- Трудно сказать. Но я точно знаю, что если наш дорогой Борис захочет сбегать налево, его избраннице не поздоровится. Лет эдак пять назад мадам только вообразила, что ее супруг осмелился как-то по-особенному посмотреть на смазливенькую секретаршу союза художников, как бедняжку тут же вышибли с работы, а потом и вовсе выжили из города.

- Не может быть! А как же Борис?

- Смолчал и утерся в тряпочку.

Пораженная Феня замерла на месте. Так вот, значит, как! А ведь судя по рассказу этого пьяного болтуна, Михайлов только осмелился как-то не так посмотреть на девушку... Что же будет с ней, если, не приведи господи, их связь обнаружится?

Она поспешно выскользнула из своего укрытия и побежала разыскивать Лешку. Как назло навстречу ей попалась госпожа Михайлова. Глядя в ее бледное припухшее лицо с тремя желеобразными подбородками, Феня явственно ощутила угрозу, исходящую от этой женщины. Такая не остановится ни перед чем.

Второй разговор состоялся на презентации нашумевшего сборника стихов довольно известной местной поэтессы. Две очаровательные жены местных денежных воротил, присутствовавшие на презентации вместе с супругами в качестве спонсоров отечественной литературы, разболтались в туалете. Феню, находившуюся в одной из кабинок этого заведения, они не видели.

- Эти дамочки от искусства прямо из кожи вон лезут, чтобы выглядеть на уровне, - щебетала одна из красоток. - Вот, например, эта Павлова. У меня создается впечатление, что она попросту ищет мужа.

- Что ты, дорогая. Она вовсе не ищет мужа. По большому секрету скажу тебе, что у нее жутко серьезная любовь с Борисом Михайловым.

- Не может быть! Она всюду таскает за собой какого-то оборванца.

- Да. Но о чем это говорит? Одно совсем не мешает другому, - рассудительно заметила более информированная из красоток.

Феня похолодела. Значит, сплетни уже пошли. Что будет дальше, предположить несложно. Какой же у нее выход? Да практически один-единственный. Пока не поздно, рвать когти из города. Желательно куда-нибудь в столицу. Где столько возможностей для талантливой, инициативной и не обремененной семьей молодой женщины. Решено. В Москву! В Москву! Но вот только как?

* * *

С утра пораньше Феня облачилась в свою голубоватую беличью шубку и белый пуховый оренбургский платок, справедливо рассудив, что чем скромнее - тем лучше.

Старому, еще дореволюционной постройки, зданию Ивановского собора за годы повального атеизма, обрушившегося на нашу страну после эпохального выстрела Авроры, досталось по полной программе.

За упомянутые годы в многострадальном храме по очереди помещались то склад, то госпиталь, то районный дом культуры. Но наступившие в середине восьмидесятых исторические изменения вернули порядком потрепанное здание ее первоначальным владельцам, и после долгого ремонта оно наконец-то приобрело если и не первоначальный, то достаточно приближенный к нему вид.

Прежде чем войти под своды церкви, Феня испытала легкий трепет. Она никогда не была особенно близка к богу, за последнее время ее дела были столь далеки не только от божественных заповедей, но и от норм общепринятой морали, что она невольно засомневалась. А вдруг бог накажет ее, и прямо посреди храма разверзнется земля, или, хуже того, магический кристалл перестанет действовать?

Но, переступив порог, она внезапно ощутила невероятное облегчение. Святые на иконах смотрели так безучастно, свечки мигали так отрешенно, что она всей своей сутью почувствовала - здесь ей бояться нечего.

Феня довольно долго простояла, погрузившись в свои мысли. Но так ничего и не произошло. Так же приходили и уходили верующие. Так же звучно бубнил что-то неразборчивое, но торжественное рослый священник. Сестра Гладышева не появилась. Или появилась?

«Как все это глупо, - возвращаясь домой, рассуждала Феня.- С чего я взяла, что узнаю ее с первого раза? Что я нафантазировала себе про эту хрустальную безделушку? Или в церкви она действительно не действует?

Но отступать было некуда, и на следующее утро Феня снова направилась в храм. И снова ничего не произошло. Феня молилась, мысленно призывая то бога, то черта, обращаясь с мольбами то к безжалостной судьбе, то к магическому кристаллу. Но все напрасно.

А на третий день, когда уже совсем отчаявшаяся Феня все-таки пришла в храм, к ней обратился священник.

- Я вижу, у вас какое-то горе? - профессионально участливо спросил он ее.

- Я хотела бы пожертвовать деньги...- промямлила Феня, совсем не готовая к такому повороту событий.

- Вы уже достойно пожертвовали вчера и позавчера,- ласково запротестовал священник.

- Ну, этого мало…

- Знаете, - священник придвинулся чуть ближе, - мне кажется, в вашем случае не достаточно одних пожертвований. - Вам явно требуется совершить богоугодное дело.

- Какое дело?

- У нас тут серьезно заболела одна прихожанка. Нет, ничего страшного. Просто сильная простуда. Я бы осмелился попросить вас навестить эту бедную женщину. Она очень одинока. Единственный брат - в Москве. Она живет тут, совсем поблизости. Ее фамилия - Даниленко.

* * *

Февраль подкрался незаметно. Все время, начиная с Нового года, Феня скользила по лезвию бритвы. Днем она навещала свою новоиспеченную приятельницу Нину Ивановну Даниленко, помогала ей по хозяйству, вела длинные душеспасительные беседы о боге и о людской подлости. А вечером, облачившись в свои лучшие наряды, порхала в обществе Михайлова и Третьякова с одного фуршета на другой, с замиранием сердца ожидая, что скоро все раскроется и от нее одновременно отвернутся и Даниленко, и Михайлов.

Признаться, будь у Фени выбор, она никогда бы не сошлась с такой женщиной, как Нина Ивановна. Под густым слоем церковного елея, помноженного на самое махровое бытовое ханжество, в ней ощущалась та же монументальная несгибаемость и неуживчивость, которая в свое время служила барьером между Феней и ее матерью.

На всем свете Нина Ивановна любила только себя и своего брата. Точнее, по Фениным наблюдениям, она любила не жившего в Москве преуспевающего и грешного Андрея Ивановича, а саму идею его исправления. Для этого любящая сестра была готова на все. Ее фатальная идея женить Гладышева на простой богобоязненной женщине из провинции казалась Фене смехотворной. Но познакомиться с Гладышевым для нее было просто необходимо, поэтому она терпела весь бред, что в таком изобилии изливала ей Даниленко.

- Я бы очень хотела, чтобы Андрей женился на ком-нибудь вроде вас. Знаете, с его первой женой я не сошлась. Она была слишком капризна. Столичная семья, знаете ли. Довольно известная в своем кругу. Она не смогла жить с таким разносторонним и, прямо скажем, непростым человеком, как мой брат. Результат был трагичен. То ли она переборщила с транквилизаторами, то ли сознательно приняла смертельную дозу какого-то лекарства. Ну, в общем, конец ее был ужасен. Грешная заблудшая душа. Брат очень переживал. Еще бы - такое пятно на его биографию!

Феня зябко ежилась. В этой небольшой чистенькой комнатке с огромным иконостасом слушать подобные рассказы было неприятно.

- Я бы хотела,- доверительно наклоняясь к ней своим бесцветным, точно раз и навсегда вылинявшим лицом, однажды зашептала она, - чтобы вы познакомились с Андреем. Вы говорили, что вы художница? Что ж, я не видела Ваших картин, но мне кажется, что по духу вы бы подошли моему бедному грешному брату. То есть вы смогли бы вернуть его к жизни.

- А разве он не живет? - в который раз интересовалась Феня, у которой от всего этого сводило скулы.

- Это нельзя назвать жизнью. Это прямой путь в ад.

В таких разговорах пролетела зима. Февраль приближался к концу, когда обрадованная Нина Ивановна сообщила забежавшей к ней Фене, что в следующую среду Гладышев прилетает из Москвы.

- Я рада, я очень-очень рада! - говорила действительно обрадованная Даниленко.- Я обязательно вас познакомлю.

- Захочет ли он? - засомневалась Феня, проворно извлекая из сумки гостинцы.

- А мы и не будем его спрашивать. Вы поможете мне прибраться, приготовить стол и останетесь до его приезда. Да и вообще, мало ли кого я могу пригласить к себе и как бы невзначай представить Андрею!

Дни, оставшиеся до приезда Гладышева, были посвящены наведению порядка в и без того очень чистенькой и аккуратной квартирке Нины Ивановны и заготовке продуктов для праздничного ужина, на которые Феня, не поскупясь, щедро добавила из своего кармана.

В пресловутую среду Феня с утра примчалась к Даниленко для того, чтобы принять самое активное участие в сервировке стола. Перед ней стояла довольно трудная задача. Она должна была выглядеть и вести себя так, чтобы понравиться Гладышеву, и в то же время не подорвать доверие весьма щепительной и придирчивой Нины Ивановны.

Поколебавшись какое-то время, Феня решила облачиться в так называемое маленькое черное платье, которое очень шло к ее длинным светлым волосам. С каким удовольствием она распустила бы их по плечам, чтобы показаться во всей красоте. Но, увы, образ скромной смиренницы не позволял подобного. Пришлось собрать волосы в пучок. Как послабление за эту непосильную жертву Феня слегка взбила волосы на висках и макушке, придавая им объем и вид легкой игривости.

Неприятные сюрпризы начались с самого начала. Когда в дверь позвонили и сияющая, принарядившаяся для этого случая в синее панбархатное платье Даниленко кинулась открывать, Феня находилась на кухне и как раз доставала из духовки огромную аппетитную кулебяку. Услышав громкие голоса, она, не выпуская ее из рук, выглянула в прихожую да так и замерла на месте.

Нависая над хорошо известной по телепередачам и газетным публикациям невысокой и какой-то корявой фигурой Гладышева, в прихожей горделиво возвышалась броская и, несомненно, красивая блондинка модельного типа с длинными, небрежно разбросанными по плечам волосами. Но не это заставило Фенино сердце болезненно екнуть. Возле самой двери, замыкая шествие гостей, стоял Михайлов, как всегда, невозмутимый и элегантный.

За какую-то долю секунды Феня приняла решение. Бежать было некуда, оправдываться и объясняться или слишком поздно, или слишком рано. И она, выдавив из себя самую светлую и лучезарную улыбку, на какую была способна в этот момент, кинулась к гостям с добродушным приветствием.

- А вот и мой самый близкий друг, - Нина Ивановна была явно раздосадована на модельную девицу, так некстати оказавшуюся на пути к ее матримониальным планам, - Федосья Сергеевна, прошу любить и жаловать. Андрюша, обрати внимание: наша Фенечка художник. Я писала тебе о ней. Хотя, честно скажу, работ ее не видела, но слыхала, что она большой талант.

- Ой, у меня руки заняты! - совсем по-девчоночьи ойкнула Феня поверх пирога, неотрывно глядя на Гладышева только для того, чтобы не видеть лица Михайлова.

- Ничего-ничего, руку, несущую хлеб, еще приятней поцеловать, галантно раскланялся Гладышев и запечатлел на Фениной руке чуть повыше запястья длинный и мокрый поцелуй. Нина Ивановна довольно закудахтала, девица молчала как истукан, а Михайлов, незаметным движением вывернувшийся вперед, взял пирог из ослабевших Фениных пальцев.

- Я помогу, - глухо бросил он, направляясь на кухню. Феня, как привязанная, двинулась следом.

- Что ты тут делаешь? - спросил он свистящим шепотом, как только они остались одни.

- Ничего, - пролепетала Феня.

- Я же говорил тебе, чтобы ты не лезла к Гладышеву. И не выставляла себя на посмешище. Почему ты не послушалась?

- Я хотела…- начала было Феня, но Михайлов грубо перебил ее.

- Чего ты хотела, я понял!

- Ничего ты не понял. Да и кто ты, собственно, такой, чтобы меня контролировать? - внутренне закипая, осведомилась Феня.

- Да я из ничего создал тебя, дурочка несчастная!

А вот этого говорить ему не следовало бы. Именно потому, что в прежние времена ее часто называли дурой и, может быть, еще потому, что, ругая себя, Феня частенько обращалась к себе, употребляя это нелицеприятное определение. Но она терпеть не могла, когда в подобном тоне о ней говорили другие.

- Да пошел ты! - яростно зашипела она. - Тоже мне меценат выискался. Создал он меня, видите ли. Да кто ты сам-то такой? Что ты тут хорохоришься? Что ты мне можешь сделать? Ничего! Вот и заткнись. И не смотри на меня так! Может, по морде съездить хочешь? Так у тебя ничего не выйдет, эстет ты мой выхолощенный. Ты ни бить, ни любить не умеешь! - Последнее было явным перебором, но Феня разбушевалась не на шутку и не собиралась останавливаться на полпути. - Да что ты можешь вообще?

- Я могу рассказать Гладышеву и Нине, что ты моя любовница.

- А я,- моментально подхватила Феня, как будто только и ждала удобного случая, - расскажу все твоей жене. Посмотрим, как благоверная мадам Михайлова отреагирует на левые заходы своего супруга.

Михайлов посмотрел на Феню так, как будто она плюнула ему в лицо. А потом не говоря ни слова круто развернулся и вышел из кухни. Феня на цыпочках последовала за ним. В прихожей он молча надел дубленку и, не прощаясь, вышел из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь.

Феня замерла на месте. Он ушел навсегда. Ушел и не вернется.

Но времени на горестные раздумья не оставалось. Сделав самую умилительную улыбку, Феня легкой бабочкой впорхнула в зал. Там за празднично сервированным нарядным столом Гладышев о чем-то оживленно беседовал с Ниной Ивановной. Девица безучастно молчала.

- А ваш спутник ушел, - приятным голосом сообщила Феня, стараясь унять противную дрожь в коленях.

- Как ушел? - не поверила Нина Ивановна. - Это что такое?

- Ему по сотовому позвонили, случилось что-то,- напропалую врала Феня.

Гладышев каким-то особенным оценивающим взглядом окинул Феню с головы до ног.

- Присоединяйтесь к нам,- гостеприимно предложил он.

Феня с пылающими щеками присела к столу, и беседа закружилась опять. Гладышев и Даниленко вспоминали эпизоды из своего детства и юности, какие-то забавные и курьезные случаи из прожитой жизни. Периодически то он, то она обращались к Фене, стараясь втянуть ее в общий разговор. Феня старалась не отставать, но это у нее не слишком хорошо получалось: мешал незримый образ Михайлова, легкой тенью витающий над праздничным застольем. Да и упорное молчание девицы порядком действовало Фене на нервы. Блондинка сидела гордо вздернув хорошенький носик и лишь иногда с непередаваемой иронией косилась на Феню.

«Видно, Гладышев рассказал ей о маниакальном пунктике своей сестры, - огорченно думала Феня. - Она воспринимает меня как пугало. И ничего удивительного: ей лет двадцать, ну, в крайнем случае, двадцать два. Я в сравнении с ней просто старая кошелка».

Как бы подтверждая ее мысли, в самый разгар лирических воспоминаний Нины Ивановны о том, каким слабеньким Андрюша Гладышев был в детстве, девица вдруг резко поднялась из-за стола и не говоря ни слова вышла на кухню. Неловко извинившись, Гладышев последовал за ней. «Утешать пошел»,- пронзила Феню ревнивая мысль.

Но все получилось иначе. Гладышев вернулся ровно через три минуты.

- Лена уходит, - объявил он.

- Как уходит? - притворно всполошилась чрезвычайно довольная Даниленко.

- Уходит и все. У нас номер в «Президент-отеле» забронирован. Триста семнадцатый. Пусть отдохнет с дороги.

- Но ведь она ничего не ела. У нас прекрасная индейка на горячее. Фенечка сама готовила.

- Поест в ресторане. Или в баре чего-нибудь перехватит. Модели, они много не едят, им вредно.

- А ты, Андрюша? - заискивающе осведомилась Даниленко.

- А я пока остаюсь с вами, милые дамы, - и он незаметно для сестры подмигнул Фене.- Только посажу Лену в такси.

Едва за ними захлопнулась дверь, как Нина Ивановна, сминая синий панбархат своего нарядного платья, приникла к Фениному уху:

- Нет, вы представляете себе! Он называет эту греховодницу невестой! Ее зовут Лена Брик. Еврейка, что ли? А она-то не перемолвилась с нами ни словом. Как будто мы и не люди. А сама-то я просто уверена: как только окажется в этом скоплении людских пороков, в этом так называемом «Президент-отеле», сразу подцепит себе какого-нибудь донжуана. И как только Андрюша этого не понимает? О, как бы я хотела открыть ему глаза! Только вот как это сделать?

- Да очень просто, - шепнула ей в ответ Феня, пораженная неожиданной идеей. - Проследите за ней.

- Как это? - на высохшем лице Нины Ивановны промелькнуло такое жадное любопытство, что Фене на какой-то миг сделалось противно. Но, победив минутную слабость, она как ни в чем не бывало продолжила:

- А вы нагряньте к ней со своим братом, но пораньше, когда она будет уверена, что он еще у вас. Впрочем, я думаю, что вы ошиблись и Лена окажется на редкость порядочной девушкой, - поспешно прибавила она.

- Ну, не знаю... Надо подумать...- неуверенно протянула Даниленко. Но по ее глазам Феня поняла, что та непременно последует ее совету.

- А как там наша индейка? - притворно всполошилась Феня. - Сейчас Андрей Иванович вернется, а наше горячее остыло. Пойду подогрею. - И она стремительно упорхнула на кухню, где, достав из сумки сотовый телефон, трясущимися от нетерпения пальцами набрала номер Лешки Третьякова.

- Алло, Лешка! Привет. Это я. Слушай и запоминай, повторять некогда, - сдавленным голосом забормотала она в трубку, предварительно пустив на полную мощность воду из обоих кухонных кранов. - Сейчас же дуй ко мне. Только приоденься, как для выхода в свет. У меня в шкафу, на второй полке, под моим голубеньким комбидрессом лежат деньги. Бери сколько хочешь. Потом на всех порах - в «Президент-отель». Там в баре или в ресторане увидишь двухметровую блондинку модельного вида в розовеньком комбинезоне. Вообще-то она остановилась в триста семнадцатом номере, но, думаю, выйдет куда-нибудь поужинать. Ее зовут Лена Брик. Да, Брик же, говорю... Лешка, делай что хочешь, выпрыгивай из штанов, вешай ей на уши лапшу, сори деньгами, но только максимум к девяти часам ты должен оказаться в номере у девицы. Там продолжай тереть ей мозги и ни за что не уходи, прежде чем... Ну да сам увидишь!

Громко хлопнула входная дверь. Поспешно отключив телефон и закрыв краны, Феня подхватила блюдо с так и неподогретой индейкой и, умилительно прищурив глаза, поспешила обратно в зал.

- А вот и наше горячее!

* * *

Лешка явился, когда утомленная за день Феня мирно досматривала очередной сон. Укладываясь в постель после такого богатого на события дня, она почему-то воображала, что долго не сможет уснуть. Слишком много произошло с ней за сегодняшние сутки. Но едва только ее хитроумная головка коснулась подушки, как сладкое дыхание Морфея окутало все ее существо, даруя отдохновение от дневных забот и треволнений.

Третьяков, у которого еще с осени прошлого года имелся ключ от ее квартиры, вошел неслышно. Он несколько секунд стоял над мирно посапывающей Феней, внимательно вглядываясь в ее слабо освещенное ночником умиротворенное лицо.

- Фенька,- Лешка тихонько прикоснулся к Фениному плечу.- Проснись.

- Что? Что такое? - Феня испуганно присела на постели.

- Хватит дрыхнуть. Объясни мне, что все это значит, - уже решительно потребовал Третьяков.

- Что «что значит»? - не поняла со сна Феня.

- Да все. Лена эта из Москвы и все, что потом было.

- А что было-то? - тут же заинтересовалась Феня.

- А ты не знаешь? - Третьяков склонился к самому Фениному лицу. - Ничего-ничего?

- Ну, я предполагаю, - слегка отстранилась она от него. - Но ты все-таки расскажи.

- Да что там рассказывать? Я как дурак сделал все, что ты попросила. Оделся, взял деньги и примчался в «Призедент-отель». Девицу нашел в баре. Она сидела и скучала. Мне показалось, что она чем-то обижена. Ну, я подсел к ней. То да се. Девица деньги явно любит, но не путанит, это точно. Слово за слово, я с трудом, правда, убедил ее подняться к ней в номер. Мы там ничего особенного с ней и не делали, танцевали только. И вдруг - ни с того ни с сего, что бы ты думала? Врывается к нам какой-то корявый пузан со старой сморщенной теткой. И набрасываются на нас с Леной. Главным образом на нее. Пузан ей даже затрещину отвесил. А старуха верещала что-то о грехе и о дьяволе. Короче, они велели девчонке собирать чемодан и немедленно выметаться из нашего города. Я хотел было объяснить, что ничего такого не произошло. Но они и слушать не стали. Велели убираться, а то, сказали, охрану позовут. Я плюнул и ушел. Но самое забавное, что этот пузан до ужаса походит на нашего знаменитого маэстро Гладышева. Прямо как две капли воды. В жизни бы не поверил, что бывает такое сходство.

- А это и есть Гладышев,- снисходительно похлопав Лешку по щеке, сказала Феня.- А высохшая кикимора - его сестра.

- Да? - Лешка даже опешил. - А что он делает в нашем городе?

- К ней приехал. Она здесь живет.

- Здесь живет сестра Гладышева? И никто об этом не знает? - не поверил Лешка.

- Ага. Она не афиширует свое родство с ним. И вообще далека от художественной тусовки.

- А девица-то при чем? - допытывался пораженный Третьяков. - Она-то кто?

- Раньше считалась невестой Гладышева.

- А теперь?

- А теперь его невеста я.

- Ты?! - Лешка замер с открытым ртом.- А на кой ему ты?

- Видишь ли, его сестра давно хотела женить его на простой русской женщине из глубинки. И вот эта женщина нашлась. Это я, - терпеливо объяснила Феня.

- Не надо, - садясь к ней на постель и обнимая ее за голые плечи, едва не расплакался Лешка. - Выкинь из головы.

- Это еще почему? - в свою очередь удивилась Феня.

- Потому что он ревнивый и злой. Как он ударил эту девушку! Она так плакала, а он топал ногами и брызгал слюной, а потом схватился за сердце.

- Ну, вот видишь, он не совсем бессердечен, - усмехнулась она.

- Он и ты... Абсурд!

- Он мой шанс, Леша. Мне надо срочно уехать отсюда.

- А как же я? - заглядывая ей в глаза, жалобно спросил он.- Без тебя я и Михайлову не нужен буду.

«Ты ему уже не нужен», - усмехнулась про себя Феня. Вслух же сказала:

- А тебе я сдам свою квартиру. Денег не возьму, пользуйся моей добротой. Не до старости же тебе по углам мыкаться. Живи у меня.

- Квартиру? Мне? Фенька, ты все-таки невероятная!

«Хоть вернуться будет куда, если с Гладышевым не выгорит», - подумала Феня.

* * *

Москва встретила Феню двадцатиградусными морозами, но, несмотря на холод, в душе ее пела самая настоящая весна. Гладышев не только предложил ей руку и сердце, но и зарегистрировался с ней через два дня после приезда. Правда, никакой свадьбы с белоснежным лимузином и фатой не было. Феня лишь пожала плечами: в конце концов и так реальность превосходила самые смелые мечты. А что не слишком торжественно - так зато быстро. Во всяком случае, Гладышев не терзал ее колебаниями и проволочками.

После этого Феня воцарилась в небольшом особнячке, расположенном где-то в районе Сретинки. В отличие от мастерской и квартиры Михайлова, где она пару раз побывала в отсутствие грозной жены последнего, ни интерьер, ни площади ее нового жилища не произвели на Феню должного впечатления. Небольшие комнатки, тесно забитые антиквариатом и предметами искусства, почему-то разительно напоминали склад. В них явно не хватало света. Но, как объяснил Фене ее новый супруг, свет пагубно влияет на отдельные, особо ценные экспонаты его огромной коллекции.

Ах, будь ее воля, она все бы переделала здесь по-другому! Но вот воли-то как раз у нее и не было. В отсутствие Гладышева, который довольно часто находился в деловых отлучках, хозяйством в его доме заправляла высокая сухопарая домоправительница Галина Иларионовна. В эйфории первых дней Феня не обратила на это никакого внимания. Но позже с огорчением заметила, что замкнутая, подчеркнуто официальная Галина отнюдь не собирается что-то менять и становиться ее другом тоже как-то не торопится. Хуже было то, что Гладышева вполне устраивало сложившееся положение.

- Ты пиши, - напутствовал он Феню, отправляясь в очередной вояж. - У тебя талант, вот ты его и развивай. А Галя пусть свое дело делает. Оно у нее все равно лучше получается.

Феня послушно кивнула, но в глубине души испытала слабенький укол тревоги. А вдруг все так и пойдет дальше? Перспектива не слишком заманчивая. Тем более что окружать ее каким-то особым вниманием Гладышев вовсе не торопился. И на подарки был довольно скуп. Правда, в день регистрации показал ей два совершенно уникальных бриллиантовых гарнитура. Но тут же убрал их в сейф в своем кабинете, рассудительно заметив, что там они будут в большей безопасности. Как поняла Феня, какие-то драгоценности, и судя по всему немалые, имелись у Гладышева еще и в банке. Но их он даже не соизволил показать, просто обронил вскользь пару фраз, касающихся этих дорогостоящих цацек. Да и любовником он был посредственным в отличие от Михайлова, который всегда стремился доставить ей максимальное удовольствие.

В быту ее новый супруг тоже не блистал особой утонченностью. Он не вел с ней неторопливых бесед о жизни и об искусстве подобно Михайлову. Не развлекал ее свежими сплетнями и анекдотами, как Лешка. Его разговоры носили краткий и совершенно информативный характер. К тому же у него была дурная привычка постоянно больно щипать или крепко шлепать Феню, причем присутствие обслуги или каких-либо других случайных свидетелей совершенно не стесняло Андрея Михайловича. Казалось, ему доставляло истинное наслаждение наблюдать за ее смущением.

К тому же Гладышев был нездоров. Он никогда не жаловался, но Феня частенько замечала, что при малейшем волнении у него начиналось мучительное сердцебиение, и тогда он поспешно глотал целые горсти таблеток. Да и Нина Ивановна как-то в разговоре с Феней случайно упомянула о тяжелом сердечном заболевании своего брата.

Но, несмотря ни на что, Феня держалась молодцом. Москва манила ее огромным потенциалом нереализованных возможностей. Вот только бы вырваться из-под назойливой опеки Гладышева и с головой окунуться в сверкающий калейдоском веселой и беспечной жизни. Но вырваться никак не удавалось. Даже в магазин за покупками она вынуждена была отправляться в сопровождении охранника, здоровенного молчаливого парня, который, как решила Феня, был приставлен к ней с одной-единственной целью: шпионить и доносить Гладышеву о каждом ее шаге.

Иногда ей хотелось вернуться. Ах, зачем она так глупо и резко порвала с Михайловым! Как человек он превосходил маэстро в сто раз. Да и без Лешки, как ни странно, ей порой делалось скучно. Как он там без нее? Но прошлого не воротишь. Надо двигаться вперед и не оглядываться.

В эти дни она часто доставала магический кристалл и с каким-то отстраненным любопытством снова и снова вертела его в руках, словно в блеске точеных, геометрически правильных граней хотела разглядеть свой дальнейший жизненный путь.

Она много работала, но творчество не доставляло ей прежнего удовлетворения. В ее новых картинах сквозил такой неприкрытый цинизм, что сама Феня морщилась, но Гладышев лишь одобрительно покрякивал. Особенно сильное впечатление произвела на него «Акробатка», весьма своеобразное произведение, изображающее хорошенькую белокурую девицу, прикрытую в интимных местах только прозрачными лоскутками, которая, соблазнительно изгибаясь, карабкалась куда-то вверх.

- У тебя талант, - скупо похвалил он Феню и прибавил: - А сегодня мне звонили из твоего родного города.

- И что там? Как Нина Ивановна?

- А мне звонила не Нина, - Гладышев как-то странно посмотрел на Феню.

- А кто же? - притворно удивилась та.

- Мне звонил новый председатель союза художников.

- Новый? - Феня подняла голову. - А где же старый?

- У старого инфаркт, - Гладышев буквально сверлил Феню взглядом.

- Инфаркт? - тупо переспросила Феня.

- Да, у них с женой произошел скандал. Кажется, насчет его похождений с какой-то художницей, его протеже... Похоже, он перетрухнул, и вот на тебе - в больнице.

- Но он хоть жив? - Феня непроизвольно стиснула руки.

- Жив. Хотя и еле откачали. Но это не все. Был там у них какой-то постоянный административный работник. Вечный директор - распорядитель всех их грошовых выставок. Так вот - его с треском выгнали с работы. Говорят, устроился грузчиком в магазин.

Феня подавленно молчала.

- Ты что? - удивился Гладышев. - У тебя лицо какое-то не такое.

- Я должна съездить домой, - встрепенулась Феня. - И чем скорее, тем лучше.

- Съездишь, - хохотнул Гладышев. - Но не сразу. Вот!

И он бросил на стол перед удивленной Феней какую-то плоскую бордовую книжицу.

- Что это? - не поняла та, все еще погруженная в свои переживания.

- Это твой загранпаспорт. Завтра мы вылетаем в Венецию.

* * *

В венецианском аэропорту вышла неожиданная заминка. Гладышев, который большую часть полета, уединившись в конце полупустого бизнескласса, названивал по своему сотовому, внезапно объявил Фене, что должен ее покинуть и срочно слетать в Нью-Йорк.

- Не волнуйся, мой друг граф Уорен прислал за нами автомобиль. А я вернусь дня через три-четыре.

- Ты с ума сошел! Что я без тебя тут делать буду? - всполошилась вконец оробевшая Феня. - Я же по-итальянски не умею.

- А тебе и не надо. Граф - англичанин.

- А живет в Венеции? - не поверила Феня. - Но вообще-то я и английского не знаю.

- Граф - космополит. У него дома и связи по всей Европе. Он очень-очень богат, - в голосе Гладышева Феня с изумлением уловила завистливые нотки. - Но бабка его со стороны матери была русской. Дочь эмигрантов первой волны. Она помешалась на родной культуре и своих детей и внуков выучила русскому языку. Так что граф лопочет по-русски вполне прилично.

- Да о чем я буду с ним говорить? Да и как вести себя с ним, я не знаю.

- Не прибедняйся! - Гладышев довольно грубо хлопнул Феню по заду. - Насколько я знаю, вести себя в разных обстоятельствах ты очень даже умеешь.

«О чем это он?» - тревожно подумала Феня, но спорить дальше не решилась.

Гладышев все сильнее и сильнее возмущал Феню. Теперь она прекрасно понимала его первую жену. Если за два с небольшим месяца он сумел настолько подавить ее, то что же должна была испытывать эта изнеженная, не приученная к грубости женщина, прожив с ним несколько лет?

В сопровождении супруга Феня проследовала к выходу из аэропорта, где их действительно поджидал длинный и серебристый, похожий на какую-то экзотическую рыбу лимузин. Смуглый шофер в униформе с полупоклоном распахнул дверцу перед раздосадованной Феней, а Гладышев довольно невежливо запихнул ее в кожано-хромированное нутро автомобиля, снова - то ли игриво, то ли всерьез - весьма ощутимо поддав ей по мягкому месту.

- Свинья! Старая рыхлая свинья! - зло пробормотала Феня, захлопнув дверцу. Все равно здесь ее язык никто не понимал.

Ехали они довольно долго. Феня уже начала подремывать, удобно откинувшись на спинку сидения. Постоянно меняющаяся панорама залитой солнцем майской Венеции поначалу развлекала, но почти тут же и наскучила. Феня закрыла глаза.

Шофер притормозил мягко, но неожиданно. Феня встрепенулась. Они въехали в небольшой внутренний дворик высокого, облицованного гранитом особняка, к которому как нельзя лучше подходило название «палаццо». К машине, как чертик из коробки, подскочил еще один униформированный служитель и, широко раскрыв дверцу, извлек Феню на божий свет. Следуя за ним по широкой лестнице, уставленной кадками с зеленеющим лавром, Феня с легкой досадой отметила, что вход этот, несмотря на всю свою кажущуюся помпезность, отнюдь не парадный.

«Мы здесь - люди второго сорта», - подумала она, заранее испытывая раздражение против неизвестного ей графа Уорена. Безмолвная служительница, которой с рук на руки передали Феню, по увешанным картинами коридорам провела ее до дверей предоставленной ей комнаты.

Оставшись одна, Феня немедленно отправилась в душ. Гладышев предупредил ее, что обед в доме графа ежевечерне начинается без четверти восемь. Времени у нее оставалось в обрез, а выглядеть хотелось на все сто.

Она достала из чемодана длинное серебристо-серое платье на бретельках и повертела его в вытянутых руках. Мягкий, чуть мерцающий шелк чехла и дорогостоящее крученое кружево верхней накидки явственно требовали каких-то чрезвычайно изысканных ювелирных украшений. Но их-то у Фени как раз и не было. Точнее, у нее имелись купленные самой или подаренные Михайловым драгоценные безделушки, но вот чего-то такого, из ряда вон выходящего, чего требовал ее вечерний туалет, не имелось. Брильянтовые гарнитуры вкупе с прочими потаенными сокровищами Гладышева остались в Москве.

- Скупердяй старый, - вслух выругалась Феня. - Даже жене ни одной побрякушки не дал. Жлоб несчастный!

Но что она в конце концов? Чего ради будет стараться перед каким-то там графом? Он ей нужен? Нет! Он нужен Гладышеву. Вот тот пусть и прыгает перед ним на задних лапках после того, как прилетит из своего долбанного Нью-Йорка.

Феня с лихорадочной поспешностью вывалила все содержимое чемодана на огромную помпезно-нарядную кровать.

- Вот что мне нужно! - она азартно выхватила из вороха дорогого женского барахла свои любимые расклешенные джинсы и черную водолазку.

- А на закуску вот это, - Феня накинула через голову цепочку магического кристалла. - Это мы сверху водолазочки пристроим...

И бормоча себе под нос: «А полюбите нас черненькими, беленькими нас любой дурак полюбит», принялась натягивать джинсы.

Когда ровно без четверти восемь с красными пятнами на щеках и судорожно закушенными губами Феня в сопровождении безмолвного служителя влетела в громадный, как в церкви, обеденный зал, на ней были джинсы и свитер. А на груди, дробя блики многочисленных хрустальных люстр, гордо сверкал магический кристалл.

Высокий широкоплечий хозяин с невероятно прямой осанкой двинулся Фене навстречу, и та буквально утонула в его больших серых глазах.

«Какой мужчина!» - только и подумала она.

* * *

Феня буквально закружилась в нежном серебристо-розовом калейдоскопе майской Венеции. Аллея вздохов, дворец дожей, каналы, гондольеры, отвесные каменные стены старинных палаццо, пестрая толпа разноязычных туристов и яркие витрины магазинов слились для нее в одно упоительное слово «весна». Казалось, все ее существо, восстав от зимней спячки, устремилось куда-то вверх - к солнцу, к свету, к любви. А то, что она моментально и бесповоротно влюбилась в графа Уорена, сомнений не вызывало. Как и то, что граф в свою очередь тоже серьезно увлекся Феней.

Сомнение вызывало другое. Ну что он в ней нашел, пугалась Феня. Человек, который объездил весь мир. Человек, который, по его рассказам (а он ведь не врет), коротко знаком со многими знаменитостями и просто очень интересными людьми. В конце концов, человек с его деньгами и родословной.

О своей родословной граф поведал Фене в первый же вечер их знакомства. В его жилах смешалась и английская, и русская, и итальянская кровь. Предки его участвовали в крестовых походах с Ричардом Львиное Сердце, бились в Столетней войне, а во время династических разборок, вошедших в историю под названием войны Алой и Белой розы, поддерживали Ланкастеров. Кто-то из них отличился при дворе Лоренцио Великолепного, кто-то был казнен крутым и скорым на расправу Петром Великим. Феня понятливо кивала, хотя о некоторых эпизодах истории слышала впервые. Граф вполне сносно изъяснялся на русском языке, и беседовать с ним было чрезвычайно интересно.

Он чем-то напоминал ей Михайлова, но был моложе, энергичней и, как показалось Фене, лучше знал жизнь. Он окружил ее таким вниманием и уважением, что детская выходка с джинсами показалась Фене смешной и ненужной. Графу, несомненно, было глубоко безразлично, как она одета. Казалось, даже в убогом рубище нищенки он выбрал бы ее.

Феня таяла под ласковым итальянским солнцем и испепеляющими взглядами графа. И когда он пригласил ее посетить его «маленький остров» на юго-востоке Адриатики, она почти не колебалась.

- Я с удовольствием. Но вот только, - Феня досадливо поморщилась, - как же быть с моим мужем?

- Пустяки! Как только он вернется в Венецию, мы пришлем за ним вертолет и он присоединится к нам.

- Я согласна, - потупив глаза, прошептала Феня, мысленно представляя, как взовьется Гладышев. Ну и пусть! Поделом ему, нечего было оставлять ее наедине с этим необыкновенным графом.

* * *

Над Феней раскинулось огромное бездонное небо, сплошь усеянное мириадами звездных светлячков. Легкий бриз нежно ласкал обнаженную шею. От выпитого шампанского слабо кружилась голова. Или это мерное покачивание волн заставляло учащенно биться Фенино сердце? Они только что поужинали. Ужин был великолепен. Жареные лобстеры, устрицы, шампанское... Присоединившийся к ним полдня назад Гладышев, перебрав, мирно храпел в своей каюте. Сегодня он был бледнее обычного и дышал особенно тяжело и часто. Феня не придала этому значения: немного устал. А если и нет, то что же? Настроение у нее было просто великолепное, и портить его досадными мелочами не хотелось.

Во-первых, граф с каждой минутой становился все нежнее. Если Феня сначала не слишком доверяла его страстности, то теперь всей кожей ощущала, что графа тянет к ней так же сильно, как и ее к нему. Что-то странное между нами происходит. Это не любовь. Но что тогда? Или все-таки любовь, любовь с первого взгляда?

Во-вторых: прибывший Гладышев тут же огорошил Феню приятной новостью.

- Хватит дуться, - пошутил он, по привычке больно ущипнув Феню, которая действительно весьма прохладно встретила вернувшегося супруга. - Я пристроил четыре твои работы одному денежному тузу с Уол-стрит.

- Да? - Феня была приятно обрадована. - И сколько же он заплатил?

- Тридцать тысяч.

- Долларов? - не поверила своим ушам Феня.

- Ну конечно. Они там, в Америке, все долларами расплачиваются, - довольно хохотнул Гладышев и больно шлепнул ее ниже пояса.

- А где... Где деньги? - Фене очень хотелось сказать «мои деньги», но она не осмелилась и очень рассердилась за это на себя.

- Он перевел их на мой счет в Москву, - как о чем-то само собой разумеющемся сказал Гладышев.

- Но работы-то мои... - осторожно заметила Феня.

- А счет у нас общий, - уверил ее любящий супруг, намереваясь в очередной раз увесисто шлепнуть Феню. Но та довольно ловко увернулась от сомнительной ласки и скрылась в каюте.

Этот разговор еще выше поднял и без того радостное настроение Фени.

«Ну и пусть он прикарманил деньги за мои картины, - рассуждала она сама с собой. - Главное - на мои произведения есть спрос. Лиха беда начало!»

День прошел на редкость ровно. На глазах Гладышева граф был предельно корректен, но стоило Фениному супругу оставить их наедине, он тут же превращался в изнывающего от страсти пылкого влюбленного. Вспоминая рассказ Лешки о пощечине, отвешенной Лене Брик, Феня немножко опасалась реакции супруга на ее флирт с графом Уореном. Но Гладышев, казалось, ничего не замечал. За обедом, несмотря на утомленный и явно нездоровый вид, он был очень оживлен, перебрал шампанского и его даже вырвало прямо на собственные брюки.

С помощью услужливого стюарта Феня помогла осоловевшему Гладышеву добраться до каюты, раздела и уложила его в постель. После чего, отдав стюарту безобразно испачканные брюки в чистку, потихоньку выскользнула на палубу.

Ночь была так прекрасна, плеск волн так завораживающе успокаивал, что Феня невольно размечталась о чем-то настолько далеком и несбыточном, что у нее защемило в груди.

- А, вот вы где!.. - услышала она над самым ухом голос графа.- Мне нужно с вами поговорить.

- О чем? - Феня чувствовала себя песчинкой, уносимой мощным, но дружественным дуновением урагана.

- Ваш муж... Вы его любите? - иностранный акцент графа заметно усилился от волнения.

- А в чем дело? - удивилась Феня, внутренне готовая к любому предложению. Но то, что последовало, все-таки было для нее полной неожиданностью.

- Вы должны развестись с ним. Я... Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

К этому Феня была не готова. Она вполне созрела для того, чтобы полюбить графа трепетно и бескорыстно и сделаться его любовницей, но вот о предложении руки и сердца она даже не помышляла.

- Вы шутите? - почти испуганно спросила Феня.

- Шучу? Нет, вовсе нет.

- Но ведь у меня нет титулованных предков, - брякнула первое, что пришло ей в голову. Отказывать графу не хотелось, но так быстро развестись с Гладышевым казалось немыслимо.

- Разве это важно? Я с первого взгляда понял, что мы предназначены друг другу. А что касается родословной, то я подробно изучал генеалогическое дерево нашего рода… О, если б вы знали, что может сотворить приток свежей крови!

- И все-таки нет... - пробормотала Феня в самых противоречивых чувствах.

- Не спешите отказываться. Я хотел бы показать вам одну вещь.

«Какую еще вещь, о чем он? - отрешенно подумала Феня. - Но боже мой, как все закрутилось!»

Граф Уорен провел Феню в свою каюту, где она только сегодня утром вела с ним многозначительно-поверхностную беседу, удобно устроившись в кресле и наслаждаясь жемчужно-пастельной гаммой маленькой картины Ватто, расположенной как раз над кроватью графа.

Но сейчас Уорен не предложил ей сесть, а провел в угол помещения, где нажал на какую-то резную виньетку на панели мореного дуба. Часть стены плавно ушла в сторону, и взгляду удивленной Фени открылась маленькая комнатка, сплошь обтянутая черным бархатом. В центре ее на стеклянном ложе, освещенном с четырех сторон лампами дневного света, покоился какой-то странный темный предмет, напоминающий одновременно и дубинку древнего охотника и … мужской детородный орган. Без сомнения, он был очень стар, весь испещрен непонятными знаками, и от него веяло какой-то древней первобытной мощью.

- Что это? - прошептала пораженная Феня.

- Жезл силы.

- Жезл чего?

- Силы. У меня огромная коллекция, ее начал собирать еще мой прапрадед, - торопливо и от волнения путая русские и английские слова заговорил граф. - Я еще покажу ее вам. В ней и произведения искусства, и различные раритеты, но самый ценный и самый старинный экспонат сейчас перед вами. Вот он, - и граф картинно взмахнул рукой. - Предание гласит, что он создан на заре человечества из древа познания добра и зла. Секрет его навсегда утрачен. Я повсюду вожу его с собой, надеясь, как и сотни моих предшественников, разгадать его загадку. Тот, кто сумеет вернуть жезлу его магические способности, сможет укротить самого дьявола.

- Все это хорошо, но я-то тут при чем? - Феня была так удивлена, что заговорила своим обычным тоном без экивоков и реверансов.

- Согласно легенде, к жезлу силы прилагается кристалл желаний. А вместе они даруют такие возможности... Ваша безделушка, та самая, что была надета на вас в первый день, очень напомнила мне описание этого самого магического кристалла. А потом я посмотрел на ваше лицо и понял, что вы чудесней всех этих легендарных атрибутов вселенской власти.

Феня ничего не сказала. Повинуясь внезапному импульсу, она подошла к графу вплотную, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы головокружительно долгим поцелуем.

* * *

Через три часа счастливая Феня вернулась в каюту к мирно похрапывавшему Гладышеву. В теле она ощущала пьянящую легкость, а в голове - приятную пустоту.

«Теперь только раздеться и спать», - думала она, выпутываясь из того самого серого вечернего платья, которое не решилась надеть в первый вечер в Венеции.

Но спать ей не пришлось.

- Нагулялась, сука? - внезапно раздался придушенный от бешенства голос Гладышева.

Феня замерла с задранным над головой подолом.

- Вот ты и проявила себя, тварь! - брызгая слюной, полупьяный Гладышев выпростал из-под одеяла свое корявое коротконогое тело. - А я все ждал - когда? где?

- Что «когда»? - чуть растерянно спросила Феня и окончательно сбросила с себя платье.

- Когда ты сущность свою сучью проявишь! Ты что же - думаешь, я не знаю, кто ты?

- А кто я? - сдержанно поинтересовалась Феня, не очень понимая, на что он намекает.

- Хитрая и продажная тварь, вот кто! Ты думаешь, я обратил на тебя внимание, когда эта блаженная ханжа Нинка написала мне о тебе в своем насквозь фальшивом фарисейском письме? Кретинка! Мне Борька Михайлов еще за два месяца до нее звонил и рассказывал о молодой и перспективной художнице Федосье Павловой. Просил помочь ей выдвинуться в Москве...

«Вот почему Михайлов назвал меня дурой и сказал, что я выставляю себя на посмешище. Он сам хотел помочь мне, для этого и приехал с ними к Даниленко. А я... Боже мой, я действительно дура», - как-то отрешенно, словно о другом человеке подумала Феня.

- Кстати, Михайлов послал мне снимки твоих работ, они действительно стоили того, чтобы заняться тобой всерьез. Какой же сюрприз ждал меня, когда моя помешанная сестрица принялась сводить меня с небезызвестной художницей Федосьей Павловой, изображая ее безгрешным херувимом! Кстати, любовницей моего старого доброго друга Борьки Михайлова!

- Так зачем же ты женился на мне? - холодно спросила Феня, в упор глядя в мутные, налитые кровью глаза Гладышева. - Если все знал?

- Стоила того, стоила... Твой талант стоил! И сейчас стоит. Ты мне еще послужишь. Завтра же поворачиваем обратно в Венецию и - домой. Ты у меня больше из своей комнаты не выйдешь, будешь сидеть и писать с утра до вечера, а я еще посмотрю, как с тобой поступить!

- А если я не захочу?

- А куда ты денешься? - Гладышев так развеселился, что залился прерывистым хохотом, больше похожим на хрип. - Обратной дороги тебе нет. Борька тебе больше не поможет. Не до тебя ему, болезному. Раны зализывает.

- А не ты ли сообщил его жене о нас с ним, чтобы окончательно сжечь мои мосты? - холодея от страшной догадки и тоже наливаясь яростью, закричала Феня.

- Тише, не ори, не дома, - Гладышев досадливо дернул плечом. Но по тому, как блудливо вильнули его глаза, Феня поняла, что угадала.

- Ах ты ублюдок! Все рассчитал, деляга ты наш от искусства! Только одного не учел: того, что граф Уорен человек порядочный, не чета тебе, и он предлагает мне руку и сердце. Так что давай разводиться цивилизованно.

Такого поворота Гладышев не ожидал.

- Я не дам тебе развода, - прохрипел он, раздувая щеки и ловя ртом воздух.

- Ах не дашь! Ну тогда я обращусь в газеты. Да не в наши, продажные, а в европейские, где дам подробное интервью о том, что мой муж во времена, не столь отдаленные стучал на своих более талантливых коллег, расчищая себе путь к успеху. А впоследствии вплотную занялся контрабандой, провозя за границу ворованные произведения искусства.

- Да это же все ложь! Завистники…

- Может, и ложь! Но насколько сенсационно это прозвучит из уст твоей жены! Особенно сообщение о контрабанде. Не удивлюсь, если правоохранительные органы после этого захотят проверить твою деятельность...

- Замолчи, негодяйка! - захлебнулся Гладышев удушливым грудным кашлем.

- А еще я расскажу о трагической гибели твоей первой жены. Тут возможны три варианта. Неосторожное обращение с антидепрессантами, на которые ты посадил ее своим невыносимым обращением. Самоубийство доведенного до отчаяния человека. И наконец, ловкое, так и не раскрытое убийство надоевшей женщины, которая могла претендовать на часть твоего далеко не маленького имущества. Выбирай, что тебе больше по вкусу!

Гладышев все кашлял. В упоении своей яростью Феня не сразу заметила, что с ним что-то не так...

- Ты что? Ты слушай! - в запальчивости прокричала она, когда Гладышев, сделав пару неуверенных шажков в ее сторону, грузно осел на ковер.

- Таблетки… - из последних сил выдохнул он.

- Перебьешься. Ишь как на тебя правда действует! - И все же Феня поспешно огляделась в поисках пузырька с лекарством.

- В брю... кх-кх-кх... - Гладышев неожиданно дернулся и затих.

Только тут Феня сообразила, что, отдавая стюарту облеванные брюки Гладышева, она не проверила карманы.

- Ах господи, подожди, я сейчас! - поспешно накидывая халат, Феня нагнулась над неподвижным телом своего мужа. - Эй, да ты что?!

Гладышев не дышал.

- Помогите! - дико завизжала Феня, выскакивая из каюты. - Врача! Ради бога врача!

* * *

Закат догорал. Кромка горизонта, омываемая зелеными волнами Адриатического моря, алела как кровь. На востоке клубились свинцовые тучи.

«Ночью будет буря», - подумала Феня, придерживая левой рукой длинный шлейф белоснежного свадебного платья. Правой она прижимала к груди стеклянный футляр, в котором покоился жезл силы.

Вступать третий раз в брак в белоснежном подвенечном платье, пусть даже от самого Диора, казалось Фене полнейшим абсурдом. Но граф уверил ее в целесообразности этого.

- Для меня ты всегда останешься первой и единственной, - заверил он ее. - И я, надеюсь, для тебя тоже. Так какое же имеет значение то, что было до нашей встречи?

«Действительно, - подумала Феня. - Как у них на западе все просто».

Влюбленность первых дней давно миновала, и Феня смотрела на мир абсолютно трезвым взглядом. С любой точки зрения это был наивыгоднейший для нее брак. Ей, не слишком искушенной в денежных вопросах, позарез был необходим надежный представитель ее интересов. А кто может быть надежней собственного мужа? Правда, на личном опыте Феня убедилась, какие в наше время встречаются мужья. Но граф был так искренне, так пылко влюблен, так трогательно и наивно верил в Феню, что подозревать его в чем-то низком было бы просто смешно. К тому же умело составленный брачный контракт надежно защищал ее от всех мыслимых и немыслимых превратностей супружеской жизни.

В первые дни после смерти Гладышева Уорен зарекомендовал себя как самый преданный друг. Он сопровождал Феню в Россию, когда она, облаченная в траурные одежды, повезла тело мужа на Родину. Он ни на шаг не отходил от нее, подбадривая, успокаивая и вселяя веру в будущее. Его поверенные и адвокаты быстро и безболезненно ввели Феню в наследство, благо никаких других родственников, кроме сестры, категорически отказавшейся принять хоть копейку из неправедно нажитых капиталов брата, у покойного не имелось.

Феня ужасно трусила, что грязные слухи о связях Гладышева с мафией окажутся действительностью и к ней с претензиями обратятся некие одиозные личности, отделаться от которых будет просто невозможно. Но ничуть не бывало. Если Гладышев когда-то и проворачивал нечто незаконное, то, по-видимому, это были какие-то единичные случаи, которые и породили массу сплетен и пересудов, но давно остались в прошлом.

В день похорон для Фени перестало существовать еще одно темное пятно в жизни покойного маэстро. Заплаканная Галина Иларионовна - вот кто скорбел о Гладышеве от чистого сердца - поведала Фене историю смерти ее предшественницы.

- Людмила Александровна была из очень приличной семьи. Добрая, интеллигентная, но очень слабого здоровья. Жуткий аллергик. В тот день, когда это случилось, у нее неожиданно сильно подскочила температура, а дома никого не было. Она вызвала «скорую помощь», те и приехали. Не знаю, что там у них произошло, но они, не разобравшись, сделали ей несколько уколов, один из которых она не смогла перенести. Через полчаса ее не стало. Хорошо, что вы решили похоронить Андрея Ивановича рядом с ней. Человек он был непростой, даже тяжелый, но покойную любил.

