Станислав ХАТУНЦЕВ

БУДДИСТ С МЕЧОМ

ДОМЕН

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Русское поле:

ПОДЪЕМ

МОЛОКО

РуЖи

БЕЛЬСК

ФЛОРЕНСКИЙ

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ПЕРЕД ЛИЦОМ ИСТОРИИ

(Судьба барона Унгерна фон Штернберга)

Сегодня в России евразийская идея во многом стала привычным умонастроением. Почти никак еще практически не реализованная ни во внешней государственной политике, ни в экономических связях, ни в военной доктрине, и уж тем более - в такой сложной и тонкой сфере, как национальное и этническое культурное взаимодействие, евразийская идея овладевает умами и почти заставляет иных высокопоставленных госчиновников говорить о ней как о стержневом смысле, что объединяет столь непохожие друг на друга народы целостного, европейско-азиатского континента.

Вместе с тем едва ли не самым важным в комплексе евразийских приоритетов для православной России остается вопрос духовного наполнения этого возможного тесного сотрудничества народов с отчетливо различным вероисповеданием и ментальной традицией. Внутренний православный лик России никоим образом не должен быть утрачен в рамках евразийского сообщества народов и государств; но и русская православность, судя по всему, едва ли привьется к жизни людей совсем иного миропонимания и бытового уклада.

Не решения принципиально, эта проблема в 1930-х годах разрушила изнутри евразийскую концепцию проективного будущего России. Тем не менее, евразийство как способ объединения континентального мира не осталось приметой давно прошедшего времени, но ожило вновь и обрело небывалую прежде привлекательность.

Современная православная Россия должна отчетливо видеть, в чем заключены черты ее христианской души, ч т о нельзя утратить ни при каких обстоятельствах; и, с другой стороны - каковы все детали того общего, что узнается в наших ближних и дальних соседях по континенту.

Строгое осмысление этих позиций способно придать евразийской идее живую силу и удивительную перспективу.

Исторические ошибки многому учат. Судьба барона Унгера фон Штернберга, по существу есть попытка материализации евразийства как сугубо экспансионистского плана, никак духовно не подтвержденного и потому оставшегося в памяти поколений как цепь событий кровавых, нравственно несостоятельных и печально поминаемых. Сегодняшнее евразийство обязано усвоить этот урок.

Вячеслав ЛЮТЫЙ.

Республиканская все-Европа придет в Петербург... и скажет: “Откажитесь от вашей династии или не оставим камня на камне...” Но если мы будем сами собой - то мы в отпор опрокинем со славой на них всю Азию...

К. Н. Леонтьев, 1988 г.

15 сентября 1921 года в городе Новониколаевске (ныне - Новосибирск) по приговору Чрезвычайного трибунала был расстрелян генерал-лейтенант Роман Федорович Унгерн-Штернберг - один из вождей Белого движения в Монголии и Забайкалье.

Барон Унгерн принадлежал к воинственному роду рыцарей и аскетов, мистиков и пиратов, известному со времен Крестовых походов. Семейные легенды уводят его происхождение еще дальше: к началу Великого переселения народов, к эпохе Аттилы и Нибелунгов, ставшей героическим мифом. Этот потомок крестоносцев родился в австрийском городе Граце 29 декабря 1885 г. (в то время его родители путешествовали по Европе). В Россию он попал лишь двумя годами позднее; семья его жила в Ревеле (ныне - Таллин).

Гимназистом Роман из-за “многочисленных школьных проступков” не стал, и в 1896 году мать отдала его в Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. За год до выпуска, когда началась война с Японией, Унгерн поступил рядовым в пехотный полк, твердо решив уехать, на фронт, в Маньчжурию. Однако сражаться с японцами ему не пришлось, он возвратился домой и поступил в элитное Павловское пехотное училище. В 1908 году барон был зачислен в казачье сословие, стал офицером Забайкальского казачьего войска и снова отправился на Дальний Восток. Там он превратился в выносливого и лихого наездника, отчаянного дуэлянта. По словам, людей, знавших Унгерна лично, его отличали необыкновенная настойчивость, жестокость и инстинктивное чутье.

Имя барона быстро обросло легендами о разных эксцентрических его выходках. Так, однажды, заключив пари с товарищами по полку, Унгерн, не зная местности, верхом, без дорог, проводников, провианта и имея лишь винтовку с патронами, проехал более шести сотен верст по тайге от Даурии до Благовещенска и при этом переправился на своем коне вплавь через полноводную Зею. В оговоренный срок барон уложился и пари выиграл.

