|
Валерий Клебанов
ТОЧКА СИЯНИЯ
(к юбилею Николая Ивеншева)
(и выходу в свет сборника стихов
Николая ИВЕНШЕВА "Список примет")
Будучи первоклассным русским писателем, Николай Алексеевич Ивеншев, в
силу масштабности своего таланта и широты души, просто не смог бы
удовлетвориться одной лишь прозой.
Ведь только поэзия по-настоящему способна поднимать человека над серой
юдолью повседневности и уносить его "за Кудыкины горы", в его "особый,
неброский рай":
«И опять я свисаю с полки,
И в холодные окна гляжу
На бутылочные осколки,
На увянувшую межу,
На красотку у семафора,
На примерзший пятак в воде+
- Ты куда?
- За Кудыкины горы!
Только где они?
Только где?»
Но поэт давно нашел ту заветную и заповедную территорию поэтической любви,
на которой свершается то, чему не было дано произойти в его прозе, - видимо,
в силу нехватки того лирического пространства, где достанет места и
метафоре, и звукописи, и такой безудержной словесной эквилибристике, от
которой порой захватывает дух:
«…Фейхоа? Это что-то в джунглях?
Финтифлюшечка от белья?
Зафинтившая Зойка из Джубги?
Фейхоа?
…Мне до фени все тети Фени,
Слава и продувная хула, -
Только б вышла она из пены,
Вся до цыпочек – фейхоа».
Вспоминается опыт молодого Б. Пастернака, у которого иногда рассказы или
повести служили продолжением больших стихотворных сочинений.
Многие стихотворения Николая Ивеншева, напротив, несут на себе отпечатки его
могучего прозаического дара: зачастую они сюжетны, имеют характер жанровых
зарисовок, порой написаны как юморески или сатиры, но поэзия из них всегда
брызжет, как сок из апельсина:
«Барби - это такие бабы,
Говорят, что намного лучше,
С нахимиченными губами,
Духом тоньше, фигурой круче.
………………………..
Одолеем - не одолеем
Силиконовых этих бестий.
Размножаются все деленьем,
как жульё из "Хопёр-Инвеста".
Всё вокруг - сплошной Баден-Барбин.
Щечки - губы, как из аптеки.
Где российские наши бабы?
Или вымерли, как ацтеки?»
Налицо - острая социальная направленность многих стихотворений поэта, в
которых ощущается и ущемленность русского национального достоинства, и
многие другие боли, которым нынче "несть числа":
«Кому - слюнявить резинку сплетни,
Кому - взахлёб говорить о лете.
Кому - чиновничества карьера,
Кому - как знамя: любовь и вера.
Кто потом, хлебом, борьбой пропах,
Кто подлость давит, а кто - клопа.
Кто восседает монгольским ханом,
Кто сошка малая, да с кулаками,
С улыбкой Авеля под плевками.
Ловлю я воздух горячим ртом:
- А сам я кто?»
"Самоидентификация" сложной, трагической (по определению), но окрыленной,
несмотря на все миазмы бытия, личности автора, разных его ипостасей
происходит не враз. Каждое из стихотворений, в соответствии с названием
сборника, предъявляет нам одну из "примет" этого лирика и эпика, комика и
трагика, традиционалиста и новатора, эрудита и словотворца:
«Я открыл, что не то, диванное,
Когда капает пот с лица,
А любовь - это одевание,
Это - бабочкина пыльца.
…Сладко, если вот тут, у пыльного
Занавешенного окна -
Циркулярочка светопильная
Сердце надвое рассекла».
Тема эроса - одна из магистральных и в прозе, и в поэзии Николая Ивеншева.
"Об эротике нужно писать или правдиво, или вообще не писать", - поведал он
мне как-то в личной беседе.
«Прошло и столько, и полстолька -
Цари менялись и рубли,
Но та внезапная иголка
Всё циркулирует в крови.
Нет-нет, да кончиком сладчайшим
И вынырнет из жизни той,
Где ты навзрыд сияешь счастьем
И ослепляешь наготой».
"Магнитные лучики женского тела" - вот тот мощный источник творческой
энергии писателя, который делает неповторимой его прозу и периодически
наэлектризовывает стихи.
Глубокое проникновение в тайны женской души, понимание тончайших нюансов
духовных и плотских человеческих отношений, умение увидеть в них то
драматизм, а то комизм, - вот что часто делает эротику вином и хлебом его
произведений.
Поэтому он может с полным правом утверждать по поводу женщин:
«Они не любят правильных мужчин,
Слепую скуку, правоту их лекций.
