это движение проявилось в активизации переводов сочинений самого Канта (на рубеже веков активно публиковались новые переводы С. Любомудрова, Соловьева, Флоренского, Н. О. Лосского, И. Маркова), а также сочинений мыслителей различных школ западноевропейского неокантианства. В содержательном плане этот процесс выразился в том, что почти все направления русской философской мысли высказали свое положительное или отрицательное отношение к кантианству. Конструктивное усвоение отдельных положений кантианской философии происходило даже в среде таких приверженцев гегельянства, как Чичерин, Дебольский, П. А. Бакунин.

Многие основоположения кантовского критицизма в значительной мере осложнили философские построения русских персоналистов Козлова, Алексеева (Аскольдова), Лопатина, а также таких мыслителей, как Бердяев и Булгаков. Последний, например, писал в работе «Трагедия философии»: «...истинным отцом философского идеализма, представляющего собою и наиболее разработанную и излюбленную философскую ересь наших дней, является, конечно, Кант» (Булгаков С. Н. Соч. М., 1993. Т. 1.С. 334). Историки русской философии относят к неокантианству таких мыслителей, как А-р И. Введенский,Лапшин, Челпанов, Ггссен, Гурвич, Яковенко, Степун, но при этом необходимо учитывать двойной смысл термина «неокантианство». С одной стороны, неокантианством можно называть философские учеши, обращающиеся в XIX и XX века к системе немецкого мыслителя XVIII века, с другой - те, которые следуют принципам одной из немецких школ неокантианства (баденской, марбургской). С таким уточнением многих из вышеперечисленных русских неокантианцев можно считать просто кантианцами, т. е. последователями и продолжателями учения Канта. Одним из них был профессор Петербургского университета А-р. И. Введенский, который свою ориентацию на философское учение Канта выразил уже в магистерской диссертации «Опыт построения теории материи на принципах критической философии» (Спб., 1888). В поздних работах «Логика как часть теории познания» (Спб., 1912) и «Психология без всякой метафизики» (Пг., 1914) Введенский стал называть свое учение «логицизмом», который понадобился ему для дополнительного обоснования истинности взглядов Канта. Конечные выводы учения Введенского сводились к тому, что за узкой сферой априорного знания простирается широкая область апостериорного нерационализируемого знания, что вера в бессмертие и бытие Бога необязательна с точки зрения «критицизма», но никогда не исчезнет.

Введенский был единственным, кто остался до конца приверженцем Канту. В творчестве же таких мыслителей, как Лапшин, Челпанов, А. Белый, интерес к Канту и неокантианству был лишь этапом в эволюции их философских взглядов. Докторская диссертация Лапшина «Законы мышления и формы познания» (Спб., 1906) является почти единственным источником для характеристики его кантианского периода. В самой общей форме интерес к Канту был выражен следующим образом: Кант впервые указал на то, что синтетичность нашего познания, и в частности математического, обусловлена участием в процессе познания наряду с законами мышления и форм познания; но он недостаточно выяснил взаимоотношения между ними. Серьезный анализ кантианской гносеологической проблематики был представлен в докторской диссертации Челпанова «Проблема восприятия пространства в связи с учением об априорности и врожденности» (Киев, 1904), в которой в кантовский априоризм автор ввел телеологический аспект и сформулировал учение о постулатах как элементах, находящихся в структуре познания, но не соответствующих действительности. В определенной мере к неокантианству можно отнести таких представителей русской юридической школы, как П. Б. Струве, Новгородцев, Гурвич. Теоретической платформой для преодоления марксизма Струве послужило гносеологическое учение Канта, докторская диссертация Новгородцева была посвящена характеристике и анализу правовых учений Канта и Гегеля, принципы трансцендентального философствования Гурвича нашли свое отражение в философском эссе «Этика и религия» (Современные записки. 1926. XXVIII-XXIX), в котором он пытался обосновать автономность этики от метафизики и религии: «Добро есть особое «качество» и есть особый путь восхождения к Абсолюту». Элементы неокантианской философии были активно включены в теоретические разработки русского символизма А. Белым, который так и не смог сделать выбор между баденской и марбургекой школами неокантианства, для него одинаковыми авторитетами были Г. Риккерт и Г. Коген.

