   |
| |
|
Журнал "ПОДЪЕМ" |
N 4, 2003 год |
ПОЭЗИЯ |
ДОМЕННОВОСТИ ДОМЕНАГОСТЕВАЯ КНИГА
РУССКОЕ ПОЛЕ:ПОДЪЕММОЛОКОРУССКАЯ ЖИЗНЬБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЖУРНАЛ СЛОВОВЕСТНИК МСПС"ПОЛДЕНЬ"ФЛОРЕНСКИЙГАЗДАНОВПЛАТОНОВ |
ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ Александр КУТИЩЕВЯ ЖИВУ НА СЫРЫХ ХОЛМАХ
КУТИЩЕВ Александр Сергеевич родился в 1986 году в Воронеже. В настоящее время учится в 11-м историко-филологическом классе Воронежской гимназии имени академика Н. Г. Басова. Когда в 3-е года молодое поколение первой волны русской эмиграции входило в литературу, в русской поэзии возникло качество, пожалуй, никогда прежде не бывавшее в ней, скорее свойственное западному жизнечувствию и поэтическому высказыванию - духовное сиротство. Молодежь, лишенная родины (прежде, еще в детстве, так легко узнаваемой в каждой маленькой детали и звучащей в переливах то высокой, то грубой и неотшлифованной, простой и вольной русской речи), очутилась как будто в пустоте, среди нескончаемых разговоров старших братьев и родителей о далекой России, оставшейся где-то далеко-далеко, в каком-то ином измерении времени и пространства. Исчезла, растворяясь с каждым прожитым на чужбине днем, бытийная традиция, и житейская в том числе, здесь ей не на что было опереться. Вся жизнь, что кипела вокруг - будь то Германия, или Франция, или Чехия, была занята чем-то совсем другим, озабочена практическими смыслами, среди которых русская душа тоскует, не находя божественного зерна. Молодая душа оказалась на пепелище смыслов, земное сгустилось вокруг нее в невыносимой степени. Опустошенность, словно эхо в каменном доме, который выжжен пожаром, стала данностью, и такой - стала литература, сорвавшаяся с горьких губ, записанная рукой, которая однажды откроет газовый кран или завяжет веревочный узел на потолочном кроке... В этим поколением в русскую литературу вошла психоделика, безнадежная экзистенциальность, грубый натурализм художественной речи и поэтического изображения. Иначе и быть не могло: христианскую метафизику пожрала сосущая русская тоска по родине, которая так прямо, скорее всего, и не осознавалась, но то место в душе, к которому прикреплены обычно корневые нити, оказалось вырвано, и в дыру сквозил уже почти инфернальный холод. С тех пор прошло почти семь десятков лет. Русская литература опознала себя под вязким и аморфным покровом определения “советская литература”, воссоединилась со своим эмигрантским крылом и как будто начала внутри себя отделять зерна от плевел. Но из огня - да в полымя. Отошла в небытие советская страна, исчез уклад, в котором идея питала поэзию и литературу, не давала плотному напору жизни поднять движение ума и сердца. Приснопамятный советский идеологический идиотизм так и не смог одолеть русскую художественную правду, но теперь земная маета, животное содержание жизни уже в свою очередь взялись отрицать русские смыслы, русскую жажду запредельного, которым только и можно оправдать наше присутствие - и больное, и грешное - в этом мире. И опять в русской литературе возник синдром мальчика на отчем пепелище. Еще с Достоевским фигура “русского мальчика” связывается с нравственным максимализмом, порой не замечающим собственной жестокости, - но всегда за ней стоит личная бескорыстность и какое-то оголенное, пожалуй, только юности свойственное, без нюансов, без оговорок, - из глубины сердца идущее стремление к справедливости. Внешняя, событийная жизнь, часто безнравственная уже и демонстративно, ломает юную душу своим безбожным укладом, и русский мальчик становится на глазах или существом почти потерянным, с рассыпающейся душой, или же - он превращается в витязя, укрепившего свое мятущееся сердце Божьим Духом. Эти вторые, подлинные сегодняшние русские мальчики, не осознают в себе такого высокого Дыхания - оно неуловимо растворено в каждой частице их души. Но та ответственность за промыслительный русский смысл, за правду, без которой жизнь вокруг погаснет, та никак не мотивированная повседневной реальностью стойкость молодого человека - в них угадывается божественный перст, в них читаются истинные слова: будьте как дети. Русские мальчики сегодня продираются сквозь предательство, сражаясь на Кавказе... Они прислушиваются к себе и к голосу ангела, когда им вкладывают в руки шприц с наркотой или увлекают в духовный морок сектантства, в демонизм и в язычество... Им приходится сохранять себя в липкой атмосфере общества, пропитанного наживой и пошлостью, что зовет каждого мальчика и девочку войти в пестрые адские ворота гедонизма и остаться на территории сумрака... Кажется, изо всех углов несется блудливый голов беса-диджея, предлагающего весело забыться в телесном и мгновенном... В отличие от “русских мальчиков” эмиграции, наши взрослеющие дети как-то по наитию выбирают Родину и Божий Дух, отодвигая в сторону отчаяние и безысходность. Жесткость и решительность молодого поколения уже влияют на российское общество, обескровленное вероломством 90-х, и хочется верить, что наши мальчики будут чувствовать себя на родной земле сильными и честными - и чистыми, сколь возможно по той мерке, что дал русскому человеку Христос. И все же... Оттиск обожженной пожаром души живет в молодом поколении. Слишком недавно было крушение Советского Союза, слишком засалено было имя России в правящих кругах в прошлом десятилетии. Скупость на слова, сдержанная аскеза стихотворной речи и достоинство, никак себя не выделяющее, но почти по православному апофатическому принципу (Бог познается через отрицание всего того, что Богом не является) видное в живописании окружающей жизни, ее обезьяньих ужимок... И рядом - полная чистой, нерукотворной простоты природа, ясная в своих предметах и именах, лишенная подлости и порока. Снисходительность к людям и готовность самому ответить на последнем Суде - вот еще одно замечательное качество, которое едва ли можно встретить у потерянных “русских мальчиков” 30-х годов. Эти впечатления - от поэзии Александра Кутищева, ученика 11-го историко-филологического класса Воронежской гимназии имени академика Н. Г. Басова. Его стихи еще не вышли к читателю, литературная судьба - пока неясна, но некие более общие черты, почти симптоматические, видны в них достаточно четко. Коротко и вкупе их можно назвать нравственным почерком. Наряду с жизнелюбием и душевной стойкостью, что еще можно пожелать русской музе? Вячеслав ЛЮТЫЙ.
