Николай ПЕРЕЯСЛОВ
         > НА ГЛАВНУЮ > РУССКОЕ ПОЛЕ > РУССКАЯ ЖИЗНЬ


Николай ПЕРЕЯСЛОВ

 

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"



К читателю
Авторы
Архив 2002
Архив 2003
Архив 2004
Архив 2005
Архив 2006
Архив 2007
Архив 2008
Архив 2009
Архив 2010
Архив 2011


Редакционный совет

Ирина АРЗАМАСЦЕВА
Юрий КОЗЛОВ
Вячеслав КУПРИЯНОВ
Константин МАМАЕВ
Ирина МЕДВЕДЕВА
Владимир МИКУШЕВИЧ
Алексей МОКРОУСОВ
Татьяна НАБАТНИКОВА
Владислав ОТРОШЕНКО
Виктор ПОСОШКОВ
Маргарита СОСНИЦКАЯ
Юрий СТЕПАНОВ
Олег ШИШКИН
Татьяна ШИШОВА
Лев ЯКОВЛЕВ

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"
"МОЛОКО"
СЛАВЯНСТВО
"ПОЛДЕНЬ"
"ПАРУС"
"ПОДЪЕМ"
"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"
ЖУРНАЛ "СЛОВО"
"ВЕСТНИК МСПС"
"ПОДВИГ"
"СИБИРСКИЕ ОГНИ"
РОМАН-ГАЗЕТА
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА

Николай ПЕРЕЯСЛОВ

СНЫ О СНЕГАХ

Снега. Фото Вячеслава Румянцева.

ДЕКАБРЬ-2008
 
Замызганный, словно дикарь
иль воин, бежавший из плена,
дождливый московский декабрь
плетётся в грязи по колено.
 
И весь свой мучительный путь
он грезит с момента побега
о том, чтоб упасть и уснуть
в постели хрустящего снега.
 
Но тянутся тучи, темны,
дождями шурша над  ночлегом.
И лишь воспалённые сны
заносит кружащимся снегом…
 
 
 
***
Ну зачем это, вроде, мне —
всё снега да снега?
Как махновцы, по Родине
разгулялась пурга.
 
Мчится белая конница —
не рассмотришь копыт!
Только свист за околицей,
затухая, висит...
 
 
 
ЛИСА
 
…После Тарусы вновь пошли леса —
мохнатые, густые, точно шуба.
Тут всё растёт — от сосен и до дуба!
А вон — гуляет рыжая лиса.
 
Плутовка и не думает бежать!
У ней, видать, уже вошло в привычку
встречать тут поезд или электричку…
Ну чем они ей могут помешать?
 
Пылает шёрстка рыжая, как флаг,
не опасаясь вражьей закулисы…
Россия! Русь! Храни себя в веках!
Пусть живы будут и леса и лисы.
 
Пускай порой — хотя б со стороны! —
всем, кто спешит домой иль, может, в гости,
хотя б на миг окажутся видны
улыбка лисья или лисий хвостик.
 
В своей душе — мы дети до седин,
нам не хватает радости и ласки,
а лес с лисой, как блики из глубин,
выносят к нам воспоминанье сказки…
 
Живи, кума! Воруй на фермах кур!
Пускай твой запах бесит пустолаек.
Бог создал лис на свете — не для шкур,
им белый снег под ноги подстилая.
 
Мир красотой наполнен, чтоб душа —
не разучилась радоваться чуду…
Беги, кума… Ах, как ты хороша!
Так и пальнул дуплетом бы в паскуду!..
 
 
 
В ПОЕЗДЕ
 
Зима. Что делать мне в вагоне? Я встречаю
проводника, несущего мне чаю,
словами: «Мы опаздываем?.. Нет?..
И не найдётся ль свеженьких газет,
чтоб, в новостях пошарив хорошенько,
узнать, что стало с Юлей Тимошенко,
не взорван ли иракцами Багдад,
и что в Москве — дожди иль снегопад?..»
 
А за окном — застывшим кинокадром —
висит орёл над степью, как кокарда;
спаял ледок речные берега;
и во всю ширь — снега, снега, снега…
 
Вот зимний дуб — без листьев, как бесполый, —
стоит один среди равнины голый.
Вот у окна — лежит моя страна,
вся до краёв сиянием полна…
 
А я сижу — то ем, а то скучаю,
то, влив в себя стакан крутого чаю,
гляжу в окно, где вот уж много дней
мелькает профиль Родины моей.
 
Куда я мчу? Куда мой путь струится?
Кому я нужен где-то там, в столице,
где нынче сплошь — лишь банки, казино,
и жизнь мелькает кадрами кино,
сварганенного, словно в Голливуде?..
 
Гляжу вокруг — кругом простые люди:
смеются дети, дремлют старики
(советских строек передовики).
Вагон летит через поля и чащи
моих Мордовий и моих Чуваший,
моих Удмуртий в снежной пелене.
Душа грустит, душа в тоске томится.
— Эй, проводник! (А лучше — проводница.)
Налей-ка снова, что ли, чаю мне…
 
Россия! Русь! Я всю тебя приемлю —
пусть грусть моя тебя не отпугнёт.
Такое небо и такую землю
ну где ещё моя душа найдёт?
 
