Юрий НЕЧИПОРЕНКО

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

ДОМЕН

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

"МОЛОКО"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ПАМПАСЫ

ТаАРаАКаАНыЫ

Мне крепко подфартило - направили по распределению в Академию Наук. Те, кто думает, что в Академии работают одни академики, крупно ошибаются - как раз академики там имеют право ничего не делать, им платят деньги уже за то, что они есть. А вкалывают там как раз такие же вот выпускники - стажёры, аспиранты, над которыми прослойка сотрудников разной степени научности, потом идут завлабы, завотделы, замдиректора - и уже на этой жестокой снизу и мягкой сверху перине покоятся академики, как Боги на рождественских открытках.

Когда я пришёл в центральное общежитие Академии с направлением, первым делом, конечно, грозные тетки меня хотели отфутболить - и отослать куда-то на кулички, на выселки, куда не ступала нога академика. Но тут я проявил настойчивость и цепкость, которой должен обладать каждый Настоящий Ученый - и не согласился, заявив, что мое место работы расположено тут же, в двух шагах, под боком - и никуда я не поеду. Тогда тетки отнеслись ко мне теплее, как к человеку, способному на скандал, которого на "фук" не возьмешь, и после обязательного "мест нет" сказали, что есть место - но с грузинами. В их интонации почувствовал я подвох, и хотя не имею ничего против этого благородного и пылкого народа, и столицу христианского Закавказья, город-сказку Тбилиси вспоминаю с нежной ностальгией, все-таки поостерегся селиться в это место - близкая дружба и застолья с генацвале могла бы препятствовать предстоящему ученому труду - и потребовал другой вариант. И тут мне сказали со вздохом, переглянувшись, две грозные тетки: "есть ещё одно место - с вьетнамцами".

Я обрадовался - потому что много слышал об этом героическом народе, сбросившем оковы колониализма, а потом ещё путы неоколониализма - и этот подвиг великий вызвал во мне справедливое уважение. Дважды освободившийся народ! Победивший огромную американскую армию и флот, которые там погрязли в позорной авантюре! Я согласился, не раздумывая ни минуты - интерес к загадочной азиатской культуре и чувство интернационализма возобладали над здравым смыслом. Тетушки вздохнули горестно, но промолчали, а я не обратил внимания на те вздохи - и побежал брать ключи, чтобы скорее познакомиться с учеными из Вьетнама.

И вот я отворяю дверь этой комнаты, в которой, быть может, судьба сулит прожить мне три долгих года - и вижу аскетичную светлую залу, совсем не загромождённую мебелью: лишь две кровати с железными сетками стыдливо теснятся по углам, и узкий книжный шкаф стоит посредине с каким-то донкихотским вызовом. С кроватей спрыгивают испуганные герои борьбы за независимость - товарищ Зой и товарищ Лой. Они долго трясут мне руку, всеми повадками являя великую радость, окрылившую их при посещении советского братского товарища. Имя мое они произносят нараспев, на разные лады: ЮуРАа и ЮуРИиЙ. Оказывается, во вьетнамском языке есть удивительная свобода произнесения звуков по высоте, или толщине, уж не знаю как: один и тот же звук, произнесенный басом или тенором, фальцетом или дискантом, означает совсем разные смыслы. И имя мое они произносят с этой чудной игрой звуками, пропевая гласные в разных тональностях - не привыкли они так скучно, как мы, бубнить все в унисон - нет, имя исполняется как небольшое музыкальное произведение, и кажется, свирель или дудочка пастуха выводит эти удивительные звуки. Это поразительное свойство, раскрепощение тех степеней свободы, которые бездарно зажаты в нашем языке, повергло меня в изумление своей гениальностью.

После обязательных братских эмоций и выражений приязни я приступил к оборудованию своего законного спального места. Притащил пружинную кровать из каптёрки, выискал матрас - и во всем мои новые товарищи принимали самое живейшее участие, они порывались помогать буквально в каждой мелочи рождающегося на их глазах быта. Невысокие, худощавые, казались они мне на одно лицо вначале - грубый европейский глаз не способен различить тонкости в восточных лицах. Потому я путал их имена, а они порхали вокруг, как ангелы, разве что чернявые - и пели на два голоса: ЮуРаА да - ЮуРИиЙ, пели чисто и чудесно, так что мне становилось неудобно от их неразличимой предупредительности. После того, как кровать совместными с ангелами усилиями была воодружена на место, я и спросил позволения поставить несколько книг в шкаф, который был заполнен всего наполовину книжками в бумажных обложках с до боли знакомыми словами Marx и Lenin.

