|
|
НИ С КЕМ И НИКОГДА
Василий Голованов. Ни с кем и никогда. Тексты. М., 2005
WIRE YOUR MIND
Мне сказали, что гонка – это опасно. Может быть, даже смертельно опасно.
Тем более гонка по зимним дорогам, из Мурманска во Владивосток…
И тем не менее, я принял это, принял, как-то даже не подумавши, и вот теперь
надо лететь. Все давно готово. Все собрано. Но я не сплю. Я думаю. Господи,
почему я начинаю думать только накануне отлета?
Я волнуюсь: потому, что впереди слишком много неизвестностей. Север, холод,
незнакомые люди, незнакомые города, работа, которую неизвестно как делать, и
в самом конце – некий текст, который неизвестно как писать. В частности, и
этот текст, который я писать, кстати, не собирался.
Для защиты от холода мною куплены: новая шапка; фирменные перчатки
сноубордиста с отпечатком лапы снежного барса на внешней стороне кисти;
канадские зимние сапоги «Columbia», выдерживающие мороз до минус 500С
(производство Китая). В последние три дня я накупил эту массу ненужных
вещей. Плюс видеокамеру для съемок внутри автомобиля, устройство для зарядки
батарей от прикуривателя, десяток кассет. Я думаю, значительная часть наших
поступков продиктована исключительно желанием избавиться от страха
неизвестности и выстроить между ним и собой некую материальную стену в виде
вещей. Вещи играют роль почти одушевленных агентов безопасности; но страх не
проходит, поскольку гнездится в мозгу. Мозг – это загадка. Построить в мозгу
стену – это не то, что собрать кубик Рубика. Равно как и освободить мозг от
стен.
Я замерз, вернулся с кухни в спальню и задремал, прижавшись, как к печке, к
теплому телу любимой женщины. На часах было 4. Через два часа зазвонил
будильник, будто вспарывая ночь и взрезая некое отверстие во времени: Время
Покоя прошло. Наступало Время Гонки. У ворот просигналила машина. Мой друг
был точен. Я еще не дожевал свой бутерброд. Мы выпили по чашке кофе и спешно
стали собираться. Мы никуда не опаздывали, просто если уж тебе суждено
вывалиться из привычного мира – вываливайся скорей. Самое непереносимое –
это переход из одного времени в другое. Присядем на дорожку. Билет, деньги,
документы. Прощальный поцелуй.
По счастью, жена поняла, что я уже отплываю и только сказала: «С Богом». Мы
идем, оставляя на свежем снегу, выпавшем за ночь, следы своих башмаков.
Когда я вернусь 9 или 10 марта, снег, наверно, уже почти стает? Мотор
заводится. Все ОК. Поехали!
Международный аэропорт «Внуково». Последний раз я улетал отсюда лет
десять назад и поэтому не узнаю здесь ничего. Такое впечатление, что он весь
перестроен. Я сразу узнаю группу людей, которой мне следует придерживаться.
Их отличает одинокий и растерянный вид. Возможно, они знают еще меньше меня
о том, что их ждет впереди.
Чтобы не стоять в толпе, я оставляю набитый рюкзак знакомым девчонкам и
отправляюсь в бар. За столиком человек за чашкой кофе читает газету. На фоне
золотистых огней стойки он выглядит умиротворяюще и очень живописно:
собственно говоря, это готовая картина в духе «Бара в Фоли-Бержер» Э.Мане,
или, по крайней мере, кадр. Сейчас я войду в этот кадр, а потом даже
расположусь в нем с двумя кружками пива. И, пожалуй, кое-что в нем
подправлю. Чтобы девушка за стойкой не выглядела так заброшенно. Человек за
столиком хрустит свежей толстой газетой. Чашки кофе перед ним нет. Мой мозг
додумал ее, чтобы интерьер бара выглядел естественнее. Человек с газетой
напоминает мне прошлое. Сегодня, чтобы читать газеты, нужно какое-то
фундаментальное спокойствие духа, как у англичанина, читающего «Financial
Times». Определенно, он напоминает англичанина. Я не собираюсь никого
напоминать, кроме, разве что, самого себя. Кто-то скажет, что пить пиво в
восемь утра – это, пожалуй, слишком, но, несомненно, это наиболее
радикальный способ расстаться с привычным миром и пуститься в неизвестность.
Восемь ноль пять: сейчас Ольга вышла из дому, чтобы проводить Жаннку в
школу. Обычно, вернувшись, она в девять будит меня. Мы завтракаем, я выпиваю
кофе и сажусь работать. Все это надо на время забыть. Причем, чем скорее,
тем лучше. Я приближаюсь к бару и заказываю пару пива. Девушка за стойкой
откликается на мой зов и спрашивает, какого.
- Хайнекен.
По виду, она еще спит.
- Вы давно открылись?
- Работаем круглосуточно.
- Круглосуточно? Это гуманно.
- Почему гуманно?
- Я вам расскажу. Однажды мы летели в Южную Америку. Девять часов над
Атлантикой. Ночь. Когда мы прилетели на Кюрасао, тоже была ночь. Ночь и
сорок градусов жары. А в Амстердаме все нечеловечески напились. И больше
всего на свете хотелось холодного пива. А в местном аэропорту все киоски
закрыты. И бар закрыт. Такой у них голландский порядок: в девять вечера все
закрывается. И даже курить можно только в каком-то стеклянном тамбуре, куда
не проникает ни капли воздуха. И еще в зале есть автопоилка: фонтанчик с
теплой водой. И с девяти вечера до девяти утра никому там нет до тебя
никакого дела. Никто, ни при каких обстоятельствах не отопрет этот паршивый
бар, даже если 400 человек, прибывших прямехонько из Амстердама на самолете
их голландской авиакомпании на коленях будут молить об этом. Я запомнил это
на всю жизнь. Теперь понятно про гуманизм?