Я век готов через леса и горы,
через тоски томленье, день за днём
лететь, лететь через твои просторы
и пить твой свет, дрожащий за окном…
 
Уйди, тоска! Хоть даль и не знакома,
но это — Русь. И я тут всюду — дома.
 
 
 
ЗИМНЕЕ ОДИНОЧЕСТВО
 
Стало холодно. Дует в окно.
А за ним — как в пещере, темно.
 
Ни далёкой звезды, ни огня.
Только темень глядится в меня.
 
Смотрит цепко, колюче и зло...
(Хорошо, что меж нами — стекло!)
 
Я задёрну окно невзначай.
Отойду. Заварю крепкий чай.
 
Сяду в кресло поближе к огню...
Я холодную ночь — не виню.
 
Всё от Бога, что в нашей судьбе:
этот чай, этот ветер в трубе,
 
эта долгая чёрная ночь,
эта жизнь, уходящая прочь.
 
Всё — от Бога. Спасибо Ему...
Что ж так горько душе, не пойму?..
 
 
 
В МОМЕНТ ЗАКАТА
 
Январский лес стоял, как новодел,
зелёной крышей похваляясь смело.
Корой стволов, как яркой медью рдел...
И вдруг — как тумблер щёлкнул! — солнце село.
 
И тут же стала вся лесная глушь —
точь-в-точь колода из трефовых карт лишь!
(Словно Господь — извёл цветную тушь,
оставив в деле чёрно-белый картридж.)
 
Лишь белый снег да чёрные стволы
из зыбкой мглы контрастно проступили.
(Как — пятернёй в следах печной золы
от верха к низу по листу водили…)
 
Между дерев, как между смутных вех,
иду вглубь чащи, точно вглубь колодца.
И лес стоит вокруг, как тёмный век,
в котором вдруг — не стало Бога-солнца.
 
 
 
У ОКНА ПОЕЗДА «МОСКВА — ХАРЬКОВ»
 
Снег идёт почти горизонтально,
даль рябит, как сломанный экран.
Воет ветер пьяно и скандально,
хоть и мог бы петь, словно орган.
 
Вон за тем оврагом — Украина.
Тонко вьётся ручеек на дне...
Неужель всё это мне — чужбина?
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
 
 
 
ПЕРЕДЕЛ ПЕРЕДЕЛКИНО
 
Переделкиным правит зима.
У порога — сугроб, точно боров.
Гордо смотрят дворцы, терема
из-за мощных заборов.
 
Долго-долго средь ночи горят
окна дач трёхэтажных.
Но не перья поэтов скрипят
в тех хороминах важных.
 
Там вершатся другие дела,
и другие проблемы решают
те, чья совесть, как сажа, бела
и законы кому — не мешают.
 
Нет им дела до странных писак,
что здесь жили когда-то.
Кто такой для них — Б. Пастернак?
Так себе... Литератор.
 
Кто для них здесь — Чуковский Корней?
Иль Булат Окуджава?
Им свобода нужна — без корней,
чтоб ничто не мешало.
 
Тянут к небу дворцов этажи,
чтобы жить там в довольстве и силе —
без нужды, без терзаний души,
без поэзии... и — без России...
 
 
 
ВАСИЛЬ ГИРНЫК. ВИДЕНИЕ В СНЕГУ
(Перевод с украинского)
 
Не напророчь ни смерти, ни войны.
Чурайся слов — речений сатаны.
 
На всё есть воля — не твоя, а Божья.
Жизнь мнилась вечной. Но — всё позади?..
Стоит девчушка в белом бездорожье
и держит свечку у своей груди.
 
И всё к глазам подносит свой платок.
А взгляд — бездонней, чем реки исток...
 
Но что ж темно так? Господи, Ты слышишь —
ведь это дочь Твоя идёт сквозь тьму?!
Ну что ей — я? Ей надо помощь — свыше.
А я — ну разве только обниму...
 
Жизнь так страшна, бездумна и нелепа,
и за окном — не буря, так война.
Без слова нам труднее, чем без хлеба.
Не будет Бога — будет сатана.
 
Дитя, душа, монашенка, бродяжка,
сиротский птенчик, залетевший в даль.
Не для тебя ль открыта каталажка,
чтоб ты узнала слёзы и печаль?
 
Боюсь, всю жизнь тебе ходить в обносках,
ловя спиною ругань или смех...
 
Такой вот, блин, безрадостный набросок —
ребёнок… свечка… похороны… снег…
 
 
 
МОСКВА В НЕПОГОДУ
 
                                              Валентину Распутину
 
Вьюга свирепствует. Ветер — ретив.
Стрелы летят из незримых тетив.
Колко нам в лица впивается снег
под сатанинский бичующий смех.
 
Бешеной конницей скачет пурга.
Злобно кидает на город снега.
Выйдешь из дома, а дальше — куда? —
белая всюду кружится орда.
 
