|
|
* * *
- Моросит опять. Ничего себе - Рождество!
- Проплывает такси, как йеллоу субмарина
- (В будний день - тридцатник, в праздник -
верные сто).
- Шелестит вода, отфыркнутая резиной.
-
- Слышно, как на кольце, в тумане, заныл
трамвай -
- Кто-то дождался, вскарабкался, в сладкой
истоме
- Вжался в сиденье... Бай-бай, пассажир.
Обсыхай.
- Жаль, что нам ехать некуда. Мы уже дома.
-
- Месяц вполне ущербный. Звёзд - ни одной.
- Что ж, подождём Мельхиора, Бальтазара,
Каспара -
- Пастухи ещё в прошлом веке прошли
стороной,
- Никакая овца не отбилась от стада.
-
- «Я», «ты», «он» - сегодня один человек,
- Реализующий постепенное отстраненье.
- Всё, пожалуй, к лучшему: даже снег
- Наверняка разрушил бы впечатленье.
-
- И внезапно тебе становится всё равно.
- Отпускает боль. От ветра морщатся лужи.
- Хорошо тому, кто умеет смотреть в окно,
- Догадавшись, что больше никто ему здесь
не нужен.
* * *
Мне жалко старые игрушки, фарфоровые
безделушки, коробочки и бонбоньерки, в
каёмке простенькой тарелки, горшок эпохи
неолита и ободок его отбитый
За то, что вещь не знает смерти и ей от
времени не скрыться, за то, что в общей
круговерти она не смеет измениться.
Мотает пряха жёлтый кокон, на память
спрятан мёртвый локон, закончив цикл
существованья, парят крылатые созданья.
Одни лишь вещи остаются, хотя ломаются и
бьются, - всё ждут, когда к ним прикоснётся
тот, кто за ними не вернётся.
Спасибо, добрые сиротки, за долгий труд, за
нрав ваш кроткий, за вашу верность в
скорбный час, за то, что нам не нужно вас.
* * *
- Цветы и симфонии
- Стали чем-то вроде декора
- («Моцарт подходит к нарциссам,
- Вам не кажется?
- А четыре начальных аккорда
- Бетховена -
- К гиацинтам
- С их фарфоровой тяжестью»).
- Под цветы и симфонии
- Подбирают скатерти,
- Сервизы на шесть и двенадцать персон
- («Этот хрусталь звучит в унисон
- С ландышами
- И Скарлатти»).
- Ну так что ж!
- Утешимся:
- Вернулись пиры Платона,
- Флейтистки, виночерпии,
- Венки из роз.
- Может быть, эти трапезы -
- Те последние четверть тона,
- После которых -
- Сплошной «Макдональдс».
* * *
- Не знает глаз своей изнанки,
- Он дремлет, веками прикрыт,
- Пока в его хрустальной склянке
- Дневное варево кипит.
- Волнообразный гул извилин,
- Ритм систолических частот,
- Рессорный шорох сухожилий
- В оттенках радужки поёт.
- И это слаженное пенье
- Впервые ощущаю я
- В последний миг стихосложенья
- В конце земного бытия.
- О Боже, дай поставить точку,
- Чтоб слово плотью облеклось,
- Чтоб роговую оболочку
- Лучом прорезало насквозь!
- И глаз течёт наверх из раны,
- Его всё больше, он висит,
- Весь голубой от океанов,
- На прочной солнечной оси.
- Он с тихим скрипом обращается
- Вокруг светила и себя,
- Не замечая, как прощаются
- С тем, что осталось от меня.
* * *
- малыш левиафан
- и рыбка золотая
- из африки вдвоём
- в икарию плывут
- за рыбкиным зонтом
- и русскими стихами -
- они нужней, чем зонт,
- их спят, едят и пьют.
* * *
- Я больше не воюю с пустотой:
- Она меня без боя заполняет,
- И каждый день приметно убывает
- Субстанция, зовущаяся мной.
- Когда всю жизнь учился умирать,
- Пора уже и распорядок знать -
- Ан распорядок всё ещё в новинку.
- Так, уезжая, снимешь со стены
- Знакомые с младенчества картинки -
- И по пятну поймёшь, о чём они.
- Какой-то неестественный сосуд:
- Должно быть где-то больше - там иль тут,
- Наперекор физическим законам.
- По трубочкам, направленным туда,
- Чему-то сообщается вода, -
- А может, иссякает в сток бездонный.
- Звенит ручей, тончая на глазах,
- Как в кислоте, расплавленный в слезах,
- Всё вниз и вниз по шахматным ступеням.
