|
|
Г.Газданов, несомненно,
относится к числу интереснейших писателей русского эмигрантского зарубежья.
Читатель, воспитанный на традициях русской классической литературы, тонко
чувствующий красоту слога – при первом знакомстве с произведениями этого
автора испытывает шок, подобный легкому электрическому удару. Изящный,
выверенный и упругий стиль его произведений, полных мистического и
философского подтекста, свидетельствует о необычайно сложном и многообразном
духовном мире писателя. В одной из своих статей об искусстве Лев Толстой
как-то написал, что читатель, который берет в руки новую книгу, невольно
словно задается обращенным к автору ее вопросом: ну-ка, скажи мне, что ты за
человек, и что нового и интересного можешь рассказать мне об этой жизни? В
этом, согласно Толстому, и состоит, собственно, смысл всей литературной
деятельности, - духовный мир автора раскрывается перед читателем посредством
его произведений. Если подойти к творчеству Газданова с этой точки зрения, -
очевидным будет тот факт, что перед нами человек необычайно талантливый,
богато одаренный литературными способностями, человек высоко образованный,
глубоко и тонко чувствующий, обладающий безупречным вкусом и широкими
познаниями в области так называемой «изящной словесности», - той самой, что
в настоящее время практически исчезла в России. Несомненно, лишь такой
человек был способен писать столь выразительным и правильным языком,
достойным лучших образцов русской классической прозы прошлых столетий, каким
и написаны произведения Гайто Газданова.
При этом невольно обращает на себя внимание тот факт, что проза этого
автора, написанная практически исчезнувшим ныне высоким стилем, достойным
«золотого века» русской литературы, - девятнадцатого столетия, - удивительно
современна. Газданов пишет своим великолепным языком о явлениях, которые
нам, людям XXI-го века, хорошо знакомы: о свирепости гражданской войны, о
том озверении народа, которое приносит она с собой, о первобытных
инстинктах, которые пробуждает она в людях, - после ужасов Норд-Оста и
Беслана эта тема особенно актуальна… С беспощадной и печальной отчетливостью
описывает мир парижского «дна», всех тех сутенеров, бандитов и проституток,
что окружали его, с замечательной силой и выразительностью изображает
чудовищное одиночество человека в огромном городе. Порой писатель производит
впечатление человека, каким-то чудесным образом перенесенного из эпохи
середины XIX-го столетия, прямо из дворянских усадеб и аристократических
салонов времен Толстого и Тургенева в современный бурлящий мегаполис, и с
некоторым отчужденным изумлением, с холодновато-брезгливым и отстраненным
вниманием всматривающегося в кипение страстей вокруг него. И в этом
уникальном соединении архаически-утонченного стиля с натуралистически-точным
описанием грубой и жестокой повседневной реальности современного мира
заключается совершенно особое, неповторимое обаяние творчества Газданова.
В то же время Газданов производит впечатление писателя в чем-то
«недооцененного», и, в общем-то, не вполне успешного. Его произведения
относительно мало известны широкой публике, и слава его несоизмерима с
таковой, к примеру, В.Набокова – хотя создается впечатление, что
литературное мастерство Газданова столь же высокой пробы. У вдумчивого,
склонного к анализу читателя не может ни возникнуть вопрос: а почему так,
собственно говоря? Конечно, литературная слава и признание – вещи, во
многом, вполне конъюктурные: в конце концов, разве мало лауреатов
Нобелевской премии по литературе, книги которых известны лишь узкому кругу
специалистов? А с другой стороны, немало примеров того, - и мы их наблюдаем
в нашей повседневной жизни, - как произведения откровенно слабых,
пошло-бездарных, вульгарных писателей имеют широкое распространение и успех!
И все же общепризнанным мы будем считать тот факт, что по-настоящему
глубокая, значительная литература всегда пробивает себе дорогу и имеет в
этом мире успех, - пусть не всегда и при жизни самого автора. Если мы
обратимся к отзывам известных современников Газданова на его произведения,
т.е. тем самым, что должны были оказать весомое воздействие на признание его
имени в литературе, - то обнаружим тот интересный факт, что содержание
произведений писателя, те идеи, которым они были посвящены, не произвели на
них сильного впечатления. Так, Ходасевич следующим образом высказался о его
рассказе «Бомбей»: "Чудесно написанный рассказ о том, чего не стоило
рассказывать"). А вот похожее суждение Адамовича: "Небольшой рассказ
Г.Газданова "Воспоминание" представляет собой необычное соединение банально
искусственного, шаблонно-модернистического замысла с редким даром писать и
описывать, со способностью находить слова, будто светящиеся или пахнущие, то
сухие, то влажные, в каком-то бесшумном, эластическом сцеплении друг с
другом следующие"... Правы ли они в своем мнении о Газданове, или же это
результат недопонимания всей глубины его творческих замыслов? Действительно
ли сюжеты многих его произведений безнадежно шаблонны и попросту
неинтересны? Попробуем разобраться в этом вопросе на примере романа
Газданова «Возвращение Будды».