История про гуманизм девушке понравилась. Она оживляется и спрашивает:
- А Кюрасао – это где?
- Голландский остров в Карибском море. Южнее Кубы. Там делают еще ликер,
может быть вам попадался – совершенно синего цвета: «Blue Curacao».
- А-а…
Ликер она опознала.
- Ваше пиво.
Я с двумя кружками пива вхожу в кадр и присаживаюсь за столик. Человек в
углу бара по-прежнему читает газету. По-моему, он просто позирует. В газетах
слишком много чужих ерундовых мыслей, чтобы стоило их просто читать – если,
конечно, это не газета объявлений об обмене, купле-продаже, знакомствах и
т.д. Я знаю, что говорю, я сам проработал в газетах лет двадцать.
Современные газеты – не для мечтателей. Это грубое и, по сути, давно
устаревшее орудие власти. А мы все-таки летим на встречу с мечтой: иначе бы
не стоило трогаться с места. Я выпиваю кружку пива и понимаю, что мир
несколько раздвинул свои границы. Не понимаю, почему этот человек и газеты
так долго занимали мое внимание. Мне это все фиолетово. Вторая кружка пива
укрепляет мой оптимизм.
До отправления чартерного рейса № 611 Москва-Мурманск еще полным полно
времени. Надо пройтись по аэропорту. Немножко оглядеться.
За то время, пока я сидел в баре, к нашей толпе примкнула группа странных
молодых людей: у одного на голове набриолиненный кок, у другого все тело в
разноцветных наколках, джинсы, высокие сапоги, банданы и напульсники, вид то
ли пиратский, то ли цыганский… Какие-то музыканты, что ли? Для прощального
развлекательного ужина?
Появляются телевизионщики с НТВ: у них много груза и пройти в аэропорт им не
так уж просто. Камеры, штативы, кран, ящики с кассетами… Все это
металлическое, все это фонит, и вообще, в каждый ящик можно заложить
килограммов двадцать тротила. Телевизионщики и охрана аэропорта отдуваются
от взаимного общения друг с другом… Когда-то великий джазовый барабанщик
Владимир Тарасов испытывал кучу трудностей из-за перевозки своего багажа.
Тогда еще пособники Бен Ладена не атаковали величайший город США и,
следовательно, терроризм не был еще объявлен мировой проблемой. Но тем не
менее в Европе, например, целая гора неопределимого железа, да и вообще весь
Володин немыслимый багаж вызывал шок на досмотре.
- Что это там у вас? – сурово спрашивали у него на разных языках.
- Drums, - вежливо пояснял он. – Ударные инструменты.
- А-а, - улыбались ему. – Drums, of corse, drums...
Все-таки музыка – великая сила.
Ну, а когда 11 сентября 2001 два самолета один за другим, как самые
последние камикадзе врезались в башню Нью-Йоркского торгового центра, да и
вообще выяснилось, что самая великая в мире держава чуть не накрылась из-за
нескольких фанатиков с ножами для резки бумаги, произошла внезапная
переоценка ценностей и терроризм был объявлен мировой проблемой №1. После
этого в российских аэропортах стали просвечивать на досмотре не только
сумки, но и обувь, и одежду. А будущим пассажирам, чтоб они перетоптались
как-нибудь в ожидании презумпции невиновности, стали выдавать на ноги
безразмерные полиэтиленовые бахилы на резинках. После этого любой врубится,
что современный мир – не конфетка. И держит ухо востро.
Терроризм изменил мировую систему ценностей.
Крах Берлинской стены ее тоже изменил.
И интернет, разумеется, тоже.
И вообще, все ее изменило, даже выражение лица вот этого, конкретно,
таможенника.
Сейчас все меняется настолько быстро, что я лично не успеваю следить за
изменениями. Я замечаю их только здесь, в аэропорту, где они свернуты в
маленькую модель реального мира.
Что-то подступило вплотную.
Мы - свидетели великих перемен. Новое время - или Конец Света - близко. Кто
сейчас не творит будущее, тот просто упускает свой шанс. Всю Эпоху
Возрождения сделало 150, от силы 200 человек.
В такие моменты История особенно податлива.
- Рейс номер 611 Москва-Мурманск – на вылет! Выход номер два…На вылет!
Сейчас попробую объяснить…
Меня, собственно, не интересует Гонка, с какой-бы помпой она не проводилась
и кто бы ее не спонсировал. Но гонка – это что-то новенькое. Какой-то сдвиг.
Вернее, такое кромешное месилово времени колесами формулы 4х4 и в
результате, возможно, – крошечная подвижка во вселенной смыслов. А вселенная
смыслов – это уже серьезно.
Я стал врубаться в это, после того, как написал статью про мозг. Но
поначалу ничего не предвещало. Я думал – ну, напишу и пройдет, как проходили
через меня, не оставив следа, десятки статей…
Я сел в кресло. Нина Евгеньевна (так положено писать, чтобы у читателя
создалось впечатление доверительных, и уж во всяком случае, не случайных
отношений между автором статьи и его ученым визави, фамилию которого…
которой… ну да ладно, согласования не важны, а вот память – она еще
пригодится, и надо же, черт возьми… да…ну совершенно вылетело…) Ах, да!
Свидерская! Так вот, Свидерская Нина Евгеньевна надела мне на голову
резиновый шлем с закрепленными в нем электродами и там, где металл касался
кожи, смазала голову чем-то прохладным.
- Что это?
- Шампунь, - пояснила она. – Чтобы был хороший контакт.
Страха я не испытывал. О временах, когда в Институте высшей нервной
деятельности и нейрофизиологии было громоздкое и, возможно, ненадежное
оборудование, напоминала только тяжелая металлическая дверь в бокс, где я
сидел, но сейчас закрывать ее не было необходимости.