- Зато на том, на чуждом, берегу
- Всё больше тех, кого уж здесь не жду,
- И всё плотней, всё зримее их тени.
* * *
- Какая круглая луна -
- Как будто циркулем природа
- Её с нажимом провела,
- Прорвав копирку небосвода,
- Или нагретый пятачок
- К окну морозному прижали,
- А может, просто надышали -
- С той стороны...
Рейнгольд в Дортмунде
- Как Иона, проглочен собором,
- К прихожанам повёрнут лицом,
- С жёстким взглядом, напруженным горлом,
- В деревянном плаще, с занесённым мечом,
- С житием, никому не известным
- В этом городе тучных тельцов,
- В этом улье рассудочно-честных,
- Разбитных сыновей достохвальных отцов, -
- Что ты ищешь глазами в витражных
заплатах
- На посконнице нищего дня?
- Почему среди всех виноватых
- Ты в сообщники выбрал меня?
- Хорошо здесь - не слышно торговли,
- Никого - только ты и орган.
- Видно, мрежи апостольской ловли
- Стали слишком просторны для душ
христиан.
- Часовой отступившего войска,
- Ждущий рога, зовущего вспять, -
- Возвращайся к своим, стойкий мученик
кёльнский:
- Больше некого тут защищать.
- Скоро, скоро дракон твой романский,
- Изрыгнув тебя, прянет ко дну.
- Мы с тобою, Рейнгольд, и твоим
постоянством
- Двести лет не нужны никому.
* * *
- Я буду говорить о самом главном.
- Кость к кости - позвоночник ямба прям,
- и в горле каждой гласной скрыто жало
- осы с пчелиным воском пополам.
- Эх, Оси, жаль, что вы теперь не осы,
- что в интервале сдвоенного ха
- прочнее меди ваш застывший оттиск
- скрепляет звенья русского стиха!
- Сегодня двадцать третье, пополудни
- не знаю сколько. Дня хрустальный шар
- вращается. Великий праздник - будни -
- как зайчик пробегает по вещам.
- Газ, вспыхнув, обнимает бок кастрюли.
- Ядрёный овощ просится в салат -
- смарагд петрушки, паприки гранат
- завидя вновь, старик Державин рад
- и, подлетев к окну, хореем гулит.
- Бурлит вода. Ей вторит котофей,
- на солнышке воркотик и урчальник:
- того гляди пар пустит из ушей
- и закипит... или мяукнет чайник.
- В неделю пятую святых постов
- совсем немного в храме предстоящих.
- От тысяч непролитых лепестков -
- такие слёзы знает только счастье -
- у сливы за окном глаза набухли.
- Гардения выпрастывает из
- бутона, словно кончик узкой туфли
- из кринолина, первый белый лист.
- Скворец проводит жирное ка-ка
- в оставленной на лавочке газете,
- едва ли, впрочем, выражая этим
- два мнения: своё и червяка.
- У пясти, начинаясь, как игра
- всех красок спектра в пять нечётких
пятен,
- болит синяк, поставленный вчера,
- собой напоминая о приятном, -
- всё это - также то, как пьётся чай
- за разговором, цвет его и запах -
- на скатерть опрокинешь невзначай,
- в который раз не рассчитав замаха,
- и, просочась сквозь эту белизну,
- оно исчезнет в нижней половинке,
- оставив прицарапанным к стеклу
- лишь контур траектории песчинки.
Обретение формы
- Молиться. Литься лицами.
- Молись,
- Чтоб лица обезличились, слились,
- И из личинки вылилась душа,
- Твердеющими крыльями дыша.
Пейзаж с мистическим Рождеством
- Вынули холст, и осталась неба пустая
рама.
- Острая ржавчина осени - где острие, там и
рана.
- Сучья, как крючья, торчат, плотно
вколочены в древо.
- Прямостоящий ствол в зрачках отражается
криво.
- Ткали, ткали деревья из пёстрой парчи
завесу -
- Надвое разодралась, должно быть, под
собственным весом.
- Нежного холода хлопья хлынут в прореху,
твердея,
- Туго мир пеленая в круглой его колыбели.
- Но Рождество не скоро. Кажется, что
быстрее... -
- Тс-с, называть не нужно; без слов узнаем.
- Первый снег ноября похож на ручей в
апреле.
- Осень с весной в родстве, и совсем не
дальнем.
- Дышит душа, прислушиваясь, всё тише -
- Не торопи! Быть может, она услышит.
Написать
отзыв |