Сразу же заметим, что пример этот взят совершенно случайным образом, так
сказать, наугад, - просто это один из немногих романов автора, которые можно
сегодня найти на полках самых крупных книжных магазинов Москвы. Каков же
сюжет этого произведения? Главный герой его, имя которого в романе ни разу
не произносится ( условно назовем его Студент), - молодой русский эмигрант,
живущий в Париже, слушающий курс лекций в Сорбонне и одержимый странным
психическим недугом, заключающимся в произвольно появляющихся и чрезвычайно
убедительных галлюцинациях. Однажды он встречает в парке своего
соотечественника, опустившегося на самое дно жизни, и дает ему десять
франков милостыни просто потому, что более мелких денег у него на тот момент
не было. Спустя два года он встречает снова этого самого человека в кафе, но
уже в совершенно ином обличье: теперь он богат, уважаем и вхож в лучшее
общество. Эта чудесная, на первый взгляд, перемена судьбы объясняется
довольно просто: пожилой этот господин, которого зовут Павел Александрович
Щербаков, получил богатое наследство, перешедшее к нему по смерти старшего
брата, жестокого и скупого старика. Между ним и студентом завязываются
близкие дружеские отношения, причина которых не столько в совпадении вкусов
и характеров, сколько в необъяснимом для Щербакова факте столь щедрой
милостыни со стороны нуждающегося студента. Павел Александрович имеет
любовницу, русскую девушку Лиду, - существо откровенно порочное. В какой-то
момент студент случайно узнает, что Лида ведет себя нечестно по отношению к
своему покровителю: у нее есть интимный друг, араб Амар, угрюмый калека с
«ублюдочно-уголовным» выражением лица. Вскоре после этого Павла
Александровича находят убитым в своей квартире, и подозрение падает на
студента потому, во-первых, что он был последним, кто видел его живым, и
во-вторых, по той причине, что завещание Щербакова написано на него! Спасти
его может только возвращение статуэтки золотого Будды, которую похитил
убийца. В конце концов, после некоторых треволнений все завершается вполне
благополучно: статуэтку находят и арестовывают настоящего убийцу, коим, само
собой, является нищий ублюдок Амар. В свете всей совокупности улик
виновность его представляется совершенно несомненной; бедолагу отправляют на
гильотину, а его зловещая подруга Лида вновь отправляется на парижское дно,
где ее и подобрал в свое время Павел Александрович. Выпущенный из тюрьмы
студент, ставший внезапно обладателем огромного богатства, обнаруживает, что
недуг, столь долго терзавший его, неожиданно прекратил свое существование;
богатый и счастливый, он отплывает на корабле в Австралию, к своей давно
покинутой, но верной возлюбленной Катрин. В общем, happy end, прямо как в
американских кинофильмах; занавес опускается, и зрители, сонно дожевывая
свой поп-корн, отправляются по домам.
В таком вот конспективном изложении сюжет произведения и его идея выглядят
тривиально-убогими и пошлыми. Как определить его характер? Что это –
детектив, триллер или социально-психологический роман, цель которого состоит
в изображении нравов людей определенной исторической эпохи? Если это
детектив – то совершенно примитивный. В любом подобном произведении
определяющими являются завязка, интрига, цель которой – держать читателя в
напряжении. По законам детективного жанра, читатель до последней страницы не
должен знать, кто же все-таки настоящий убийца. В романе «Возвращение Будды»
это условие не выполняется совершенно: внимательному читателю с самого
начала совершенно ясно, что настоящим убийцей может быть только Амар.
Единственная, но довольно-таки слабенькая интрига заключается в том,
найдется ли статуэтка Будды и сумеет ли студент выпутаться из того
затруднительного положения, в коем он очутился? Но тут уже название романа
говорит само за себя. Причем в спасении студента тоже нет ничего
увлекательного и интересного: это происходит совершенно случайно, хотя сама
эта случайности некоторым образом предопределена. Бывает, что в некоторых
романах Конан-Дойла или Сименона преступник тоже известен с самого начала;
но там интрига заключена в противостоянии сыщика и талантливого, умного
преступника, вроде профессора Мориарти, который выступает достойным
противником, так что до последней страницы порой неясно – за кем же будет
окончательная победа? Но преступник Газданова – совершенно убогое, хотя и
свирепое существо, интеллектуальный уровень которого чрезвычайно низок, и
гибель которого поэтому предопределена. В общем, если писатель действительно
замышлял свое произведение как детективную захватывающую историю – то он
потерпел очевидную и сокрушительную неудачу.
Если же роман был задуман как социально-бытовой, как картина некой
исторической эпохи, - то возникает вопрос: в чем смысл этой картины? В чем
заключена ее, так сказать, основная идея? Что, собственно говоря, хотел
сказать нам автор этим произведением? То, что внезапно обогатившемуся
человеку, поднявшемуся «со дна» жизни, не стоит брать себе любовницу из этой
среды, ибо это может плохо для него закончиться? Или то, что люди,
родившиеся «в свирепой нищете» и проводившие свои дни среди бандитов и
проституток, склонны убивать из-за денег? Более нелепой и пошлой идеи для
литературного произведения трудно себе и представить. Это все равно, что
написать роман, главным содержанием и главной идеей которого будет, - не
переходите дорогу на красный свет, ибо вас может сбить машина! Такой вывод
не может ни огорошить читателя.