- Ну хорошо, Нина Евгеньевна, - сказал я со своего кресла, чувствуя, как
резиновый ремешок силится захлопнуть мне рот. – Двести, или сколько там, лет
человечество возится с мозгом, вернее, с физиологией мозга. Вот, мы с вами
делаем электроэнцефалограмму, а американцы сделали какой-то фантастически
мощный позитронно-эмиссионный томограф, который позволяет распилить всю
голову на срезы любой толщины. И что? Привело это к каким-нибудь прорывам?
Или к пониманию природы мышления?
Голос из-за стены прозвучал приглушенно:
- В действительности никаких сногсшибательных прорывов нет. Мы до сих пор
возимся с физиологией эмоций. И хотя на эту тему написаны горы литературы,
до сих пор здесь остается очень много непонятного. Проблема эмоций, проблема
памяти (!), проблема восприятия, проблема измененных состояний сознания…
Нашей доминирующей идеей является идея системной организации всего мозга.
Мозг – это система, все центры которого завязаны друг на друга и на
человеческое тело в целом. И чтобы разобраться вот в этом, предстоит еще
более длинный путь, если разобраться в принципе возможно…
- Как это? – удивился я.
- Вся проблема в том, что мы просто не знаем, как подобраться ко всему, что
относится к сложным психическим функциям. Ведь мы же занимаемся наукой? А
наука – это измерение. Результат. Для измерения психических процессов, в том
числе и сознания, нет никаких инструментов. Что-то на уровне
тонкоматериальных процессов идет… Что-то на уровне полевых процессов… Но нам
нечем их измерить просто…
- Никакого «поля сознания» мы не можем зафиксировать никаким прибором? – я
считал себя продвинутым в этом вопросе и был даже несколько оскорблен тем,
что «мысль» никак не зафиксирована, «аура» человека не сфотографирована, а
биополе не измеряно.
- Есть исследования Акимова, он физик, занимается полевой природой сознания…
У него есть какие-то приборы… Он часто выступает… Но отношение ко всему
этому неоднозначно, потому что хорошей доказательной основы не существует…
Есть определенная эмпирика, но…
- Итак, ничего зафиксировать не удается: «научно» как мы принуждены
говорить… Гипотезы могут быть любые – от «космического сознания» до некоего
всеобщего разума, который базируется… Где он базируется, кстати? Непонятно
где он должен базироваться… И что мы под этим имеем в виду? У нас попросту
нет понятийного аппарата?
- Ну, почему? Тут физики предлагают много моделей, собственно говоря…
Торсионные поля - объясняющие, как происходит передача экстрасенсорной
информации. Теория торсионных полей, которая доказывает какие-то ауры, поля
вокруг народа... Сейчас есть версия, что и неживая материя обладает
сознанием… Но этим мы, извините, не занимаемся…
Вы готовы?
- Давно готов.
- Хорошо.
Что-то происходит, но я ровным счетом ничего не чувствую.
- Теперь несколько раз глубоко вдохните.
Опять ничего.
Оказывается, электроэнцефалограмма и термограмма уже готовы. Как все,
однако, просто. Вот из принтера выползает распечатка нескольких картинок
моего мозга. Все они раскрашены, причем неравномерно. Много красного, на
другой картинке – синего. Спокойного, зеленого наоборот мало.
- А бывает, что весь мозг закрашен синим? – спрашиваю я.
- Ну, бывает много синего. Но это уже как правило у больных людей.
(Пауза).
- А это моя голова?
- Да.
- А почему так затемнена левая лобная доля?
- Здесь активность снижена.
- А почему это она так снижена-то?
- Ну, вы сами говорите, плохо… спали.
Черт возьми, я знаю, что работа у меня не сахар, а образ жизни далеко не
идеален. Но что всем этим у меня так раздолбана башка…С такой головой вообще
и на улицу-то лучше не выходить… А вот тут красное перекрывает всю голову
справа налево… Даже неудобно как-то.
Я спросил начистоту:
- Скажите, а по этим картам видно, что я вчера выпил?
- Да, конечно. Вообще, вам надо успокоиться и привести себя в порядок,
потому что нервные клетки находятся в напряженном состоянии, но в то же
время они не могут выработать свой предел работоспособности… Есть и хорошее:
вот на этой диаграмме красненькое видите? Это обычно бывает при повышении
сенситивных способностей, наличии экстрасенсорных способностей… Что еще
сказать? Видите вот здесь – в этих областях и здесь – активность повышена;
т.е. какие-то элементы сверхсознания…
- Как вы сказали? Сверхсознания? Это, наверно, хорошо, но я впервые слышу
такой термин…
Так постепенно я забрел в бескрайний ландшафт науки о человеческом мозге,
откуда нет возврата. Кроме сведений, которые стали мне известны после
добровольного визита в лабораторию электрофизиологии высших функций мозга,
работая над темой, я узнал необычайно много интересного. Скажем, Декарт
представлял мозг в виде пневматической или механической машины. Грубо?
