|
|
|
|
Татьяна Михайловская |
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Татьяна МихайловскаяРАДУГА В СЛЕЗАХ1 Когда Джаник родился, его бабушка, мать его матери, вышла за порог дома и, отойдя подальше, в огород, воздела к небу свои прекрасные руки и стала причитать: - Ой, моя бедная дочка, бедная моя дочка, чем ты прогневала Бога, что он послал тебе такое испытание! Я уже старая, лучше бы Ты отнял у меня разум и дал его несчастному ребенку! Ой-вай пошли ей силы нести этот крест! - Бабушка! — окликнула ее через забор перепуганная соседка. – Что случилось? Почему Вы так страшно кричите? - Горе у меня, горе! - Что за горе, бабушка? - Ой, у моей дочки только что родился мальчик с совершенно круглой головой! О-ой! - Почему же это горе? Что тут плохого? - О-О-й ! А что же тут хорошего, если ребенок родился круглым дураком!.. - Откуда Вы знаете, он же совсем маленький! Вырастет, еще каким умным будет! — Не будет! У него головенка такая круглая, что в ней только круглые мозги поместятся! Не зря русские говорят «круглый дурак», не квадратный какой-нибудь, а круглый... Надо сказать, что много лет назад бабушка Джаника жила в городе Химки, совсем недалеко от Москвы, и потому никто в селе не мог тягаться с ней в знании тонкостей русского языка. - О-ой, не будет он умным никогда! Будет еще более круглый, чем его отец! Бедная моя дочка! Бедная! Тут появился отец Джаника и, услыхав последние слова тещи, скривился и сказал: - Почему бедная? Платья, шуба все есть, хочу - не хочу тоже покупаю! У такого мужа, — он постучал себя по груди, — бедная жена откуда возьмется? И добавил торжествующе: — Ниоткуда! Соседка хихикнула и скрылась за забором, а бабушка Джаника посмотрела на зятя, на его совершенно круглую голову, с неизбывной тоской.
2
Когда Джаник подрос, то все же закончил среднюю школу и решил поступать в институт, потому что уже давно для себя определил, кем быть – начальником, конечно. Приехали все мужчины-родственники со стороны матери и со стороны отца, сели в саду и стали думать, в какой институт Джанику поступать, где за что платить придется и сколько. Долго думали. День, два, три ели, пили, думали... Непростое дело. Совсем разная цена, если платить за приемные экзамены и за выпускные, и между этими крайностями тоже платить, но зато работа потом все окупит, а вот если не окупит, если одна видимость получится... - Да, — сказал Джаник, когда родственники, призвав его на третий день, спросили, что же он сам хочет, – я хочу, чтобы меня все видели. В телевизоре. При этих словах мама Джаника чуть не уронила блюдо с горячим пловом. В результате на мужском семейном совете было решено, что Джаник поедет учиться на журналиста. - Как думаете, мама, — с надеждой и сомнением обратилась мать Джаника к своей матери, когда гости, наконец, разъехались и они остались вдвоем в летней кухне, — сможет ли он там чему-нибудь полезному научиться? - Нет, дочка, — ответила правду бабушка Джаника, пробуя свежий овечий сыр, и успокоила: — Но ты не волнуйся, там этого не требуется. И была, как всегда, права.
3 Как Джаник учился на журналиста, сами понимаете, описать трудно. Поэтому выделим главное. У него было две белых рубашки, совсем нейлоновых – тогда еще такие носили -, две в полосочку и одна такая желтая, как солнце. С водой в те времена было плохо, обещали, что вот-вот начнут реки поворачивать, но слава богу, не повернули, потому что если бы повернули, то еще неизвестно куда бы эта вода потекла, Начались бы всякие споры, война пошла бы между городами и поселками, полетели бы жалобы начальству – нет, зачем это всё, обходились наши предки без повернутых рек и ничего, и нам по старинке надежней. Но это вопрос философский, но для Джаника вода играла вполне конкретную роль. Джаник сначала жил в общежитии, а потом снимал комнату у хозяйки-гречанки. Свои рубашки он отдавал ей стирать поначалу каждую неделю, как бабушка велела, потом раз в месяц, для экономии личных средств, потом раз в два месяца, а потом устал возиться с этими чертовыми рубашками, надорвался, и уже где-то раз в полгода кидал вонючий тюк ошалелой хозяйке. Но менял рубашки при этом каждый день – тоже бабушка велела. Воду, особенно летом, давали только утром и вечером, а Джаник этот заветный час то проспит, то прогуляет, потому наскоро плеснет на лицо водички из чайника и прямо на себя немытого сорочку надевает – один день первую белую, второй день вторую белую, третий день в полосочку, затем другую в полосочку, а потом желтую, как солнце, и опять белую, и так далее, весь период до стирки. Представляете, как это ароматно было в жару? Бывало, наденет рубашечку, идет по проспекту, голова круглая над воротничком, как футбольный мяч, сидит - красавец, все перед ним, естественно, расступаются, быстро-быстро так в сторону отбегают… Да, редкостно самостоятельный был студент. Долго о нем помнили, всякие поучительные истории рассказывали, а девушки почему-то носики морщили.