Невольно в голову приходит парадоксальная мысль о том, что финал романа был
бы гораздо интереснее, если бы в конце концов выяснилось, что истинным
организатором убийства является все-таки студент! В этот случае в романе
присутствовала бы действительная интрига, оставляющая простор размышлениям о
загадочной и многообразной природе человеческой натуры, о темных и зловещих
силах, таящихся в ее глубинах, о том, что ум, образованность и любовь к
искусству могут сочетаться с самой страшной порочностью и преступными
страстями, - в общем, о тех свойствах человеческой личности, которые давно
подметил народ в известной пословице «В тихом омуте черти водятся». В таком
повороте романа было бы что-то от Достовского, от Эдгара По, от Владимира
Набокова с его «Лолитой», наконец… А выбранный Газдановым для своего романа
безыскусный финал оставляет в душе читателя недоуменный вопрос: ну и что?
Стоило ли вообще писать роман, основной идеей которого является, по сути,
констатация того тривиального, известного всем факта, что вот есть на земле
плохие, злые люди, которые могут убить порядочного человека из-за денег и от
коих следует потому держаться подальше?
Таким образом, первым непосредственно бросающимся в глаза парадоксом
творчества Газданова выступает вопиющее несоответствие формы и содержания
его произведения. Роман написан превосходно, в манере, не оставляющей
никакого сомнения в удивительном литературном даровании автора. Известно,
что каждому литературному произведению присуща своя особая интонация, свой
ритм и своя особенная, в некотором роде, мелодия. Звучание этой мелодии во
многом определяет литературную ценность произведения: она может звучать
бравурно или печально, может быть фальшивой или естественной. Та мелодия,
звуки которой слышны на страницах книг Газданова, наполнена искренностью,
задумчивой печалью, сдержанной страстью и трагически глубоким ощущением
несовершенства нашего бытия. В этой мелодии ни разу не проскакивает
фальшивой, резкой или напыщенной ноты. И все же после того, как мелодия эта
перестает звучать и читатель закрывает книгу, - невольно остается ощущение,
смысл этой мелодии и ее назначение остались темными.
При более пристальном взгляде, так сказать, на микроуровне, оказывается, что
роман «возвращение Будды» вообще насыщен парадоксами, буквально кишит ими.
Начать с того, что отношение автора к большинству своих героев выглядит
достаточно противоречивым. Вот, к примеру, главные отрицательные герои
романа – злодейская парочка Лида и Амар. В этих персонажах сосредоточена,
так сказать, квинтэссенция зла в романе. Но вот вопрос: что сделало этих
людей столь жестокими и опасными для окружающих? Вот как отвечает на этот
вопрос Газданов, описывая участь «преступного ублюдка» Амара: «И в последний
раз я подумал о том, что ему, собственно, дало общество: случайное рождение
в нищете и пьянстве, голодное детство, работа на бойнях, туберкулез, вялые
тела нескольких проституток, потом Лида и убогий соблазн богатства, потом
убийство, неотделимое от страшной бедности его воображения, и потом,
наконец, после тюрьмы - холодный воздух осеннего рассвета, мостки гильотины,
немного рома и одна папироса перед смертью.» Так стоит ли судить его слишком
сурово за то преступление, что он совершил? Общество не дало ему ни одного
шанса на лучшую, более достойную человеку участь, искалечило его физически и
морально, а когда он, по тупости и недостатку воображения, преступил его
законы – хладнокровно убило. «До тех пор, пока Амар работал на бойнях в
Тунисе, покрытый зловонной кровавой слизью, и получал в месяц столько,
сколько тратил его адвокат в течение одного вечера, проведенного в Париже с
любовницей, его существование было экономически и социально оправдано, хотя
он этого и не знал. Но с того дня, что он перестал работать, он сделался не
нужен. Что он мог бы сказать в свою защиту, кому и зачем была необходима его
жизнь? Он не представлял собой больше единицы рабочей силы, он не был ни
служащим, ни каменщиком, ни артистом, ни художником; и безмолвный, не
фигурирующий ни в одном своде или кодексе, но неумолимый общественный закон
не признавал больше за ним морального права на жизнь.» Кто более преступен в
этой ситуации – Амар или общество, которое обошлось с ним столь
бесчеловечным образом? И не является ли сам убийца несчастной жертвой
обстоятельств, которая также заслуживает сострадания?
