|
|
|
|
Елена Черникова |
|
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
|
К читателю Редакционный советИрина АРЗАМАСЦЕВАЮрий КОЗЛОВВячеслав КУПРИЯНОВКонстантин МАМАЕВИрина МЕДВЕДЕВАВладимир МИКУШЕВИЧАлексей МОКРОУСОВТатьяна НАБАТНИКОВАВладислав ОТРОШЕНКОВиктор ПОСОШКОВМаргарита СОСНИЦКАЯЮрий СТЕПАНОВОлег ШИШКИНТатьяна ШИШОВАЛев ЯКОВЛЕВ"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО"СЛАВЯНСТВО"ПОЛДЕНЬ""ПАРУС""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКА |
Елена ЧерниковаАзбука журналистаДесять шагов к успеху Девятый шаг. Интервью королевыРадио - королева журналистики. Так сказал один знаменитый тележурналист, человек жёсткий, но в его голосе в ту секунду вдруг послышались тёплые ноты. Мне даже показалось, что он готов бросить своё телевидение и попроситься обратно на радио, с которого он и начинал свой журналистский путь. Я тоже считаю, что радио - это высший свет нашей профессии, но, конечно, и моё мнение глубоко субъективно. Я провела в эфире четверть века, но чем больше там работаю, тем сложнее рассказывать о нём. Магия. Как о ней расскажешь!.. Поступим так. Поговорим об интервью, а радио очень кратко затронем в связи с некоторыми принципами публичного общения. Начнём с сурового заявления: мечтать о радио всерьёз можно только тем журналистам, которые без труда могут взять интересное интервью хоть у кошки, хоть у миллиардера из Бурмурдинии. Замечание: далеко не все журналисты понимают, что такое хорошее интервью. Есть немало амбициозных профанов; они напоминают мне болтушек на лавочке, которые разбираются в медицине, воспитании детей, кулинарии, свадебных традициях, политике и так далее. Да что обыватели! Есть вполне взрослые, вроде бы образованные люди, которые искренне думают, что интервью живёт в самом человеке. Надо-де только поднести к нему диктофон и нажать на кнопку, и дивная речь сама польётся и запишется, и надо будет лишь распечатать. Именно такие непутёвые руководители чаще всего заботятся об отлове в свои СМИ суперзвёзд, и не только потому, что звёзды – это модно, технология продвижения, - а потому, что для таких умников есть интересные люди, а есть и неинтересные. А то, что звезда могла блистать на телевидении, абсолютно не гарантирует такого же блеска на радио. Как вы помните, по этой «Азбуке» красной нитью идёт мысль, что умозрительное деление людей на интересных и неинтересных для журналиста гибельно. Отсев персонажей, подходящих для того или иного СМИ, происходит неизбежно, да, но держать в голове установку на интересно-неинтересно нельзя. Ускользнёт важнейшее! А оно всегда где-то за углом поджидает тебя с корзинкой подарков, и жаль проворонить.
Мы вынесли интервью в отдельный шаг «Азбуки» потому, что: а) популярность этого жанра в современной журналистике чрезвычайно велика; б) практика показывает, что начинающим журналистам, людям творческим, очень интересно всё, что касается интервью, но боязно представить себя в роли интервьюера. Поначалу, конечно.
Классик советской журналистики В. А. Аграновский в книге «Ради единого слова» заметил: «...нет более верного способа разбудить интерес человека к беседе, чем собственная разговорчивость». (Подчеркните: это его метод. У вас может сложиться другой! Но формулу надо запомнить.) Одновременно в журналистской среде бытует афоризм: «Человеку дано всего два года, чтобы научиться говорить, и вся жизнь, чтобы научиться слушать». Так говорить или слушать? Технология, психология, этика интервью, - на эти темы написано множество книг. Журналистская литература (как научно-практическая, так и мемуарная) переполнена примерами и советами. Казалось бы: бери любую авторитетную книжку, изучай опыт мастера и всё в порядке. Завтра же можно идти на любое интервью. Почему нет? Потому, что этот жанр, единственный из всех журналистских, можно назвать драматургическим. Он очень близок такому роду литературы, как драма. Ответы и вопросы в интервью - это словно реплики героев, между которыми разыгрывается уникальное действо. Особенность этой пьесы в том, что она, так сказать, одноразового исполнения. Конечно, интересное интервью можно перечитывать многократно, но само событие (общение двух или более людей по актуальному поводу) неповторимо. Эти же собеседники могут встретиться ещё раз и поговорить на жгучие темы, но это новое общение будет уже новой пьесой, в которой изменится главный герой: событие, факт, мысль, настроение. Автор этих строк, сделавший несколько тысяч интервью (и для печатных, и для электронных СМИ), не рискует считать свой опыт универсальным. Всё, что будет сказано об интервью далее, будет сказано на основе отношения к этому жанру как драматургическому. «Произошла любопытная метаморфоза, - написал журналист и известный исследователь прессы Л. Э. Варустин в 1987 году, то есть в начале перестройки. - Если раньше в интервью рассказывалось о каком-то новом, неизвестном и примечательном событии, явлении, факте, то сегодня интерес интервьюера обращён к человеку, творцу этих событий». Когда произошла отмеченная метаморфоза? Почему автор говорит о переносе акцента на человека с интонацией приятного удивления? Заметьте, процитированная книга написана Варустиным более двадцати лет назад. Под «раньше» он подразумевает советский период. Разве могло быть когда-то по-другому, то есть интервью, но не про человека? По-другому быть могло - и было. Вообще интервью пришло в российскую журналистику только во второй половине ХIХ в. из западноевропейской журналистики. Трудно представить это, но с начала ХVIII в., то есть от зарождения российской журналистики, интервью не практиковалось. Его не брали и не давали. Жанра, в рамках которого один человек напрямую спрашивает что-то у другого с целью узнать неизвестное и обнародовать результат примерно в том виде, в каком происходил разговор, не было. («Как-то даже неприлично! Спрашивать!») Вообще-то задавать вопросы – это привилегия. Допустить до разговора с важной персоной репортёришку, борзописца! в общество!?? Хронологически появление интервью в нашей печати совпадает с расцветом русской драматургии, а к рубежу веков, когда К. С. Станиславский развернул реформирование русского театра, интервью в прессе уже прижилось весьма основательно. Охотно беседовали с журналистами Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, И. А. Бунин. Писатели первыми почувствовали возможности, открываемые интервью: речь от первого лица; особая психологическая интимность процесса; обращение к большой аудитории как к одному человеку, и, наоборот, обращение к одному как ко всем. Интервью в преамбуле представлено тем же списком действующих лиц (журналист и его герой поименованы, как правило, в заголовочном комплексе материала), а в качестве ремарки, описывающей мизансцену, содержит лид или врез, коротко вводящий читателя в суть происходящего: зачем встретились и намерены пообщаться эти люди. Что происходило с интервью в советский период? В чём была его основная особенность? В акценте на событии. Человек, у которого брали интервью советские журналисты, рассматривался в первую очередь как свидетель и/или участник какого-либо общественно важного события, достижения, мероприятия, открытия и т. д. Это было естественно, поскольку вся страна была уверена, что строит коммунизм, и в массовом движении такого масштаба отвлекаться на личные перипетии индивидуума считалось неуместным. Между личностью и обществом существовал неписаный договор: государственные интересы - это всё, а личные - это третьестепенно. Разумеется, официальная идеология обещала гражданину гармоничное и всесторонне развитие личности, талантов, а также благосостояние, но - в коммунистическом будущем. Пока идет великая стройка, личность интересна только как участник общего процесса. Соответственно, характер интервью и структура вопросов отличались от современных радикально. И всё равно интервью всегда – захватывающее приключение. Пьеса как драматургическое произведение выявляет некие отношения, которые в начале представлены только списком действующих лиц, бутоном, а е концу раскрывают зрителю все лепестки, заставляя его восхищаться цветком или ужасаться его уродству. В пьесе должно что-то произойти, от чего зритель заплачет или засмеётся. В хорошем интервью тоже должно что-то произойти, иначе зачем тратили время и бумагу… Востребованность интервью всё возрастает, потому что личность, говорящая от собственного, первого, лица вырвалась на простор. Человеку очень важно быть услышанным. Любому человеку, даже эгоцентристу, упивающемуся возможностями прогресса, но и страдающему от технических достижений, ему важно… пожаловаться, ведь одним из «достижений» техники является новый тип человеческого одиночества, вырваться из которого не помогают никакие блоги. Новый тип одиночества расцвёл в активно коммуницирующей виртуальной толпе. Сначала там, в сетях Сети, очень интересно побултыхаться, потом всё равно попадаешь в капкан массовости, отчуждённости. Тянет побеседовать с кем-нибудь живым… Обсудить тонкости, нюансы, то, что не напишешь на стене… Массовой психологии не нужны тонкости. Потребности читателя из толпы давно описаны, ещё в 20-х годах ХХ века, американскими медиа-специалистами. Вот основной тематический репертуар массовой прессы: самосохранение, любовь и воспроизводство, кровь и насилие, головокружительный успех, чудесный поворот судьбы. Собственно, требования толпы были известны ещё в Древнем Риме: хлеба и зрелищ. И в современной прессе зачастую как ни поверни разговор - со звездой ли попсы, с политиком, - всё чуешь подспудный интерес толпы: как в личной-то жизни? Если приложить древнеримско-американскую формулу к реальному тематическому репертуару современной массовой прессы, получится нечто вроде: как избавиться от целлюлита, непрерывно занимаясь сексом, со стороны поглядывая на кровавую уголовную разборку, одновременно ожидая принца на белом коне, вооружившись абсолютно достоверным перечнем приёмов «Как его удержать, когда и если он придёт». Фантасмагория! Как вы понимаете, интервью на эти темы можно взять даже у козы: все ответы известны. Поэтому обсуждать технику бульварного, скандального интервью мы не будем. Она проста: задавай неграмотные, неэтичные вопросы – и все дела. Лучше подумаем о качественном интервью и напомним аксиому: журналист, не разбирающийся в технике интервью, профнепригоден. А тот, кто способен взять интервью у любого человека на любую тему, в любое время и в любом состоянии, - тот уже ближе к журналистике и, может быть, даже к радио.
Основных типов интервью - три, как и жанровых групп: информационное, аналитическое и художественно-публицистическое. Информационное: оперативное интервью, блиц-опрос, пресс-конференция, выход к прессе, брифинг. Аналитическое: проблемный диалог, круглый стол. Художественно-публицистическое: интервью-портрет, беседа-эссе и их подвиды. Наиболее часто сейчас встречаются информационные разновидности интервью, не столько потому, что их больше, сколько потому, что они заметнее. Мы постоянно видим или слышим информационно-оперативные интервью в составе новостных выпусков телевидения и радио. Журналист обращается к обладателю актуальной информации с целью получить оперативные сведения: что произошло, когда и с кем. Собеседник отвечает на эти короткие вопросы тоже коротко, а если отвечает расплывчато и длинно, то журналист, как правило, стремится вернуть его к основным вопросам. Если этого не происходит, ответ редактируется до логической точки с помощью монтажа (если интервью идёт в записи для ТВ или радио). В прямом эфире, где почти всё зависит от самообладания и импровизационного дара журналиста, информационное интервью редактируется не монтажом, а режиссёрскими приёмами интервьюера, его умением воздействовать на ход беседы. Блиц-опрос встречается чуть реже, потому что для проведения уличного или телефонного опроса нужен особый информационный повод: событие, нуждающееся в массовом осмыслении. Пока осмысление не произошло, пресса готовит его с помощью сбора мнений, которые в данном случае приравниваются к оперативной информации. Уличные блиц-опросы называют vox pop - сокращение от латинского изречения Vox populi, vox dei, "Глас народа - глас Божий" (или street talk - по-английски, буквально "уличный разговор"). Телефонный блиц-опрос тоже можно назвать vox pop, но от действительно уличного телефонный очень сильно отличается и технически, и психологически. Подумайте: как вести себя на улице, как подойти к прохожему и задать незнакомому человеку, не ожидающему от вас ничего хорошего, некий животрепещущий вопрос? (Начинающие часто мечтают об экстремальной журналистике. Пожалуйста, вот она. Сделайте уличный блиц-опрос. Наймитесь в газету репортёром, специализирующимся по блиц-опросам: экстрим обеспечен!) В некоторых редакциях новобранцев отправляют на улицу именно за блицем, чтобы разом выяснить, профпригоден ли сотрудник. Если он приносит качественный блиц (репрезентативный как минимум), то на такого человека уже начинают смотреть с интересом и зарождающимся уважением. Почему? Потому что это очень трудный жанр. Далеко не каждый хорошо пишущий человек способен на необыкновенную лёгкость общения с посторонними людьми. Действительно, представьте себе: идёт дождь, прохожие спешат кто куда, сумерки, ветер, холодно. Вы стоите посреди тротуара «с протянутой рукой», то есть с записывающей техникой, и пристаёте к людям с просьбой остановиться (а погода, наоборот, предрасполагает их двигаться быстрее), выслушать ваш вопрос (и правильно понять его), продумать ответ (если человек почему-либо согласился участвовать в опросе, он захочет выглядеть в нём пристойно, а для этого необходимо собраться, прокашляться, поправить одежду и причёску - мало ли что захочет поправить внезапно выдернутый из привычного хода жизни человек!) и наконец ответить на ваш вопрос. Ответ может быть бесконечно банальным или даже вообще не в тему, но вы обязаны вежливо поблагодарить собеседника и найти следующего, а первый, возможно, будет топтаться вокруг вас и выспрашивать, когда можно будет увидеть (услышать) в эфире его мнение? Если вы делаете опрос для радио, вам легче увернуться от уже брошенного вами «приставалы» (к которому только что приставали именно вы!) и переместиться на другую точку сбора мнений. Если вы трудитесь для ТВ, ваша подвижность несколько ограничена камерой и автомобилем, перевозящим технику. Если же вы делаете опрос для печатного издания, вам практически нечего пообещать прохожему: он не увидит себя на экране и не услышит по радио. Ему придётся сразу примириться с мыслью, что он просто статистическая единица, но вы обязаны дать ему почувствовать себя интересным собеседником и значительным субъектом даже при таком обстоятельстве. Словом, подводных рифов у уличных опросов масса, но решение есть. Представьте себе на часок, что вам лет пять и вы - несносный почемучка (На языке науки это называется «ненасыщаемая познавательная потребность».) Вы помните, что маленькие дети, когда им очень надо получить от старших ответ на жгучий вопрос типа «почему небо голубое?», добиваются его, пока действительно не получат. Детей, как правило, не интересует, что мама устала или папа не в духе. Им позарез надо выяснить почему. Вот так и журналисту, вышедшему на vox pop, надо проникнуться абсолютным безразличием к обстоятельствам вроде погоды, времени суток и настроений прохожих. Почувствуйте: вам лично (не редакции, а вам) позарез надо узнать, как относятся прохожие - мужчины и женщины, старые и молодые, благополучные и не очень, словом, люди улицы - к вашей жгучей теме, которая, как вы предполагаете, так же сильно задевает их. Вы вежливы, но непреклонны. Вы не знаете ответа заранее (то есть на вас не написано, что всё уже известно и нужно только подтверждение): вы искренне, всерьёз, на самом деле интересуетесь личным мнением конкретного человека. Вам следует показать чудеса режиссуры: вопрос должен быть для всех собеседников один и тот же, а в вашем голосе не должно звучать ваше отношение к теме. Но при этих обстоятельствах вы должны мимикой и жестикуляцией располагать к беседе с вами очень разных людей, то есть для каждого - какая-то своя искра, трудноописуемый индивидуальный подход. Основа вашей мимики в такую минуту - ровное доброжелательство. Основа жестикуляции - сдержанность и свобода одновременно. Основа голосовой интонации – любознательность вплоть до любопытства (как бы еле сдерживаемого): что же вы на самом деле думаете о правительственных планах насчёт... надо или не надо? Заметим, что вопросы типа что вы думаете о...? и как вы относитесь к...? только кажутся понятными и конкретными. На самом деле они или простодушно-провокационны, или выдают лень журналиста: на формулировку чёткого вопроса не хватило времени либо воображения. Выше мы говорили об интонации, демонстрирующей интерес, но сам вопрос, по составу, должен быть смысловым. Пресс-конференция созывается лицом или организацией с целью прямого информирования о существенном для массовой аудитории событии или планах. Журналист приходит на пресс-конференцию, как правило, по приглашению, направленному организаторами в редакцию его СМИ, и стремится задать свой вопрос (как правило, один, гораздо реже - два-три) раньше, чем представители других СМИ. Если в СМИ будут опубликованы все вопросы и ответы, прозвучавшие на пресс-конференции, получится отчёт в виде интервью. На пресс-конференции, если у журналиста опять не хватило времени и фантазии на чёткий вопрос, легко можно поддаться на клише что вы думаете о...? и как вы относитесь к...? Однако в условиях пресс-конференции эти трафаретные вопросы прозвучат более квалифицированно, чем в уличном опросе, потому что лицо, созвавшее конференцию, сделало это именно с целью обнародовать свои думы. Я называю эти вопросы трафаретными, не отвергая их права на существование. Иногда, чтобы не выдать собственного отношения к предмету разговора, не навязать ответа, журналисту удобнее спрятаться за обтекаемое «что вы думаете о...» Но, подчеркнём, это не самый блестящий вопрос на свете, поскольку - и это главное - не выражает никакого конкретного интереса. Просто клише, изображающее участие. Имитация журналистики. Брифинг - регулярное мероприятие, проводимое с целью планового информирования общественности о деятельности организации. По форме напоминает пресс-конференцию, с тем отличием, что для проведения брифинга не обязателен особый информационный повод. Брифинг посвящён текущим делам: например, работе министерства. Пресс-служба приглашает журналистов - как уже аккредитованных на освещение работы данного учреждения, так и новых, тематика СМИ которых подходит для обнародования сведений по тематике учреждения. Для участия в брифинге журналист может готовить вопросы заранее, но должен быть готов, что его будут, прежде всего, угощать заготовленной для него информацией. На брифингах искусство вести диалог с целью получения эксклюзивной информации, как правило, не пригождается. Разве что в кулуарах, в беседах с коллегами. Но это слишком тонкое дело, ему можно научиться только на практике. Общее правило – вежливость и доброжелательность. Задача журналиста на брифинге - получить то, что предназначено для всех собравшихся журналистов, а уже потом оценить, почему всем была адресована именно эта информация, то есть в распространении каких сведений заинтересована организация. Кроме этого, журналист на брифинге, в основном, - лицо своего СМИ. Предполагается, что его СМИ желает и впредь быть в курсе дел данной организации. Следовательно, одна из задач журналиста, участвующего в брифинге, - поддержка реноме своего СМИ с целью сохранить добропартнёрские отношения своей редакции с этой конторой. Резкие, шокирующие вопросы здесь неуместны. Выход к прессе осуществляет лицо-ньюсмейкер (или его пресс-секретарь) непосредственно после официального мероприятия, на котором произошло что-то важное: принят документ, завершились серьёзные переговоры и т. п. К этой акции журналист должен подготовиться одним способом: быстрее других оказаться рядом с ньюсмейкером, чтобы успеть записать то, что он пожелает сказать. Что именно он скажет - определяет, как правило, он сам, а не журналисты, которые, конечно, могут задать дополнительные вопросы, но ответ не гарантируется. Проблемно-аналитический диалог посвящён явлению: собеседники сами выбирают и группируют факты, события, проводят аналогии, чтобы охарактеризовать и оценить причины и следствия, поставить вопрос и попытаться найти ответ, имеющий общественную значимость. Собеседники в таком диалоге участвуют не на равных. Предполагается, что спрашивающий, журналист, знает по рассматриваемой проблеме меньше, чем отвечающий. (Даже если это не так, игра поддерживается в направлении «ты знаешь всё и даже больше, а я знаю меньше, но готов узнать».) Чтобы поддерживать такой диалог продуктивно, следует помнить несколько правил: а) тщательная подготовка, предусматривающая осведомлённость журналиста обо всех других точках зрениях на проблему, кроме точки зрения его собеседника; б) преимущественное применение открытых вопросов, то есть не предполагающих однозначного да или нет, а требующих развёрнутого ответа; в) обострённое чувство композиции у журналиста. Последнее требование означает, что собеседник может увлечься, а журналист обязан помнить и о регламенте, и о смыслах, и об интересах аудитории. Круглый стол. Первое правило круглого стола, обусловленное его историей, - равенство участников по статусу. За круглый стол приглашаются собеседники, ценные для аудитории своим личным взглядом на рассматриваемую общественно значимую проблему. Взгляды участников могут не совпадать, быть противоположными, и в таких мероприятиях роль журналиста часто сведена к модерированию. Как ведущий, он уравновешивает беседу и стремится дать слово всем приглашённым в равном объёме. Редко, но бывает, что журналист, участвующий в круглом столе, высказывает собственное мнение наравне с другими участниками; если это происходит, значит, этот журналист приглашён на круглый стол в личном качестве и выступает как равноценный участник, не ведущий.
Художественно-публицистическое интервью - жанр довольно редкий, к сожалению. Возможности его очень велики. Впрочем, как и трудности его проведения. Рассмотрим портретное интервью. Не будем повторять уже сказанное про демонстрацию личного интереса журналиста к данному человеку - это азбука. Не проявив личного интереса, вы не возьмёте качественного интервью. Сразу перейдём ко второму блоку требований. Они начинаются с формальных, но в данном случае чрезвычайно важных моментов. Возраст и опыт. Престарелый академик вряд ли согласится на портретное интервью, в котором надо раскрыться перед восемнадцатилетним юнцом, даже если юнец - вундеркинд, эрудит, воспитанный человек с хорошими манерами и корректными, глубокими вопросами. Между такими собеседниками может возникнуть непреодолимый психологический барьер, абсолютно естественный, объяснимый, но - барьер. Портретируемая сторона не обязана его преодолевать, а портретирующая может не справиться, поскольку ещё недостаточно опытна. Время. Человек, достигший такого общественного веса, что его уже интересно портретировать, обычно очень занят. На неспешный многочасовой (или даже многодневный) диалог с журналистом ему надо не только выделить время, но и потом не пожалеть об этом горько, если портрет выйдет кривым. То есть сам журналист всей своей предыдущей (и, кстати, будущей) карьерой должен отвечать за уровень своего профессионального поведения. Например, когда к президенту США направился журналист, имеющий репутацию «совести нации», президент принял его на своём ранчо и ответил на все триста (!) вопросов. Их беседа была опубликована, в том числе и отдельной книгой. Огромный тираж разошёлся мгновенно. Вся страна заинтересовалась таким портретом. Но почему? Потому, что а) у журналиста уже была такая репутация, что на него не зазорно тратить время и президенту, и читателям; б) журналист, способный сформулировать триста вопросов к официальному лицу, ответы которого на все возможные вопросы уже вроде бы растиражированы во время его предвыборной кампании, - такой журналист сам по себе дорогого стоит. Попробуйте сформулировать хотя бы сто вопросов к любому известному лицу! Причём, вопросов качественных, не бульварных. Потренируйтесь на родственниках. Даже если вы прослывёте в своей семье занудой, не отступайте. Объясните, что учитесь. Работая в любых жанрах, мы, как вы уже знаете, думаем о целевой аудитории, которая почему-то должна нас понять. Работая в жанре портретного интервью, мы обязаны, прежде всего, думать о персонаже, сохранять его черты, не стилизуя под аудиторию, не адаптируя ни его речь, ни его идеи. Это трудно, особенно если вы склонны к молодецкому веселью, а ваш собеседник рассказывает вам, что вчера по-своему доказал теорему Гёделя. Не случайно американские исследователи газет в середине ХХ века вывели формулу идеального интервьюера. Имелось в виду - вообще, на все случаи жизни, во всех жанрах. Идеальным интервьюером посчитали миловидную замужнюю женщину с высшим образованием в возрасте слегка за тридцать, у которой есть дети. Если вдуматься, это очень глубокая, хоть и неожиданная, забавная формула, каждая часть которой говорит о многом. Например, почему дети? Потому что у человека, уже обзаведшегося детьми, предполагается углублённый интерес к социально-экономическим проблемам, и это не праздный интерес, а живой, личностный. Этот интерес обеспечен вопросом: как будут жить в этом обществе мои дети? А почему женщина-идеальный-интервьюер должна быть замужней и за тридцать? Потому что, предполагается, она увереннее и спокойнее, чем молоденькая, которая только-только начинает свой «творческий поиск» мужа, то есть кругозор её как бы ограничен личными задачами. Разумеется, очень мало журналистов, буквально соответствующих этой формуле. В нашем контексте всё это следует понимать образно: уверенность, компетентность; личная заинтересованность, но при этом независимость, ответственность; привлекательность, коммуникабельность. Без этого своего набора вы вряд ли вызовете у другого человека желание позировать вам для портрета. Слово «позировать» здесь вполне уместно, потому что, если вы договариваетесь с известной личностью о беседе, которая займёт много времени, вы, естественно, открываете свои намерения. Собеседник соглашается именно на портретирование, значит, он будет невольно вкладывать в беседу и свои представления о том, каков бывает портрет: парадный, камерный, семейный и пр. Вам же, в свою очередь, придётся вести интуитивный отсев: что говорится вам от души, а что специально, для лучшей, так сказать, прорисовки (вами) складок на одежде (его). Ни один компьютер на свете не способен провести такой отбор сведений; это может только человек, только чуткий ум и зрелая душа.