4 Когда Джаник получил, наконец, диплом журналиста, встал вопрос о его трудоустройстве. Многие считают, что это вопрос нелегкий, но в случае с Джаником это было не так. Вопрос оказался таким легким, что почти что его и не было. Ну что может быть нелегкого для человека, который кует свою судьбу сам! А Джаник ее ковал. И потому он сразу определился директором в мастерскую по ремонту. Мастерская называлась комбинатом, а что они там чинили, Джаник в детали в прямом и переносном смысле не вникал. Ради этого трудоустройства бабушка Джаника, отложила в сторону все свои музыкальные инструменты, пошла к начальнику почты и попросила срочно соединить ее по телефону с сыном четвероюродного брата, жившим в городе Химки. Излагая свою просьбу этому сыну, она строго-настрого предупредила его, что пребывание ее внука на должности начальника должно полностью исключать какую бы то ни было деятельность. То есть работать он не должен ни в коем случае, в конце концов, если будет необходимо, пусть лучше сядет в тюрьму ненадолго, но только чтобы не работал. «Иначе, — сказала бабушка Джаника, – я не отвечаю за все последствия его труда». Сын четвероюродного брата бабушки Джаника, живя уже очень давно в городе Химки, несколько утратил духовную связь с родиной, но кое-что осталось, в том числе привычка прислушиваться к словам старой женщины. И благо, что он этой привычке последовал, внедрив Джаника в безопасную ремонтную мастерскую с гордым названием «комбинат» за тысячи километров от города Химки. На посту директора Джаник проявил себя самым замечательным для подчиненных образом: появлялся в аванс - получку, подписывал бумажки в папке « на подпись», брал из сейфа конверт с деньгами и ариведерчи дорогие товарищи. Дорогие товарищи его любили, в основном, заочно, а в лицо иной раз не узнавали, путая с метрдотелем из ресторана напротив – у того тоже круглая голова сидела, как футбольный мяч над воротничком сорочки. Кстати, о сорочках. Теперь у Джаника их было пятнадцать, и он отдавал их в прачечную раз в месяц, строго, как велела бабушка. Но это занятие с рубашками все-таки его утомляло, и постепенно в мечтах он начал склоняться к тому, чтобы это делал кто-нибудь другой. В общем, он принял решение ковать свою судьбу дальше. И правильно – настоящий директор должен быть женат.
5 Прежде чем рассказывать о том, как Джаник женился, то есть сначала не женился, надо рассказать о том, как он был спортивным комментатором. Но еще прежде этого стоит рассказать историю про папу Джаника, вернее не вообще про папу, потому что здесь даже у бабушки Джаника не хватило бы запаса слов русского языка, а про то, каким образом он сломал ногу. И тогда многое станет прозрачным, как свежевымытое оконное стекло, и таким понятным, что не придется объяснять простые вещи. Однажды, это было давно, папа Джаника был еще молодой, и у него была машина, автомобиль «Москвич». Конечно, гордиться тут особо нечем, но и стыдного тоже ничего нет. Говорят, многие приличные люди ездили на таких машинах, во всяком случае, раньше. Папа Джаника, ну, папа Джаника он другой, ему на нервы двигатель действовал: скорость не быстрая, за «Волгой» не угнаться. А у брата его — «Волга». Стоит им поехать, папа Джаника на своем «Москвиче» всегда отстает. И вот как-то они поехали в горы. «Волга» легко идет, а «Москвич» пыхтит, чух, чух, задыхается. Отстал. С трудом доехал. Вышли из машин, и брат его так доброжелательно говорит: « У тебя машина медленная, но зато прочная. На сто лет тебе хватит». О-о-о! Папа Джаника как услыхал эти слова, как даст ногой по своему «Москвичу»! Раз! Раз! Еще раз! И вдруг побелел весь и крикнул: «Проклятая машина мне ногу сломала! Я ее сейчас с горы кину»! Вцепился в кузов и дверцу на себя рвет. Еле брат его оттащил и в больницу на полной скорости, вниз, прямо на операционный стол. А «Москвич» там так на горе и остался. Когда много лет спустя бабушка Джаника узнала об этом случае, она мимоходом обронила: «Чтобы раскусить человека, за которого выходишь замуж, нужно поговорить с его братом до свадьбы». Мать Джаника при этих словах виновато опустила глаза. 6 Про папу Джаника, думаю, теперь все ясно. Тогда перейдем к самому Джанику, к той странице его биографии, на которой он запечатлен спортивным комментатором. Совершенно аналогичная история. Матч проходил в районном центре, куда приехала команда из области. Джаник всегда твердо знал, что из всех искусств, важнейшее футбол, и потому решил, что матч такого значения это хороший случай показать свое журналистское амплуа. Он пошел к своему бывшему сокурснику, который хоть и уступал Джанику в самостоятельности, но тоже в свое время был заметной фигурой среди студентов, и купил ему бюллетень по ухо горлу носу. А сам, как бы выручая товарища перед начальством, поехал вместо него комментировать, на замену. Ах, такого комментария ни один стадион мира не слыхал! Вместо того, чтобы взволнованно, но по мужски сдержанно сказать в микрофон «Опасное положение у ворот нашей команды», он кричал: «Третий