А Лида? В отличие от своего убогого любовника, эта женщина несомненно
одарены немалыми талантами. В ней есть природный ум и смекалка, развитые
чтением, она артистична, музыкальна от природы; к тому же облик ее дышит
«тяжелой чувственностью», неудержимо привлекательной для мужчин – и не
случайно одна из галлюцинаций студента носит острый эротический характер: в
своем больном воображении, в момент очередного ухода от окружающей его
действительности он занимается с Лидой любовью, испытывая при этом ощущения
необыкновенного накала и силы: «Мне казалось, что я никогда не забуду этих
часов. Я начинал терять себя в этом неожиданном богатстве физических
ощущений, и в неизменной притягательности ее тела было нечто почти
беспощадное.» Выглядит очевидным, что эта одаренная от природы женщина
заслуживает лучшей участи, чем та, на которую она была обречена. Ужасную эту
участь Газданов описывает с холодной и беспощадной обстоятельностью,
напоминающей описание мертвого тела, данное старательным
врачом-патологоанатомом.
«И она стала говорить о своей жизни. По ее рассказу выходило, что она
действительно никогда ничего не знала, кроме унижения и нищеты. Ее мать
посылала ее собирать окурки на тротуарах. Сожитель Зины бил их обеих. Они
пели на улицах и во дворах, откуда их выгоняли, - пели осенью, под дождем, и
зимой, когда дул холодный ветер. Они нередко питались тем, что подбирали на
Halles. Первую ванну Лида приняла, когда ей было пятнадцать лет.
Потом, когда все стало совсем невыносимо, она ушла из дома и уехала в
Марсель. Денег на билет у нее не было, но она платила за все "иначе", как
она сказала. Из Марселя она попала в Тунис. Там она прожила четыре года. Она
рассказывала мне о душных африканских ночах, о том, как она голодала, о том,
чего требовали от нее арабы, - она называла вещи своими именами. И по мере
того, как она говорила, я понимал то, о чем только подозревал до сих пор, -
что она была насквозь пропитана пороком и нищетой и что действительно она
провела свою жизнь в каком-то смрадном аду. Ее били много раз по лицу, по
телу, и по голове, у нее было несколько ножевых ран. Она расстегнула блузку,
и я увидел под ее грудью, затянутой в бюстгальтер, беловатые шрамы. Она
никогда нигде не училась, но у нее была хорошая память. В Тунисе в течение
некоторого времени она служила горничной у старого доктора, в квартире
которого была библиотека, по вечерам она читала книги, которые брала оттуда,
и чем больше она читала, - сказала она, - тем безотраднее ей казалась ее
собственная жизнь.»
На такую вот беспросветную, жуткую в своей безысходности судьбу была
обречена эта физически привлекательная и умная женщина обществом, в котором
ей суждено было родиться и вырасти. Но вот что удивительно: несчастная эта
женщина с ее глубоко трагической судьбой не вызывает, по сути, никакого
сочувствия автора. После трагической гибели Павла Александровича, ее
единственного, - пусть и нелюбимого ею покровителя, - устами студента
Газданов дает ей совершенно исключительную по своей беспощадной жестокости
отповедь.
«- Слушайте, - сказал я, стараясь говорить спокойно, хотя это мне стоило
большого усилия. - Я вам скажу, что я думаю. Вы связали вашу жизнь с Амаром.
- Я его любила, - сказала она вялым голосом.
- Вы видели, вероятно, - недаром же вы были в Африке, - выгребные ямы при
ярком солнечном свете. Вы видели, что там внизу, в нечистотах, медленно
ползают беловатые, короткие черви. Вероятно, их существование имеет какой-то
биологический смысл. Но омерзительнее этого зрелища я ничего не могу себе
представить. И я всякий раз, удерживая судорогу отвращения, вспоминаю это,
когда думаю об Амаре. Ваша любовь, как вы говорите, к нему окунула вас в эти
нечистоты. И никакая сила, никакая готовность следовать чьим бы то ни было
советам, никакая вода не смоет с вас этого. Я буду откровенен до конца. Так,
как сдают комнаты в гостиницах, так вы сдавали ваше тело, - и скажите мне
спасибо за то, что я не употребляю более точного слова, - бедному Павлу
Александровичу. Согласитесь, что это не стоило той цены, которую он за это
заплатил.»
И вот ведь в чем заключен интересный парадокс: буквально через несколько
страниц после этого тот же самый герой говорит о письме брата Павла
Александровича, что оно было написано с «почти неправдоподобной, неумной
резкостью»! Каким же образом можно охарактеризовать тогда те жестокие слова,
обращенные к раздавленной горем женщине, в которых он сравнивает Лиду и
Амара с короткими беловатыми червями, живущими в выгребных ямах? В чем смысл
этой холодной жестокости? Позади у Лиды не жизнь, а сущий ад; впереди -
падение в ту же выгребную яму, из которой она только-только начала
выбираться, панель и нищета, торговля своим израненным телом, и скорее всего
в финале – смерть от сифилиса или туберкулеза. Так стоит ли топтать ее столь
сладострастно и беспощадно? И может ли человек, который поступает таким
образом, претендовать на звание порядочного, умного, чуткого и деликатного,
- то есть такого, каким позиционирует его автор романа?
