|
|
ЗОВУ НИКОГО
* * *
Приревнуй меня к ветру с реки,
что шумит в камышах и траве, —
как играет он русым крылом
на пропащей моей голове!
Приревнуй меня к ветру с реки,
с того берега, с мокрых полей, —
он меня на крутом берегу
обнимает вольней и смелей.
Приревнуй меня к ветру с реки,
что ворвался с дыханием в грудь:
я доверчиво к ветру прильну,
прилетевшему, чтоб обмануть.
Приревнуй меня к ветру с реки,
как ревнует речная вода.
Ну а больше, мой друг, ни к кому
ты меня не ревнуй никогда.
* * *
Чтобы женщина, кудрявая и обязательно рыжая,
золотые руки к ветвям поднимала
и тянулась на цыпочках — еще чуть-чуть повыше! —
и светлыми пальцами яблоки снимала,
чтобы ноги ее босые в прохладной траве нежились
и колени были зеленые от травяного сока,
чтобы похожа была она на яблоко самое чистое и свежее,
то, что на ветке самой высокой.
* * *
Нет, моей песней не стало отчаянье,
безнадежность не стала песней моей:
ты проходишь, позванивая ключами
от заветных дверей.
Дверь любви под легкими пальцами дрогнет,
распахнется — и светом ударит в лицо,
а за ней твоим локоном вьется дорога,
пыль сияет под солнцем драгоценным венцом.
Дверь разлуки трогаешь осторожно,
удержать пытаешься ее распах.
Там то же солнце в пыли дорожной
и высокие травы, танцующие на холмах.
Дверь смерти словно пристыла к порогу.
Ты удержишь крик, но уронишь ключ —
не бойся, открой: там снова дорога,
и солнце, видишь, выглянуло из туч,
и по каждой дороге, дробясь и множась,
отражаясь в неверном зеркале слез,
я иду — все дальше, все больше на себя похожий,
туда, где к солнцу перекинут мост.
* * *
Не клади голову на плечо
тому, не останешься с кем.
Ему от виска твоего горячо,
от жара в твоем виске.
И ладони твоей не клади в ладонь,
которую не сожмешь:
он и отдал бы все, но знает он,
что ты ничего не возьмешь.
И ни рядом, ни следом за ним не ходи,
слов не тверди, не стой у ворот.
И даже в глаза ему — не гляди.
Может быть, это его спасет.
* * *
И рыжая кофта сползает с плеча,
и кисти сережек щекочут ключицы,
и чем эта женщина ни огорчится,
придут утешать ее два палача.
Спешит и небрежно, легко топоча,
роняет улыбки направо, налево.
Она никудышной была королевой,
за что и попала сюда и сейчас.
Жила как хотела, — одной ворожбой!
Она и в колдуньях была неумеха,
она задыхалась от горького смеха,
теряя одну и вторую любовь.
С тех пор ей не больно. Но лишь загрустит,
придут те любови и с нею заспорят:
ах, это ли, милая, это ли — горе?
Не хочешь ли вспомнить, как вправду болит?
И к сердцу приставят два острых меча.
Еще и сегодня она отмолчится,
а только сережкой качнет над ключицей
и кофту поправит на зябких плечах.
* * *
Дня не узнаю: разве этот
обещался заглянуть с утра?
Ночь уходит прочь. До рассвета
с нами засиделось вчера.
Из вчерашних чашек вчерашний
чай не обжигает рта.
Позже выйти из дому, раньше —
это не решит ни черта.
Там, за переулком коротким,
за углами серыми, там
ехать на вчерашней маршрутке
по вчерашним делам.
Может быть, мы просто устали,
просто нам теперь все равно?
Отвечай, твоими устами
истина — что мед и вино.
Может, ты и вправду свободней,
может, ты и вправду живешь,
может, нас догонит сегодня,
если ты его позовешь.
* * *
Любовь моя за тридевять земель,
благодарю, прощаю Бога ради,
за то, что жить в эпоху перемен
мне повезло, в твои глаза не глядя,
на страх и риск, мучительно, с трудом —
и так легко, как мне дается ныне,
не меряя себя твоим стыдом,
твоей надеждой и твоей гордыней.
Наверно, так устроила судьба
надменная, заботливая, чтобы
я стал, за неимением тебя, тобой —
и чем-то большим, чем мы оба.