номер, урод, шевели ногами! Бери мяч, не то калекой сделаю! А, вот и защитничек явился... По плану бегаешь? Ты кого защищаешь? Смотри, колеса подрежут! Аааа!!! Клади его, клади голого, прижимай, по маковке его»! Вратарю он пообещал, что когда тот выйдет из раздевалки, бешеная крыса отгрызет ему кое-что лишнее, что мешает ему прыгать. Ну а то, что он пожелал капитану команды противника, я решительно отказываюсь воспроизводить и устно и на бумаге. Короче, когда, сверкая от гордости за свой талант, Джаник выходил из комментаторской кабины, его встретили. И местные и приезжие болельщики. Они объединились в едином порыве любви к Джанику и негромко скандировали слова из какой-то русской пьесы: «Мы хотим видеть этого человека!» О бешеной крысе Джанику оставалось мечтать, как о райском блаженстве. Его отделали, нет, точнее, его разделали, и так высококвалифицированно, что бедная мама Джаника приехала по специальному вызову в больницу. - Бабушка очень на тебя рассердилась. Она сказала, что директор не должен быть спортивным комментатором, это ниже по должности. Джаник застонал. На глазах у него выступили слезы. - Голова сильно болит? – с жалостью глядя на с ног до головы перебинтованного первенца, спросила она. - Нет, — промычал тот. – Голова совсем не болит. Мама Джаника тут же вспомнила прозорливое замечание матери, которая, провожая ее, сказала: «За голову его не волнуйся, больше чем есть она пострадать не может», — и тяжело вздохнула. 7. После этого случая стало очевидно, что оставлять Джаника на свободе, без всяких ограничений и регуляторов, с самим собой, чревато всяческими неприятностями и даже опасно. Едва сняв бинты, весь еще переливаясь желто-сине-лиловым цветом, Джаник немедленно откликнулся на осторожное предложение матери и заявил, что он уже сам, до ее приезда, начал строить свои матримониальные куры, и что его профессиональная работа спортивного комментатора была в этом отношении частью далеко идущего плана. Услыхав эту речь, мама Джаника испытала большое внутреннее смятение. Но чтобы лучше понять причины ее состояния, нам придется отступить немного назад и рассмотреть некоторые аспекты ее собственного замужества. Каждый раз, когда она пыталась объяснить себе мотивы, побудившие ее некогда выйти замуж за папу Джаника, она все-таки не могла найти удовлетворительного ответа, объясняющего этот ее неординарный поступок, — казалось, это мероприятие не прошло без особого космического воздействия, какой-нибудь космической волны. Конечно, тогда еще, по молодости лет, она не была осведомлена об особом влиянии формы головы на внутреннее устройство головного мозга, но сомнения у нее были. А вот поделиться ими было не с кем: мама ее, впоследствии бабушка Джаника, находилась в то время в городе Химки, а точнее, в городской химкинской больнице №6, где медицинские светила пытались выявить у нее специфический аллерген на закрытое помещение. Из-за этого вредоносного, хотя и не смертельного аллергена она непременно засыпала на всех собраниях, где бы ни сидела, хоть и в президиуме, что, как вы понимаете, создавало ей ощутимое неудобство. Допустим, все свои, местные, знают, что это болезнь, и она ни в чем не виновата, а прилично ли каждый раз объяснять это приезжему начальству? Времена были, разумеется, уже не самые суровые, но ведь начальство во все времена любит почет и уважение, а тут, пожалуйста, такая известная женщина, заслуженный человек, музыкальный деятель — и спит на глазах у всех! Но если кто-то думает, что выявить аллерген на закрытое помещение, легко, то смею заверить, этот человек жестоко ошибается. Полгода мужи в белых халатах бились с подпольным невидимкой, мучая ни в чем не повинных амеб и мышей, пока все-таки не выявили его. А когда выявили, то стало ясно, что науке он практически неизвестен. Нельзя же было допустить, чтобы бабушка Джаника боролась с ним один на один, — точнее, по русски, одна на один, — поэтому еще полгода они не отпускали свою пациентку домой на родину, исследуя редкостный феномен и попутно впервые в научном мире составляя рекомендации по его терапии и профилактике. Когда все же они ее отпустили, выписали, то домой она повезла заветную бумагу — справку с диагнозом «Аллергия на закрытое помещение» и строгое врачебное предписание избегать подобных помещений или, в крайнем случае, открывать все ближайшие к себе форточки. Таким образом, в тот напряженный и ответственный год, когда бабушка Джаника героически взаимодействовала с медицинской наукой города Химки, ее дочь совершила одну маленькую женскую умственную оплошность, которая впоследствии и привела к свадьбе и дальнейшему рождению самого Джаника. Нет, не подумайте плохого – ни деньги, ни серьезное положение претендента не повлияли на нее. И глаза у нее были открыты – она все-таки была, в первую очередь, дочь своей матери, а у той глаз, как скажет в рифму простой русский мужик, ватерпас. Поэтому натура будущего папы Джаника не казалась ей загадочной, но под воздействием, скорее всего, упомянутого выше