Лида не планировала и не осуществляла убийство Павла Александровича.
Собственно говоря, единственная ее вина состоит в том, что она любила не
богатого старика Щербакова, а преступного калеку Амара. Но стоит ли судить
ее за это столь жестоко, как это делает Газданов? Если разобраться, это
единственное свойственное ей человеческое чувство, то самое, что хоть
немного поднимает ее над окружающей средой, над поверхностью той «выгребной
ямы», в которой она была рождена. Ее любовь носит искренний, глубокий
характер, она терпелива и самоотверженна. Более того, в самом ее факте уже
заключается определенный парадокс. Уж наверное женщина, оделенная такими
способностями, могла бы найти себе любовника и красивее, и умнее, и богаче!
Почему же она, при всем ее циничном и хладнокровном уме, этого не сделала и
не бросила Амара при первой возможности, а наоборот, заботилась о нем,
лечила его и вытащила к себе в Париж из богом забытой дыры в Тунисе?
Вполне возможно, разгадка этого парадокса состоит в том, что убогий араб был
единственным существом на земле, которое видело в Лиде прежде всего
человека, личность, а не просто доступное и привлекательное тело.
Действительно: ну за что Лиде любить Павла Александровича? Ведь их
отношения, по своей сути, остаются отношениями клиента и проститутки: Лида,
вынуждаемая к тому беспощадными условиями жизни, «сдает напрокат» свое тело,
чем Павел Александрович с удовольствием и пользуется. Вряд ли его так уж
сильно интересует душевный мир этой женщины, с которой он делит свою
постель: очевидно, беседы со студентом занимают его гораздо больше. Так
стоит ли удивляться тому, что Лида, в свою очередь, остается к нему
совершенно равнодушной, более того, - относится со скрытым
недоброжелательством? И так ли прав Газданов в своем праведном гневе,
выраженном посредством студента?
А может быть, в парадоксальной любви Лиды к «ублюдку» Амару есть момент того
самого чувства, о котором сказал некогда Достоевский словами одного из своих
героев: «Ты полюби нас гаденькими и подленькими, а чистенькими-то нас всяк
полюбит!»? Возможно, основой этой любви служит прежде всего сочувствие
женщины к такому же несчастному и обделенному судьбой человеку, как и она
сама. «Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним!» Как и Амар,
Лида тоже могла бы нанести себе на тело татуировку «Enfant de malheur"
{Горемыка, несчастное дитя (фр.).}». В отличие от того Щербакова или
студента, ей, так же как и Амару, судьба с самого начала не предоставила ни
единого шанса, ни одной, самой крошечной, возможности вести жизнь иначе. И
Павел Александрович, и студент знавали лучшие времена, они не были рождены в
горое и «свирепой нищете». Их не били родители и не посылали собирать окурки
на улицах. Щербаков, к тому же, внезапно и незаслуженно сделался чрезвычайно
богат. Так может, именно в этом все дело? И любовь Лиды к темному и
уродливому арабу, за которую ее так беспощадно клеймит автор романа, - на
самом деле проявление оскорбленного чувства природной справедливости, того
благородного сострадания к «униженным и оскорбленным», которое свойственно
женской природе? Действительно: разве Амар меньше заслуживает счастья, чем
Павел Александрович? Разве он мало страдал?
И в голову снова приходит парадоксальная мысль: нет ли в том отвращении, той
гадливости и злобе, которую испытывает к Лиде студент, - элемента некой
ядовитой ревности, потаенного сознания того, что выбор Лиды не случаен,
обусловлен не ее порочной натурой, а глубинным чувством справедливости,
острым ощущением того, что тупой и убогий, но наделенный «несомненным
физическим мужеством» преступник-араб, столь много претерпевший в своей
горькой жизни, в конечном итоге не меньше, а возможно, в чем-то даже больше
человек, чем образованный и умные Щербаков и его приятель студент?
А образ самого Павла Александровича – разве он менее противоречив и
парадоксален? С одной стороны, он представляется человеком, заслуживающим
всяческого уважения: он умен, образован, порядочен, тонко понимает и
чувствует искусство. Когда-то он тоже испытал всю глубину человеческого
падения, был бродягой, нищим алкоголиком, но даже тогда в его облике
сохранялись достоинство и неожиданная внушительность. В отличие от многих
своих товарищей по несчастью, он нашел в себе силы справиться со своим
пороком, начал медленно, но верно подниматься со дна «выгребной ямы», куда
он попал, – а тут и богатство подоспело, весьма кстати! Это персонаж,
пользующийся несомненным сочувствием автора. Но вот ведь какой изумительный
наблюдается парадокс: по здравому размышлению, самым лучшим вариантом
дальнейшего развития событий для него автор, посредством своего главного
героя, полагает для Павла Александровича скорую кончину! Вот какими словами
студент думает об этом:
«И вот теперь он сидит в кресле, в теплой, хорошо обставленной квартире,
смотрит на полку с книгами и на золотого Будду и думает о спокойной смерти.
Вечером приходит Лида и отдает ему свое послушное тело; затем она
поднимается с его кровати и уходит к себе, и он засыпает до утра - на белых
простынях, под стеганым одеялом. Утром он пьет кофе, затем читает газету,
потом завтракает, потом идет или едет гулять. Вечером он идет иногда в
театр, иногда на концерт, иногда в кинематограф. И никаких забот, ни о том,
что будет завтра, ни о деньгах, ни о будущем вообще, этот постоянный и
теплый уют, камин, диваны, кресла, мягкие шаги по толстому ковру его
кабинета.
В конце концов, именно теперь он, Павел Александрович Щербаков,
по-настоящему счастлив. Что будет потом? Он привыкнет к этому комфорту и
перестанет его ценить, ему станет казаться, что он так жил всегда и что
вещи, которые с ним происходят, естественны и скучны. Ему пойдет седьмой
десяток, и в самом недалеком будущем те жестокие лишения, которые он
пережил, начнут давать о себе знать, начнутся недомогания, болезни, доктора
и все то тягостное, что несет с собой старость, и непоправимое сознание, что
деньги пришли слишком поздно: вместо желаний будут боли, вместо аппетита -
отвращение к еде, вместо глубокого сна - длительная бессонница. Да, было бы
лучше, если бы он умер теперь. Он знал все: молодость, расцвет сил,
опасность смерти на войне, страсть, вино, нищету, глубочайший человеческий
упадок и неожиданное возвращение в гот мир, который давно стал для него
недосолен, этот невероятный переход от напоминания к напоминаемому, от
небытия к жизни. Что еще оставалось для него - в пределах одного
человеческого существования? Никакой отдых не вернет ему потерянных сил,
потому что время отняло у него возможность их полного восстановления: таких
чудес все-таки не бывает. И может быть, действительно своевременным и
достойным завершением этого существования был бы переход туда, где нет "ни
болести, ни воздыхания, но жизнь бесконечная".
В свете этого парадоксального рассуждения преступление Амара теряет свое
зловещее содержание; в сущности, жестокий убийца выступает в роли
благодетеля г-на Щербакова, обеспечив ему быстрый и безболезненный переход в
мир иной, - т.е. то самую участь, которую автор полагает для него наилучшей.
В таком случае, осуждение Амара обществом и его казнь полностью теряет
смысл!
И еще один замечательный по своей парадоксальной сути персонаж возникает
время от времени на страницах романа «Возвращение Будды» - это «поручик
императорской армии», гордо именующий себя Джентльменом, горький пьяница и
бомж Костя Воронов. «Я быстро взглянул на него. Он стоял передо мной, в
засаленном и обтрепанном пиджаке, в удивительно узких и дырявых штанах,
небритый и мрачный; желтый окурок, прилипший к его губе, слегка дымился.» В
уста этого великолепного персонажа, весь смысл бренного существования коего
состоит в стремлении «утереть нос» своей бывшей любовнице, какой-то
загадочной княгине, успешно «сделавшей карьеру», т.е. сумевшей ловко
обокрасть беспомощную старуху и составить себе на этом приличный капиталец,
- Газданов вкладывает чрезвычайно интересный, парадоксальный по своему
смыслу монолог, который, возможно, стоит здесь привести:
«Вот смотрите, - сказал он, - какой, видите ли, анекдот: умирает Павел
Александрович, и вы получаете наследство. А кто вы такой? Я вас очень
уважаю, но все-таки вы неизвестный молодой человек, который Бог знает откуда
и взялся.
- Да, конечно.
- Но перед этим, - продолжал он, - откуда состояние покойного Павла
Александровича? От покойного его брата, который утонул в море. Вы только
подумайте, какая это для него была драма.
- Да, я понимаю.
- Нет, так ведь вот в чем дело. Ну, наш брат утонет - это ничего.
- Ну, как сказать, все-таки...
- Нет, в том смысле, что тонуть, так сказать, не жалко. Ну, потонул-потонул.
А он-то, старик, вы понимаете? Ведь когда он тонет, что он думает? Боже мой,
думает, деньги-то какие пропадают! И вот он все-таки потонул. Хорошо. А до
этого - откуда у него состояние? Вероятно, от его родителей. А где родители?
И не помнит уж никто, когда померли. Вот и смотрите, как выходит: у каких-то
давно умерших людей было состояние, перешло к старшему сыну - утонул.
Перешло к младшему - убили. Так? И вот деньги этих покойных родителей
достались вам, - а вас еще и на свете, может быть, не было, когда они
умерли. Вот вам, как говорится, гримасы капитализма.
- Вы против капиталистической системы?
- Кто? я? - сказал он. - Я? Костя Воронов? Я за нее с оружием в руках
сражался. В приказе было написано: "Отличился неустрашимым мужеством,
подавая офицерскому составу и подчиненным пример..." Вот как я за капитализм
бился. А опять надо будет, - опять пойду воевать, можете быть спокойны. Нет,
я только насчет того, что вам наследство досталось. Дай вам Бог вообще. А
жаль, что не мне.
- А что бы вы сделали?
- Я? Снял бы квартиру напротив нее. Вечером подошел бы к окну и сказал: ну
что, княгинюшка, а? Ее бы тут и скорчило.
Он пил стакан за стаканом, речь его становилась бессвязной, и все, что он
теперь говорил, касалось только княгини. Я наконец оставил его и ушел,
подумав напоследок, что в начале его рассуждений заключалась все-таки
какая-то парадоксальная, но несомненная истина. Затем я купил несколько книг
и вернулся домой.»
«Парадоксальная, но несомненная истина», заключенная в романе Газданова,
состоит в том, что мир, который он описывает, исключителен в своей
гротескной и удивительной нелепости. Судьбы его героев начисто лишены
какого-либо смысла. Нелепым и бессмысленно жалким выглядит бунт Амара и Лиды
против общества, которое обрекло их на самое жалкое существование. «В этом
заключалась его (Амара) отвлеченная ошибка - в этом желании уйти от тех
условий жизни, в которых он родился и вырос. Он не мог понять, что перед
этими людьми он был беззащитен, как ребенок, и что за эту отчаянную и
незаконную попытку изменить существующий порядок вещей заплатит своей
собственной жизнью. Он был осужден заранее, и судьба его была давно
предрешена, каковы бы ни были обстоятельства его существования.» Но и жизнь
человека, которую он отнял, тоже, по сути, лишена содержания и смысла: это
чисто животное, растительное существование, единственным и наиболее
правильным итогом которого выглядит скорая и безболезненная смерть.
Бессмысленным и гротескно-нелепым выглядит суд общества над преступником:
никто из тех, кто занят осуждением Амара, его личностью, также как и
совершенным им преступлением не интересуется. Его судьба в глазах прокурора
и защитника – лишь ступенька в их собственной карьере, а зал судебного
заседания лишь удобная трибуна для того, чтобы в очередной раз блеснуть
своим красноречием. Сцена суда над Амаром чрезвычайно напоминает подобную
сцену из «Воскресенья» Льва Толстого. И совершенно нелепым в этих условиях
выглядит последнее восклицание Амара перед казнью, «в тот условнейший
промежуток времени, когда он еще теоретически продолжал существовать,» -
pitie! {Смилуйтесь! (фр.).} Этот крик несчастного не имеет ни малейшего
значения прежде всего потому, что его судьба и гибель воспринимаются
обществом совершенно равнодушно, не вызывая в нем сильных страстей, ни
сильной злобы, не жалости, - потому, что закон этого общества заключен в
словах «Помер Максим – и хрен с ним!», и взывать к каким-либо чувствам людей
в этом обществе совершенно бессмысленно.
И нелепо-напыщенными выглядят на этом фоне слова студента, обращенные к
Лиде: «Я хочу, однако, сказать вам несколько слов. Во-первых, мне от вас
ничего не нужно, запомните это раз навсегда. Во-вторых, мы действительно,
как вы выразились, принадлежим к разным мирам, и в том мире, где существую
я, люди не шантажируют других, не пишут анонимных писем и не занимаются
доносами ни при каких обстоятельствах. Может быть, если бы они прожили такую
жизнь, как вы, это было бы иначе. То, что вы имеете право на счастье, - ваше
дело. Мне кажется, что это очень убогое счастье. Но если этого вам
достаточно, остается только вам позавидовать. Если бы мне предложили
переселиться в тот мир, где живете вы, я предпочел бы пустить себе пулю в
лоб.» Вот интересно: где именно в романе существует тот самый мир, о
принадлежности к которому с такой гордостью говорит студент? Кто еще
относится к этому миру, кроме него самого, с некоторой долей условности, и,
может быть, Павла Александровича? Все остальные персонажи романа живут
совершенно в ином измерении, - а именно там, где шантажируют, и убивают, и
занимаются доносами, и вершат неправедный суд. Тот мир, к обитателям
которого причисляет себя студент, является виртуальным, существует лишь в
его воображении, а окружающая его реальная обстановка имеет совершенно иные,
уродливо-злобные черты.
Таким вот образом и разворачивается перед нами действие романа «возвращение
Будды» - от одной парадоксальной ситуации к другой. Парадоксален и путь
статуэтки золотого Будды, в которую неизвестный индийский мастер вложил
столько религиозного экстаза, труда и умения, и которая теперь путешествует
по свету из одних равнодушных рук в другие, из кабинета богача – в спальню
дешевой проститутки; парадоксальна судьба богатства, нажитого трудом, быть
может, сотен людей, работавших на предков Павла Александровича, и
доставшегося в конце концов «неизвестно откуда взявшемуся молодому
человеку». Парадоксален и замысел самого романа, в котором убого-банальный
детективный сюжет сочетается со множеством тонких наблюдений и
неожиданно-острых мыслей автора, и облечен к тому же в высокохудожественную
форму. Трудно отделаться от ощущения того, что Газданов изначально задумал
совершенно иное произведение, чем вышло в итоге из-под его пера. Создается
невольное впечатление, что автор поначалу хотел написать чисто
развлекательный, отчасти коммерческий роман, свое рода «Pulp fiction».