И точно там, где мне всего больней,
тебя всего смертельней не хватало,
я рос. Так рвутся из живых корней
над спилом стебельки побегов малых.
И не торгуясь с Богом и судьбой,
согласно или вопреки природе,
так я и заполнял самим собой
зияющую пустоту напротив.
И вот уже не стало пустоты,
а что осталось — мною зарастает,
и я не нахожу, куда здесь ты.
Но мне тебя так странно не хватает.
* * *
Игра теней на фоне двери:
друг в друга проросли живьем
приобретенья и потери
по обе стороны ее,
как эдакий король крысиный
с зубами, о семи хвостах.
А я — Щелкунчиком: в лосинах,
в кафтане красном и в усах.
Я погляжу, как в пасти черной
Играют блики на зубах.
Я сабелькою золоченой
крест-накрест и вокруг себя!
Ненастоящему герою
не одержать семи побед:
я нараспашку дверь открою
в надежде совершить побег.
Но: беглецом в кафтане алом
метаться в проходном дворе
нельзя. Ты видишь, все пропало,
и мне не выйти из дверей,
и если не придет подмога,
меня не сменят на посту,
то здесь, у этого порога
игрушкой крашеной паду
в мундире, празднично блестящем…
Но ты, печальна и горда,
в руках качая, настоящим
ты назовешь меня тогда.
* * *
Я вернусь, я очнусь, если только смогу,
Там, где рыжая женщина пляшет в кругу,
Там, где плещутся флаги ее на ветру,
Я вернусь, если это и значит: умру.
Я вернусь, дотянусь, я рукою коснусь.
Если это во сне — никогда не проснусь.
Где в траве ее ноги стройны, как трава.
Там, где я был неправ, и она — неправа.
Там, где солнце горело в ее волосах.
Там, где тени легла от нее полоса.
Где на краешке тени, на краешке дня
Место есть, место есть, места нет для меня.
* * *
влюбленный так давно
что хуже быть не может
я выгляну в окно
и ты посмотришь тоже
и в разных городах
и даже в разных странах
друг друга увидав
вот то-то бы и странно
зажмуримся, мой друг,
врата захлопнем взгляду
из множества наук
вот этой нам не надо
взаимности простой
простого совпаденья
мы только пустотой
вступаем во владенье
мы дикие зверьки
диковинные звери
не ближе мы руки
протянутой и двери
едва раскрытой в ночь
и на краю испуга
друг другу не помочь
и не спасти друг друга
а пустота легка
к молчанью обязуя
но взгляд издалека
еще не наказуем?
но взгляд издалека
укол мгновенный жала
чтоб струнка холодка
в лопатках задрожала
с собой не совладать
мы в панике и бегстве
друг другом обладать
начало многих бедствий
и первое, мой друг,
взаимный страх потери
прикосновенья рук
стигматами на теле
* * *
и шелком горло он повяжет
от холода и выйдет прочь
и запахнет пальто и скажет
что вовсе эта ночь не ночь
а черный день и почему бы
ложиться спать в такую рань
и гулом наболели губы
а слов не стало лезет дрянь
молчать не сможет будет злиться
решит что нечего сказать
домой под утро возвратится
и ляжет спать
к обеду и озноб и кашель
и плохи все его дела
он ничего тебе не скажет
ты ничего и не ждала
а если холода боялся
зачем на улицу пошел
и не спасает от ноябрьской
простуды шелк
а у него тоска под вечер
и не придут к нему друзья
ему себя утешить нечем
к тебе нельзя
забыта на столе прокиснет
еда но что нам до еды
и это только день
из жизни
при чем здесь ты
* * *
Вода прибывает, мне волны уже до плеча.
Ковчег уплывает, и некому вслед закричать:
Я – нем, и кругом – никого, и руки не отнять
От ветки кривой, для тебя сохранившей меня.
Скажи мне, любовь моя, будем ли вместе, когда
Покроет весь мир, к подбородку поднявшись, вода
И звезды опустятся в темные волны, шипя,
И к ветке корявой прижмусь, обнимая тебя.
И ровно за каждый с тобою не прожитый год
Мне будет дано по минуте – и хватит. И вод
Над нами поднимется бездна. Скажи, что тогда
Уже будем вместе. Скажи. Прибывает вода.
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