космического фактора она и допустила эту незначительную вроде бы оплошность: решила, что под ее личным влиянием и тем более рядом с такой выдающейся женщиной, как ее мать, он непременно, ну вы понимаете, да, именно – разовьется, то есть наберется ума, потому что по молодости лет она не представляла себе, что человек может существовать с подобным монолитным состоянием мозгового вещества. Но, как показала ее дальнейшая жизнь, – может. Все время до возвращения матери она посвятила сложнейшему педагогическому процессу, первым этапом которого было научить потенциального жениха молчать, то есть во всех случаях жизни говорить как можно меньше, а лучше совсем не говорить. Успехи были, но, увы, она так в этот процесс втянулась, что стала их подсознательно несколько преувеличивать, и только когда пробил час и ее подопечный или подопытный – тоже своего рода вирус — предстал пред соколиными очами матери ее, правда возобладала и открылась ей во всей своей неутешительной полноте. «Этот случай пожизненный, с летальным исходом окружающей среды», — поставила свой диагноз будущая теща, обогащенная длительным пребыванием среди народа города Химки и по части лексики и по части прозорливости. Но было поздно — яд учительства, смешанный с отравой жалости к недоразвитому ученику, уже проник в юное сердце, не искушенное в борьбе с лучшими чувствами. Нет, не то чтобы она не поверила матери, боже упаси, — но она с ней не согласилась, первый и единственный раз, под воздействием, как уже говорилось выше, какого-то неизвестного космического затмения. Что и привело вскоре к семейной жизни и рождению Джаника. Лишь одно из многих преподанных ему правил усвоил папа Джаника за период своего жениховства: «Женщина говорит, мужчина молчит. Мужчина говорит, женщина молчит». Это позволяло матери и дочери спокойно решать все насущные вопросы в доме, обеспечивая их нервной системе необходимый отдых. Теперь понятно, почему, услыхав про брачные намерения сына, мама Джаника пришла в смятение. То, что первенцы наследуют род отца, это общеизвестно, но если при этом они наследуют форму головы... Не дожидаясь, пока заживут свидетельства беспримерной славы на теле звезды футбольного репортажа, мама Джаника помчалась домой, советоваться с бабушкой Джаника, что делать в сложившейся ситуации.
8 А ситуация сложилась весьма интересная. Вернее, она не сама сложилась, а сложили ее умные люди. «Очень уважаемая семья, — гордо сказал папа Джаника.—Большая честь породниться с ними». Бабушка Джаника выслушала зятя с тем выражением лица, какое бывает у человека, слушающего сводку по радио о том, что сейчас за окном светит солнце, в то время когда там идет проливной дождь и тучам нет конца. На следующее утро она достала из шкафа свое лучшее платье, сменила в ушах простые золотые сережки на бриллиантовые и выехала в областной отдел народного образования, прихватив с собой большой кусок замечательной свежей брынзы и бутылек с молодым розовым вином домашнего разлива. В тот же день, но позже, в ту пору, которую англичане именуют файв-о-клок, бабушка Джаника уже в сопровождении самого заведующего народным образованием, а также опытного специалиста по правонарушениям малолетних и подростков десантировалась в пятикомнатном хрустально-ковровом замке своих потенциальных родственников. Мать невесты удостоила их улыбкой. Глава семейства, некогда пошедший по торговой части и успешно идущий по ней все дальше и дальше, принимая уважаемых гостей, счел нужным показать им весь товар лицом: одеяла верблюжьи и пуховые, покрывала сирийские, ковры персидские и армянские, сервизы немецкие и китайские с перламутром и золотом, хрустали чешские, мебель полированная инкрустированная арабская и много всякого батиста, шелка, бархата и плюша, а также серебряных подносов, ложек, ножей, вилок, подстаканников, люстр, бра и всевозможных золотых колец, медальонов, цепочек, браслетов в футлярах и футлярчиках. Но десантники, возглавляемые бабушкой Джаника, не дрогнули. Даже опытный специалист по правонарушениям малолетних и подростков подавила в себе тяжелый вздох сострадания к людям, обремененным такой непосильной собственностью. Начальник же отдела всего народного образования области строго попросил предъявить ему духовные ценности для молодой семьи. Бабушка Джаника хранила молчание, ее государственный ум напряженно работал. Она и бровью не повела, когда двое крупных дальних родственников хозяина дома выкатили в залу белый, как умирающий лебедь Сен-Санса, рояль зарубежной фирмы «Стейнвей». Хозяйка дома продемонстрировала всем новенькие чистенькие клавиши, которых еще не касалась рука хоть какого-нибудь человека, играющего на этом инструменте. Ни слова не говоря бабушка Джаника поднялась с места, подвинула к роялю первый попавшийся антикварный стул и — Та-та-та-та — прозвучала тема судьбы из симфонии глухого композитора Бетховена. Все присутствовавшие содрогнулись, потому что искусство имеет необъяснимую власть над людьми, даже над теми, кто, кажется, давно пошел по торговой