|
|
Ришат Ситдиков
КАК МЫ ФРАНЦУЗОВ ПРИНИМАЛИ
Житейская история
Что бы там ни говорили, но одно мне в сегодняшней жизни
определенно нравится. Это то, что не стало «железного занавеса» между
Западом и Востоком, никто не чинит препятствий для разъездов граждан по
земному шарику, чем особенно воспользовалось младое поколение. Так, одна
наша хорошая — да и чего скрывать-то! — хорошенькая знакомая из того юного
племени, видно, разочаровавшись в наших мужчинах, вышла замуж за иностранца
и укатила с ним во Францию. О том, что она со своим «мсье» вполне счастлива,
мы знаем из ее периодических названиваний к нам.
Как-то наша Мариночка (назовем ее так) всполошила нас вестью, что летом они
собираются в наши края и непременно заедут к нам. И мы тотчас принялись
драить, наводить лоск в доме, дабы не ударить в грязь лицом перед
иностранцем. Судорожно носимся, а в голове нет-нет да и проскакивает
старорежимная мыслишка: «Так тебе и дозволят с буржуем-мужем столь глубоко
забраться в страну. Разрешат разве что проехаться по Садовому Кольцу
столицы, в крайнем случае, по Золотому Кольцу России — и баста. Шаг вправо,
шаг влево от намеченного маршрута грозит высылкой из страны в 24 часа».
Между тем время стремительно приближало нас к означенному дню. Уже вбухали в
ремонт уйму своих кровных. А сколько еще потребуется, чтобы стол ломился от
яств! Поневоле припомнишь, как в партийно-советские времена к одной девчонке
напросилась в гости ее сверстница-немка, причем даже не из ФРГ, а из ГДР.
Так им, говорили, квартиру в авральном порядке отделали, подходы к дому
заасфальтировали за жилкомхозовский счет, мебель приличную завезли (потом,
правда, смеялись, вывезли обратно), кушанья изысканные доставляли из
местного ресторана. А тут, хоть ты тресни, отдувайся сам. Как будто в
Дюртюли каждый день наезжают из капиталистического мира. Даже из
недремлющего органа не проинструктировали, о чем можно базарить с
представителем «загнивающего» Запада, о чем нельзя.
Как бы там ни было, мы, кажется, приготовились к тому, чтобы принять
чужестранцев по высшему разряду. Срочно выписали дочек с инфаковскими
дипломами, чтобы были толмачами при наших беседах. Жилище привели в
более-менее приличествующий вид, выкосили с придомовой территории,
чертыхаясь, чертополох. Но — увы! — подходы к дому что с одной, что с другой
улицы так и остались донельзя разбитыми. И тут уж ничего не поделаешь. Се ля
ви, как говорится, такова жизнь...
И вот, наконец, на горизонте показалась процессия французов. Впереди торила
дорогу наша Мариночка в простеньком коричневом платье с рюкзаком за спиной.
С ней рядом семенил пятилетний Димка. За ними, обходя бесчисленные
колдобины, бережно катил перед собой коляску с драгоценнейшей поклажей —
десятимесячным Алексом — долговязый парень с рыжеватой шевелюрой на голове,
одетый предельно демократично, по-походному: в футболку серого цвета,
широкие штаны чуть ниже колен, шлепанцы на босу ногу. Мы же перед ними чуть
не опростоволосились, стараясь одеться во все нарядное, парадно-выходное. Я,
например, хотел непременно отутюженные брюки, почти не ношенные штиблеты,
моднючий галстук. Ладно, дочери оказались продвинутые. Созвонившись по
мобильнику с Маринкой, объяснили, что все пройдет в формате встреч без
галстуков.
Началось братание. Я заключил в объятия нашу француженку, расцеловал ее в
порыве чувств, сдается мне, большее число раз, чем дозволено по их этикету.
Жан (назовем его так) галантно коснулся губами щечек моих дам. А Маринка тут
же у порога принялась разъяснять, что у них, оказывается, приняты при
знакомствах или встречах легкие прикосновения краешком губ по разу в каждую
сторону лица. Развеселила нас рассказом о том, как одна ее родственница
испуганно отпрянула от Жана, когда тот привычно потянулся к ней губами.
«Чего он хочет?» — с вытаращенными глазами выспрашивала она у Марины.