Ужасно! Но это грубое сопоставление в то время многое объясняло: если
человек или животное что-то делает в ответ на раздражение (сжатие), то всю
работу мозга можно представить в виде движения сотен или тысяч поршней, не
прибегая к понятию души. В начале ХХ века физиолог И.П.Павлов представил
мозг в виде аналога телефонной станции: связь между двумя абонентами
устанавливается, когда телефонистка замыкает нужные контакты. И тогда запах
полыни напоминает нам о степи, а старое письмо, написанное фиолетовыми
чернилами – о любимой когда-то женщине. Когда физиологи научились
регистрировать электрическую активность отдельных нервных клеток (нейронов),
казалось, что загадка мозга близка к разрешению. Была составлена обширнейшая
картография мозга с детальным расписанием того, какая часть мозга за что
отвечает. Однако, здесь-то и начались главные трудности. Во-первых,
выяснилось, что поражение обширных участков мозга зачастую никак не влияет
на предписанные им «функции»: каждый нейрон имеет тысячи синапсов,
соединяющих его с другими нервными клетками и перестройка нейронной сети
способна полностью восстановить функцию, за которую прежде отвечали другие
нейроны. Однако, при наличии 1012 «переключателей» прогнозировать
деятельность «телефонной станции» оказывалось невозможным. Кроме того,
выяснилось, что на реакцию нервной клетки влияет ее химизм, который тоже не
является произвольным, а создается каждой клеткой самостоятельно, как будто
каждый отдельный нейрон способен запоминать поступившую информацию,
обрабатывать ее и принимать решения о том, как отреагировать. Помимо этого,
надо было объяснить, какую роль играют 9/10 клеток коры наших больших
полушарий, получивших название «белое вещество» или глия (от греческого
«клей»). Представить, что 150 миллиардов клеток глии существуют только для
того, чтобы служить удобной площадкой для 10-15 миллиардов нейронов
выглядело невероятным. В конце концов выяснилось, что глиоциты являются
главными поставщиками белков и РНК для нейронов и служат их защитой. Причем
в прямом смысле: клетки глии способны самостоятельно двигаться (со скоростью
около 15 микрон в час) к возбужденным группам нейронов. Это доказали,
стимулируя электрическим током участки коры. Рядом быстро собрались глиоциты.
Часть их приползла откуда-то, другая могла появиться в результате деления.
Очевидно, сверхмедленные электрофизиологические процессы, в организации
которых принимают участие и нейроны, и клетки глии, играют роль управляющей
системы мозга. Действуя на отдельные участки и целые ансамбли, она
перестраивает их импульсную и медленную активность и, как дирижер, вовлекает
их в гигантские объединения, движущие нашими переживаниями и мыслями. Эта
величественная картина рисует мозг уже не телефонной станцией, а огромным
клубком микроскопических живых нитей, ни на секунду не прекращающих своего
движения.
Однако, все это не объясняет, что такое мысль.
Не объясняет это и того, зачем мозгу понадобилось разделение нашего сознания
на области рационального и чувственного восприятия. И уж тем более, вся
физиология вместе взятая не способна объяснить паранормальных явлений – будь
то сверхбыстрый счет или ясновидение. Собственно говоря, о функциональной
ассиметрии мозга знали уже древние цивилизации. Например, цивилизация
индейцев сапотеков, возникшая в I тысячелетии до н.э. на территории
современной Мексики, и прославившаяся среди других месоамериканских
цивилизаций благодаря огромному количеству прижизненных трепанаций черепа,
осуществленных ее адептами.
Большинство трепанаций у сапотеков делалось в районе левой височной доли.
Знаменитый энерготерапевт Л. П. Гримак считает, что таким образом древние
пытались подавить левое полушарие мозга для естественной активизации правого
«экстрасенсорного» полушария, ведающего всеми архаическими, так называемыми
«паранормальными» способностями, как то: ясновидение, видение будущего и т.
д.
Первые памятники культуры Паракаса (юг Тихоокеанского побережья Перу), тоже
отмечены массовыми черепными трепанациями – от 40 до 60 % черепов, иногда
несколько трепанаций на одной голове. Использовались разные техники:
выпиливание квадратных или прямоугольных отверстий или высверливание дырочек
по обрисованному кругу. Иногда отверстия закрывались тонкой золотой
пластиной. Убедительных объяснений феномену массовых трепанаций нет. Одна из
версий, опять же, заключается в том, что подобные операции помогали достичь
измененных состояний сознания.
Преемницей культуры Паракаса была культура Наска. Насканцы продолжали
деформировать головы, трепанировать черепа, но уже не в таком массовом
порядке. Отношение общества к трепанированным изменилось, судя по всему, они
состояли на особом учете. Когда они умирали, их головы отделялись от тела,
которое укладывалось в погребение с тыквой вместо головы. Опасные (или особо
ценные?), по всей видимости, головы хоронили отдельно в специальных
тайниках. Высказывается версия, что люди, перенесшие трепанацию, становились
колдунами или ясновидящими и неизбежно занимали особое почетное место в
обществе…
И так далее.
Я понимаю, что изъяснения мои смутны пока для читателя. Я готов даже
извиниться за это. Все-таки мозг есть мозг, а кризис, о котором я собирался
рассказать, есть кризис, и он гораздо шире, он включает в себя экологию,
бизнес, истощение ресурсов, нарастание агрессивности и вообще, способ
мыслить. Он включает в себя то полное непонималово, в котором в 99 случаях
из 100 живет современный человек, полагая, что он живет комфортной и
целесообразной жизнью. Поэтому я предлагаю все-таки добежать дистанцию до
конца, собрать все обрывки смыслов, которые я пораскидал там и сям, связать
их в узел, или в веревочку, чтобы читателю было понятно, как в этом тексте
одно вяжется с другим, а уж потом выходить на старт дальнейшего
повествования.
Начнем с того, что минувшие сто лет дали целую плеяду гениев в области
изучения головного мозга. Самые известные из них - сэр Чарлз Шеррингтон, сэр
Джон Экклз, А.Р.Лаурия, Уайлдер Пенфилд и Карл Прибрам. Эти люди, помимо
незаурядного интеллекта, обладали поразительной особенностью: каждый из них
после 40 или 50 лет, посвященных опытам и пристальному изучению
человеческого мозга, пришел к религиозному или мистическому взгляду на
жизнь.