Деятельность таких мыслителей, как Гессен, Степун, Яковенко, была связана с зарождением и функционированием международного журн. «Логос», который был задуман прежде всего как теоретический орган для пропаганды и развития идей неокантианства. Оригинальность творчества русских неокантианцев проявилась в создании учений «плюралистического трансцендентализма» Яковенко, «метафизического мистицизма» Гессена, «философии Абсолютного» Степуна. Русских авторов журнала «Логос» (Кистяковский, Струве, В. И. Иванов, Н. О. Лосский, Алексеев, Франк, Г. Ланц, М. Рубинштейн, Радлов, И. А. Ильин и др.) нельзя было отнести к неокантианскому движению, но в своих публикациях они выражали прямо или косвенно отношение к Канту и неокантианской философии.

С 1917 года в русской кантиане начался новый период, связанный с господством марксистской идеологии. Продолжалась публикация отдельных работ Канта, выходили отдельные статьи и даже монографии (Деборина, Сережникова, Л. Зивельчинской, Асмуса), но почти все историко-философские оценки учения Канта исходили из ленинской характеристики его взглядов как субъективного идеализма и агностицизма. С начала 60-х годов значительно увеличилось количество изданий работ Канта и исследований о нем. Среди обобщающих теоретических работ о Канте можно выделить: «Философия Канта и современность» (М., 1974), «Критические очерки по философии Канта» (Киев, 1975), «Современные зарубежные исследования философии Канта» (М., 1975. Ч. 1-2), «Критика чистого разума» Канта и современность» (Рига, 1984), «Философия Канта и современный идеализм» (М., 1987), «Этика Канта и современность» (Рига, 1989), «Кант и философия в России» (М., 1994). Важным центром кантоведения стал Калининградский университет, при котором возник музей Канта; в 1990 г. организовано Кантовское общество. С 1975 года здесь выходят межвузовские сборник «Вопросы теоретического наследия Иммануила Канта» (ныне «Кантовские сборники»). «Кантовский сборник» (1994. Вып. 18) открыл новый раздел «Кант и русская философская культура». 

А. И. Абрамов, Л. А. Суслова

Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, с. 261-264.

Литература: Каменский 3. А. И. Кант в русской философии начала XIX века // Вестник мировой культуры. 1960. № 1; Он же. Кант в России // Философия Канта и современность. М, 1974; Голосовкер Я. Э. Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума». М., 1963; Капранов В. А. Чуева М. А. Кант и русская религиозная философия в конце XIX - начале XX в. // Там же. 1979; Дуденков В. Н. Кант, неокантианство и «русский духовный ренессанс» // «Критика чистого разума» Канта и современность. Рига. 1984; Акулинин В. Н. Русское «академическое» неокантианство и философия всеединства// Кантовский сборник. Калининград, 1987; Смотрицкий Е. Ю., Шубин В. И. Вернадский и Кант: Поиски гуманистической концепции науки // В. И. Вернадский и отечественная наука. Киев, 1988; Ахутин А. В. София и черт (Кавт перед лицом русской религиозной метафизики) // Россия и Германия: Опыт философского диалога. М., 1993; Кант и философия в России. М, 1994; Нижников С. А. Философия Канта в отечественной мысли. М., 2005; Круглое А. Н. Русские свидетельства об Эммануиле Канте // Историко- философский ежегодник. М., 2006; Он же. Философия Канта в России в кон. XVIII - первой пол. XIX в. М., 2009; Философия Канта в критике современного разума: сб. статей. М., 2010; Неокантианство немецкое и русское: между теорией познания и критикой культуры. М., 2010; Неокантианство в России: Александр Иванович Введенский, Иван Иванович Лапшин. Сер. «Философия России первой половины XX века». М., 2013.

Вернуться на главную страницу Канта

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС