|
|
О том, кого уже нет
(Унгерн)
На допросе в Штабарме. Он сидит в низком мягком кресле, закинув нога на ногу.
Курит папиросы, любезно предоставленные ему врагами. Отхлебывает чай из стакана
в массивном подстаканнике. Говорит спокойно, не торопясь.
— Раз войско мне изменило, я буду откровенен. Режет глаза белый офицерский
Георгий, генеральские погоны. Халат яркий, золотистый, лиловый кушак из материи.
Острыми концами гнутся мягкие монгольские сапоги. Папиросы очень хорошие, барон
не курил таких. Затягивается с удовольствием. Голос тихий. Он знает — его судьба
уже решена. Терять нечего. Последние минуты жизни дороги. Не сон ли это? Вместо
вонючей и грязной тюрьмы — уютный кабинет, мягкая мебель. Вежливые,
интеллигентные собеседники. Один — старый офицер генерального штаба. И это
враги? Да, враги. Вежливо, но настойчиво, временами с ласковыми снисходительными
советами, старый генштабист умело ведет допрос.
Барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг,
34 лет, из Эстляндской губернии, с острова Даго. Окончил Павловское военное
училище. Судился два раза при царе — за пьянство и избиение какого-то адъютанта.
Лоб у барона высокий, со шрамом. Сабельный удар справа налево. На поединке
получил. Усы длинные, висячие, казачьи. Борода бурой щетиной лезет из
подбородка. Прическа, косой ряд белокурых волн, не совсем в порядке. И это он?
Смертная казнь разных степеней. Ведь это совсем обиженный богом и людьми
человек. Забитый, улыбающийся кроткой, виноватой улыбкой. Какой он жалкий.
Но это только кажется. Это смерть, держащая его уже за ворот княжеского халата.
Это она своей близостью обратила тигра в ягненка. Когти спрятаны, но они еще
остры, и они есть.
— Зачем вы выбрали неудобный узкий горный коридор для действий своей конницы?
— Да, да, неудобный. Это моя ошибка.— Барон торопливо соглашается.— Но было
соображение.
И это мимоходом. На секунду огоньки мелькнули в больших голубоватых глазах. Он
знал, что делал. Сухая тонкая рука скелета с длинными пальцами и такими же
плоскими желтыми ногтями с траурной каемочкой жадно тянется к коробочке с
папиросами. Допрашивающий — воплощенная любезность. Глаза предупредительно улыбаются.
— Пожалуйста, пожалуйста.
Но в крепкой, плотной фигуре в черной гимнастерке, в прямой, упругой спине, в
безукоризненной военной выправке — сталь. Холодная и неумолимая.
Ягненок хитро ведет свою линию. Кого выгораживает. Кого пачкает.
— Были у вас перебежчики от нас, бывшие офицеры?
— Ни одного. Ни одного.— Утверждение категоричное, безапелляционное.
— А комиссары наши как вели себя у вас?
— Из комиссаров очень были хорошие служаки. Хорошо работали.
Кругом вспыхивают улыбки.
— Да?
Большинство наших комиссаров — бывшие унтер-офицеры. Настоящие унтер-офицеры
старых учебных команд. Хорошие бойцы.
— Но ведь вы же всех коммунистов уничтожали?
— Безусловно.
— Ну, а комиссары ведь коммунисты?
Барон уклоняется от ответа.
— Коммунистов — я с семьями, чтобы хвостов не оставалось, лишнего балласта.
Это уже не первый допрос. Барон выжат уже, как лимон. Он сказал очень многое.
Крепкая фигура в черном поднимается с кресла.
— Ну-с, сегодня вы поедете дальше.
Встает и барон.
Враги раскланиваются. У Унгерна усы растрепаны, бессильно опущены вниз.
Начальник штаба, все с той же любезной улыбкой, трогает свои острые, холеные,
задорно лезущие кверху.
— Вы разрешите вас снять? — А тон такой, что об отказе не может быть и речи.
— Пожалуйста, пожалуйста, хоть со всех сторон.
После фотографа Унгерн на четверть часа в моем распоряжении. Сажусь на
стул, рядом, напротив.
— Я хочу поговорить с вами не как следователь, я не хочу вас допрашивать.
Я знаю, допросы вас утомили и, наверное, надоели вам. Я беллетрист,
немного историк. Меня интересует только нравственная сторона, идейное
обоснование вашей борьбы.
Кажется, удачно. Барон улыбается. Но он недоверчив немного к человеку с
красной звездой на груди. Наверное, какой-нибудь «товарищ» безграмотный.
— А вы человек образованный? — Барону нужно знать, с кем имеет дело.
— Немного по печатному разбираю.
— Ну я готов.
— Скажите, почему вы ссылаетесь на священное писание? Зачем нужен был вам
апокалипсис? Вы искренне верили?
— Безусловно. Вот вы знаете Конфуция? У него, как и у вашего Ленина, как в
коммунизме, ничего нет о боге, о загробной жизни, все только о том, как бы
здесь устроить и установить порядок. Учение Конфуция — религиозное учение.
Учение вашего Ленина и коммунизм — тоже религия. Я полагал, что с
религиозной идеей и такой сильной, как ваша, можно бороться тем же оружием
— религией.
Коммунизму я противопоставил христианство.
— Но ваш террор? Разве это по-христиански? С семьями, с детьми?
— Это не террор. Это обычай Востока. У китайца, у монгола враг, глава
семьи, неотделим от членов семьи. Убить одного мало восточному человеку,
надо всех. Я должен был угождать своим жестоким солдатам. Это я делал для
них. Хотя, в конце концов, это была моя ошибка. Так не надо бы.
Клубы дыма стоят над бароном. Он делает долгую затяжку. Сосредоточенно
молчит некоторое время.
— Моя идея — создать кочевую монархию от Китая до Каспийсхого моря. Я за
монархию. Без послушания нельзя. Николай I, Павел I — идеал всякого
монархиста. Нужно жить и управлять так, как они управляли. Палка прежде
всего. Народ стал дрянной, измельчал физически и нравственно. Ему палку
надо. Вообще белые никуда не годятся. Я за желтых. Желтые, несомненно,
победят. У меня жена китаянка. Я за желтых.
— Кто писал, составлял ваши приказы?
— Я приказывал,— неожиданно у барона прорвалось прежнее, вольное. Сжались
сухие кулаки. Глаза провалились под нависший тяжелый лоб.
Я приказывал.
Да, ты приказывал. Не щадил... На секунду почувствовался настоящий Унгерн.
Сильный, с огромной инициативой, несомненный организатор, боевик, сорви голова и
палач. Палач божьей милостью, по призванию, вдохновенный.
— Вас просят в Ревсовет!
Наша беседа окончена. Барон торопливо вскакивает, оправляет, запахивает халат.
На лице прежняя виноватая, тихая улыбка. Смерть напоминает о себе. Барон,
придавленный ею, ступает тяжело, немного откидываясь назад... Теперь его уже
нет.
Владимир Зазубрин
Здесь читайте:
Унгерн фон Штернберг
Роман Федорович (1885-1921),
барон, генерал-лейтенант.
Зазубрин (Зубцов)
Владимир Яковлевич (1895-1937), русский
писатель.
Станислав Хатунцев. Буддист
с мечом. (Судьба барона
Унгерна фон Штернберга)
Гражданская война 1918-1920 в России
Белое движение
в лицах
|