части... Стало ясно, что развязка близка. - Где же невеста? — спросила бабушка Джаника, и голос ее прозвучал, как голос контролера «Предъявите ваш билет!» для безбилетного пассажира, и соколиный глаз ее уловил внезапно разлившуюся бледность в лице хозяйки дома. В дверях появился Джаник в рубашке желтой, как солнце, и в новеньком жениховском пиджаке, а рядом с ним претендентка на священное звание жены. С точки зрения скульптурной формы от снеговой бабы ее отличало наличие ног и отсутствие метлы: она состояла из трех шаров разной величины — нижний шар, средний и верхний, голова. Бетховена немедленно сменил Штраус, причем деревья в венском лесу понеслись с чудовищной скоростью. - Вальс! — закричал начальник образования всей области. – Танцуйте! -Танцевать! — по привычке скомандовала специалист по правонарушениям малолетних и подростков. – Вынуть руки из карманов! Редкая самостоятельность Джаника, ярко проявившаяся в студенческие годы, видимо, обострилась после травмы, потому что, хотя танцевать вальс Джаник не умел и вообще назначение танцев понимал как возможность на глазах у всех помять особу противоположного пола, тем не менее, он решительно вынул руки из карманов, возложив их на те участки тела кандидатки, которые, по его понятиям, соответствовали талии, и, не колеблясь, по команде, с места в карьер вовлек упирающуюся жертву в некое сложное вихревое движение, которое со стороны напоминало борьбу нанайских мальчиков. И это неудивительно, поскольку в первые же такты Джаник несколько раз всей тяжестью суровой мужской ноги в ботинке припечатал беззащитные дамские пальчики в босоножках. Но мужественная претендентка не издала ни звука. Поначалу у нее еще был шанс сохранить себя для лучшей жизни, но она, видимо, упустила момент, а после уже решила стоически принять свой жребий, который был в прямом смысле брошен ей под ноги. Бабушка Джаника не смотря на всю ответственность, которая лежала на ее плечах, не могла не пожалеть несчастную, когда та прямо-таки совсем кулем зависла на Джанике, еле перебирая ногами. Но деревья в венском лесу мелькали уже со скоростью урагана в горном ущелье, и этот ураган по всем законам термодинамики и сопротивления материалов непременно должен был кого-то погубить. И погубил! То ли Джаник притомился таскать свою ношу и крутить ее в разные стороны, будто пытаясь сбросить с себя, то ли бедняжка сама неосторожно разжала руки, конвульсивно сжимавшие ватные плечи жениховского пиджака, скорее всего, первое, но, во всяком случае, вихревое движение вдруг стремительно прервалось прямо под крылом белого лебедя «Стейнвея», и нанайские мальчики рухнули на пол бесформенной кучей, из которой внезапно возникла незнакомая голова в форме дыни, абсолютно лысая. Это была голова несчастной претендентки! Умолкни Штраус! Умолкните все! И те, что за окном, и в соседней квартире! Всем замереть! Только так можно отдаленно представить себе тишину, в мгновенье ока поразившую хрустально-ковровый замок. И в этой тишине бабушка Джаника, склонившись над нанайской кучей, медленно подняла черный паричок с челочкой, а затем устремила пронзительный взгляд на лысое темя ненареченной невесты, та при этом смотрела на нее с таким ужасом, описать который нельзя никакими сравнениями. Джаник судорожно стал отползать в сторону, может, он так бы и дополз до входной двери, но тут, точно с неба, упал торжествующий глас бабушки: - Это лечится! Назад! - Назад!! — в два голоса закричали начальник отдела всего образования области и опытный специалист по правонарушениям малолетних и подростков. Повинуясь приказу, Джаник пополз назад задом. Отец претендентки нервно икнул, а мать забилась в истерике. Крупные дальние родственники подняли ее и куда-то унесли, откуда она появилась, только тогда, когда все дело было уже слажено. А дело теперь слаживали по указке бабушки Джаника, которая на правах победителя взимала контрибуцию, диктуя свои условия будущей жизни молодых, закрепив за собой навечно почетный титул Мудрейшей и Прозорливейшей, на которую не приведи бог пылинка слетит. Но бабушка Джаника не была бы той, кем она была, если бы не заметила устремленный на нее взгляд с блестящего красного дерева паркета, взгляд, полный отчаяния и, как уже говорилось, ужаса, постепенно переросшего в — надежду. Несчастная лысая невеста не сводила с нее глаз. Когда в результате бабушкиной рецептуры через два месяца на этой голой дыне появились первые волосинки, их обладательница, безумная от счастья, целовала бабушкин фартук, висящий на вешалке, не смея даже прикоснуться к его владелице, боясь до нее дотронуться, как до святой. - Может быть, ты не пойдешь за него замуж, — с жалостью сказала бабушка, когда волосы достигли уже такой длины, что их можно было причесать. — Подумай. Я не обижусь. Но нет. Преданность в сердце не зависит от того, по какой части идут ваши родители, даже если они идут по торговой части. Преданность навсегда поселилась в сердце девушки, и это была преданность высокого рода, посвященная бабушке Джаника.