Английский физиолог Шеррингтон писал, что мозг – он любил его называть
«волшебным ткачом» - это, наверное, последняя из тайн природы, которая
откроется человеку. Труды нобелевского лауреата, австралийского ученого
Экклза изобилуют такими выражениями, как «великое неизвестное», «смысл
творения», «немощь науки». «Истина, - говорит Экклз, - полностью
непостижима, разве что на тривиальном уровне». Даже Наталья Петровна
Бехтерева, руководитель Института Мозга человека РАН в одном из интервью
осторожно признает, что мозг – скорее акцептор (приемник) мысли, а не ее
продуцент. Тогда откуда принимает мысли человеческий мозг? Где передатчик и
что он из себя представляет? Без ответа на эти вопросы все рассуждения о
мозге остаются всуе, без них не остается ничего, кроме нескольких
«тривиальных истин» такого, примерно, плана:
«…Человеческий мозг представляет собой студенистую массу весом около 1,5 кг,
состоящую из жира, соединительной ткани, спинномозговой жидкости,
кровеносных сосудов и нервных клеток, которые генерируют около 25 ватт общей
мощности. Без поддержки черепа и трех перегородок, называемых мягкими
мозговыми оболочками, мозг расползся бы подобно опавшим взбитым сливкам.
Хотя мозг находится в постоянном контакте с каждой живой клеткой тела, сам
по себе, как это ни странно, он не способен испытывать боль.
Мозг – это жадный себялюбивый вампир, поглощающий примерно 0,7 литра крови в
минуту. Независимо от того, что происходит в организме, мозг требует питания
в первую очередь, ибо перерыв в снабжении кислородом или глюкозой на одну
минуту приводит к потере сознания, а перерыв на восемь минут вызывает
смерть. По какой-то причине мозг нуждается в более интенсивном
кровоснабжении во время сна, чем во время бодрствования.
Левая сторона мозга управляет правой половиной тела, а правая – левой…
Мозг делится на левое и правое полушария. Оба полушария можно также
разделить на три части; каждая из них – след определенной эпохи эволюции
человека…»
И далее в том же духе.
Недавно группа крупнейших ученых – Станислав Гроф, Питер Рассел и Эрвин
Ласло изложили свой взгляд на современные проблемы науки о мышлении
1). Они убеждены, что огромное количество сведений,
накопленных антропологией, экспериментальной психиатрией и психотерапией,
парапсихологией, танатологией и другими областями знания, вскоре полностью
изменят наши понятия о природе сознания. Вопрос о полной смене научной
парадигмы – только вопрос времени. «…Мне представляется крайне увлекательным
сравнение состояния современной психологии и психиатрии с тем, что произошло
на ведущем крае физики в первые десятилетия ХХ века. Как мало времени
потребовалось физикам, чтобы совершить радикальнейший концептуальный скачок
от ньютоновской физики к эйнштейновской теории относительности, а затем – к
квантовой механике!» - пишет Станислав Гроф.
Но ведь это революция?
Конечно.
Бертран Рассел: «Необходима новая модель реальности, в которой сознание
является столь же фундаментальным аспектом реальности, как время и материя,
а может быть – еще более фундаментальным…»
Вот это серьезная мысль. Это мысль, стоящая того, чтобы ее подумать.
В частности, о том, каким образом в наибольшей степени, казалось бы,
наделенное разумом человечество создало цивилизацию, которая угрожает его
собственному существованию? Мы давно, но и неуклонно втягиваемся в
глобальный экономический, энергетический, экологический и все другие
возможные кризисы, включая и мировоззренческий кризис, касающийся,
разумеется, смысла нашего человеческого существования в данный момент – т.е.
в начале третьего тысячелетия. Что является причиной всех этих кризисов?
Станислав Гроф: «ненасытное стремление к преследованию линейных целей…»
Бертран Рассел: «…Я выдвинул предположение, что переживаемый человечеством
глобальный кризис в основе своей является кризисом сознания, и если мы
желаем уберечь мир, от нас потребуется нечто большее, чем спасение дождевых
лесов, борьба с загрязнениями окружающей среды, с выделением углеводородных
газов и уничтожением озонового слоя. Нам необходимо освободиться от
эгоцентрического, материалистического модуса сознания, порождающего все эти
проблемы…» Но если сознание имманентно присуще миру, как пространство и
время, значит, современное сознание мира требует неотложных мер к его
спасению, к защите человечества и всего живого от того лишнего, что
накоплено нашей цивилизацией. Мы можем ощущать это или не ощущать. Мы можем
быть проводниками этого сознания или дубовыми диэлектриками, которые только
мешают ему. В любом случае, процесс изменений уже начался, и он с разной
силой ощущается везде – в личном духовном поиске, в культуре, в бизнесе.
Станислав Гроф, работающий и как психотерапевт, пишет о том, что большинство
его клиентов нашли выход из душевного кризиса благодаря глубокой
трансформации индивидуального сознания. «…Среди наблюдаемых при этом явлений
– значительное снижение агрессивности и общее повышение сострадания и
терпимости». Их новое мировоззрение предусматривает одушевленную вселенную,
пронизанную абсолютным сознанием и высшим космическим разумом…»
В общем, надо признать что мы, особенно жители бывшего СССР, слишком долго
питали доверие к полностью устаревшему языку, не способному адекватно
объяснить мир, и ложным, тоже безнадежно устаревшим понятиям.
Надо быстро расправляться с этим, разделываться с этим, выбрасывать все это,
если мы не хотим, чтобы нас накрыло волной вселенской засады, более
страшной, чем все террористы мира, которые, надев черные очки, тоже, кстати,
бродят в мертвом лесу позавчерашних смыслов.
Мы потеряли невероятную уймищу времени!
Подумать только: в университете, то есть никак не позже 1983-го года, я еще
конспектировал Маркса! Между тем как призрак Капитала бродил по Европе
аккурат в то же время, что и призрак Коммунизма – в 1848 году. За сто
тридцать три года до этих конспектов, в которых, как казалось, скрывается
Истина. Неужели мы не понимали, что все это старо, как гнилой зуб Бабушки
Яги? Нет, не понимали. Никто ничего не понимал. Ленин рубанул: «Учение
Маркса всесильно, потому что оно верно». И – ничего не смог построить,
основываясь на этом учении. Пришлось пройти через десятилетия лагерной
экономики и самого зверского госкапитализма, чтобы в конце Горбачевской
перестройки вновь броситься в объятия того, с чем мы так долго боролись. И,
кстати, извините за излишнее любопытство, боролись мы с чем? С капитализмом?