Зашли в дом. Пока дамы суетились, сюсюкали с детьми, я справился у Жана,
как, мол, дорога, не утомительная ли.
— Потрясающая! — бросила походя остроумная Маринка вместо мужа.
Когда сели за стол, она поведала о том, как они добирались до нас:
— Мы летели к вам через Данию. По времени в Копенгагене уже началась
регистрация на наш самолет, вылетающий в Москву, а мы еще в Париже, никак не
можем добраться до аэропорта из-за дорожных пробок. Жан-то мой — романтик,
живет вне реалий сегодняшнего мира. Нам бы начать продвижение в сторону
аэропорта на час-два раньше, как я его уговаривала, но он ни в какую. «Как
ты можешь?! Значит, ты не веришь в западный миропорядок», — бурно негодовал
он. В результате мы на свой рейс не успели. Ладно компания-перевозчик
отнеслась к нам с пониманием, дала возможность вылететь ближайшим рейсом. В
Копенгагене нам сказали, что быстрее мы доберемся до Москвы через Швецию. Мы
согласились. Самолет вылетал следующим утром. Нам за счет компании
предоставили для отдыха фешенебельный гостиничный номер, изысканное питание
в ресторане. Все было как в сказке! Заодно мы и Стокгольм осмотрели.
Но зато намыкались, когда прилетели в Москву. Надо было скоротать время до
отлета в Уфу, да и нашему малышу, чувствую, пора сменить штанишки. Я,
навьюченная детьми, и Жан с нашими чемоданами и баулами поднимаемся в
комнату матери и ребенка. Но нас туда наотрез отказались пустить. Мне,
мамаше, можно, а мужу нельзя, пусть, мол, мужчина на чемоданах посидит в
общем зале. Я им: он ведь — как мой третий ребенок, к тому же языка не
знает, без меня пропадет совсем. Но они упрямо стоят на своем. Уж как
возмущался по этому поводу Жан: все, говорит, нам в этой стране делать
нечего, едем обратно. Ладно хоть персонал тот вскоре сменился. Пришедшие на
смену оказались не такими твердолобыми, пустили нас.
Ну а когда уже ехали к нам, в Дюртюли, его все удивляло. Он у меня
любознательный очень. Все спрашивал, почему, мол, у вас поля ухоженные,
окультурены, а в других местах сплошь заросли сорняком. Я уж ему вру
напропалую: там, должно быть, произрастает редкое растение, поэтому
местность эта, видать, объявлена памятником природы. Стыдно же признаться,
что там наверняка живут лентяи и алкаши, патриотка же я все-таки. Но он,
по-моему, мне не поверил, пробурчал: что-то больно много у вас заказников.
Никак он не мог взять в толк, почему это у нас селяне сплошь фермерством
занимаются: держат скот, птицу, земельные наделы заняли огородами да садами
и орудуют тяпками, ходят на карачках, собирая с картошки жуков. Как ему
объяснишь, что селяне без живности да своего огорода у нас прожить не
смогут. А насчет тяпок я сказала, что это они занимаются физзарядкой, чтобы
лишний жирок согнать.
Мы тоже во Франции живем в сельской местности, в средненьком по своим
размерам доме. Есть небольшой участок земли при нем. Я по привычке хотела
было несколько грядок заиметь, но Жан категорически воспротивился. Мы не
фермеры, говорит, у нас в этой жизни специализация иная, так что не отбивай
хлеб у тех, кто занимается производством продуктов питания. Поэтому на нашем
участке посеяна газонная трава, разбиты цветочные клумбы. И не забором
дощатым, как у нас, то есть у вас, он от соседей отгорожен, а живой
изгородью, декоративными кустарниками, значит.
Кстати, когда Жан увидел здесь деревни с бревенчатыми домами и надворными
постройками из дерева, то просто обомлел. «Они что, богатые все? Только
прикидываются бедными?» — спрашивает. Там, во Франции, использовать дерево
как строительный материал могут себе позволить лишь очень состоятельные
люди.
О дорогах, приведших его в ужас, я уже сказала. «Это не дороги, а автодромы
для испытания автомобилей на прочность», — съязвил он. И потом, его поразило
прямо-таки беспардонное отношение водителей к пешеходам. Человек пересекает
улицу по «зебре» и вынужден уступать дорогу проносящимся авто. Во Франции
такого безобразия быть не может. Жан мне признался, что в России он впервые
ощутил страх перед автомашинами.
Беспорядка у нас, конечно, много. Идем по тротуару, а прямо посередине зияет
канализационный люк без крышки. На днях моего мужа переполошил запах сварки
в подъезде.
Но ему зато очень понравилась наша главная улица с березовой аллеей,
аккуратно подстриженными кустиками. «Это как в Париже!» — восторгался он. А
еще ему понравилось в нашем краеведческом музее, конноспортивном комплексе
«Аргамак». Когда нам сказали, что детей там учат верховой езде совершенно
бесплатно, он пришел в полнейшее изумление. Ведь конный спорт во Франции —
удовольствие очень дорогое...
...Стол мои женщины накрыли богато. Угощаем гостей радушно, то одно
подкладываем на их тарелки, то другое. Мсье Жан, глядя на изысканные яства,
о чем-то лопочет на своем. Маринка доводит нам смысл его слов:
— Что особенно его у нас изумило, — это исключительная теплота и радушие во
взаимоотношениях людей. Ну кто мы вам, чтобы так нас принимать? Не близкие
родственники и даже не седьмая вода на киселе. Хотя вы мне — как мама с
папой, и дочери — как сестры... Спасибо вам, — и голос ее при этом
дрогнул... — У них ведь такого нет, чтобы посидеть со школьными,
студенческими друзьями, отмечать годовщины окончания учебных заведений. А
нас здесь школьные друзья на пикник пригласили — с шашлычком, с песнями под
гитару. А институтские подруги с мужьями свезли нас на Аслыкуль. Встали там
табором на приглянувшемся месте, нужду, извините, справляли, как у нас
заведено на природе: девочки — налево, мальчики — направо, что, кстати,
очень удивило моего Жана. У них ведь каждый клочок земли имеет хозяина, не
заедешь в лесок, не сорвешь цветочек да ягодку где попало. Если
путешествуешь, останавливаешься только в специально отведенных местах, где
уже все удобства созданы: есть душевые кабины, биотуалеты. Ставь палатку и
отдыхай на здоровье. У многих, у нас тоже, есть для путешествий домик на
колесах. Прицепишь его к автомобилю и разъезжаешь в свое удовольствие...
...Я встал с рюмкой, чтобы тост за нерушимую дружбу двух стран и народов
произнести. Смотрю, поднялся и сияющий Жан, сказал: «По чуть-чуть!», — и
пригубил бокальчик. Жена его прыснула со смеху.
— У них не принято пить с тостами и чокаясь, — разъяснила она. — А вообще-то
они тоже нация пьющая. Но пьют хорошие, высококачественные вина. Я как-то у
нас купила вино, судя по этикетке, марочное, и он, бедный, им чуть не
отравился. Еле его откачала. Наши-то желудки, видать, привычные к
суррогатам, а у них изнежены доброкачественными напитками. Он окосел и от
нашего пива в баллоне. У нас здесь однажды была гостья, которая за
знакомство взяла и залпом осушила стопку водки, тут же поднесла рукав к лицу
и шумно, резко выдохнула, мотнув головой. Так прямо мой Жан обалдел. «Мадам,
наверное, очень сильная», — восхищенно произнес он.
...После горячего и нескольких возлияний горячительного «по чуть-чуть» языки
наши развязались. Мы пристали к Маринке с расспросами, как же она
познакомилась с этим «французиком из Бордо».
— Не из Бордо, а из предместья... — и она упомянула некое название, которое
все равно нам не запомнилось. — А познакомились по Интернету. Некоторое
время переписывались. Такие красивые письма он присылал — голова
закружится.. Цветами завалил, воспользовавшись службой доставки презентов.
Все уговаривал приехать в Париж, и я согласилась. У меня загранпаспорт был,
но виза только в Финляндию. Но он сказал, что этого вполне достаточно, чтобы
прилететь в Париж дней на пять, и подробно расписал, как это сделать.
Сообщил, что купил билет по Интернету для меня. И я поехала. Надежд особых
не питала. Думаю: как будет, так и будет. Хоть Финляндию посмотрю.
По прибытии в Хельсинки, как он меня учил, подошла к кассе аэропорта и
говорю: я мадам такая-то, мне должны быть заказаны билеты до Парижа через
Дюссельдорф. И каково же было мое удивление, когда кассирша произнесла: «Да,
мадам, вот ваши билеты». Ничего себе, думаю, значит, Жан не наврал, придется
слетать. Выхожу в Париже в предвкушении радостной встречи с Жаном. Смотрю,
среди встречающих нету такого. Я и по фотокарточке, скачанной из Интернета,
сверилась — нету! Немного расстроилась, но сама себя утешаю: ну, наверное,
опаздывает. С кем не бывает. Полчаса прошло, час — я уже в панике. Блин,
думаю, влипла в историю. Ни адреса его не знаю, ни телефона. Даже денег
толком не взяла. Я же до последнего момента думала, что ничего из его затеи
не выйдет, погуляю в Финляндии и вернусь домой. Сижу в углу, погружаюсь то в
истерику, то в раздумья. Слезы высохли уже. Вдруг, думаю, в автоаварию
попал, едучи ко мне. Или решил надо мной гадко подшутить. Потом, думаю,
дурак что ли он так обманывать? Он ведь оплатил билеты, причем в оба конца.
И тут меня как током дернуло: а если дурак? Я же в его медицинскую карту не
заглядывала. А я разве не дура набитая, безмозглая совсем: приехала,
называется, по Интернету познакомившись. Ладно, постаралась я взять себя в
руки, главное — есть обратный билет, хоть и через пять дней. Погуляю по
Парижу, ночуя, как последняя бомжиха, под мостами. Лето ведь все-таки.
Тепло. Не пропаду.
Прошли два часа, показавшиеся мне вечностью. И вдруг распахивается дверь и
вбегает запыхавшийся Жан с широко раскрытыми глазами, улыбается, смеется:
ой, пробки, долго ждала, наверное, пардон. Я моментально все обиды забыла.
Зато потом все по полной программе было. Устроил экскурсию по Парижу и на
Эйфелевой башне, на самой верхней точке, предложил мне руку и сердце. И я
согласилась.
Регистрацию брака мы произвели в России, а свадьбу нам устроил его отец.
Заказал для этого замок, пригласил шотландских музыкантов с волынками, в
клетчатых юбках. Отец у него воевал в Алжире, был каким-то бизнесменом
средней руки, но теперь уже состарился, хотя еще о-го-го, очень даже себя
держит в форме.
Хочу об одном моменте свадьбы рассказать. Было объявлено, что я должна с
женихом станцевать. А мой Жан, как назло, куда-то запропастился. Стою,
оглядываюсь, Жана кличу. И тут его отец — этот семидесятилетний старик,
представляете? — с легкостью перескочил через сиденья и устремился ко мне. Я
тоже Жан, говорит, прошу на тур вальса. А танцует он, я вам скажу,
бесподобно!
И вообще, пожилые французы, в сравнении с нашими, выглядят гораздо более
подтянутыми, моложавыми. Я не раз там слышала, что жизнь у них после пенсии
только начинается. Вот и мой Жан ждет не дождется этой золотой, как он
говорит, поры. Ведь к выходу на пенсию они уже заплатят по всем кредитам, по
которым жили, пока были молоды, пенсия у них приличная, так что могут
разъезжать по миру. Лишь бы здоровье не подвело. Поэтому работающие французы
берегут как зеницу ока свое здоровье, активно занимаются на тренажерах,
спортплощадках. У нас во дворе они тоже есть. Как и небольшой бассейн. Когда
Жан-старший приезжает к нам, нередко играет с Жаном-младшим в теннис. И
знаете, часто выигрывает, хотя мой Жан уверяет, что вовсю старается. Ну
конечно, он ведь у него марафонец, в Нью-Йорк специально на соревнования
ездит. Все родичи у него такие здоровяки. Мы как-то ездили в Испанию к его
75-летнему дяде. Так он каждое утро по горам бегает. Жан однажды увязался за
ним и запыхался весь, потом целый день охал.
Но не думайте, что мой Жан слабак. Он у меня экстремальным спортом увлечен.