9. Да, бабушка Джаника сдержала свое слово — лысую голову невестки она вылечила еще до свадьбы. Саму свадьбу описывать не имеет смысла: много времени займет, и много места тоже — там всего было много. Бабушка Джаника была на этой свадьбе главным человеком, вся родня невесты перед ней трепетала, но она смотрела поверх всех и в душе утешала себя мыслью, что у новобрачной все-таки голова в форме дыни и Джаник будет под правильным надзором. Так оно и получилось. Через год у молодых родилась девочка, а еще через два года мальчик, и бабушка Джаника радовалась, глядя на маленькие дыньки, покрытые младенческим пухом. Джаник по прежнему работал начальником в своем комбинате — бабушка категорически запретила тестю устраивать его на какую-нибудь более доходную должность, чтобы не дай бог не разлучить молодых тюремной решеткой. Проблем с рубашками у него больше не было. И не только с рубашками, вообще не было проблем. Молодая жена и две пожилые родственницы и еще одна приходящая работница изрядно несли семейную службу быта. Жизнь протекала, как шаловливая горная речка, — если и бурила, то от полноты, а не от ненастья. В жаркие месяцы все семейство приезжало в большой бабушкин дом, поближе к природе, то есть к абрикосам, козьему сыру, медовым сотам и лесным орехам. Вечером, когда жара спадала, много народа собиралось за столом: прежде всего бабушка Джаника, его родители, братья и сестры, кое-какие родственники отца и кое-какие матери, и бесчисленные дети — свои, пришедшие в гости, соседские, всех возрастов и всех степеней чумазости. Ели, пили, уплетали все подряд, только подавай, в один присест уничтожали плоды женского труда за целый день. До чего ж ненасытная утроба человеческая, что в нее ни кинь, все там сгорит, и долма с кислым мацони, и лобио, кинзой пересыпанное, и курица в ореховом соусе, и даже если просто чурек маслом намазать, кусочек брынзы положить — вкусно! А попозже, уже ближе к ночи, выносили из дома какой-нибудь из разнообразных инструментов, чаще всего гитару или аккордеон, и бабушка играла, а все остальные пели. Бабушка Джаника играла на всех инструментах, какие только водились по обе стороны Кавказского хребта, ей и гусли и ксилофоны были ни по чем, и всю жизнь она обучала этому искусству детей и взрослых, потому, если кто хорошо пел или играл на каком-либо инструменте, то все знали — уж непременно у нее учился. Поначалу Джаник тоже пел, громко, самозабвенно, очень стараясь, чтобы его голос не затерялся среди других голосов, пока однажды бабушка строго не сказала ему: - Тебе вредно так напрягаться. Ты и без того сильно устаешь на своей работе. Мы будем петь для тебя, а ты отдыхай. И Джаник в который раз подивился ее мудрости. С тех пор он уже не пел вместе со всеми, отдыхал, сидя в плетеном кресле, попивал домашнее красное вино, подремывал... Звенела музыка в вечернем саду, далеко разносились голоса поющих, и так делалось хорошо на душе, что грусть закрадывалась и даже хотелось немножко поплакать, совсем немножко, не по настоящему... 10 Но не все в жизни радости, бывает и горе. Его не ждешь, а оно обрушивается тебе на голову, — и всё, конец твоему счастью, твоему покою, что там у тебя есть, — всему конец, дальше твоя жизнь потечет по-другому, если вообще потечет. Вот так случилось, когда бабушка Джаника умерла. Не хотелось бы мне об этом рассказывать, тяжело об этом думать и говорить тяжело, а что поделаешь?.. Может быть, там, куда унеслась ее душа, там ей и лучше, чем среди нас, грешных и пустоголовых, но нам-то без нее каково... Умерла она так легко, что будто не умерла, а улетела куда-то. В понедельник рукой за сердце схватилась, ой, говорит, дочка, что-то сердце защемило. А потом, вроде, все ничего, отпустило, с учениками даже позанималась – последний раз, как оказалось. На следующее утро она не проснулась. Бабушка Джаника была к тому времени уже немолодой, прямо-таки старой, но почему-то и соседи и родня, узнав горестную новость, первым делом ойкали «Рано», «Ой, рано» — может быть, потому, что их собственная жизнь продолжалась, а представить свою жизнь без нее они не могли. Так они все ойкали, пока, наконец, мама Джаника не остановила очередное «Ой, рано» строгим замечанием: «Ей лучше знать»— все-таки она была дочь своей матери, и многие вещи понимала. На похороны помимо ближней и дальней родни, соседей, односельчан, многочисленных учеников, играющих на всех инструментах, а также бывших больных, вылеченных ею от непостижимых для науки болезней, приехали еще и начальники из области и все главные специалисты отдела народного образования. Из духовных лиц были мулла, два священника разных церквей, молоканский староста и один помощник раввина, по виду совсем еще мальчик. Если бы не дождь, ливший со дня смерти до дня похорон, который помешал добраться многим из отдаленных селений, было бы еще больше народу, но и так траурная процессия растянулась на всю улицу. Водяные струи стекали с гроба, по цветам, по обнаженным головам мужчин, смешивались со слезами рыдающих женщин и плачущих детей, скатывались с белой крышки рояля «Стейнвей», который несли торговые родственники жены Джаника. Рояль отныне будет стоять на могиле бабушки, чтобы душа ее на том свете всегда была уверена в том, что когда ей захочется поиграть какую-нибудь славную музыку, выглянет она с того света, посмотрит на землю и увидит, что рояль тут как тут, ждет ее, и поиграет в свое удовольствие. Вся земля вокруг рыдала и плакала, прощаясь с бабушкой Джаника. Но едва процессия выбралась за околицу и направилась вверх по тропе к кладбищу, внезапно выглянуло солнце, его золотой луч прорезал тучи, и дождь прекратился, а через все небо выгнулась разноцветная радуга, соединяя края земли. Клянусь, бывают и люди, как радуга… И когда они уходят от нас, без них и свет меркнет, и все вокруг делается линялым и обыденным, и каждый остается на том краю земли, где стоял, в полном одиночестве. И только в памяти остается ни с чем несравнимое чувство изумления, что была эта встреча в твоей жизни, подарок судьбы, фантастическое чудо, как белый рояль «Стейнвей» в капельках воды, возвышающийся под голубым небом на освещенной солнцем кладбищенской горе, и над ним радуга…
11 Дальше я собиралась рассказать о том, как складывалась жизнь Джаника после смерти бабушки. Но, честно говоря, я потеряла интерес к нему и к его жизнеописанию. Круглоголовые хороши только в контрасте, на фоне чужой мудрости и благородства, а так, сами по себе, они быстро надоедают. Поэтому вы уж меня простите, если я буду очень краткой. Прошел год, потом другой, потом еще несколько. Время двигалось медленно, однообразно, без всяких достойных событий. Обсуждали, в основном, у кого что есть и где достали. Но потом неожиданно повсеместно возникла новая тема в разговорах – изменение климата. Все кругом заговорили, что климат вскоре глобально потеплеет, уровень моря поднимется, Кавказский хребет, конечно, не затопит, но покоя никому от парникового эффекта не будет. Жена Джаника с тревогой смотрела на детей – не за горами институт, а как учиться при глобальном потеплении, ведь и так жара эта всем осточертела. Сам Джаник продолжал пребывать в беспечности, но все-таки и на него подействовало ежедневное ожидание природных катаклизмов. Поддавшись уговорам жены, он решил, что пришла пора оказать моральную поддержку семье сына четвероюродного брата бабушки Джаника, проживающего в городе Химки, в связи с изменением климатических условий в вышеозначенном городе. Однако, как выяснилось в результате срочных телефонных переговоров, ничего чрезвычайного в городе Химки не наблюдалось, и местный климат продолжал сохранять свои достоинства и недостатки, ни в чем не отклоняясь от стандарта зимы, осени, лета и весны. Как и все на свете, климат, очевидно, изменялся глобально неравномерно, и этой несправедливости надо было как-то противостоять. Опустим ненужные подробности – сомнения матери Джаника, заверения его жены в том, что она не выпустит мужа из поля зрения, проверка денежных ресурсов тестя и прочее в том же духе. В итоге всей этой суеты с разговорами-переговорами, посещениями и заявлениями, бумажками, официальными и зелеными, через месяц, Джаник, вместе со всем семейством, уже прогуливался по улицам города Химки, мимо больницы, где когда-то много лет назад его бабушку наблюдали светила диагностики, мимо рынка, где его приветствовали знакомые земляки, владельцы овощных прилавков, мимо газетного киоска на углу дома, где сын четвероюродного брата бабушки снял для них квартиру. В этом киоске Джаник однажды, будто по наитию, купил дешевую брошюрку под названием «Анекдоты», которая и определила его дальнейшую судьбу. 12. Брошюра эта содержала, помимо собственно анекдотов разной степени бородатости, еще и шутки – их прежде называли по-одесски хохмами, а теперь молодежь называет приколами. Особой разницы в этих словах нет, и происхождение у них одинаковое - уголовное, и тому и другому есть вполне достойная параллель в нормальном русском языке, так что спокойно было бы и без них обойтись, но вот, поди ж ты! Для чего возникают в языке эти заморочки – в таких тонкостях русского языка, наверное, только бабушка Джаника смогла бы разобраться. Так вот, одна из хохм, то есть приколов в этой брошюре была следующего содержания: «Я мечтаю уложить тебя в постель, чтобы ты задыхалась и стонала в моих объятьях. Твой грипп». Фраза эта, помещенная в разделе «Юмор наших читателей», буквально ошеломила Джаника, она пронзила всё серое вещество его мозга. Тут же, немедленно, еще продолжая держать в руках судьбоносную брошюру, он сочинил «ответ»: «Мечтаю о встрече. Я задушу тебя в своих объятьях! Твоя…» Он задумался, в голове вертелось «Ангина, твоя ангина», но как-то это звучало вяло, неубедительно, а хотелось, чтобы сразу все было сказано… И вдруг его осенило, слово пришло само: чума, твоя чума! Вот она музыка сфер или фанфар, некогда было разбирать: « Мечтаю о встрече. Я задушу тебя в своих объятьях! Твоя чума»! Он повторял свое только-только народившееся произведение, шептал, шептал, точно