У рубежей Монголии и Китая сотник Унгерн, с детства мечтавший о ратных подвигах и славе своих крестоносных предков, но при этом давно увлекавшийся Востоком и заявлявший, что он - буддист в третьем поколении, пытался основать орден Военных буддистов для борьбы со “злом революции”. В августе 1913-го барон, стремясь осуществить свои замыслы, вышел в отставку и уехал в Западную Монголию, где действовали отряды легендарного разбойника и странствующего монаха, знатока тантрической магии Тибета Джа-ламы, сражавшиеся с войсками китайской республиканской армии за город Кобдо. Но русское начальство запрещает ему служить под освященным ритуальной человеческой кровью знаменем Джа-ламы, и примерно через полгода Унгерн, так и не стяжав желанной воинской славы, возвратился домой.

Начало Мировой войны оставшийся не у дел барон встретил с таким же восторгом и воодушевлением, с каким по другую сторону российской границы встретил его другой уроженец Австрии, сидевший на мели художник Адольф Шикльгрубер (Гитлер по матери)... На фронте Унгерн с его отвагой и фатализмом (кстати, отличавшими и вышеупомянутого австрийца) получил Георгиевский крест - за участие в трагическом для русской армии Восточнопрусском походе, и чин есаула - за дерзкую вылазку во вражеские тылы, однако так и остался командиром казачьей сотни: его начальники, генерал Крымов и полковник Врангель (тот самый), “повышать” отчаянного барона боялись. В 1917-м за избиение комендантского адъютанта, не предоставившего Унгерну квартиру, его отчислили из действующей армии “в резерв чинов”. В августе того же года Унгерн примкнул к мятежу Корнилова, а осенью, после его подавления, вместе с другими казачьими офицерами отправился на Восток, к Байкалу, затем - в Маньчжурию, превратившись в одно из главных действующих лиц эпопеи своего фронтового друга атамана Семенова, ставшего правителем восточных окраин России.

По всей вероятности, последний, едва ли не наполовину бурят, потомок (по бабушке) Чингисхана, прекрасно знавший буддизм, владевший восточными языками, тоже стал членом ордена Военных буддистов, основанного бароном. Это, а не только боевое товарищество, может объяснить высочайший статус, полученный отставником Унгерном в созданной атаманом системе власти. Отношения между Семеновым и Унгерном в Забайкалье были похожи на отношения между Далай- и Панчен- (или же Таши-) ламами в Тибете. Первый являлся официальным главой светской власти, второй – хранителем священной доктрины. Унгерн, конечно, совсем не авторитет для ламаистской церкви, хранимая им доктрина была не только религиозной, сколько политической с приставкою “гео”. Сущность ее - “крестовый поход” против Запада, источника революций, силами “желтых”, азиатских народов, не утративших, подобно народам белым, своих вековых устоев, для реставрации свергнутых монархий утверждения на всем Евразийском континенте “желтой” культуры и “желтой” веры, буддизма, ламаистского толка, призванного, по мнению барона, духовно обновить Старый Свет. С этой целью Унгерн хотел создать державу, которая объединит кочевников Востока от берегов Индийского и Тихого океанов до Кахани и Астрахани. Ее исходным ядром должна была стать Монголия, опорой и “центром тяжести” - Китай, правящий династией - дом Циней, сметенный так называемой Синьхайской революцией 1911-1913 годов.

Следует заметить, что эти прожекты, кажущиеся сейчас несбыточными, в первой половине ХХ века абсолютно фантастическими не являлись: обстановка, сложившаяся во Внутренней Азии после крушения Китайской и Российской империй, благоприятствовала осуществлению самых невероятных геополитических комбинаций. Панмонголистские планы, подобные планам Унгерна, вынашивали и пытались воплотить в жизнь и вышеупомянутый Джалама, и атаман Семенов, на реставрацию Циней делали ставку диктатор Северо-Восточного Китая генерал Чжан Цзолин и самая могучая военно-политическая сила Востока - Япония; в 1932 году ее стараниями возникло монархическое государство с 30 миллионами подданных, которое именовалось Маньчжоу-Го. Во главе его находился последний император из династии Цинь Пу И. Оно просуществовало до августа 1945-го...