Им, женщинам, смеяться много легче,
Или рыдать без видимых причин».
Писать на "вечные" темы невозможно, не увидев их в совершенно неожиданном
ракурсе. Это, прежде всего, касается любовной темы. И, как в рассказах
прозаика Н. Ивеншева эротический мотив варьируется всякий раз по-новому, так
в стихах его поэтического Альтер-эго:
«Мы звенящи в момент слияния,
А любовь - это аксиома,
Словно грешная точка сияния,
Бесконечна и невесома».
Свойственные прозаику острая наблюдательность и внимание к деталям
проявляются и в стихах этого автора, сообщая им ту вещность и предметность,
без которых, наверняка, не родились бы такие шедевры, как "Чужое время" или
"Картошка".
Во втором из них с неожиданной силой и щемящей болью возникает тема
патриотизма, любви к родине, тревоги за неё и веры в её возрождение:
«Россия - не гламурная матрёшка,
Она покрепче танковой брони.
Она жива, покуда есть картошка.
Ты, боженька, картошечку храни».
В стихах подобного рода перо автора становится остро публицистичным, ибо
такое время на дворе, что "выхоленным языком поэта" приходится и "горящие
жаровни лизать" (В. Маяковский). Какой сердечной боли стоит стихотворцу
судьба кубанского казачества!
«Ночью съехали казаки
В край иной, туда, где вольно.
А осталась только накипь
И одно сплошное "Volvo".
…………………………….
Только кровь от той калины.
Горек хлеб. Лихая доля.
Да вот тень Екатерины
Мнёт в руке фальшивый доллар.
Не меньшую боль доставляет поэту и нынешнее состояние его малой родины,
откуда когда-то вышел и знаменитый Денис Давыдов:
«Мамай прошёл,
Татарин
По родине моей,
Трехглавый Змей Тугарин,
А может быть, и злей»
Зачастую горькие личные судьбы отдельных людей тоже становятся пронзительной
силы поэтическими новеллами ("Последняя сигарета", "Жестокий
романс").
Как в повседневной действительности, так и в ивеншевской поэзии, трагическое
и комическое часто образуют самые причудливые сплавы, давая возможность
автору засверкать всеми гранями своего таланта, который одновременно и
поэтичен, и драматичен, и неудержим в юморе, лексической неисчерпаемости
("Трансформация").
О лексике Н. Ивеншева можно было бы написать отдельный трактат. Словарное
богатство поэта, впитав в себя и пушкинский "великий и могучий", и нынешний
сленгово-обиходный, и народное просторечие, и фольклорно-песенное начало, в
состоянии успешно служить решению любой творческой задачи.
Именно поэтому Н. Ивеншев предстаёт перед нами таким удивительно современным
поэтом, умеющим всегда находить самые нужные, самые точные, художественно
востребованные слова из самых разных языковых пластов и "штилей".
«Челкаши ожирели.
Кругом ни души.
Не земля, а сплошные жующие челюсти.
А стихи прорастают.
Они хороши.
Они в самое сердце, "под яблочко" целятся».
Как и в лексике, поэт неисчерпаем в тематике произведений, неповторимо
своеобразен в изобразительных средствах, в речевых оборотах.
Некоторые его стихи полны великолепной звуковой игры ("Фейхоа", "Время Че-че"
и др.).
А понравившиеся образы, метафоры и сравнения можно выписывать до
бесконечности: "Живу я по закону Ома в сопротивлении всему"; "Поезд, словно
бурлак, километры намотал себе на плечо"; "Как шальное вино, бродит рощею
счастье"; "Душу только чуток отворишь, и она босиком по снегу"; "И на
цыпочках, еле жива, ветка в форточку постучится".
Я благодарен судьбе, что цветущая ветка ивеншевской поэзии однажды
постучалась в моё сердце и разрослась в большой фруктовый сад.
Поэту в этом месяце исполняется 60.
Когда-то в его жизни произошёл буквально обвал мироздания.
Но, несмотря на все потрясения, Николай Алексеевич не утратил своей
творческой мощи, он, как сказочный герой, искупавшийся в кипящем молоке,
омолодил свою жизнь и встречает очередной юбилей совершенно счастливым
человеком.
«В бездуховном мире нынешнем
Так нужны талант и честность.
И, покуда пишет Ивеншев,
Мы спокойны за словесность!»
Крепкого здоровья тебе, дорогой друг, новых творческих свершений,
человеческих радостей!
Далее читайте:
Николай ИВЕНШЕВ.
Зуб за зуб. Рассказ. 28.04.2009
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|