в забытьи. Господи помилуй, ведь он же автор! Самый настоящий автор! Он - писатель! Гоголь! Салтыков-Щедрин! Инженер человеческих душ! Как он жил до сих пор – точно крот в норе! Теперь он будет парить в вышине, как орел! Когда на человека нисходит призвание, то оно вовлекает его в водоворот столь сильных чувств, что они запросто могут любого лишить разума. Любого, но только не Джаника. - Бумагу! - закричал он на всю улицу. - Дайте бумагу и чем писать! Больше всего на свете он в этот момент боялся забыть свой шедевр. На следующий день с заветным листком бумаги на груди он излагал своему химкинскому родственнику план взятия Останкинской башни, с целью внедрения его, Джаника, на первый, второй и все остальные каналы телевидения, где он оживит усталый российский юмор, подкрепив его своим свежим сочным взглядом на мир. Тамошний отдел юморин, смехотрона и улыбаек воскреснет благодаря ему. Химкинский родственник выслушал его благосклонно. И Джаник непременно возглавил бы звездную шеренгу телеведущих, поддержанный мощной рекламой сушеной моркови, отчаянно борющейся с перхотью, и малогабаритных пылесосов, применяемых при возгорании как подручный огнетушитель, но - … Родственник почему-то передумал внедрять в сознание телезрителей морковь-антиперхоть и пылесос-огнетушитель посредством юмора Джаника. Реклама этих выдающихся научных достижений в скором времени заняла достойное место на всех каналах телевидения, но Джаник, увы, остался в стороне от их триумфального шествия по голубому экрану. Тайными стараниями жены, перенявшей эстафету у покойной бабушки Джаника, он был лишен высокого поста на телевидении, который уже мерещился ему в мечтах, и посажен всего лишь главным редактором в новенький с иголочки журнальчик «Смешок». Журнальчик был сшит специально на его фигуру, и потому нигде не жал, позволяя Джанику пребывать в приятном, соответствующем валютному курсу творческом вдохновении. Вдохновение ему теперь требовалось в большом количестве, поскольку он вел рубрику под названием «Жить стало веселее», которую придумал себе сам, из номера в номер заполняя ее своими наблюдениями над окружающей действительностью. Джаник шлифовал свои произведения и днем и ночью, и, гордясь плодами своего гения, порой вскрикивал от удовольствия, мол, ай да молодец я. Многие известные юмористы не гнушались печататься в «Смешке», так как банк «Химинвестбоулинг»», возглавляемый химкинским родственником, неплохо оплачивал каждую их строчку. В силу последнего обстоятельстива один из моих коллег, поклонник моего скромного дарования, решил помочь мне справиться с финансовыми трудностями и предложил Джанику опубликовать в «Смешке» мой небольшой рассказ. Даже не взглянув, Джаник наотрез отказался его печатать. «Женщина не может писать юмор, - сказал он твердо. – Юмор могут писать только мужчины, потому что для этого нужен большой интеллект. Женщина может писать только детективы, мелодрамы, стихи про любовь. Для этого интеллект не нужен». Изумленный коллега пересказал мне этот пассаж, смеясь и смущаясь одновременно, под конец добавив, что ходят упорные слухи, будто Джаник все-таки в ближайшем будущем появится на телеэкране в роли ведущего авторской программы «Смешок на посошок». «Ты в это веришь»? – спросил он меня. Мне не хотелось ему отвечать. Я вспомнила бабушку Джаника, как она причитала, когда он появился на свет, убивалась, что внук родился круглым дураком. Мудрейшая и прозорливейшая, могла ли она вообразить, что настанут такие времена, когда круглые дураки возьмут нас в плотное кольцо и будут нас учить, просвещать и воспитывать, а также лечить, строить дома, мосты, политику и экономику, что мы окажемся заложниками их ни чем не ограниченной глупости – кругом! Я вспомнила ее лицо, твердый чеканный профиль, ясный взгляд и прекрасные руки музыканта. И мне захотелось все немедленно бросить и с места в карьер рвануть туда, в сторону Кавказского хребта, чтобы повидаться с ней, посидеть в ее саду, послушать ее истинные слова. «Не унывай, - повторяла она мне. - Почему ты, как увидишь, что все плохо, кругом одни дураки и подлецы – так сразу в уныние впадаешь? Что тут особенного? Люди как люди. Таков мир был, таким останется… И ты не унывай. Ты - смейся!..» Дорогая бабушка круглого дурака Джаника! Я следую Вашему завету - стараюсь не унывать и смеяться. Иногда у меня это получается, а иногда нет. Там, где Вы теперь, там нет ни глупых, ни умных, там перед божественным светом все равны… наверное… я так предполагаю… Поскольку я за свои грехи вряд ли туда попаду, то мне остается только верить, что Вы там, что Вам оттуда нас хорошо видно, всех нас, в том числе и вашего внука Джаника, набитого собственной глупостью, и меня, смеющейся над ним как над анекдотом. И еще я верю, что Вы по своей доброте и там устраиваете так, чтобы мне на земле все-таки чуть свободнее дышалось. Во всяком случае, я точно знаю, что Царство Небесное было в Вашей душе, а значит, оно и теперь там, где Вы.
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