Когда я отворил дверку шкафа, мне показалось вначале, что страницы классиков грозно зашевелились, словно их овеял невесть откуда взявшийся буйный ветер: книги начали сами собой раскрываться - от неожиданности я отпрянул в сторону. Мне показалось, что здесь какое-то восточное волшебство замешано - может, эти книги действительно живые, как учение, хранящееся в них, и может даже умеют эти книги говорить, или петь, как поют вьетнамцы разными голосами? Но дело оказалось круче - т.е. проще и сильней. Когда я приблизился опять к тощей грудной клетке этого шкафа, то с ужасом заметая, что страницы классиков ЛеЕниИнИиЗзмАа действительно ожили - но ожили они в этот раз благодаря ясным, вполне различимым тараканам крупного размера, которые выставили усы и высунули носы буквально из каждой строки классиков. То есть книги шевелились потому, что были настоящими рассадниками, источниками несметного количества ТаАРаАКаАНоОВ. Я не мог спокойно наблюдать это копошащееся месиво, эту массу оккупировавших труды классиков шестиногих нахалов и с недоумением обернулся к интернациональным братьям - может быть, так было задумано специально?

То ли Зой, то ли Лой что-то приветливо сказал на своем языке, протянул руку - и раздавил пальцем одного особенно наглого таракана, который выбежал на стенку шкафа. Тараканы заволновались, почуяв смерть собрата, - классики зашелестели своими страницами... Из этой сцены я сделал вывод, что тараканы не являются священными животными для вьетнамцев, подобно коровам у индусов, и что появление их в трудах классиков не преследует никаких специальных целей. Значит, я имею дело не с обязательным обрядом и не со специально предназначенным для выращивания проворных насекомых питомником. Видимо, дело в известном по некоторым европейским источникам небрежении в вопросах санитарии и гигиены, которое проявляется у иных восточных народов и соединено непонятным для иноземцев образом со стоицизмом, просветлением и внутренней свободой.

Тем самым мне развязывают руки. Я слыхал о тараканах, что они являются по-своему очень чистоплотными животными, и миф о том, что они разносят заразу - просто свидетельство невежества в вопросах поведения насекомых. Однако моя, может и неправильная карма, мой путь, мое дао и моя прана привели к формированию отрицательных эмоций при виде этих животных. Не желая расставаться с этими предрассудками, я решил устроить серьёзную чистку в шкафу. Приготовил чайник с кипятком, выволок груды всех классиков ЛеЕНиИНиИЗМаА на середину комнаты - и внимательно перелистал (конечно же, в перчатках) все страницы этих книг над лужей с кипятком. После этого проморил все углы шкафа, а потом устроил генеральную уборку в комнате. Не буду живописать ужасы, которые были обнаружены мною под кроватями и в прочих малодоступных местах. Эта уборка позволила мне оценить на практике разницу между восточной и западной и культурами, и нисколько не умаляя и принижая восточную, я раз и навсегда решил, что принадлежу-таки к западной ветви цивилизации.

После этого обряда очищения, который со временем стал традиционным, наши отношения с Зоем и Лоем нисколько не смутились. Мы также ласково приветствовали друг друга по утрам и желали спокойной ночи вечером. Они с удивлением следили за моими потугами избавиться от вездесущих тараканов - и вряд ли в их взглядах была хоть капля издевки (не думаю, что они прикармливали тараканов объедками в мое отсутствие). Просто мы были людьми из разных миров, и нам надо было проявить много деликатности и такта, чтобы смочь существовать в одной комнате общежития Академии Наук. Большого труда мне стоило, например, объяснить им, что ванная не предназначена для выброса мусора, что кости, головы и прочие остатки от рыбы-селедки, которую любили жарить мои братские друзья из другого полушария, не стоит оставлять в просторном чугунном сосуде, покрытом белой эмалью.

Зой был, если мне не изменяет память, специалистом в поэзии, филологом - он писал диссертацию о стихосложении. Лой же был исследователем международного рабочего движения. Больше я о них ничего не узнал. Может быть, потому, что очень трудно было разговаривать с ними - из-за их чудесного произношения мерещилось, что я еду в бричке по дороге с ухабами, быстро начинала болеть голова, мысль ускользала, и невозможно было сосредоточиться. Начинало казаться, что они издеваются надо мной, когда распевают на разные лады свои музыкальные фразы.

ОоЧеЕНь ТРуУДНоО ПоОНяЯаТЬ...

Поэтому, когда через полгода съехал Зой, а за ним и Лой, и вместо них ко мне подселили буйного молодца из Казахстана и забулдыгу из Физтеха - я страшно обрадовался - все-таки это свои были парни...

Написать отзыв

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

WEB-редактор Вячеслав Румянцев