Беседа-эссе встречается ещё реже, потому что собеседники тут равны и высказываются свободно. Например, два ярко выраженных философа. Это не только вопросы и ответы, а обмен репликами, ценными для обоих. (Помните - пьеса на двоих. Вот она в чистом виде.) Одновременно беседа-эссе есть интервью как жанр, информационный продукт, предназначенный для обнародования и содержащий общественно значимую информацию. Кто же в таком случае оценивает её общественную значимость, если собеседники равны? Оба оценивают? Но один из них всё-таки журналист, то есть представляет легитимное СМИ, у которого есть и концепция, и целевая аудитория, и всё остальное. Значит, это игра? Да, игра. Как и вообще любое интервью. Только выиграть в ней должен читатель. Вот и весь секрет. Беседа-эссе должна давать аудитории пищу для дальнейших размышлений. Конечно, говоря, например, о терроризме, журналист самим фактом разговора, темой даёт аудитории пищу для размышлений, но кроме того должны быть если даже не высказанные, то подразумеваемые выводы, а для этого надо держаться рамок жанра: один спрашивает, а другой, чьё мнение на эти полчаса объявлено интересным, отвечает. Аудитория внимает и делает свои выводы, которые на самом деле тонко подсказаны журналистом.
Есть, разумеется, и приёмы, так сказать, одурачивания аудитории. Познакомьтесь, пожалуйста, с нечестным способом, гарантирующим журналисту-интервьюеру неприятности, как я думаю, вплоть до дисквалификации. Журналисты, считающие себя опытными, очень любят давать всем остальным глубоко профессиональные советы, как брать интервью. Сюда входят не только правила хорошего тона и умение одеваться по ситуации (что правильно), но даже списки общеупотребительных вопросов (что абсолютно неправильно). Авторы шпаргалочных вопросов, предлагая собственный набор, обычно оговариваются, что, дескать, знаем, что приём запрещённый, но не можем не протянуть начинающим руку помощи; вот какие мы добрые. Чуть ниже вы увидите фрагмент одного списка. Вопросник составлен, как считал автор, на все времена для применения в экстремальных ситуациях типа: время ещё есть, а спросить у героя уже нечего. Он советует мысленно развернуть свою шпаргалку и спросить что-нибудь оттуда, чётко понимая, что это халтура, что это только разок, что никогда больше такого себе не позволю. Повторим: ни в коем случае не составляйте для себя шпаргалок с «универсальными вопросами». Это крайняя степень профессионального самоунижения. Готовить вопросы к важной встрече, разумеется, можно, но это индивидуальные вопросы, адресованные персоне, а не всем подряд. Шпаргалка, даже не применённая, а только заготовленная, говорит о страхе журналиста перед общением как таковым, об отсутствии любви к людям, а при таких параметрах качество работы будет соответствующим. Итак, пример шпаргалки, подготовленной одним радиожурналистом несколько лет назад. 1. Что вы почувствовали, когда советская эпоха ушла, а вы остались? (Автор вопроса рекомендует задавать его всем, кому за сорок.) 2. Как вы поступите, если однажды увидите красный флаг над Кремлём? 3. Если бы сейчас перед вами возник Гагарин, что бы вы у него спросили? 4. Какую человеческую слабость вы считаете непростительной? 5. Способны ли вы встать на колени перед мужчиной или женщиной? В вопроснике, который мы сейчас кратко процитировали, около двадцати подобных шедевров. Чтобы вы никогда не соблазнились применением универсальных вопросов, даже в очень трудную минуту, мы рассмотрим подробно только эти пять - с точки зрения профессиональной этики и психологии. Первый вопрос - про советскую эпоху, которая ушла, - поражает сочетанием деланного простодушия с политической провокацией. Кроме того, вопрос содержит псевдоромантическое олицетворение: она - ушла (эпоха), вы (как будто покинутый воздыхатель неверной барышни) - остались. И под видом «невинного приключения», таким образом, поданы трагические события: распад огромной страны - СССР. Примечание, что задавать сей вопрос можно тем, кому за сорок, видимо, означает, что всем прочим эта историческая подробность глубоко безразлична и даже не стоит спрашивать. Второй вопрос является логическим продолжением первого: красный флаг над Кремлём означал бы и возвращение ушедшей эпохи, и, соответственно, коммунистической идеологии. Тут сразу несколько крупных профессиональных проступков. Во-первых, история не любит пустопорожнего фантазирования. С тем же успехом можно спросить, что сделал собеседник, если бы ему дали оружие в подвале Ипатьевского дома в июле 1918 года и предложили стрелять в Императора. Во-вторых, этот вопрос касается государственной символики, а она может измениться только с изменением строя. Получается, что вопрос касается не просто флага над Кремлём, а политических чаяний собеседника: устраивает ли вас нынешняя власть или поменять хочется? Или не хочется? Журналист, рекомендующий задавать этот вопрос кому угодно и когда угодно, считает, что походя втянуть собеседника в политический диспут – это нормально. Он полагает, что в нашей стране каждый человек только и думает о политике, причём думы окрашены в революционные тона. Одновременно журналист, получается, этим вопросом навязывает собеседнику свою точку зрения, а это недопустимо, поскольку читателю она по определению важна в несравнимо меньшей степени, чем точка зрения его собеседника. Третий вопрос - про Гагарина - неэтичен по отношению к памяти первого космонавта планеты. Он ничем не заслужил такого внезапного вызова на спиритический сеанс. Впрочем, как и вся наша отечественная космонавтика, ныне переживающая трудные времена. Такой вопрос, будь он задан, например, кому-нибудь из действующих космонавтов или иных деятелей ракетно-космической отрасли, вызвал бы грустную оторопь и удивление праздномыслием журналиста. Если уж интервьюера заинтересовали проблемы космоса, то обсуждать их с кем попало (напомним, что шпаргалка-вопросник предназначена всем без исключения) крайне непрофессионально. Четвёртый вопрос - о непростительной слабости - только с виду нормален. На самом деле он подразумевает как данность, что собеседник готов в любую минуту кого-то за что-то осудить. Очевидно, сам он без слабостей. Или, получается, собеседнику предлагают считать самого себя безгрешным. Это очень неуклюжая форма лести. Пятый вопрос - про колени - поражает своей, мягко говоря, исторической, человеческой безграмотностью и нравственной глухотой. На колени люди встают либо добровольно (например, во время молитвы), либо в драматических обстоятельствах, под принуждением. В одних случаях это выражение глубочайшей почтительности, в других - крайнего унижения. В любом варианте это проявление очень и очень сильных чувств или символ судьбоносных событий и обстоятельств. Задавать столь интимный вопрос кому попало, только потому, что нечего спросить, это уже вообще за гранью добра и зла. Таким образом, шпаргалка-вопросник свидетельствует о крайней степени непрофессионализма и применяться ни в коем случае не должна, если вы, конечно, хотите сохранить лицо - и своё, и собеседника. Если уж совсем плохи дела и действительно нечего спросить (а вы находитесь, предположим, в прямом эфире радио и до конца передачи осталось много времени), то пожертвуйте развлекательностью в пользу этики. Из любого вопроса, уже заданного вами до наступления кризиса, в любом случае вытекают ещё десятки уточняющих вопросов. Даже повтор одного из уже звучавших вопросов (предположим, что вы помните ваши собственные вопросы), обыгранный как новый поворот темы, будет выглядеть лучше, чем внезапная смена флага и строя или всплеск необъяснимого коленопреклонённого спиритизма. Отсюда вывод: готовиться к интервью надо тщательно и строго индивидуально. Собеседник, вне зависимости от вашего желания, почувствует неискренность, если вы хоть раз зададите вопрос пусть даже из самой заковыристой шпаргалки для всех. Даже невинный тон и бодрый голос не спасут ваше общение, поскольку люди обмениваются не только вербальными знаками. Невербальный язык (мимика, жесты, общий вид) порой говорят больше, чем слова, особенно когда общение специальное, театрализованное, то есть в каком-то смысле экстремальное. Внимание обостряется, и любая фальшь видна как на ладони. Вы не английская королева, которая десятилетиями оттачивает своё искусство невыражения личного отношения. Вы обычный человек, которого другой, тоже вполне обычный человек всегда сможет прочесть. Не пользуйтесь «шпаргалкой для всех»! Это не просто запрещённый приём. Это абсолютно запрещённый приём: он отменяет уникальность личности, а этого журналист не может себе позволить без ущерба для собственной профпригодности. Классикой непрофессионализма являются также вопросы о творческих планах, обращённые к деятелям культуры. Как услышите, что журналист пристаёт к писателю или музыканту с якобы невинным вопросом «Над чем вы сейчас работаете?» или «Ваши творческие планы?», знайте: журналист проваливает интервью. Видите ли, знать, над чем работает собеседник, журналист должен ещё до начала беседы, чтобы не казаться просто любопытным. Во-вторых, из этого знания должно что-то следовать. Что именно? Романа-то (оперы, балета, живописного полотна) ещё нет, а рассказывать о нём глупо и даже опасно: можно выговориться, выпустить пар и не написать его вовсе. А что может вывести из сообщения о сочиняемой книге (опере, прочее) журналист? Что автор жив и пребывает в рабочем тонусе. Браво. Что в стране ещё не кончилась бумага. Великолепно. Что музыку всё ещё пишут нотами… Всякое предуведомление от автора в духе «Я работаю над эпическим полотном о нашей с вами современности…» - это просто реклама. Такая информация не может повлиять на жизнь и поведение аудитории, разве что автора зовут Александр Сергеевич Пушкин и он внезапно вновь появился среди нас грешных… Говорить о несовершённом творческом акте неэтично. Впрочем, если журналист и его собеседник заранее договорились вести рекламную политику в отношении творчества этого собеседника (певец собирается записать новый диск, балерина едет в мировое турне и т. д.), вопрос о планах становится уместным, но только в своей транспортно-технологической части, организационной, а не в творческой. Один мой знакомый написал для себя «антишпаргалку». В состав этого документа ввёл все самые затрёпанные штампы, от которых просто несёт непрофессионализмом, и начал с «творческих планов». Потом он спалил эту бумажку и пепел развеял. Решительный товарищ!
А теперь поговорим о технологии интервью. Вопросы бывают открытые и закрытые. Первые предполагают развёрнутый, смысловой ответ, а вторые - только да или нет. Открытый: «Из чего предположительно состоят спутники Юпитера, открытые вчера вами?» Ответ: «Возможно, из газа. Однако…» И дальше разговор об астрономии. Закрытый: «Вам нравится эта кошка?» Ответ: «Да» или «Нет». А какой ещё может быть ответ? «Люблю собак…» Но это, скорее, синоним «нет». В учебной литературе по интервью встречается утверждение, что закрытый вопрос - это показатель неопытности журналиста, а открытый свидетельствует о мастерстве. Это противопоставление не всегда верно. Оно вытекает из ложного утверждения, будто журналист всегда стоит перед проблемой, как разговорить собеседника, отчего должен сразу стремиться как бы к удлинению своего высказывания, будто именно это вызовет длинное встречное высказывание, и из этих взаимных длиннот сам собой выплывет некий смысл, знание, достойное обнародования. Про обнародование я напоминаю потому, что в этой главе мы изучаем интервью как жанр, то есть имеем в виду произведение, предназначенное для опубликования. Интервью, созданное для печатного СМИ, - всегда продукт «двойной очистки»: сначала беседа и её документальная запись, потом расшифровка, компоновка, редактирование. Между беседой и её обнародованием непременно есть временной промежуток. Интервью, созданное для радио или телевидения, может выйти в записи или в прямом эфире. Работа в записи похожа на подготовку печатного интервью: беседа, прослушивание, монтаж. При подготовке к интервью, которое потом выйдет в записи, следует делать то же самое, что и при подготовке к печатному интервью: а) знать досконально тему беседы; б) быть в курсе основных биографических вех собеседника; в) настроиться на получение нового знания от другого человека, который вам априори нравится. Если пункты «а» и «б» ни у кого не вызывают возражений, то пункт «в» чаще всего и не выполняется молодыми интервьюерами. Проблема в том, что молодой журналист, побаивающийся своей мнимой неловкости, порой стремится во что бы то ни стало выглядеть лучше, умнее, эрудированнее, опытнее, чем он есть на самом деле. Волнуясь, он может впасть в болтливость и жестикуляцию, уронить диктофон, упасть со стула, - да мало ли что может наворотить человек, который боится! От страха есть несколько вполне проверенных средств, и лучшее из них мы указали в пункте «в». Забыть о себе и сосредоточиться на процессе. Как артист на сцене. Опытные мастера исполнительского искусства (интервью - это искусство, очень схожее с исполнительским) всегда дают своим питомцам примерно следующий набор советов (правда, пользоваться этим комплектом студенты порой соглашаются не сразу):
«… Мастером становится лишь тот, кто оказывается в состоянии навести порядок в собственном мозгу, успокоить на время толпу теснящихся в воображении образов, удержать «в очереди» нетерпеливых «просителей воплощения». Иначе говоря, мастером становится лишь тот, кто не только у м е е т в и д е т ь , но и у м е е т н е в и д е т ь , умеет временно закрыть глаза на многое, сознательно отвлечься от соседних «точек», сузить свой «круг внимания» (Станиславский), собрать последние в «фокус», с о с р е д о т о ч и т ь с я на ближайшей «малой» цели. С о с р е д о т о ч е н н о с т ь в работе – второе (после ориентации сознания на цель) условие успешности этой работы».
Повторим: ориентация сознания на цель и сосредоточенность. Цель в нашем случае - получение нового знания от другого человека. Правильное состояние таково: в ту минуту, когда вы вошли в процесс беседы с другим, весь мир перестал существовать. Никаких зрителей-слушателей на свете нет, а есть только вы, участники коммуникации. Другой человек, собеседник, живёт внутри себя. Журналист обязан это помнить. У собеседника другие проблемы, дела, биография, мысли, мнения, радости, огорчения - всё другое. Вам неведомое. И узнать это другое нет никакой возможности, если он, другой, не расскажет сам. А он расскажет с удовольствием в одном случае: если заметит искренний интерес. Вопрос к любому человеку интонационно должен быть задан как свой, даже если это вопрос к высокому официальному лицу и задаётся в рамках крупной пресс-конференции. Собеседнику неинтересно отвечать на вопрос, который оглашён, но не прочувствован. И наоборот, интонацией искреннего личного интереса можно спасти даже самый глупый вопрос, даже про творческие планы! Если собеседник вам не ответит или скажет что-то небрежное, помните: «Если вам на голову упал кирпич, значит, вы сами его об этом попросили».
К интервью, идущему в прямой эфир, то есть без предварительной записи, надо готовиться тем же методом. Главное отличие от записного интервью заключается в качественно ином психологическом настрое. И в этом случае правы мастера, осуждающие так называемое творческое волнение. Молодые интервьюеры иногда объясняют волнение то застенчивостью, то скромностью, то ещё какими-нибудь благовидными причинами. «Однако тонкие знатоки исполнительской психологии держатся по этому поводу диаметрально противоположенного мнения: не в скромности, а в н е с к р о м н о с т и , не в недооценке, а в п е р е о ц е н к е своих способностей, не в недостаточном, а в чрезмерном л ю б о в а н и и с о б о й видят они корни волнения. «…Все эти волнения, - утверждал Станиславский, - чисто актёрские, исходят из самолюбия, тщеславия и гордости… Самолюбие, а не человеколюбие, приводит человека к унынию и страху». Как было бы приятно, если бы великий Станиславский ошибался, не правда ли? Но, увы, он прав абсолютно. От гордости и самолюбования, от позиции «я и процесс» - всего один шаг к страху, к зажатому голосу, к глупым вопросам или неточным интонациям. «По отношению к данному вопросу нет большой разницы в том, преувеличивает ли человек свои способности или преуменьшает их: самовозвеличение и самоуничижение – две стороны одной и той же медали. Переоценивает себя на эстраде исполнитель или недооценивает, видит себя мысленно бездарностью или гением, уродом или красавцем, Квазимодо или Аполлоном – в обоих случаях он занят о ц е н к о й с е б я , рассматриванием с е б я , воздвижением в своём представлении несколько преждевременного п а м я т н и к а с а м о м у с е б е , этакого грандиозного скульптурного автопортрета «во весь горизонт»…
Это называется жестокая правда. О журналисте, конечно. «Жестокость» её ещё и в том, что, поддавшись так называемому творческому волнению, журналист не сможет получить от беседы никакой радости, даже если получит хоть какую-нибудь информацию. В заключение темы прямого эфира следует подчеркнуть, что журналистское интервью не то же самое, что беседа ведущего-артиста с гостями в рамках ток-шоу, где все вопросы расписаны заранее, все ответы известны, осталось только разыграть сценарий. Это другая профессия, хотя внешне и весьма схожая с журналистской.
Манеры журналиста, одежда, вообще всё внешнее оформление должны быть адекватны происходящему. Этот фактор тоже подробно описан в пособиях, так подробно, что уже даже начинающие знают, что ярко краситься и надевать мини-юбку на встречу со священнослужителями, министрами и другими официальными лицами, с людьми, пребывающими в трауре, с детьми, с инвалидами - не надо. Есть и пить во время беседы можно только в тех редких случаях, когда ваш собеседник, которого вы заведомо не собираетесь чем-либо задеть, принимает вас у себя дома и решительно настаивает, чтобы вы разделили с ним трапезу. Но лучше - увернуться от угощения под хорошим предлогом. Общее правило - сотрапезничать с интервьюентом не надо. Впрочем, от визита в дом к ньюсмейкеру лучше уклоняться в принципе: «дома стены помогают» - ему. А ваша объективность страдает. (Исключения: телесъёмка героя в интерьере, радиозапись беседы с очень пожилым человеком и тому подобные очевидные случаи.) Разумеется, не возбраняется совместное с ньюсмейкером кофепитие в светлое время суток (каждый платит за себя), когда интервью применяется как метод (например, вы работаете в ежедневной деловой газете и обязаны каждый день искать свежую информацию, а найти её можно только у своих ньюсмейкеров). Знакомиться с ньюсмейкерами вам предстоит на массовых мероприятиях, обычно вечерних, а там нас всегда подстерегает фуршет. Он не страшен для репутации (если вкушать понемногу, без фанатизма, и пить символически), поскольку не является трапезой на двоих, хотя и сближает людей, как и любая совместная трапеза. (Кстати, журналисты, бросающиеся к столам с едой, давно стали притчей во языцех; не повторяйте их ошибки…) Встречаться с собеседником в ресторане, особенно за счёт собеседника, журналист (вне зависимости от пола, возраста и материального положения) не должен - за исключением тех случаев, которые специально оговорены в этическом кодексе его СМИ. Если это СМИ ещё не выработало собственного этического кодекса, читайте другие кодексы: они все примерно одинаково трактуют приглашение в ресторан за счёт ньюсмейкера как взятку. Беседовать с директором ресторана можно и в ресторане: там его рабочее место. Но есть и пить - не надо, даже если вы очень голодны. Потерпите. Репутация целее будет.
Визирование текста - вопрос дискуссионный. В Законе РФ «О средствах массовой информации» он оговорен: случаи, когда должностное лицо является автором или интервьюируемым, специально выделены скобками. Почему? Потому что подразумевается, что когда должностное лицо даёт интервью в официальном качестве, оно говорит не столько от себя, сколько от своей организации. Интервью в этом случае - не его личное, а общественное дело, и тогда визировать его текст - надо. Даже если ваш официальный собеседник специально предуведомил, что вы можете не показывать ему свой текст после расшифровки и редактирования, всё-таки постарайтесь показать. У должностного лица наверняка есть секретарь-референт: передайте через него. Вышлите текст любым официальным способом, но примите все меры к тому, чтобы ваш высокий собеседник увидел свой текст перед опубликованием. Если он почему-либо не хочет ставить свою визу, вообще не хочет читать и даже спешно улетел в длительную командировку - лучше бросьте вы это дело, не печатайте интервью как можно дольше или вовсе не печатайте. Информация, которую никто упорно не хочет авторизовать (признавать своей), не заслуживает быть обнародованной. В иных случаях, то есть когда ваш собеседник не министр, а, скажем, артист, спортсмен, следует оговорить этот момент с ним. Показывать или не показывать? Если он учёный, я бы показала текст непременно: вдруг я нагородила там ерунду, перепутала какие-нибудь микрочастицы, и учёные коллеги моего собеседника потом будут смеяться! А он, соответственно, будет злиться на журналиста, «который опять напорол чушь». Одни авторы советуют: ни в коем случае не показывайте текст готового интервью своим собеседникам, а то замучают придирками и дополнениями, упустишь время. Другие авторы говорят: обязательно показывайте окончательный текст, чтобы сохранить добрые отношения. Третьи авторы говорят: смотрите по ситуации. Рецептов на все случаи не бывает. Все правы, особенно третьи.