Мир обезумел! Покинув Сибирь,
тысячи вьюг пронеслись через ширь,
чтобы, навеки затмив синеву,
чёрною ночью ворваться в Москву
 
Город защиту не выставил впрок.
Сны безмятежные видит Боброк.
И не примкнули к оглоблям штыки
князя Димитрия рати-полки.
 
В мутном сиянии жёлтых огней
мечутся призраки снежных коней.
Чёрные окна в испуге блестят.
Белые копья вдоль улиц свистят…
 
Жадно гляжу я сквозь тьмы полотно —
чьё там за вьюгой мерцает окно?
Это — молитвенник в келье не спит,
молит о тех, кто в сраженье разбит.
 
Тихо сочатся молитвы слова,
но — от тех слов оживает Москва,
и, совершая невидимый путь,
горние силы втекают ей в грудь.
 
Сколько б ни билась пурга о порог,
мир погубить не попустит ей Бог.
Утро наступит. И солнце, восстав,
выбьет врага за пределы застав.
 
Ляжет на попранный мир тишина.
Станет ночная тревога смешна.
И — словно белые ризы Христа —
сладко заплещет в глаза чистота…
 
 
 
***
Зимою лес фотогеничней втрое,
чем в дни, когда он зелен и душист.
Войдёшь в него январскою порою —
и будто в сказку перекинешь лист!
 
Снег вдоль тропы от тени словно синий,
подолы ёлок — точно юбки фей.
И, вторя нотам Мусоргского, иней
с волшебным звоном сеется с ветвей.
 
Но не нарушат тишь аплодисменты —
январский лес величествен, как храм!
(Когда бы здесь бывали президенты,
быть может, меньше б было в мире драм?..)
 
Я прихожу сюда — как будто в детство
или в забытый музыкальный сон.
Лежат сугробы белые, как тесто.
Скрипят деревья ветру в унисон.
 
Сверкает — так, словно в Алмазном фонде!
Не лес — корона в миллион карат...
 
(...Всего и дел-то — прогулялся вроде.
А будто принял праздничный парад!)
 
 
 
ПОРА СНЕГОПАДА
 
Над Переделкиным — снега.
Лес будто весь исчерчен мелом.
И что ни ветка — то дуга
под грузом изогнулась белым.
 
Смотрю на мир, словно на лист,
где миг рожденья чуда длится,
и понимаю: нет традиций!
Природа — импрессионист,
с которым вряд ли кто сравнится.
 
(...Непросто белый цвет блюсти,
когда весь мир под ноги брошен!..)
Себя от грязи — не спасти.
Безгрешность ныне — не в чести.
Но я смотрю, как снег блестит,
и верю: Рай — ещё возможен!
 
 
 
СОН О ЕЛКЕ НЯГОЛОВОЙ
 
Скрипнет память, как весла уключина,
и я снова — в отшумевших днях…
Здравствуй, Елка, ёлка не колючая,
белка на рифмованных ветвях!
 
Здравствуй, Варна! Через дни летящие —
мне твои горланят петухи.
Сердце помнит вещи настоящие:
море, кофе, дружбу и стихи.
 
Знаю, Елка — мелко ты не плаваешь,
твоя муза любит глубину.
Нет в тебе подделки, всё — лишь главное.
Как я к безднам слова донырну?..
 
Я иду по тропке в Переделкино,
окружённый зимней пустотой.
Снег на ёлках — словно платье Елкино —
ранит взгляд и душу чистотой.
 
Все гляделки проглядело солнышко.
Где ты, Елка? Покажись ему.
Я всю память осушил до донышка,
а твои стихи — поют сквозь тьму…
 
 
 
***
В келье инока Филарета —
нету видика, Интернета,
ничего не смущает покой.
Только — Библия под рукой.
 
В келье инока Филарета
не гремят из столицы приветы.
Он живёт тут один, сам-перст.
Лишь на стенке — распятье-крест.
 
В келью инока Филарета
не доходят эпохи приметы.
Но ему и не надо газет,
чтобы знать, что кончается свет.
 
Келья инока Филарета —
не протоплена, не прогрета.
За окном — зимний ветер свистит...
Но лишь тут можно душу спасти.
 
 
 
ВЕРА
 
А перед самой Пасхой — выпал снег,
словно Природа провела учения —
и деревца, готовые к весне,
вдруг прогнала сквозь крестные мучения.
 
И стало страшно: всё сейчас — умрёт?
От снегопада — нет листве спасения?..
Но мир стоял и верил: ночь пройдёт —
и всех согреет солнце Воскресения!
 

 

Как сказочно красив лес в сугробах, по которым бегают блики солнечных зайчиков! Только вот в городах, на улицах и в узких переулках снег людей не радует. Ни проехать, ни пройти. И тогда жителям городв нужно одно - вывоз снега контейнерами 8-32 м3. Малогабаритные мультилифты служат для вывоза снега из районов с плотной застройкой. А красотой снегов мы по-прежнему будем наслаждаться за городом, в лесу.

 

 

 

РУССКАЯ ЖИЗНЬ



Русское поле

WEB-редактор Вячеслав Румянцев