В отношении же потенциальных носителей “духовного обновления” Унгерн заблуждался сильнее: уже тогда монголы и другие народы “желтого корня” стать спасителями человечества ни в малейшей степени не желали; стремления к воссозданию империи Чингисхана и всеевразийскому триумфу буддизма практической поддержки с их стороны не встретили. Доктрика барона была доктриной, измышленной человеком белой расы и для ее представителей. Ее важнейшая цель - очищение и оздоровление именно “нордических”, т. е. белых, наций. Необходимо сказать и о том, что в созданных Унгерн-Штернбергом военных формированиях из азиатцев (речь об этом пойдет чуть ниже) использовалась система “двойного командования”, как в колониальных подразделениях армий европейских держав, типа подразделений сипаев (после подавления сипайского восстания в Индии) и сенегальских стрелков: “туземных” солдат и офицеров курировали офицеры европейской школы, в данном случае - русские. Таким образом, на деле Унгерн и сам не слишком доверял тем, кому отводил роль, аналогичную роли пролетариата в концепции Маркса-Ленина. Вспомним, что и большевики тоже контролировали действия отрядов, набранных из “спасителей”, из радов “класса-гегемона”: для этих целей, как известно, служил институт политических комиссаров.... Однако вернемся к жизнеописанию “рыцаря паназиатской идеи”.

Семенов пожаловал Унгерна комендантом крупной железнодорожной станции, чуть позже барон стал военным советником монгольского князя Фушенги, служившего атаману. Его отряд насчитывал порядка 800 всадников из племени харачинов, по мнению писателя и историка Л. Юзефовича, “самого дикого и воинственного из племен Внутренней Монголии”. Постепенно Унгерн превратился в фактического командира этой боевой единицы. В сентябре 1918-го, после того как белые взяли столицу Забайкалья Читу, Унгерн на целых два года сел в Даурии. Здесь и сформировал он свою знаменитую Конно-Азиатскую дивизию из казаков, бурят, монголов и целого десятка других народов Востока - от башкир до корейцев. Она создавалась как ядро континентальной контрреволюционной армии, орудие осуществления паназиатских идей.

Опираясь на ее сабли, “дикий барон”, произведенный Семеновым в генерал-майоры, установил в Даурии режим личной власти феодального типа с системой жестоких наказаний и казней для всех, независимо от рода и звания. Эта территория, отгороженная от остального мира барьером суеверного, почти мистического страха перед ее хозяином, стала как бы первой провинцией будущей державы Востока. Под эгидой Семенова и Унгерна в Даурии проходили панмонголистские конференции, было создано правительство “Великой Монголии”, никакой реальной властью, впрочем, не обладавшие. В августе 1919-го, при очередном наезде в Харбин, даурский барон женился на маньчжурской принцессе “династической крови”, родственнице свергнутых императоров. Это усилило авторитет Унгерна в глазах азиатцев; монгольская аристократка поднесла ему титул “вана” - князя 2-й ступени. С осени того же года барон и атаман начали готовить поход на Ургу, столицу Внешней, или Халха-Монголии, правительство которой от участия в панмонгольском движении уклонялось и призвало в страну китайскую оккупационную армию.

В августе 1920-го Унгерн перебазировал свою дивизию из Даурии на запад - в городок Акша, откуда открывался более короткий путь на Ургу. Однако ненависть к большевизму толкнула его на конфронтацию с красными. Барон начал боевые действия против войск советской Дальневосточной республики, но соотношение сил уже тогда было не в его пользу. Теснимый численно превосходящим противником, Унгерн в начале октября с несколькими сотнями всадников растворился в северомонгольских степях. За этим кондотьером Гражданской войны шли преступники, которым ни при каком режиме нельзя было надеяться на пощаду, слабовольные, страшившиеся побега, и подобные ему самому конкистадоры Евразии, авантюристы-мечтатели, ласкаемые имперскими ветрами.

Отряд Унгерна материализуется близ Урги, к изумлению засевших в столице Халхи “гаминов” - солдат и офицеров китайской республиканской армии. Последовало два отчаянных штурма, но силы были слишком неравными: скудно экипированной дивизии унгерновцев, насчитывавшей менее 1000 всадников при 4 орудиях и десятке пулеметов, противостоял 12-тысячный, хорошо вооруженный и снаряженный экспедиционный корпус с мобильной артиллерией и огромными запасами всего, что необходимо для военной компании: от патронов до продовольствия. Кроме того, под ружье было поставлено более 3 тысяч ополченцев из числа китайских колонистов, живших в Урге. Понеся существенные потери, Унгерн отошел в восточную часть Монголии, туда, где уже весной 1920 года развернулась партизанская борьба с китайскими оккупантами и где располагалась историческое ядро империи Чингисхана...