Переходим к добрым отношениям. Есть старый журналистский афоризм: хороший журналист - это тот, у кого много заполненных записных книжек и кляссеров. Это правда. Сохранение отношений со всеми, с кем свела вас журналистская стезя, - безусловная обязанность журналиста любого СМИ. Ваш ньюсмейкер, источник, эксперт на долгие годы - это ваш бывший собеседник по интервью, которого вы не обидели, чьих слов не исказили, кому было с вами интересно, который потратил на вас два часа своего времени и потом не казнил себя за это. Конечно, бывают люди, встречу с которыми вам лично не хотелось бы повторить и которые по разным причинам вызывают у вас непреодолимую антипатию. Ваша первоочередная задача - научиться не выражать своих антипатий, «держать лицо» при себе. (На этой рекомендации молодые журналисты обычно вскипают: «Я что, не имею права на чувства? Я робот? Я должен лицемерить?» И тому подобное.) Нет, лицемерить не надо, но надо помнить, что профессиональный статус журналиста распространяется на штатных сотрудников редакций и на внештатных, признаваемых редакцией своими авторами или корреспондентами, «при выполнении ими поручений редакции». То есть в любом случае вы представляете не себя, а в первую очередь редакцию, то есть профессиональный коллектив. Следовательно, не имеете права демонстрировать свои эмоции, возникшие при исполнении служебного долга, другим людям, когда связаны отношениями с редакцией. Все другие люди, зная, что вы направлены на задание редакцией, будут воспринимать вас как носителя концепции этого СМИ, как полноправного выразителя общередакционных установок. Даже если вы необыкновенно яркая творческая фигура, всё равно вы - часть сообщества, которое вам не поручало отбрасывать тень на коллектив. Защита чести коллектива в данном случае и есть защита вашей чести. И уже совсем печальная ситуация - это если коллектив вам эту демонстрацию поручил! Дескать, нахами-ка ты там этому умнику (демократу, коммунисту, вписать недостающее). Из такого коллектива лучше сразу уволиться. Поручать своему корреспонденту играть какие-то иные роли, кроме выполнения своего долга, - этого редакция не должна делать, а журналист не должен выполнять такое поручение, если оно было дано. Если вам придётся уйти в другой коллектив, постарайтесь, чтобы за вами не тянулся шлейф воспоминаний, не связанных с профессиональными обязанностями журналиста. Такого рода выстрелы в спину, как: «да он... чего не попроси!», «да она улыбается лучше, чем вопросы задаёт!», «да уж... бесплатно, конечно, только птички поют!» - могут прозвучать и без всякой вашей вины, просто по человеческой слабости сплетников, но с гораздо большей вероятностью вы вызовете такой огонь на себя, если действительно совершите что-то неэтичное. Разумеется, не следует каждый год поздравлять с днём рождения всех, с кем свела вас журналистская судьба. Это слишком обширный круг, но некоторых можно и поздравить. Разумеется, надо оставаться в деловом статусе. Как? Терпение и такт. Если во время интервью вас запомнили хорошо во всех смыслах этого слова, то вас вспомнят, когда вы повторно обратитесь к человеку за новой информацией. Если же вас запомнили как провокатора дефектной коммуникации, вам будет почти невозможно возобновить контакт. Первое впечатление нельзя произвести дважды. Значит, главная встреча - первая. На этом и сосредоточьтесь.
Иногда в пособиях по интервью встречается якобы дружеский совет: «Не выключайте микрофон после беседы: самое интересное впереди». Дескать, пока собеседник был зажат видом техники, он осторожничал, а потом расслабился и разговорился. Такое расслабление, конечно, бывает, но… Не следуйте этому совету. Выключайте микрофон после беседы и, если ситуация предрасполагает, продолжайте общаться, но не вносите дополнительный материал в публикуемое интервью. Или, если внесёте, предупредите собеседника и получите разрешение. Поясню на примере. Известный журналист вёл беседу в прямом эфире радио с очень прославленным иностранным космонавтом. Гость программы говорил о необходимости сохранить российскую пилотируемую космонавтику и подкреплял свои тезисы очень убедительными научными примерами. Сорок пять минут прошли незаметно, гость разговорился и уже в коридоре сгоряча стал рассказывать журналисту интереснейшие истории из жизни экипажа орбитальной станции. По-русски, «травил байки». В этот момент к ним подошёл молодой сотрудник этой радиостанции, только что принятый на работу, и стал с восторгом слушать байку, как космонавты, международный экипаж, в новогоднюю ночь многократно отмечали праздник и один раз даже шампанским. Многократно, поскольку летели, понятно, над всеми часовыми поясами Земли. Внезапно до молодого сотрудника дошёл смысл сказанного: шампанское! - Как же вы его пили-то? Там же невесомость! - сообразил молодой. - В том-то и дело! - развеселился космонавт и стал рассказывать, как пить шампанское в невесомости. Образуется шар, и его выпивают с четырёх сторон… Когда гость ушёл, молодой сотрудник спросил у журналиста-ведущего, прозвучал ли этот сюжет в минувшем эфире. - Конечно, нет; и не прозвучал бы, - говорит журналист. - Это же запрещено: пить шампанское. - В эфире? - В космосе, - объясняют ему. - И в эфире тоже; но на Земле это чуть легче сделать, чем в космосе. - Эх, - говорит молодой, - я бы сейчас по-тихому записал на карманный диктофон эту историю и дал бы потом в какой-нибудь подборке. - И на этом закончилась бы славная журналистская карьера, - говорит ему ведущий. - Почему? - не понимает молодой. - Ведь это же сенсация! - Это не сенсация, а скрытая запись и получение информации незаконным способом, тем более такой информации, которая повредила бы её источнику, будь она обнародована, и, кстати, не является общественно важной. Закон РФ «О средствах массовой информации». - Но он же нарушал инструкцию! - пошёл на старшего коллегу с другой, с общественной, стороны молодой сотрудник. - Если бы они в космосе, выпивая, загубили бы орбитальную станцию? Это же важно! - А ты лично это видел? Ты с ними там пил? Нет. Фотографировал? Пустую бутылку предъявишь? Документов, подтверждающих нарушения чего бы то ни было, у тебя нет. - Но он же сам сказал! - не унимается сотрудник. - Сочинил. Так и считай. А станцию загубили впоследствии совсем другие люди, утопившие её в океане со всем оборудованием, без сенсаций. С чувством глубокого сожаления молодой журналист ушёл обдумывать сложности выбранной им профессии. Для него было открытием, что в эфире нельзя говорить сплошь обо всём, что кажется сенсацией. И что нельзя по-тихому записывать то, что нельзя записывать. И что станцию в работоспособном состоянии утопили не космонавты, а чиновники, и им ничего за это не было. Так что выключайте микрофон сразу же, а) как только вы закончили беседу, б) как только закончилось отведённое вам время, в) когда ваш собеседник сказал «это не для печати». Если же вам покажется, что основной текст беседы не так интересен, как текст после беседы, то мобилизуйтесь к следующему разу и проведите интервью как следует. В следующий раз. Не в этот. Ни одно интервью не может создать всю карьеру, но развалить может. Микрофон, скажем напоследок, очень большой раздражитель. Для вас это - железка, техника. А для собеседника - третий лишний, свидетель без лица, но с огромными возможностями давления на нервы. Обычные люди, не связанные со СМИ по работе, всегда побаиваются микрофона. Это безотчётно, почти по-детски; микрофон для них - какой-то урод-сплошное-ухо, но без глаз! При этом урод всё помнит, всё выбалтывает, а его не ухватишь, не заставишь замолчать. На микрофон как стационарный, в радиостудии, так и на переносной, в диктофоне, радостно набрасываются, в основном, политики, искушённые в дебатах. Политиков разогревает вид записывающей или передающей техники, они профессионально мобилизуются. У них нет проблем с ориентацией на цель и сосредоточенностью, поскольку от успеха буквально каждого их выступления может что-то реально зависеть в их судьбе как настоящей, так и будущей. (Журналистам следует учиться именно такому подходу к своей творческой деятельности: всё и всегда поставлено на карту, всё важно!) Посоветую следующее: привыкайте к профессиональной технике ещё у себя дома. Записывайте разные тексты (сказки, стихи, новости из газеты), перепроверяя свои интонации, ищите для себя удобное расстояние от лица до микрофона - и тогда все неудобства, связанные с присутствием электронного свидетеля, пройдут. А если вы избавитесь от своих страхов, то вы и не будете передавать их собеседнику. Наоборот, вы решите одну из ваших главных задач при ведении интервью: создать для беседы творческую атмосферу. В данном контексте это означает дать собеседнику быть самим собой, чувствовать себя уверенно и комфортно.