Но в экономике, как и в науке о мозге, старые термины ничего не способны
объяснить, потому что экономика развитых стран – она как раз ни минуты не
стояла на месте, она меняла шкуры, как питон, она, в отличие от науки о
мозге, меняла парадигмы, она пережила Великую Депрессию, законы Рузвельта,
план Маршалла, шведский социализм и китайский социализм, индустриальное
общество и постиндустриальное общество, эпоху великих рок-фестивалей, май
68-го и то общество, в котором мы (вернее, развитые страны) живут сейчас.
Общество, в котором неоспоримым экономическим «сверх-гуру» является
американец Том Питерс, выпустивший книжку «Представьте себе!»
2) в совершенно, кстати, хипповском оформлении,
прочитав которую, Маркс должен был бы наверное просто кончить от ярости и
бессилия. Потому что ничего подобного он, разумеется, вообразить себе не
мог, и не смог бы, даже обожравшись мексиканских галлюциногенных грибов,
что, в общем, было, к несчастью, исключено, ибо Гордон Уоссон привез в
Европу свои волшебные грибы спустя лет сто после его смерти, что также
послужило неодолимым препятствием для знакомства Карла Маркса с Теренсом
Маккеной и Тимоти Лири, которые как раз вдоволь поели этих грибов и увидели,
что мир, как в старые добрые времена, держится на законах магии, а не
каких-то там формулах Т-Д-Т (и обратно), и что при помощи обычного
диэтиламида лизергиновой кислоты (ЛСД) можно устроить революцию покруче, чем
английская, французская и русская вместе взятые.
Вот.
А дальше происходит что? А дальше происходит вот что: мир меняется. И
меняется так быстро, что мы просто не успеваем этого заметить. Меняются
технологии производства и бизнеса, меняются жизненные стандарты и ценности,
меняются хобби и увлечения, меняются компьютеры и автомобили, меняются
примочки к барабанам и гитарам, меняется мэйнстрим и андеграунд, а мы ничего
этого не хотим замечать, потому что ленивы и не любопытны.
Сам характер, который мировой кризис принял у нас, ужасает меня. Мы
совершенно не готовы к тому, что мир неузнаваемо изменится через
каких-нибудь два десятка лет. Мозг, помните мозг? Через десять-пятнадцать
лет действительно изменятся все представления о мозге. Это будет революция!
Революция подкрадывается к нам с неизбежностью природного катаклизма, причем
одновременно со всех сторон. Генная инженерия? Это революция! Нанотехнологии?
Революция! Интернет? Революция! Психоделики? Революция! Альтернативное
получение энергии? Разумеется, революция!
Рэй Курцвел, компьютерный гуру и прагматичный футурист, применив принцип
математического моделирования к истории человечества показал, что
фундаментальные изменения в представлении людей о мире происходят со все
убыстряющейся скоростью. За тысячи лет до нашей эры процесс «смены
парадигмы» обычно занимал несколько тысяч лет (каменный век, бронзовый век,
железный век и т.д.). Но потом скорость изменений начала стремительно
нарастать. Один только XIX век принес больше перемен, чем предыдущие 900
лет. Затем, в первые два десятилетия ХХ века, произошло больше изменений,
чем за весь XIX. К 2000 году масштабная смена парадигмы начала происходить
каждое десятилетие.
Вот это да!
И с этим можно жить? Как?
Стремительно!
Люди моложе тридцати легче вживаются в эти сумасшедшие скорости.
Меняется все, решительно все. Приходят новые люди. Они несут с собой новые
идеи, новые взгляды на жизнь. За ними идет будущее. Кто они? Вот в чем
интересно разобраться.
Так называемые «новые русские» - это ныне глубокое прошлое. Если верить
интеллектуальному ускорению Рэя Курцвела, их отделяет от наших дней не
пятнадцать или двадцать пять лет, а, может быть, несколько сот. Или даже
тысяч. Даже в их черепах – простреленных или еще надетых на ствол
позвоночника – прослеживается глубокая архаика. Несмотря на завидную
энергичность и изобретательность они, в сущности, остались дремучими
троглодитами. Может быть, в этом не их вина, а вина эволюции, которая
забросила их в эпоху передела собственности и тем самым лишила необходимости
изобретать что-либо серьезное. Кто скажет, что они плохо выполнили свою
миссию? Они выполнили ее хорошо. Они быстро и жадно поделили и переделили
страну при помощи всех доступных им орудий власти, которыми обладали. Потом
они еще несколько раз неумолимо переделили бабло, которое в виде неучтенных
излишков еще оставалось у недоверчивого населения, а также у тех
кооператоров, фермеров и мелких предпринимателей, которые восприняли
«перестройку» романтически и стали развивать чистосердечный рыночный
капитализм в условиях стопроцентно обольшевиченной экономики. Потом
произошел еще один черный передел внутри уже сформировавшейся финансовой и
экономической элиты, когда слабые пали, а сильные еще более возвысились.