Под его знамена стекались русские, буряты, монголы - князья со своими воинами и простые скотоводы-араты, буддистские священники и монахи. Даже владыка Тибета - Далай-Лама ХIII, объявивший барона борцом за веру (китайцы запретили ламаистские богослужения и арестовали “живого Будду” - ургинского первосвященника и правителя Монголии Богдо-Гэгэна) прислал ему группу своих гвардейцев. Монголы, окружившие Унгерна почетом и поклонением, называли его Цаган-Бурханом, “Богом Войны”, и считали воплощением Махакалы - идама, ламаистского божества о шести руках, жестоко карающего врагов “желтой веры”.

Пополнив свои полки, демонический барон вернулся к Урге и начал ее осаду, несмотря на почти десятикратное превосходство китайцев в живой силе и неисчислимый перевес в оснащенности тяжелым оружием, другими средствами ведения современных войн. Казалось бы, при таких условиях об успехе нельзя и думать, однако хорошее знание противника спасло барона и его войско. Воспользовавшись ошибками неприятеля, Унгерн провел образцовую кампанию психологической войны по-азиатски и за какие-нибудь 2 месяца сумел его деморализовать. Главной из ошибок было заключение под стражу Богдо-Гэгэна. Китайские солдаты восприняли его как кощунство и жали за это кары сверхъестественных сил. Каждую ночь они смотрели на гигантские костры, разжигаемые казаками Унгерна на вершине священной горы Богдо-ула, находившейся к югу от монгольской столицы, полагая, что там приносятся жертвы могущественным духам, которые накажут обидчиков “ургинского Будды”. Ламы и лазутчики из лагеря барона распространяли по городу выгодные для него слухи.

Сильным ударом по боевому духу “гаминов” стал визит в Ургу самого Унгерна. В один из солнечных зимних дней он появился посреди осажденной, ощетинившейся штыками столицы у дома китайского губернатора Чен И. Приказав одному из слуг держать за повод коня, барон обошел двор, подтянул подпруги и выехал за ворота. Заметив спавшего на посту у тюрьмы китайского часового, он угостил его ударами своего ташура (камышовой трости), растолковал разбуженному солдату, что спать на карауле нельзя, и ускакал в сторону Богдо-улы. Никакой погони “гамины” организовать не успели. Визит барона посчитали знамением, чудом, также как и похищение - опять среди бела дня, на виду у всего города – унгерновскими агентами, бурятами и тибетцами, слепо Богдо-Гэгэна прямо из-под носа целого батальона китайской стражи. После этого один из генералов противника, Го Сунлин, бежал из осажденной Урги, уведя с собой наиболее боеспособную часть гарнизона - трехтысячный отборный кавалерийский корпус.

На рассвете 2 февраля 1921 года Унгерн пошел на штурм. Китайцы сопротивлялись яростно - так, как могут сопротивляться лишь обреченные, но нападавшие имели успех повсюду. На следующий день “гамины” обратились в повальное бегство. “Безумному барону” достались фантастические трофеи, в том числе – огромное количество золота и серебра из кладовых двух располагавшихся в Урге банков; от Богдо-Гэгэна он получил титулы цин-вана, князя 1-й ступени, и наивысший, ханский, со званием “Возродивший государство великий батор, командующий”, а также право носить монгольский халат-курму священного желтого цвета. После освобождения столицы состоялась коронация Богдо-Гэгэна - яркое, исполненное восточного колорита действо, ставшее триумфом Унгерна и Конной Азиатской дивизии. “Бог войны” стал фактически диктатором большой части Халха-Монголии.

Однако война с китайцами была еще не окончена. Масса республиканских войск и беженцев-колонистов докатилась до монголо-русской границы и вернулись к Урге. На стороне китайцев был численный перевес и четкое понимание того, что лишь победа спасет их от гибели в голодных зимних пустынях. Тем не менее, в двух ожесточенных сражениях войска барона разгромили “гаминов” наголову. Бежать удалось немногим, оккупационная китайская армия перестала существовать. Унгерн опять получил большую военную добычу - винтовки, патроны, артиллерию, несколько тысяч пленных и прочей. После этого в Пекине начали всерьез опасаться, что барон двинется на штурм китайской столицы: до нее от рубежей Халхи, где остановился Унгерн со своими опьяненными победами всадниками, оставалось порядка 600 верст - несколько дневных переходов. Однако в начале апреля барон вернулся в Ургу и приступил к подготовке своего последнего похода - в Советскую Россию, к Байкалу.