Со скалы с парашютом прыгает, над Ла-Маншем парит, хочет, чтоб и я с ним
прыгнула. Но я пока побаиваюсь…
…Маринка все тараторила о родичах Жана. Тот, воодушевляясь, подпитывал ее
красноречие словосочетаниями с характерными сонорными и картавыми звуками…
Все его родственники, пережившие войну, ненавидели нацистов-оккупантов. С
одним из его дедов приключилась такая история. Он видел, как над их домом
пролетел, объятый пламенем, американский самолет, и что летчик успел
выпрыгнуть с парашютом. Через некоторое время к ним подкатили фашисты,
спросили деда, где, мол, приземлился летчик с подбитого самолета. Он показал
в противоположную сторону. Тот летчик, оказывается, спасся. После войны
приезжал к ним, долго благодарил деда за мужественный поступок. Впоследствии
описал эти события в своих мемуарах, прислал их деду с дарственной надписью.
«Книга эта и сейчас хранится у нас», — заключила гордую тираду Жана его
супруга.
Мы просим Маринку рассказать больше о своем благоверном. Миллионер он,
небось, в золотой клетке, птичка, живешь. А она смеется:
— Какой там миллионер! Достаток наш, по их меркам, средний. Но жизнью с ним
я очень довольна. Дом наш — побольше вашего будет. Он очень уютный. К моему
переезду Жан собственноручно из бывшей кладовки сделал ванную комнату.
Роскошная получилась. Я этим подарком больше всего дорожу. Но, как всегда,
когда сам за что-то несвойственное берешься, обнаруживаются какие-то
неполадки. Так и в ванной из левого крана вместо горячей воды пошла
холодная, а из правого — горячая. Для нас это вообще не повод для
расстройства. Давай, говорю Жану, поменяем эмблему с красной на синюю — и
все. А он мне: ты что? Придут гости, откроют по привычке левый кран — а там
холодная; подумают с ехидцей или сочувственно: ой, у них горячей воды вообще
нет. Никто не обратит внимания на то, что эмблемы на кранах другие. Должна
слева течь горячая — будет течь. Таков порядок. И сделал все как надо.
Однажды вдруг из трубы начало капать, капля в час, наверное. Для нас это в
порядке вещей. Коробочку подставила и в два-три дня выливаю. Он как-то
заглянул. Смотрит: коробка, там вода. «Что это?» Закапало, говорю, вот и
подставила, ничего страшного. А он глазища на меня выкатил: разве мне
сказать не могла? Ведь такого у нас вообще не должно быть!
Ну что еще вам сказать? Автомобилей у нас два: у него и у меня. Там это не
роскошь, а норма, воспринимается как само собою разумеющееся. На Западе, как
правило, каждый совершеннолетний имеет свой автомобиль.
От первого брака у него двое детей. С ними у нас отношения очень даже
нормальные. Они каждое лето приезжают к нам на каникулы. Такие воспитанные.
Перед каждым отходом ко сну доброй ночи мне желают, щечки для поцелуя
подставляют. И жена его первая вовсе не стерва. Перед первой встречей с ней
я немного волновалась. А она сама ко мне первая подошла с милой улыбкой,
обняла, поцеловала. Да и с Жаном у них отношения вполне приятельские. При
встречах непременно целуются. И чего они расстались, не пойму.
Его бывшая пассия повторно вышла замуж, причем удачно. У них дом — как
замок, во дворе — великолепный бассейн, фонтанчики всякие. Мы нередко у них
бываем, за общим столом посиживаем, дружим, можно сказать, домами. И ничего!
Никаких разборок, нервических сцен. Отпуская детей к нам, она мне, как
закадычной подруге, наказывает: ты уж, мол, их не очень балуй, будь с ними
построже. Отца они очень любят, и он к ним привязан. А уж о моих и говорить
нечего. Мой Димка, с которым мы к нему переехали, сразу его стал звать папой
Жаном. Они с ним крепко сдружились.
…Карапузик на руках у мамы заерзал, захныкал. Она, откинувшись за спину
мужа, дала малышу грудь. Насытившись, Алик захотел пообщаться с братом. И
она бережно усадила его на пол, к нему моментально подсел Димка.
Разговор переключился на детей.
— Когда я Алекса родила, — рассказывает Маринка, — мои пришли в больницу.
Увидев малютку, Дима восторженно попросил: «Мама, он такой хорошенький,
давай тысячу таких сделаем». Он порой такие перлы выдавал, когда был
маленький, — хоть стой, хоть падай. Однажды говорю ему на улице: «Дим, ты
сидишь в тенечке, тут холодно. Иди на солнышке поиграй». А он смотрит
удивленно на солнце и недоумевает: «Как я туда взберусь?» В другой раз
поцеловал меня, когда ел шоколад, и оставил на щеке след. Заметив это,
воскликнул: «Ой, мама, прости, как я тебя грязно полюбил».