Образовался олигархат, на откуп которому были отданы целые регионы страны и
отрасли бывшего народного хозяйства. Тут наступил мир и покой, олигархи
стали возделывать свои сады, как завещал великий Жан-Жак, заниматься военной
и строительной алхимией, в ходе которой из тротила, железа, брезента,
бетона, кожи, марли и прочей разнообразной неблагородной материи стало
получаться чистое золото; издавать журналы про себя, свои квартиры и машины,
снимать фильмы о своем босоногом детстве; оделять друг друга должностями и
творческими заслугами; устраивать party, вместе – но в узком кругу, как
старое Политбюро – выезжать на охоту и, в случае необходимости, приканчивать
тех, кто жил не по понятиям. В общем, почти все остались живы-здоровы, при
должностях и капиталах, кроме тех, кто брыкался и плохо прятал в воду концы,
за которые могла потянуть власть, чтобы скачать себе немного валюты из их
финансовой сети. Разумеется, при таком образе жизни ни в каких идеях старые
новые не нуждались, они строго придерживались принципа экспроприации –
единственного незыблемого принципа политэкономии социализма – и он их не
подвел: дворцы были построены, жены всесторонне удовлетворены, текила и
коньях «Хенесси» потеснили коммунистическую водяру в барах охотничьих
домиков, бляди и адвокаты припудрили ноздри кокаином и совместно штудировали
руководства по тантрическому сексу, которые обещали превратить обыкновенный
солдатский половой акт в головокружительный оргиастический улет.
Ну вот, собственно, и все.
Но в то время как нефтяные вышки «Лукойла» и пр. на каспийских берегах и в
закоченелых тундрах с каждым качком сплевывали для сильнейших мира сего
неисчерпаемое подземное богатство, население Родины неистощимо корячилось в
попытках тоже выжить и может быть даже обеспечить себе право на человеческое
достоинство. Так возник новый бизнес. И что же? У нас появилась надежда? Да
нет. Новая власть предпочитает действовать так же, как действовала всегда:
запугивать, экспроприировать, играть мышцами патриотизма, ксенофобии и
остатками былой военной мощи.
С таким моральным капиталом мы не способны будем принять изменения, которые
грядут в мире.
Наша военная мощь обратится в прах.
Ибо мы думаем, что опасность где-то извне, а она вот, повсюду. Повсюду, и
прежде всего у нас в головах – это глубокий склероз мозга - а именно перед
этой угрозой мы просто беспомощны.
Беспомощны.
Беспомощны.
Вот что по-настоящему волнует и пугает меня.
Вот почему меня заинтриговала Гонка – тем более, заявленная как последнее
слово мобильных социальных технологий, как своего рода ноу-хау по
превращению жизни в сплошной оранжевый хит-парад, перерастающий в
перманентный ПРАЗДНИК.
Вам хочется адреналина?
По-моему, событийную сторону Гонки неплохо отработало НТВ.
Теперь эти фильмы демонстрируются в ресторане «Экспедиция» и если сесть там
нормально с ребятами – то адреналин обеспечен. А насчет остального – я не
знаю. Состоялась ли «оранжевая революция» в сознании хоть кого-нибудь, или
устроители просто вбухали кучу денег в грандиозное мероприятие, чтобы, как
говорится, утвердить брэнд фирмы, что в мире большого бизнеса нормально.
Возможно, какая-нибудь картина, фильм, музыкальная композиция или хорошая
книга могут изменить наше сознание гораздо радикальнее гонки. Или нет? Ведь
времена изменились. И автомобиль тоже, наверно, может работать как мощный
смысловой сгусток. Все зависит от того, на чем сделать акцент. Ведь можно
сказать так: одетые в ватники жители русских деревень, раскрыв рот,
поглазели на иностранные джипы, промчавшиеся по сирым деревням как
огнедышащие драконы, жители крупных городов тоже узнали, что где-то идет
сказочная, нездешняя, почти заграничная жизнь, которая им и не снилась,
победители получили свои золотые призы, а устроители – возможность в будущем
году скачать с Гонки еще больше денег, чем в нынешнем.
А с другой стороны – они промчались-таки по серой и сирой деревенской
глухомани оранжевым вихрем, эти невероятные джипы?
Они показали жителям российских городов, что где-то в Москве идет не только
надоевшая и постыдная политическая и криминальная жизнь, но и бьет ключом
жизнь яркая, волшебная, почти заграничная? Жизнь, в которой постылый цвет
хаки побежден оранжевым, и в этой жизни есть место каждому, и дороги хватит
на всех?
Они ведь прошли невероятную трассу от моря до моря, гордо заявив, что и в
России возможна гонка столь же крутая, как «Кэмел-трофи»?
Да.
Да.
Да.
Мне понравился автомобиль: Тойота-Лендкрузер № 16 серебристого цвета, на
котором мне предстояло ехать с командой «Бурлаки на сотках». Это мощное
сооружение на громадных колесах, забитое грузом, с 4-мя дополнительными
фарами сверху, канистрой, домкратом, топором, лопатой, двумя запасками…
Вообще очень трудно объяснить, что такое подготовленный для ралли
автомобиль, эта крепость на колесах со всеми навесками, багажниками и
фрагментами аэродромного покрытия для прохождения глубокого снега. Группа
подростков долгое время приветствовала уходящие автомобили, оснащенные
мигалками, молотами, привинченными по бокам, кусками железа, дополнительными
клаксонами и т. д.
Старт был дан от маяка «Северный».
Пока участники снимаются на фоне своих машин и дают интервью телевидению, я
рассеянно хожу по краю каменистого обрыва. Меня пробило на серое. На тот
удивительный серый цвет (и свет), которым переполнен окружающий меня пейзаж.
Есть что-то грозное и что-то торжественное в этих серых скалах, в этой серой
воде, в этом сером небе, и в солнце, тоже почти бесцветном – белом. Я гляжу
на воды фьорда, подернутые тончайшей рябью: фьорд, как огромная река, уходит
куда-то за горизонт – к Баренцеву морю. Сейчас, зимой, оно, наверно, тоже
серое. Я видел острова Баренцева моря - Колгуев, Новую Землю. Это грозные и
неприступные бастионы. Да! Горстка наших машин здесь, под маяком – это
просто россыпь цветных горошин среди неприветливых твердынь Севера. Гордого.