Именно поэтому он выбрал для романа тривиально-уголовный сюжет, в которым
безусловно порядочным и добродетельным героям в лице Павла Александровича и
студента противостоят картинно-злодейские персонажи Амара и Лиды. Но
парадокс, по-видимому, заключается в том, что Газданов был гораздо больше
художником, чем он сам себе казался. Под его пером схематичные образы героев
романа начали оживать, приобретая совершенно неожиданные порой черты и
оттенки: монстры Лида и Амар, вместо того, чтобы вызывать одно лишь
отвращение и негодование – начали порой пробуждать в читателе сочувствие и
жалость. Их горькая участь заставляет его задуматься над тем, а так ли
однозначно виноваты и порочны эти герои, и не стоит ли скорее судить за их
преступление то общество, которое лишило этих несчастных малейшей
возможности построить себе мало-мальски достойную человеческого существа
жизнь? В результате вместо плоской лубочной картинки, которую изначально
предполагал нарисовать автор, из-под его пера вышло совершенно иное полотно
– зловеще-гротескное, страшное в своей мрачной и нелепой безысходности,
полотно, чем-то напоминающее картины Иеронима Босха.
Стоит, наверное, заметить, что и личная судьба Гайто Газданова носит черты
той же самой трагической парадоксальности. В юные годы он с оружием в руках
отправился в ряды защитников «белого дела», которое он, с присущими ему
остротой ума и анализа, считал совершенно безнадежным и в сути своей
неправым. Вот как он говорит об этом в автобиографическом романе «Вечер у
Клэр»: «Хорошо, допустим, что это так, — сказал я; глаза Виталия вновь
приняли обычное насмешливое выражение, — но не кажется ли тебе, что правда
на стороне белых?
— Правда? Какая? В том смысле, что они правы, стараясь захватить власть?
- Хотя бы, сказал я, хотя думал совсем другое.
— Да, конечно. Но красные тоже правы, и зеленые тоже, а если бы были еще
оранжевые и фиолетовые, то и те были бы в равной степени правы.
— И, кроме того, фронт уже у Орла, а войска Колчака подходят к Волге.
— Это ничего не значит. Если ты останешься жив после того, как кончится вся
эта резня, ты прочтешь в специальных книгах подробное изложение героического
поражения белых и позорно-случайной победы красных — если книга будет
написана ученым, сочувствующим белым, и героической победы трудовой армии
над наемниками буржуазии — если автор будет на стороне красных.
Я ответил, что все-таки пойду воевать за белых, так как они побеждаемые.
— Это гимназический сентиментализм, — терпеливо сказал Виталий. — Ну,
хорошо, я скажу тебе то, что думаю. Не то, что можно вывести из анализа сил,
направляющих нынешние события, а мое собственное убеждение. Не забывай, что
я офицер и консерватор в известном смысле и, помимо всего, человек с почти
феодальными представлениями о чести и праве. — Что же ты думаешь? Он
вздохнул. - Правда на стороне красных.
… Вечером я прощался с матерью. Мой отъезд был для нее ударом. Она просила
меня остаться; и нужна была вся жестокость моих шестнадцати лет, чтобы
оставить мать одну и идти воевать — без убеждения. без энтузиазма,
исключительно из желания вдруг увидеть и понять на войне такие новые вещи,
которые, быть может, переродят меня.»
Итак, молодой человек идет убивать своих сограждан ради дела, в правоту
которого и возможность победы он, по сути, ни на йоту не верит; такое
решение не может не поразить своей удивительной логикой. «Я встану на
сторону белых, потому что они побеждаемые!» Есть в таком решении что-то
картинно-героическое, отчасти напыщенное и нелепое. В этом звучит далекий
отголосок слов студента, обращенных к Лиде, которыми он убеждает ее в своей
принадлежности к «иному миру», коего на самом деле вовсе и не существует.
Автор «Возвращения Будды» отдаленно напоминает своего же персонажа Костю
Воронова, доблестного «борца за капитализм», т.е. за ту самую систему,
которая в награду за его подвиги обрекла его на нищенское и омерзительное
существование. Газданов, удивительный литературный талант которого,
несомненно, позволял создать произведения высочайшего уровня и огромного
масштаба, такие, что принесли бы ему всемирную известность и славу -
вынужден был вести довольно-таки жалкое существование, работая шофером
парижского такси и пытаясь сочинять развлекательного характера произведения,
незамысловатые или банально-нравоучительные сюжеты которых нередко вызывали
у его современников тягостное недоумение. В этом, по-видимому, заключается
главнейший парадокс всей жизни Мастера, который не мог ни отразиться на его
творчестве, - и примером этой парадоксальности является роман «Возвращение Будды».
Здесь читайте:
Возвращение Будды
(полный текст произведения)
Газданов Гайто (1903 -
1971) (биография)
Сайт Общества друзей Гайто
Газданова
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