Или вот еще случай. Лежу на последнем месяце беременности и отдыхаю.
Подходит Дима и тянет меня за руку: «Алик, пойдем ко мне, я тебе свою
комнату и игрушки покажу». Я ему: устала, мол, не могу двигаться. А он мне
возражает: «Я же не тебе буду показывать, а Алику».
А недавно он заявил: «Мама, я не буду любить свою жену». «Почему?» —
недоумеваю я. «Потому что она не будет прекрасная», — говорит он. «Почему?»
— допытываюсь я. Ответ его меня огорошил: «Да потому что своя жена
прекрасной не бывает. Бывает прекрасной чужая жена».
…Посмеявшись вместе с нами над Димкиными изречениями, наша гостья перевела
разговор на серьезный лад.
— Вот какую философию впитывают мои детки за границей. Система воспитания
детей на Западе отличается от нашей. У нас стремятся прежде всего огранить
душу, привить представление о добре, о том, что такое хорошо и что такое
плохо. Поэтому и круг чтения предлагается соответственный. Там книжки для
детей, конечно, красочные, яркие, но они все больше на физиологию напирают.
К примеру, на картинках показано, как надо вытирать попу, написано с
одобрением: он такой молодец, что сам может пойти в туалет и вытереть попу.
И тут же следует назидание: не забудь, мол, вылить за собой воду. Может, для
привития гигиенических навыков, объяснения различий полов такие книжки тоже
нужны. Но когда они идут сплошным потоком, становится не по себе.
Но мне очень нравится в их системе то, что ребенок там сильно защищен. Если
поступит сообщение, что он голоден или что родители его бьют, приходит
спецслужба и, не спрашивая, забирает его в приют. Подружки мои тамошние, из
бывших россиянок, вышедшие замуж за французов, сразу предупредили, что
нельзя на улице отшлепать собственное дитя.
И все же мне больше по душе наша система воспитания детей. Какая чудесная и
добрая у нас детская литература! Мы росли на книжках Агнии Барто, Самуила
Маршака, Сергея Михалкова, на таких мультиках, как «Ну, погоди!», «Каникулы
в Простоквашино», «Про Мамонтенка». Да и образование, получаемое в наших
школах, не чета здешнему. Мы ведь уже школьниками знали про Бомарше,
Флобера, Гюго и других французских писателях. Зачитывались «Маленьким
принцем» Экзюпери. А там выпускники школ понятия не имеют о русских
классиках, да и своих-то едва ли назовут. В общем, я бы хотела, чтобы мои
дети получили образование в России, но… жили во Франции, — прагматично
заключила Маринка.
О том, что и впрямь у нас дают более углубленное гуманитарное образование,
можно было судить по удивленным восклицаниям мсье Жана о познаниях моих
дочерей во французской литературе. Они, оказывается, имели представление не
только о великих французах, чьи произведения входят в мировую сокровищницу,
но и о модных писателях современности.
…Все хорошее, увы, когда-нибудь заканчивается. Вот и французы наши
засобирались в обратный путь. Мы уж их, кажется, и так и этак обхаживали.
Облазили наши окрестности. Проорали все наши песни под гитару. Баньку жарко
истопили, свежим березовым веничком отхлестали. Кумысом после этого напоили.
А уж водки с разными яркими этикетками испробовано «по чуть-чуть» сколько!
Напоследок откупорил бутылку с многозначительным названием «Нокаут» в тайной
надежде нокаутировать своего «спарринг-партнера». Но он устоял, а кое-кто из
наших (неудобно на себя показывать пальцем), наоборот, чуть не скопытился…
…Как ни старались оттянуть этот момент, но процессия наших дорогих французов
покинула наш двор. Во главе колонны шел Жан, который бережно катил перед
собой коляску с драгоценной поклажей — десятимесячным Аликом, старательно
обходя бесчисленные колдобины на пути. За ними, взяв за руку пятилетнего
Диму, брела Мариночка. Они то и дело оглядывались и махали нам рукой.
Вот они уже скрылись за поворотом, а мы еще долго продолжали стоять у
распахнутой калитки, с распахнутыми к ним сердцами…
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