Неприступного. Одетого в свои серые доспехи и прячущего там, за тучами,
клубящимися у горизонта, свои неистощимые воинства – ветры, режущие, как
ножи; дев вьюги с глазами-бельмами и тьму, промораживающую до мозга костей…
Несомненно, мы в чуждых владениях, в заколдованном пространстве…
Это чувство еще усиливается, если подняться на маяк и оглядеть окрестность с
высоты: средь неоглядных просторов Севера, у подножия маяка, как божьи
коровки, скопились наши автомобильчики. Бегают люди в разноцветных
комбинезонах. Горят переносные прожекторы телевидения. В ней машине тепло.
Сейчас, от радостного возбуждения, в ней даже жарко. Но я представляю себя,
по случайности забытого где-то на обочине дороги среди ночи – через
несколько часов мое тело будет представлять из себя замерзшую глыбу льда.
Из первого дня мне запомнились две истории: анекдот, который рассказал
капитан нашей машины Леня. И история про то, как мы сломались.
Анекдот такой: Средиземное море. Ночь. Командир военного американского
корабля замечает прямо по курсу огни. Передает: судно такое-то, с вами
говорит корабль ВМС США, капитан Джеймс Робертс, смените курс на 15
градусов. Получает ответ: ребята, эсминец такой-то, пожалуйста, сами смените
курс на 15 градусов. Мы не можем. Американское судно: типа, с вами говорит
капитан корабля Джеймс Робертс, срочно меняйте курс, чтобы нам не пришлось
вас таранить. Оттуда: мы настоятельно рекомендуем вам сменить курс на 15
градусов. Американцы в ответ: с вами говорит капитан Джеймс Робертс, с нами
следует 4 фрегата, 5 подводных лодок, мы вам настоятельно рекомендуем
сменить курс. В ответ: не волнуйтесь так, капитан, нас здесь двое, я и
Джованни, у нас есть пицца, мы жрем ее, и советуем вам сменить курс. Мы –
маяк.
- ХА- ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
- WOW!
Через пять минут у головной машины отрывается левый амортизатор и начинает
долбить все подряд. В особенности он долбит главный тормозной цилиндр. Ясно,
что здесь, на дороге, амортизатор надо снимать. Но совсем без амортизатора
нельзя продолжать гонку. На лютом морозе Миша и Ярослав снимают отломившийся
на месте старой сварки амортизатор и, проклиная всех, кто его приваривал,
требуют отыскать автосервис. Они устали. Они замерзли. Здесь руки примерзают
к железу, не говоря уже о том, что железо от холода прикипает к железу тоже.
Сервис отыскивается в поселке Лоухи, что недалеко от Белого моря. Между
прочим, 23 февраля. Вторая половина дня.
На тракторном дворе, неправдоподобно трезвый, несмотря на праздник, сварщик,
который только что приваривал что-то «КАМАЗу», оглядев нашу «Тойоту»
брезгливо говорит:
- Неохота мне с вами возиться!
- Мы понимаем, что неохота, - вспотели мы, - но мы заплатим!
- Не, -сказал сварной. И отошел.
Конфликт обозначился в принципиальной сфере: для него, одетого в валенки с
галошами, ватные штаны, порванную зеленую телогрейку и шапку-ушанку вся наша
компания, да и машина тоже, была не просто воплощением голого сволочного
снобизма и непереносимой легкости бытия, но и МОСКВЫ в целом, переполненной
деньгами, обожравшейся и наглой МОСКВЫ в ее безумном противостоянии всей
истерзанной, обнищавшей стране. И ему выпал шанс. Может быть один раз в
жизни. Сказать «нет» всем этим охуевшим от собственной важности москвичам и
разом сделать бесполезными все их понты и никогда не виданные здесь, в
Лоухах, джипы.
Пришлось выпускать вперед Дмитрия и Ярослава. Все-таки, они дожили почти до
сорока и кое-чего хлебнули в жизни, о чем свидетельствовала седина на
висках, а руки их – руки людей, только что вертевших гайки на морозе –
выдавали их принадлежность к рукопашному труду, что не могло не тронуть
рабочего человека.
И рабочий человек сдался. Не потому, что ему предлагали деньги; не потому,
что он вдруг увидел в нашей «Тойоте» редкую тропическую птицу, залетевшую в
места, где выживают только трактора и тяжелые грузовики. Насрать ему было и
на гонку. Но он увидел руки собратьев, людей труда.
И он попросил дать ему мокрую тряпку и лопату.
Больше ничего.
И при помощи мокрой тряпки (которой он обложил особо пожароопасные места) и
лопаты (которой он защищал уязвимые места автомобиля от сыплючихся искр) он
приварил стойку амортизатора в полностью собранном двигателе, не повредив ни
проводку, ни бензонасос, и, вообще, не превратив «Тойоту-Лэндкрузер-100» в
сияющий столб огня.
Пока он работал, я несколько раз выбегал из машины, поскольку не привык еще
часами занимать место на заднем сидении без движения. Снаружи был все тот же
ветер, режущий, как ножи. Больше того, по ощущениям на голове можно было
сказать, что он бреет, как бритва. Еще был очень красивый закат, как шкура
тигра разметавший на небе свои желто-красные полосы с темными наплывами
облаков.
Я все время вспоминаю этого человека, Сварщика Женю. Он угробил на нас три
неправдоподобно-длинных часа на лютом морозе.
А ведь не хотел.
А мы бы угробили? Помогли ему? Вот, ты бы? А я? Только чур – отвечать
честно!
Больше про гонку мне не хочется рассказывать.
Все это было забавно, но я не убежден, что это на самом деле имеет отношение
к проблемам сознания. Может быть, простая медитация – гораздо действительней.
В то, что происходило там, на дороге, я честно говоря, так и не врубился.
Просто мы все время ехали куда-то.
Примечания:
1) П.Гроф, П.Рассел, Э.Ласло. «Революция
сознания», М.,2004.
2) М.,2004
Вернуться к содержанию Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