Войска Унгерна, составлявшие не более 4-5 тысяч сабель, включая подчиненные ему отряды атамана Кайгородова, полковника Казагранди и другие белопартизанские группы, выступили 21 мая. С этими ничтожными силами барон бросил вызов огромному государству, режиму, одержавшему победу в Гражданской войне: тотальное превосходство красных его, искавшего подвига, и смерти, смущало меньше всего. Унгерн рассчитывал поднять антибольшевистские восстания ан Алтае, в верховьях Енисея, в Иркутской губернии, в Забайкалье, надеялся на помощь атамана Семенова, японской императорской армии.

Однако народ безмолствовал, Семенов и японцы никакой поддержки наступавшим не оказали. Красная Армия вместе с революционными монгольскими частями заняла Ургу и другие важные пункты на территории Халхи, нанесла тяжелый удар по вторгшимся в Россию отрядам белых. Убедившись в бесперспективности борьбы в Прибайкалье, барон вернулся в Монголию. Однако и здесь почва из-под ног “Цаган-Бурхана” уходит: он понимает, что скудные ресурсы страны не позволят ему сколько-нибудь долго сражаться с большевиками. Унгерн решает уйти в Тибет и вместе со своим войском поступить на службу к Далай-Ламе. Для него Тибет был хранилищем священного знания, где-то там располагалась легендарная Шамбала, “подземное королевство” Агарти - страна древних магов, из глубины своих пещер правящих миром. Унгерн ощущал себя орудием их вселенской воли...

Однако замысел барона не осуществился. Узнав о его намерениях, группа офицеров Азиатский дивизии составила заговор. Ближайший помощник Унгерна, генерал Резухин, был убит, ему самому удалось спастись, но власть над своими полками барон утратил. Возглавившие их заговорщики двинулись на восток, в Маньчжурию, Унгерн же отправился в Монгольский дивизион, единственное подразделение, на преданность которого он еще мог рассчитывать. Однако монголы его обезоружили и связали, отдали своему “Цаган-Бурхану” поклоны и оставили его в юрте, а сами умчались в степь. 22 августа связанного барона обнаружил красный разъезд. Конные разведчики доставили Унгерна в штаб советского Экспедиционного корпуса. Затем его переправили в Верхнеудинск, оттуда - в Иркутск, из Иркутска, он попал в столицу Сибири - Новониколаевск. Здесь, при огромном стечении публики, 15 сентября состоялся суд. Барон был признан виновным по всем пунктам обвинения и приговорен к смерти. Вечером того же дня стрелковый взвод привел приговор в исполнение...

Личность барона Унгерна сложна и неоднозначна, она (и это не красное словцо) буквально соткана из противоречий. Чистопородный тевтон, он был наделен чертами типического русского самодержца, восточного сатрапа и ясновидца; “последний рыцарь”, выходец из Средневековья, отмечен неизгладимым клеймом “железного”, ХХ века; реакционер-монархист, непримиримый борец с Революцией, сам являлся пассионарием – носителем революционной идеи, только с обратным знаком, и поднял восстание против современного мира.

Унгерн фон Штернберг стал (не мог не стать) героем или антигероем сотен, если не тысяч, произведений: от стихотворных баллад и романов до театральных пьес и кинофильмов, от философских эссе и академических исследований до легкомысленных газетных заметок и сомнительных мемуаров; самые различные авторы - от Оссендовского, Несмелова и Хейдока до Юзефовича и Пелевина (1) - обращались к образу “даурского крестоносца”. Но все, что о нем написано, является лишь частью Унгернианы. То, что пером не схвачено, составляет не менее значительный ее пласт, пополняемый новыми и новыми мифами.

...О бароне помнят и в Европе, и в Азии. Он все еще скрывается в ее бескрайних просторах, ожидая исполнения завещанных сроков. Летом – в раскаленных ветрах, зимой - в колючих буранах проносится над пустыней Гоби фигура исполинского, закованного в броню всадника с вороном на плече...

Примечания

(1) Особенно примечателен образ барона Унгерна в романе прекрасного русского писателя Сергея Маркова “Рыжий Будда” (опубликован в журнале “Сибирские огни” в 1989 г.). Подробнее см.: С. Золотцев. Искатель воды живой. “Подъем”, N 3, 2000.

Здесь читайте

Унгерна фон Штернберга (биография)

© "ПОДЪЕМ"

WEB-редактор Виктор Никитин

root@nikitin.vrn.ru

WEB-редактор Вячеслав Румянцев

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

1

2

3

4

5

6

7

8

9