Феня не нашлась что сказать. Она-то воображала Гладышева вместилищем всех пороков, а тот оказался самым обыкновенным человеком. Не без недостатков, конечно, но вовсе не таким чудовищем, как поначалу ей казалось.

Постепенно Феня привыкла к Уорену настолько, что не могла без него обходиться. Поэтому, когда спустя полгода после похорон - она только что вступила в права наследования - граф сообщил ей, что дела вынуждают его вернуться в Италию, и повторил свое предложение, Феня не раздумывая согласилась. В конце концов, графиня Уорен звучит ничуть не хуже, чем Федосья Павлова!

И вот теперь, когда их свадьба была в самом разгаре, а съехавшиеся со всего света гости буквально заполонили весь остров, Феня внезапно ощутила насущную потребность уединиться. И как только выдалось временное затишье, она, шепнув мужу, что ей надо попудрить носик, поспешно выскочила из анфилады парадных комнат.

Проскользнув в спальню, приготовленную для первой брачной ночи с такой помпезной роскошью, что Фене, для которой эта ночь была далеко не первой, невольно сделалось смешно, она торопливо раскрыла дверцы потайного углубления в стене и очень осторожно извлекла оттуда стеклянный футляр с жезлом силы. Затем, запустив руку в воздушный вырез своего платья, извлекла оттуда цепочку с хрустальным кристаллом.

- К жезлу силы прилагается кристалл желания. К жезлу кристалл... Кристалл... - забормотала она с таким напряжением, словно от этого зависела вся ее дальнейшая жизнь.

Отчего-то ей сделалось душно, захотелось на воздух. «Это же неприлично - смыться в разгар собственной свадьбы», - подумала она, но ноги уже сами несли ее прочь из помещения.

За дворцовым ансамблем острова, соединенная с ним устремляющейся вверх аллейкой миндальных деревьев, имелась маленькая каменистая площадка, расположенная над самым морем. В любое время суток здесь было тихо и безлюдно. Феня давно облюбовала это местечко для себя. Вид на морские просторы отсюда был просто непередаваем, и сейчас, повинуясь внезапному импульсу, она прибежала именно сюда.

- Жезл и кристалл... жезл и кристалл, - бормотала она, поспешно извлекая из футляра старинный жезл, словно задалась целью разгадать загадку, над которой в течение нескольких тысячелетий безрезультатно билось столько умов. - А если наоборот? Кристалл и жезл...

- Чем это вы так озабочены, о несравненная? - раздался за спиной у Фени въедливо-вкрадчивый голос.

- Ой! - Феня едва не выпустила из рук жезл силы, но в последний момент ухитрилась его удержать.

- Вы удивлены? Напрасно, ведь сегодня такой день, такой день! - Перед Феней как из-под земли возник незнакомец в берете. Тот же самый костюм, те же пронзительные глаза, только пуделя сегодня не было.

- Вы?!. Что... Что вам надо? - в ужасе отпрянула она.

- То есть, как это что? В этот замечательный, можно сказать, судьбоносный день я просто не мог не явиться к вам со своими поздравлениями, о несравненная. А заодно я хотел бы завершить наконец ту нашу маленькую сделку.

- Какую сделку? - попятилась от него Феня.

- Ай-ай-ай, как это «какую сделку», о несравненная? Неужели же забыли? Я предоставил вам магический кристалл в обмен на крошечную нелепость. А именно - вашу душу. Кристалл у вас, и он помог вам достичь таких высот, о каких вы и не помышляли. А я... Я пришел за тем, что по праву причитается мне.

- Но, как это... Нет! Я не хочу... Я не готова...

- Но согласитесь, о несравненная, я честно выполнил свою часть сделки и жду того же от вас.

- Честно? - в Фене внезапно взыграла злость. - И это вы называете «честно»?

- Конечно. Чем вы в сущности недовольны? Вы, несчастная безработная, терпящая побои от мужа и, прямо скажем, не очень молодая женщина, сделались и известной художницей, и богачкой, и графиней, наконец, вас любят, вами восхищаются. Чего вам еще надо?

- Да, но какой ценой? Мать в доме инвалидов, первый муж в тюрьме, второй вообще в могиле. Один любовник остался без работы и вынужден разгружать вагоны, а у другого инфаркт! Разве я этого хотела? - перехватывая инициативу, закричала на него Феня.

- А мы и не договаривались, что я сделаю вас такой, какой хотелось бы вам. Я сделал вас такой, какой хотели видеть вас окружающие. Естественно, их желания не всегда совпадали, и в результате получилось то, что получилось. Но вам-то самой не на что пожаловаться. Вы так решительно и смело шагали по своей дороге, что кое-кому просто пришлось посторониться, уступая вам место. Кстати, вы не так уж и часто вспоминали об оставленных на обочине. Ведь, проведя последние полгода в Москве, вы не соизволили даже позвонить в свой родной город. Разве не так?

- Мне было некогда...

- Вот видите, а если бы вас интересовала судьба хоть одного из перечисленных вами людей, вы не могли бы не позвонить! Так что я вправе считать нашу сделку полностью состоявшейся.

- Но это нечестно!

- Ха, неужели же вы ожидали честности от нечистой силы? Да и сами вы разве так уж честны и безгрешны?

- Я...

- Хватит! - громовым голосом возвестил дьявол и протянул к Фене руки. - Я забираю вашу живую душу...

Феня судорожно стиснула руки и непроизвольно прижала их к груди. Жезл стукнулся о кристалл, и Феню пронзила внезапная мысль. В последний момент она, как бы защищаясь, взметнула руки над головой - и площадку окутал густой непроницаемый туман. В небе сквозь разрывы туч яростно сверкнула молния, загрохотал гром, а когда вскоре туман рассеялся, на площадке никого не было, кроме самой Фени.

- Выпустите меня отсюда, о несравненная! - раздался откуда-то слабенький, как комариный писк, голосок. - Выпустите!

- Ах это ты! - Феня поспешно сорвала с себя цепочку с магическим кристаллом и поднесла его к глазам. В центре искрящихся граней, словно муха, угодившая в каплю смолы, барахтался тысячекратно уменьшенный незнакомец.

- Молчи, - наставительно сказала Феня. - А то вот выброшу кристалл в море и будешь там, как джинн в бутылке, ждать сотни лет, пока тебя кто-нибудь выловит. - Она довольно хихикнула. - Сколько дураков старалось разгадать тайну жезла, соизмеряя его с кристаллом, а простой истины постичь так и не смогли. Не сила управляет желаниями, а желания даруют настоящую силу. Не кристалл к жезлу, а жезл к кристаллу - и тогда сила желаний победит все и вся. А вообще-то, - доверительно промурлыкала Феня в самый центр кристалла, - я была права! Это изначально нечестная сделка! И за какой душой ты пришел, глупенький, после всего того, что я натворила? Да нет ее у меня теперь, по капле ушла куда-то, как вода в песок, и уж не вернется. Да и зачем она мне? Без нее, поверь, жить легче... А что это я с тобой тут разболталась? Меня же гости ждут!

Выбросив свой кристалл с пищащим в нем дьяволом далеко в море (не таскать же и теперь эту мерзость на шее!), Феня поспешила обратно во дворец. Возвращая жезл на место, спохватилась: «Как же я теперь буду без этой колдовской цацки? Что ждет меня впереди? И что я скажу графу?..» Но радость и торжество, которые переполняли ее все последнее время, тут же вытеснили эти тревожные мысли. Беспечно отмахнувшись от них, она поспешно вернулась на свое место за праздничным столом. Свадьба графини Уорен продолжалась…

Написать отзыв