«Без комментариев» - как метод и как жанр. Начнём с жанра. На телеканале, например, EuroNews есть рубрика «No comment». Делают её мастера, умеющие так выбрать место съёмки горячего события, что уже не нужен никакой закадровый текст и никакое интервью в кадре. Картинка говорит сама за себя. Сюжет. В далёкой жаркой стране произошла революция. (Этот же телеканал рассказал о ней в основном выпуске новостей, поэтому в кадре «без комментариев» теперь дана только строчка внизу с указанием места и даты). Камера стоит посреди улицы, охваченной массовым волнением. Но причины волнений у всех разные: объектив переходит с одной группы мужчин, от кого-то яростно отстреливающихся, на другую группу, безоружную, но спешно разворовывающую магазин бытовой техники. Каждый занят своим делом. Всё. Никаким другим жанром не передать этой разноголосицы, этого разнообразия «революционных мотивов лучше, чем таким выпуском «No comment».
«Без комментариев» как метод часто является защитной техникой от закрытых вопросов. - Вам нравится новый генеральный директор вашей фирмы? - Без комментариев.
Журналист волен воспринимать такой ответ как угодно (и да, и нет, и об этом рано говорить, и отстаньте, не до вас, и вопрос риторический), но он не может давать свою интерпретацию. Можно только это скупое без комментариев. Аудитория, которая, предположим, увидела этот краткий диалог по телевизору, может догадываться о правильной интерпретации ответа по мимике и жестам автора ответа, по нюансам интонации журналиста, по контексту события, по расположению этой новости в выпуске, но всё равно это лишь догадки, личное мнение зрителя, поле для фантазирования. «Без комментариев» означает: я вас вижу, господин журналист, слышу и понимаю ваш вопрос, я вам отвечаю на него то, что считаю нужным, то есть без комментариев. Получить такой ответ чаще всего можно в спонтанной ситуации, когда журналисты ждут ньюсмейкера, надеясь на его выход к прессе, а лицо, выйдя, отказывается поддерживать диалог или поддерживает его в той мере, в какой считает нужным. Это может радовать или злить журналистов, но это их личное дело. В репортаже о таком общении ньюсмейкера с прессой не должно быть комментариев журналиста с догадками на тему почему интервьюируемый не сказал ничего кроме. Если журналист позволит себе додумать ответ за того человека, который сказал «без комментариев», он нарушит профессионально-этические нормы. Здесь мы возвращаемся к теме открытых и закрытых вопросов, их качественного отличия и принципов оценки мастерства интервьюеров. Закрытые вопросы типа «Любите ли вы сыр?», предполагающие ответ «да, я вкус в нём нахожу», сами по себе пародийны, поскольку отсылают читателя к литературной классике, создают игровую атмосферу и подчёркивают, что собеседники собрались не информацией обмениваться, а дурачиться. Всё это вполне может быть, но в рамках юмористического ток-шоу без претензий на сообщение аудитории «сведений, соответствующих действительности». А закрытый вопрос, касающийся вкуса и обращённый к уважаемому собеседнику «без объявления войны», на ровном месте, от нечего делать, выглядит действительно ужасно. Читаем беседу журналистки Х. с одним из самых выдающихся пианистов современности, семидесятилетним американцем, только что получившим из рук российского президента орден Дружбы. Музыкант взволнован, рад, говорит о своих чувствах к России...
П и а н и с т . ...Но приходит время, когда всё вдруг становится серьёзно. И именно в эти моменты понимаешь, насколько важна классическая музыка. Так было всегда. И так будет. К о р р . Хотела спросить ваше мнение насчёт «Тату»... П и а н и с т . Я слишком консервативен, я бы никогда не сделал татуировку! К о р р . Я имела в виду российскую поп-группу «Тату»... Что вы думаете о сегодняшней эпохе масскультуры? П и а н и с т . К сожалению или к счастью, я не знаю такую группу – «Тату». Что касается масскультуры, могу сказать одно: то, что хорошо, не всегда популярно. А то, что популярно, не всегда хорошо. Если вы мне скажете, что поп-культуру предпочитает большинство, я вам отвечу: Иисуса Христа распяло тоже большинство. И только единицы пытались его защитить.
На этом журналистка, к счастью, оставила тему масскультуры, но перешла к другой жгучей проблеме: стал ли он, её собеседник, гениальным музыкантом? Буквально так: стал ли. То есть задала уже второй закрытый вопрос, к тому же опять крайне неуместный. Первый, про его мнение насчёт нашей поп-группы, вообще годится только для учебника курьёзов. Пианист Ван Клиберн, а это был он, со всей возможной деликатностью спас положение и вместо невероятных в этом контексте «да, стал» или «нет, не стал» ответил воспоминанием о своём выступлении на конкурсе имени Чайковского в 1958 г., когда он стал лауреатом: «Я играл так, как не играл больше никогда в жизни». Как говорится, другой бы на его месте...
Задавать только закрытые вопросы - прерогатива уличных социологов, составителей анкет, продавцов косметики с их коронным номером: «Вам до тридцати или после пятидесяти?», а также «Вы когда-нибудь пользовались нашими кремами?» Уличного приставалу прохожий имеет полное право не посвящать в свои тайны по определению. Но если собеседнику некуда деваться и он уже согласился на интервью, выделил время, а ему задают анкетные вопросы, то впредь он не будет с этим журналистом встречаться ни за какие коврижки. Только в том случае, если именно этого вы и добивались, тогда, пожалуйста, спрашивайте: - У вас есть собака? - Нет, у меня кошка. - Вы не любите собак? - Нет, у меня кошка. - Красивая? - Очень. - А собаку возьмёте, когда кошка помрёт? - Нет, опять возьму кошку.
И так далее. Как вы видите, из закрытых вопросов может получиться отличное сочинение «про журналистику». Чтобы всё-таки реабилитировать понятие «закрытый вопрос», скажем, что он - очень тонкий интонационный инструмент. От закрытых вопросов молодых журналистов предостерегают больше потому, что пользоваться ими можно только тогда, когда вы в совершенстве овладеете техникой интервью и самим собой; когда вы развили свой природный артистизм и точно знаете, что внезапный перепад ритма в беседе будет именно выразительным средством, а не свидетельством вашей беспомощности. Открытые вопросы, смысловые, развёрнутые, начинаются со слов кто, что, где, когда, почему, зачем, как, что из этого следует и т. п. Об этой формуле (5w или 5w+n) говорят как об основной смысловой схеме любого журналистского произведения. В любом жанре оно должно отвечать на вопросы кто, что, где, когда, почему, а в аналитических и художественно-публицистических к этим основным пяти вопросам добавляются другие, логически или интуитивно вытекающие из первых пяти. Интервью не исключение. В любом случае ответы на 5w читатель должен найти: что случилось такого, отчего этот журналист решил взять интервью у этого человека; где и когда это случилось, и почему это так важно? С буквы W начинаются эти слова в английском языке. Остальные вопросы-ответы суть произвольная комбинация ассоциаций журналиста и его собеседника, вызванных основными пятью вопросами. Они, эти 5w, подразумеваются, если и не задаются именно в такой форме. Произвольность этой комбинации создаёт сюжет интервью. Собеседники в диалоге на короткое время создают некий новый микромир, абсолютно неповторимый, и именно поэтому аудитория так любит интервью. Проинтервьюируйте своих знакомых: как им нравится сегодняшняя погода? Попробуйте проговорить о погоде минут сорок-пятьдесят, как англичане… Трудно? Вот и всё остальное так же трудно. Но и это пройдёт.
Кстати, мировая популярность реалити-шоу зиждется, в частности, на наблюдении за повседневностью как за творчеством, а за самыми пустыми устными диалогами - как за золотыми надписями на мраморе. Обыденность, возводимая в культ! Непрерывное взаимоинтервьюирование, порождающее у игроков чувство собственной значительности. Именно признания, личного признания, не хватает обывателю, умученному парадом звёзд, таких богатых, недоступных, с их очень интересной жизнью (если верить прессе...) А я-то чем хуже? - взрывается обыватель. Массовая пресса услужливо поддакивает: ничем не хуже. Вот он ты: смотри реалити-шоу. Все одинаковы. Ты тоже можешь быть звездой. (Это ложь, но она работает, поскольку льстит самолюбию зрителя.) Завершая беседу об интервью, доложу вам, что совершенствование в этом жанре журналистского творчества может и должно продолжаться всегда.
|
|
|
РУССКАЯ ЖИЗНЬ |
|
|
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
