Евгений Воронов
Где-то под Уфой
СКАЗКА О СТОЙКОМ ОЛОВЯННОМ СОЛДАТЕ
Где-то под Уфою,
До абсурда странный,
Встречи ждет с тобою
Воин оловянный.
В поле воет вьюга,
Всюду привиденья,
Только нет испуга.
Лишь до исступленья.
Кашляет заразно,
Дышит как астматик
Стойкий до маразма
Брошенный солдатик.
Слава богу! — точка
Красная мигает.
Лайнер-одиночка
В небе пролетает.
Встану на носочки,
Чтобы быть поближе.
Нет, дурная ночка, —
Ничего не вижу.
Но я знаю точно —
Ты считаешь метры,
Чтоб взглянуть, как прочно
Я стою под ветром.
Рвется в Питер боссом
Твой упрямый «фатер».
И уткнулась носом
Ты в иллюминатор.
Видишь! Видишь, кроха,
Я весь в льдинках пота?..
Я в бреду! Мне плохо!
Мне к тебе охота.
Спрыгни, сделай милость!
Я повыше встану...
Это и не снилось
Гансу Христиану.
* * *
Зайду в продмаг, затем зайду к соседу.
Он только после третьей нехорош...
Когда ты обещала: «Я приеду»,
Я знал, что есть святая в мире ложь.
Лежит тобой почитанная книга
И фотка, на которой ты в трико.
В твоей руке мерещится мне фига.
Но это просто встал я далеко.
Конечно! Просто свет лег неуютно.
А вот твой волос — длинный, как аршин.
Аршин я представляю очень смутно.
(Примерно как трансмиссию машин).
А вот следок с забавною прорехой.
Ну, как же на чужбине без следка?
Была ты и осталась неумехой.
Беспечной и бессовестной слегка.
Билеты на обратную дорогу
Ты предъявила гордо, как «гран-при».
По сводкам самолеты, слава богу,
Не бились дня четыре или три.
Стучу ногой! Соседа дома нету.
Ах, да! — его забрали за дебош...
Когда ты говорила: «Я приеду»,
Я знал, что есть святая в мире ложь.
САЛАВАТ ЮЛАЕВ
Где Уфимский берег к югу
Обрывается стеной,
Грозный всадник, вскинув руку,
Встал над Белою рекой.
На гранитном пьедестале
Конь волнуется. Вот-вот —
Богатырь из черной стали
В бой дружину поведет.
Благородная нагайка,
Лисья шапка, смелый взор...
Неужели это байка,
Политический фольклор?
Не знакомы мы с портретом,
Был высок он или мал?
Говорят, он был поэтом!
Кто стихи его читал?
Говорят, он был батыром —
Страстным, пылким, как свеча,
И певцом, и командиром
В яром войске Пугача.
Но к чему мудрить нам слишком? —
Ведь для многих не секрет
На кого похож парнишка
Двадцати неполных лет?
Худощав, любимчик дома,
Востроглаз, пытлив умом.
Сын секретаря обкома,
Если нашим языком.
Дружит с луком и кураем,
В стременах, как ветер, скор.
Только стал «мажор» не баем.
На войну пошел «мажор».
За башкирскую свободу,
Пусть формально — за царя.
Девятнадцать лет от роду.
Зря, быть может? Нет, не зря.
Сладко с дружбой, и надеждой,
И с любовью милых жен
Верить в юности мятежной,
Что для славы ты рожден.
Царь, хоть ухарь и задира,
Но на возраст попенял.
Дал башкирцу бригадира,
Генеральский чин не дал.
Впрочем, не было обиды.
Да и как держать тут зло,
Если недруги разбиты,
Если снова повезло.
Надоела доля рабья.
Нет дороженьки назад.
Пьет кумыс Петра за здравье
Развеселый Салават.
Был царю он интересен —
Голосист, собой пригож.
Ведь мотив башкирских песен
На донские так похож.
Говорил, валился навзничь,
Захмелевший Пугачев:
«Мы с тобою, друг Юлаич,
Наломаем скоро дров.
Дам я вольную башкирам.
Грезите по воле, чай?
Не серчай, что бригадиром.
Да и в целом — не серчай.
Вот узнает стерва Катька,
Как воюет с ней ваш брат». —
«Благодарен шибко, батька!» —
Улыбался Салават.
Улыбался и в остроге,
И в соленом руднике.
Но не падал больше в ноги
Господам на пикнике.
Потерпела пораженье
Справедливая война.
Пытки, казни, униженья,
Крики, стоны... тишина...
Нам представить страшно даже,
Как от венчика до пят
Палачом обезображен
Был Юлаев Салават.
Щурился скуластый парень,
Утирая кровь с лица:
«Рви на части меня, барин,
Но не трогай ты отца.
Он за сына не ответчик.
Это я смущал весь край».
«Салаватик мой! Мой птенчик! —
Плакал вздыбленный Юлай. —
Ай, шайтаны! Злые души!
Что наделали с тобой?
Ноздри вырваны. А уши,
Где? Ответь же, мой родной!»
Салават тут поднял очи
И открыл разбитый рот —
О, аллах! — язык короче
Стал на семь лучистых нот.
И пошла молва в народе,
Как руду в поту дробя,
Узник песни о свободе
Пел гортанью — про себя.
Даже юный сельский лучник
Или дева Жанна Д`Арк
Могут сделать мир наш лучше,
Если в гордом сердце жар.
За отвагу и терпенье,
За мечту и скорбный труд
Самобытное явленье
Добрым словом помянут.
И, в обнимку с мужем стоя
Там, где детская кровать,
В честь народного героя
Назовет ребенка мать.
Самородками богата
Ты, башкирская земля.
По проспекту Салавата
Салават летит, пыля.
БАШКОРТОСТАН
Наивно думать, что земля
Есть мера Родины, но мне
Холмы, озера и поля
Все чаще видятся во сне.
Все чаще вижу, как идет
По травам дождь, а вдалеке
Дергач дергачиху зовет
И эхо тает по реке.
Телеантенна! Сколько стран
Я повидал из дома с ней!
Но ты, родной Башкортостан,
Ты, как и прежде — всех милей.
Быть романтичным не боюсь —
Я сердцем к Родине прирос.
У Родины есть терпкий вкус
И запах медоносных рос.
* * *
Не тщеславный, не гордый, к искусству я
Не спешил пристегнуть свою речь.
Я тебя, мое солнышко грустное,
На закате старался развлечь.
Есть в заначке чекушка у «классика».
Обопрись, ангел мой, на плечо.
Мы походим немножко.
С полчасика.
Ты не против быть стройной?
Иль чё?
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