СЧИТАЛКА
Я уже не единица, А кромешный ноль. Голосу уединиться В тишине позволь.
Он значительней и громче Разнесется там. Магистраль туда проложат По моим следам.
Только вот избавь от моды На мои пути, А иначе нам свободы Не-най-ти.
* * * Отчего в лабиринте оград Я, пока что живая плоть, За кого-то тихонько рад, Словно рад во мне сам Господь?..
Вот он, холмик, - ни лавки нет, Ни креста, и травой зарос - Но не в нем ли простой ответ На мучительный мой вопрос?..
Я живу на сырых холмах И вдыхаю бензинный пар. Это - русской души размах, За которым всегда - удар.
Но стою сейчас над тобой, Чья-то жизнь. Аромат коры Да дворняжий со мною вой. А у вас все давно добры.
Оттого в лабиринте оград Я, всего лишь живая плоть, Так устало, но верно рад, Словно рад во мне сам Господь.
ХРАМЫ
По замерзшим волнам земли Стремятся вечно корабли. И, в дымке снегопада тая, Их силуэты холодны, И светлым торжеством полны, Сверкая искренне крестами.
По замерзшим волнам земли Идут куда-то корабли И, тая в дымке снегопада, Кому-то ласково звеня, Уносят медленно из ада К теченьям вечности меня.
* * * Когда я вижу искорки в снегу, Мне все равно, что где-то плачут дети, И я жестокость эту берегу, Как то, за что согласен быть в ответе.
* * * Что ты боишься, словно Молвил и - потерял?.. Слово - оно условно: Просто материал.
Можете мне перечить! То, что вы все хранить Любите к яркой речи, Я могу - проронить.
* * * Чем ты мне, как ты ни Угрожай, Все равно мне тебя Будет жаль. Что в твоей душе ни сажай, Собирает бес Урожай.
ЛЕТНИЕ СТИХИ
Солоноватый вкус свинца, Приятна пальцам тяжесть грузил, Жестоко помнит каждый узел На тонкий лесе глаз ловца.
Вороны, смолкнувшие вдруг, Береговые глины глыбы, Немые судороги рыбы И хищное дрожанье рук.
* * * Меж высохших у кончиков стеблей Я видел в камышах июльских птицу. Лишь чуть с рассветом воздух помутится И схлынет пар с далеких тополей, - Она смотрела на меня, застыв, Примявши лапой розовый цветочек, И мной под взглядом двух блестящих точек Овладевал какой-то странный стыд.
* * * Я не боюсь за то, чем дорожу. Оно меня сильней и долговечней. Оно - у ж е. А я, чем человечней, Тем более подобен миражу.
Я не боюсь за тех, кем дорожу. Они меня спокойней и реальней, Они меня спокойней и реальней, И счастлив я лишь тем, что жизнью дальней Я их неодиночеству служу.
* * * Держите, черти, душу, подавитесь! Я заберу у вас еще свое. Меня простит еще Усталый Витязь, И легкий ангел мне еще споет.
Не хмурься, Бог мой, лучше покарай мя Да после крепкой верой напои, Чтоб я любил непостижимость Рая, Как спутанные волосы Твои.
АПРЕЛЬСКОЕ УТРО
Где-то сейчас проснулись Два дорогих зрачка, полные серости улиц.
Полные сырости улиц, Маленькие ладони дня моего коснулись.
Где-то сейчас, как возглас Света во тьме, просыпается каждый волос,
И, просыпаясь, сила Сонного сердца тихо стучит: “Спасибо”.
СРЕДА СТРАСТНОЙ НЕДЕЛИ
Двадцать веков подряд, Счет уже не на дни, Длани Христа горят, Кровью текут ступни,
Копья летят поддых, Празднуют и поют Тысяча молодых Неповесившихся Иуд.
* * * Какая-то иная правда в том, Что грязные и грубые холопы Братаются с монаршим солдатьем И ужасают, хохоча, европы.
Какая-то иная правда там! Кляните кровь - а в суетности партий Меж тем сам Бог прошел по тем местам, Где жили император и Ипатьев.
ПЕШЕХОДНАЯ
Мне не надо идущих вместе, Мне важней самому дойти, Потому что нет слаще мести, Чем осиливанье пути.
Ни под чьи я не встану флаги И под свой не закличу стяг. Я живу на своей бумаге, А в ином - я везде в гостях.
* * * Светофоры никогда не заедают На красном, Потому что никто Не выдержит вечной остановки.
Светофоры также не заедают На зеленом, Потому что вечное движение Утомляет.
Но уже с неделю На той улице, что течет Мимо школы От рынка к храму, Мигает желтый глаз, Призывая всех Всего, вечно Быть готовыми к рывку. |
© "ПОДЪЕМ" |
|
| |
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
Перейти к номеру:
