|
|
Борис Миркин
ВОИСТИНУ ГЕРОИЧЕСКАЯ ЖЕНЩИНА
В Башкирском государственном университете я начал работать в 1959 году
после окончания университета в Казани. Начал работать лаборантом, потом был
в целевой аспирантуре, а дальше шел по ступенькам обычной карьеры вузовского
преподавателя: ассистент, старший преподаватель, доцент и профессор. С самых
первых дней я сблизился с доцентом, а потом профессором, Тэей Адамовной Эмих
(далее Т.А.), маленькой хрупкой женщиной, «русской немкой» с берегов Волги.
Там, как известно, Екатерина Вторая создала колонию немцев. В советское
время эта территория стала Автономной Республикой немцев Поволжья. Судьба
республики была трагической. В начале войны 1941—1945 гг. «русских немцев»
постигла участь других переселенных народов. Те, кому удалось выжить во
время переезда на новое местожительство, оказались в Сибири и Казахстане. И.
Сталин напрочь уничтожил цвет немецкой интеллигенции и руководителей
республики, веривших в идеи социализма и коммунизма и создавших процветающий
регион с самыми зажиточными колхозами.
С Т.А. у нас были, как это принято говорить, «доверительные» отношения, мы
понимали друг друга. Т.А. — очень добрый человек и всегда готова помочь
советом или выручить деньгами. Благодаря аскетическому образу жизни траты
Т.А. на себя были минимальными. Помню, что и я однажды, когда строил
кооперативную квартиру, обращался к ней за помощью и брал в долг сумму на
первый взнос (на фоне современных цен на квартиры он был просто
смехотворным).
О своем трудном прошлом Т.А. рассказывала мало. Когда началась
демократизация, я узнал, что ее отец был коммунистом, одним из организаторов
Немецкой Республики, был уничтожен, а потом посмертно реабилитирован.
Познакомиться с перипетиями биографии этой воистину героической женщины я
смог совсем недавно — она подарила мне свою книгу «На этапах Родины». Тираж
этого уникального издания, которое было подготовлено стараниями ее
племянницы Ольги Кошелевой (в фолианте более 500 страниц чистого текста и
фотографии из «семейного альбома»), 10 экземпляров.
Книгу Эмих писала более двадцати лет после ухода на пенсию в 1983 году, по
крупицам выбирая из памяти (а память у нее сохранилась до старости
великолепной) эпизоды своей биографии. Никаких других источников информации
не было. Она много раз начинала писать дневники, но должна была сжигать их
из опасения, что записи будут использованы против нее в качестве
«вещественного доказательства». Поразительно, но ей удалось воссоздать
картину своего прошлого до мельчайших подробностей!
Я читал книгу несколько дней, возвращаясь к ней каждую свободную минуту.
Читал «запоем», сопереживая автору, и переполненный целой гаммой чувств:
негодования, отвращения, сострадания, удивления, гордости…
Эпиграфом к книге взята фраза из стихотворения Анны Ахматовой «Я была тогда
с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был».
Это книга-исповедь о страданиях, которых было много, и о радостях — их было
много меньше, но они были, тем более что жизнь приучила Т.А. радоваться
малому!
Прочитав книгу, я подумал, что, увы, найдется немного тех, кто сможет
познакомиться с ее содержанием. И потому решил написать по материалам книги
очерк об этом замечательном человеке, волю которого не сломили самые тяжелые
испытания.
СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО
Т.А. родилась на Волге в маленьком городке Баронске (потом он был
переименован в Марксштадт), значительная часть населения которого составляли
немцы. Когда ей исполнилось 9 лет, семья переехала в Саратов. Семья была
чисто немецкая — многодетная и с незыблемыми принципами: трудолюбие,
экономия, образование, сплоченность.
Отец Т.А. был личностью исключительной. Происходил из крестьян, любил
рассказывать, как дружно вся семья от мала до велика, от зари до зари,
работала во время уборки урожая. Адаму дали возможность выучиться, и он из
крестьян перешел в сословие интеллигенции — стал учителем. Любил красиво
одеваться, носил черную шляпу и трость. Отличался редкой энергией, с юных
лет стал марксистом — в 1905 году вступил в РСДРП.
Во время февральской революции Адам организовал первую немецкую газету
«Колонист». В 1918 году он в составе делегации немцев Поволжья был принят
Сталиным, который в те годы в правительстве курировал вопросы национальных
отношений. В итоге, спустя несколько месяцев, Ленин подписал декрет о
создании Автономной области немцев Поволжья, которая в 1924 году повысила
свой статус до Автономной республики.
Т.А. вспоминает: «…Отец был занят своей революционной деятельностью, все
воевал за справедливость, отстаивал свободу, равенство, братство и т.д.,
где-то пропадал, куда-то уезжал, воевал, а мать наша пробивалась одна с
детьми».
Он был красным комиссаром, сражался с белыми, а в 1921 году во время голода
возглавлял Комитет социального обеспечения, организовывавший детские дома
для беспризорных. В дальнейшем этот неугомонный строитель социализма работал
уже в столице республики — г. Энгельсе. Был одновременно инспектором
народного образования, редактором научно-методического журнала, помогавшего
поднять уровень преподавания в немецких школах, и кроме того сам преподавал
историю в кооперативном техникуме. У него было неукротимое желание служить
своему народу и идеям К. Маркса.
Мать Тэи происходила из интеллигентной семьи. Она знала языки, играла на
фортепиано, преподавала в школе химию и физику, руководила драматическим
кружком. В доме вечерами семейство музицировало — под фортепиано пели
немецкие песни и старинные русские романсы, читали стихи. От матери Т.А.
восприняла любовь к музыке и поэзии. Однако судьба матери оказалась
трагической — в 37 лет она утонула в Волге. Спустя два года отец женился
повторно, но «новая мама» полностью вписалась в традиции семьи, и к ней
быстро привыкли дети.
Эмихи всегда были достаточно хорошо обеспечены, что достигалось трудом
родителей и соучастием во всех семейных делах детей. В Баронске у них был
хороший дом. Когда семья переехала в Саратов, то во дворе школы, где
работали родители, они, затратив много личных средств, сделали удобную
квартиру из старой бани с толстыми кирпичными стенами.
Семья постоянно боролась с сыростью и мокрицами, но жить в этой «банной
квартире» было удобно: «По соседству со школьным двором находился Летний сад
Народного дома (сейчас это Дом офицеров), где каждый вечер играл то духовой,
то симфонический оркестр. Начинали они ровно в семь, по ним можно было
проверять часы. Летом там всегда было народное гуляние, работали какие-то
аттракционы, была танцплощадка, а зимою — городской каток, где часто
проходили конькобежные состязания. Любители, да и мы, наблюдали за ними с
крыши нашего сарая. Сад этот хорошо освещался, и один из столбов с фонарем
находился как раз напротив комнаты отца. Было так светло, что можно было
читать. Освещен был и наш садик, где было много зелени и цветов».
Много радостей доставляла Волга, к которой дети спускались после обеда почти
каждый день: «Как завидовала счастливым пассажирам, которые гуляли по
палубе, разговаривали, смеялись и ехали куда-то вниз в Астрахань! Была тогда
мечта — проплыть по Волге от Нижнего до Астрахани! Самой лучшей профессией
казалась мне тогда профессия капитана!».
Единственный трудный период в жизни семьи — голод 1921 года. Мать и в это
трудное время старалась доставить детям радость: «Зимою вместе с тетей
Софией устраивала нам елку и делала какие-то небольшие подарки, какие-то
старые коробки из-под духов и т.д. И все же это был большой, красивый
праздник!».
В это время большой поддержкой голодающим была американская помощь,
организованная по линии Красного Креста: «В Марксштадте, как вероятно и в
других местах, были общественные кухни, где ежедневно выдавали питание
детям: горячее — большую поварешку фасоли с каким-то соусом или какую-то
какаовую кашу (несладкая, водянистая, я ее не очень любила) и чудесный белый
хлеб (четверть маленького каравайчика); мы на четверых получали целую
булочку! За всем этим богатством, конечно, приходилось стоять в очереди.
Обычно кто-то из нас, детей, занимал очередь, а потом приходила мама
получать».
Этот счастливый период биографии Т.А. закончился в 1929 году. Началась
коллективизация, раскулачивание, изгнание из школы детей «лишенцев»
(лишенных некоторых гражданских прав). «Спрос рождает предложение».
Поразительно, но уже среди школьников появлялись подростки-карьеристы с
«высоким уровнем классового сознания». В школе «…был некий Вайман, кажется
из VI или VII класса (переросток, был старше других учеников), который очень
«старался», на собраниях выступал, «разоблачал» всяких «лишенцев» и кулаков,
ставил вопрос об их исключении, требовал этого и т.д.».
В 1930 году в первый раз ночью забрали отца. «Жизнь шла дальше, но над нами
“повис страх”».
ТРАГЕДИЯ БОЛЬШЕВИКА АДАМА ЭМИХА
Система уничтожения интеллигенции, которая рассматривалась как «потенциально
инакомыслящая», у Сталина была четко отработана. Ее уничтожали не сразу, а
поэтапно. Все это завершалось либо расстрелом, либо «естественной» смертью
от невыносимых условий содержания в тюрьмах и лагерях.
В первый раз отца арестовали на три месяца, но спустя некоторое время после
освобождения за ним «пришли» снова. Он оказался в Саратовской тюрьме.
«Тюрьма была переполнена, ибо в те летние и осенние месяцы 1930 года
арестовали многих как в самом Саратове и Энгельсе, так и во всех районах
Нижневолжского края, и всех вели и везли в Саратов! Тюрьмы, правда, были и в
других городах, но саратовская была центральной. Все корпуса и камеры были
забиты до отказа и естественно, что в дни передачи около тюрьмы было
столпотворение, толпились городские и сельские жители, приехавшие издалека…
Бывало, что мы с мамой с утра вместе стояли в очереди, чтобы сдать передачу,
затем она уходила домой, а я оставалась. Ждать приходилось, как правило,
долго».
Отец был отправлен в ссылку. Через три года он вернулся, но ему было
запрещено проживать в Москве, Ленинграде и восьми других городах.
Он долго не мог найти работу, но потом в Энгельсе получил выгодный заказ —
перевод учебника марксизма-ленинизма на немецкий язык, что для него,
убежденного марксиста, было большой честью. Гонорар за эту работу помог
восстановить материальный статус семьи. Потом с трудом и мать, и отец нашли
работу, и жизнь стала улучшаться.
Однако этот период относительного благополучия был недолгим. В 1934 году
убили Кирова, и репрессии всколыхнулись с новой силой. За отцом снова
«пришли». Он снова оказался в Саратовской тюрьме, из которой его скоро
перевели в печально знаменитую московскую Бутырку. Отец был обвинен как
соучастник крупного заговора, и им занимался теперь уже военный трибунал.
После 21 месяца тюрьмы, благодаря стойкости Эмиха-отца, у которого так и не
удалось выбить признательных показаний, его освобождают и ссылают на
поселение в Уфу.
Работать он устраивается не сразу и занимается тем, что восстанавливает
утраченные рукописи повестей о революционных событиях на территории немецкой
автономии.
«Отец наш был талантлив, легко и хорошо писал рассказы, повести, стихи. Был
автором учебника по родному языку и литературе для 5—6-х классов, где были и
его рассказы, стихи. Однако он больше всего старался сохранить для потомства
историю родного края, образования Немецкой трудовой колонии, а затем и
Немреспублики. Он очень огорчался, что рукописи его, имеющие историческую
ценность, вновь и вновь попадали в руки «органов», где их, по всей
вероятности, уничтожали. Были эти материалы на немецком языке, а это уже
«крамола». К счастью, он не дожил до страшных событий, до «указа», по
которому согнали весь народ с родных мест, разбросали по бескрайним
просторам Сибири, Казахстана, всей России! Он бы не поверил, даже не
допустил бы мысли, что народная Советская власть могла сделать то, на что не
осмеливалось в свое время самодержавие, Николай II».
Пребывание в Уфе на свободе было также недолгим, в августе 1937 года отца
вновь арестовали, и больше его Т.А. не видела… В 1938 году он умер от
страшной эпидемии, которая «естественным путем» решила проблему
переполненных тюрем.
Спустя год забрали и брата Рихарда, который учился в Ленинграде. Рихарду
дали 10 лет «за измену Родине», и он был отправлен в сибирские лагеря.
Однако Рихарду повезло, его выпустили через 20 месяцев и восстановили в
институте.
ИНСТИТУТ
Чтобы затеряться и затруднить органам охоту на остальных членов семьи
опального большевика, мать принимает мудрое решение уехать из Саратова. За
бесценок распродав все нехитрое имущество, Эмихи переезжают в Ленинград, где
становятся «угловыми» жильцами в коммунальной квартире.
Это был достаточно распространенный и часто успешный вариант спасения от
репрессий. В это время «врагов народа» сажали в таком количестве, что часто
не могли правильно учесть, сколько уже посадили, а сколько еще надо забрать.
Так, переезжая из города в город, избежал тюрьмы опальный и «инакомыслящий»
крупный биолог А.А.Любищев.
Т.А. с помощью одного из родственников устраивается на завод. Сначала
работает штамповщицей, очень быстро осваивает и другие станки, используемые
для металлообработки. С пролетариатом у нее возникают хорошие отношения —
рабочие зовут ее Эммочкой, так как не могут запомнить необычное имя Тэя.
Спустя два года мать с младшей сестренкой были вынуждены уехать в Куйбышев,
куда через три года ссылки к ним приехал отец. Работая на заводе, Т.А.
помогает семье продуктовыми посылками (хотя и сама живет впроголодь).
По настоянию отца Т.А. поступает в институт. Вначале это был политех, где
учеба «не пошла», а затем биологический факультет педагогического института,
на котором Т.А. проучилась все пять лет в синем сатиновом халате. (Другой
одежды у нее просто не было…). Сдав в скупку кое-что из подаренных ей
когда-то драгоценностей, она купила белые парусиновые туфли. Они и были ее
основной обувью с ранней весны и до поздней осени.
Когда Т.А. была студенткой 3 курса, нависла угроза исключения как дочери
«врага народа». Ее уже вызывали на беседу в отдел кадров, однако спасло
ситуацию высказывание Сталина «Сын за отца не отвечает», и ее не тронули,
тем более что старательная немка училась всегда очень хорошо и закончила
институт с отличием.
ALLZEIT VORAN! (Только вперед!)
Следование этому девизу, который Т.А. внушил отец, определило ее дальнейшую
судьбу. Она решается поступить в аспирантуру к профессору Федору Даниловичу
Сказкину. С этим прекрасным ученым и глубоко порядочным человеком была
связана вся дальнейшая судьба опальной немки.
«Несолидный» вид Т.А. насторожил профессора, и он решил перед аспирантурой
назначить ей испытательный срок — предложил поработать в его лаборатории
лаборантом, на что Т.А. согласилась. Она совмещала эту работу с
преподаванием в вечерней школе, что позволяло добывать дополнительные
средства к жизни. Впрочем, скоро ее приняли в аспирантуру.
В годы аспирантуры у Т.А. было много интересных встреч. Слышала она
выступления Н.И.Вавилова, еще одной страшной жертвы сталинского режима. Она
пишет: «Довелось мне присутствовать в большой лекционной аудитории в
Ленинградском университете на дискуссии по генетике. Слушала я тогда Николая
Ивановича Вавилова. Не помню его оппонентов, но спорили они грубо, не
корректно, а Николай Иванович волновался, горячо доказывал свое, отстаивал
правильность «формальной» генетики, как тогда говорили, выходил он несколько
раз на трибуну! Все мы беспокоились, что с ним станет плохо, ибо горячился,
краснел, все боялись, что у него случится удар, кровоизлияние!»
Запомнилось ей выступление политкаторжанина в прошлом, а потом именитого
ученого Н.А.Морозова: «Особо интересны были его воспоминания об условиях в
камерах… за решетками тюрьмы он пополнял свои знания, прошел полный курс
ряда факультетов университета. Там же им были начаты и написаны ряд научных
работ, которые впоследствии увидели свет. Я все сравнивала это с условиями
современной тюрьмы, хорошо мне знакомыми со слов отца».
Любопытная деталь — регулярное посещение инспектора, проверявшего условия в
камерах, чистоту, есть ли где пыль и т.д. Будто инспектор проверял наличие
пыли на косяках своим носовым платком!
В 1940 году она была участником Первого Всесоюзного совещания по физиологии
растений. В это время Т. Д. Лысенко уже получил поддержку Сталина, и
окружающие его прихвостни начали погром советской биологии: «Большой интерес
вызвал доклад Ивана Митрофановича Васильева, доктора биологических наук,
кажется, научного сотрудника ВИРа. Докладчик на большом фактическом
материале (была масса таблиц), полученном на разных опытных участках ВИРа, в
различных климатических зонах, рассматривал эффективность агротехнического
приема яровизации. Он четко показал несостоятельность этого приема, даже его
отрицательное значение при внедрении в сельскохозяйственную практику…
Заключительное заседание проходило в Доме Ученых на Кропоткинской, где была
принята резолюция. В ней, естественно, восхвалялись все работы Т.Д.Лысенко и
его учеников, отмечалась их теоретическая значимость, подчеркивался
практический эффект и высказывались рекомендации о дальнейшем внедрении
яровизации как агротехнического приема в сельскохозяйственную практику.
В этой резолюции особым пунктом указывалось на неправильное поведение
И.М.Васильева, осуждалась его научная концепция, под сомнение ставилась вся
его научная деятельность и поднимался вопрос о целесообразности дальнейшего
его использования в ВИРе.
Это была жестокая расправа за критику, смелость и, естественно, основная
масса биологов сразу «отшатнулась» от этого исследователя. Было неприятно
видеть, как все они стояли группами, что-то обсуждали, но никто не подошел к
«отлученному» противнику Лысенко! Среди них были те, что накануне в кулуарах
пожимали ему руку и благодарили за смелость!
Я случайно видела, как И.М.Васильев в вестибюле стоял один… Были у него
большие темные глаза, как-то мелькнул грустным взглядом по мне, еще раз
посмотрел на всех и один вышел в вечернюю Москву. Долго я не могла забыть
этот грустный взгляд полного отчаяния, так мне казалось, ибо его судьба была
предрешена».
Конечно, просто осудить трусоватых сотрудников, которые столь скверно
выглядят в этом эпизоде (в 1948 году покаяние советских биологов в
морганистко-менделистских грехах будет просто повально массовым), но их
поведение можно понять. Режим «дрессировал» интеллигенцию постоянным
страхом. На активное сотрудничество с ним шли немногие, но на молчаливое
согласие, увы, большинство. Как-то в разговоре со мной заведующий кафедрой
геоботаники МГУ и мировая величина в науке Т.А.Работнов сказал: «Наше
поколение искалечено страхом, другими мы уже не станем».
Булат Окуджава написал балладу о бумажном солдате, который, шагнув в огонь,
тут же сгорел. «Сгорать» большинство интеллигентов не хотело, хотя все равно
горело. Таких героев, как Н.И.Вавилов, которые ради истины шагнули в
пылающий костер сталинской инквизиции, были единицы. Среди них, к слову, и
наш замечательный селекционер Сабирьян Кунакбаев, наотрез отказавшийся
«каяться в грехах» приверженности идеям генетики (к счастью, его миновала
участь Вавилова).
17 июня 1941 года Т.А. успешно защитила кандидатскую диссертацию. А через
пять дней началась страшная война.
В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ
О невероятных трудностях, которые пережили ленинградцы в голодном и холодном
городе, написано много. Т.А. испила полную чашу блокадника — всю осень
провела на земляных работах. Иногда наши войска не успевали воспользоваться
оборонительными сооружениями, так как отступали, и немцы приходили «на все
готовенькое». Она была бойцом отряда противовоздушной обороны и дежурила на
чердаке в ожидании падения фугасов. В зимнюю стужу, когда в промерзшем
городе счет умерших пошел на десятки тысяч, и их уже не хоронили, а
складывали штабелями (а потом сжигали), она в составе комсомольских патрулей
обходила квартиры, откуда забирали мертвых.
НИИ им. Лесгафта, в котором она в это время была старшим научным
сотрудником, как мог, заботился о своем коллективе. Т.А. пишет, что для
содержания подопытных животных было припасено много хлопкового жмыха,
который называли дурандой. Начальство по-братски разделило его между
сотрудниками (подопытных животных тоже съели), и это было неплохим
дополнительным резервом питания к скудному блокадному пайку: «Из этой
абсолютно безвкусной дуранды, грязно желто-зеленого цвета мы готовили
лепешки, предварительно размельчив (разбивали молотком) и размочив ее».
В это время не только съели всех собак и кошек, но ловили и ели крыс, мышей.
Впрочем, плохо жили далеко не все: «…управдомами жили прекрасно, они
наловчились и пользовались дополнительными карточками за счет покойников.
Все это делалось просто и будто даже без ущерба для кого-либо. В
январе-феврале, да и позднее, когда люди умирали массами, их не сразу
списывали, исключали из списков в ЖАКТах, а получали на них карточки и
делили их между собой. Покойники лежали в своих квартирах, пока их не
обнаруживали, в частности, комсомольские патрули… Нечистоплотные,
относительно сытые люди, хапуги также обходили квартиры с целью обогащения.
Они подбирали все, что казалось им ценным, нужным».
Т.А., несмотря на несчастья, которые произошли с ее семьей, всегда
оставалась патриотом и как могла активно участвовала в обороне города: «В те
самые страшные месяцы блокады — декабрь, январь, до середины февраля — было
очень важно не поддаться отчаянию, не расслабиться, как бы ни было трудно,
надо было заставить себя утром встать, двигаться, находить себе дело. Кто
оставался лежать, погибал, засыпал навсегда».
Жильцы коммуналки «уплотнялись» в одну комнату, где чем попало топили
буржуйку, чтобы не замерзнуть. Однако несмотря на волю к жизни, сил у Т.А.
оставалось все меньше: «Подниматься на пятый этаж становилось все труднее и
труднее, с тоской вспоминала время, когда через две ступеньки бегала наверх!
…В декабре начали умирать мужчины, в январе — уже и женщины, дети».
К весне для Т.А. стало очевидно, что ее силы на исходе и, чтобы выжить,
нужно эвакуироваться. В феврале наши войска прорвали окружение немцев и уже
работала «дорога жизни» через Ладожское озеро. Институт ходатайствовал о
том, чтобы ее эвакуировали вместе с биофаком ЛГУ в Саратов. Но биофак так и
не выехал, а в марте Т.А. как неблагонадежная (к этой группе были отнесены
немцы, финны, эстонцы, латыши) была эвакуирована в Сибирь.
СИБИРСКИЙ АГРОНОМИШКА
Списки эвакуируемых составляли старшие квартир и домов, многие с корыстной
целью, чтобы присвоить себе все ценное, что останется после отъезда
неблагонадежных: «Были мы все истощены до предела, страшились дороги, пугала
неизвестность. Я все твердила, что никуда не поеду, ничего не возьму с
собой, ибо все равно все брошу, погибну в первой попавшейся канаве».
Две тысячи ленинградцев ехали в поезде из теплушек — товарных вагонов с
нарами. Раз в день пассажиров этого «поезда в неизвестность» кормили, давали
кашу и настоящий хлеб. Он после ленинградского суррогата казался очень
вкусным, но для истощенных ленинградцев этого рациона было очевидно мало. По
дороге многие умирали.
По прибытии на станцию Енисей под Красноярском эвакуированных разместили в
бараках, трудоустраивать не спешили и через два дня обнесли бараки колючей
проволокой — связь с внешним миром прекратилась.
Спустя некоторое время большую часть эвакуированных пароходом отправили по
Енисею и Ангаре на лесозаготовки, а остальных — на сельхозработы.
Эмиграционное начальство искало специалистов-агрономов. Т.А. решилась и
объявила себя агрономом. Конечно, она как кандидат биологических наук
кое-что знала о культурных растениях, но агрономией не занималась никогда.
Однако вновь проявилось ее упорство при освоении новых знаний. Обязанности
агронома в крупной МТС (машинно-тракторной станции), которая обслуживала 18
колхозов, Т.А. выполняла вполне профессионально и была на хорошем счету. За
маленький рост ее звали «агрономишка».
Голодали в это время и работники сельского хозяйства, так как весь хлеб
отправляли на поддержание армии и городов. И все-таки хлеба Т.А. получала
400 граммов, и он был настоящим. Иногда в колхозах, куда она приезжала как
агроном, ее подкармливали картошкой, овсяным киселем и оладьями. Так что
силы понемногу восстанавливались.
Т.А. приходилось ездить одной на телеге, иногда в дальние хозяйства (12—18
км). «Это было всегда как-то страшно, так как сама плохо могла запрягать
лошадь, хотя теоретически все знала, но не было сил в руках, чтобы
туго-натуго затянуть супонь».
Через некоторое время появилась неплохая перспектива работы на опытной
станции, так как квалифицированных кадров в эти годы в Сибири было мало. Но
этого не случилось. Постановлением правительства все немцы были мобилизованы
в трудовую армию.
Так, спустя полгода, Т.А. вновь оказалась в теплушке поезда, который теперь
уже шел на запад… Ее привезли в район Туймазинского нефтепромысла.
БАШНЕФТЬ
Две тысячи трудармейцев (в основном женщины в возрасте от 16 до 45 лет)
прибыли на станцию Уруссы. Случилась обычная для тех времен неразбериха. Как
трудоустроить и поселить эту массу людей — руководство нефтепромысла не
знало. Несколько дней приехавшие «лежали» на станции, а потом их перевезли в
«соцгород» (это был поселок, который в будущем разросся и стал городом
Октябрьский). Чтобы как-то занять новую рабсилу, приехавших вначале
заставляли с места на место перебрасывать снег и копать мерзлую землю.
Спустя некоторое время трудармейцев разбили на бригады. Т.А. оказалась в
числе тех, кто обслуживал дороги. «Кормили по талонам в столовой (кажется,
один раз в сутки), причем очередь в кассу почему-то шла всегда с двух
сторон, нажимали, выталкивали… Сколько раз не могла получить свой суп!».
Это был период значительно более тяжелый, чем недолгое время работы
«сибирским агрономишкой». «Несмотря на то, что я старалась очень, трудилась
честно, била киркой буквально до упора (ведь все еще после блокады не
окрепла, а сил в руках у меня вообще никогда не было!), я заработала за
январь месяц 20 рублей! Даже не на хлеб! Морально и физически я дошла! Тогда
начала писать в Москву, кажется Молотову, просила мне дать возможность
доказать, что я честная труженица, что на общих работах я, кандидат наук, не
в состоянии заработать себе на хлеб! Не жаловалась ни на что, просто просила
посильной работы, возможность честно заработать себе питание. Уверена, что
мои письма дальше Ленина, 7 в Уфе, в лучшем случае, не доходили. Может, и
туда не попадали, просто у наших хозяев наконец дошли руки, и они поближе
познакомились со своим контингентом, более рационально начали расставлять
этих бедных женщин».
Трудолюбивую немку выдвигают на «руководящую должность» — начальником
колонны строительной бригады. Теперь уже не нужно было самой долбить киркой
мерзлую землю, но жизнь оставалась по-прежнему тяжелой: «Почему-то было
плохо с водой в нашем бараке, не успевали ее в бочках подвозить, даже нечем
было помыться. Я всегда выходила на улицу и мылась снегом, пока было
возможно. Приходилось бороться со вшами и прочей нечистью. Было ужасно в
такой тесноте! Мы, конечно, все старались следить за собой. Я каждый день
дважды причесывалась гребнем и твердила, что обстригусь наголо, если вычешу
пять вшей! Обязательно так бы и сделала, но бог миловал, как говорят».
Т.А. вспоминает, что однажды трудармейцев даже водили в клуб: «До сих пор не
могу забыть то странное чувство, которое мною овладело, — страшное
недоумение, удивление! Меня шокировало то, что здоровые, сытые мужчины
бегают по сцене, поют: «кохаю…», — а там где-то люди гибнут, льется кровь!
Был ведь декабрь или самое начало 1943 года! Понимаю, что была не права, но
после того, как увидела столько ужасов, смертей, столько беды и горя, это не
укладывалось в моей голове! Прошло много, много лет, а то чувство восприятия
этого представления не могу забыть!»
«Весною стало везде очень грязно, в Соцгороде непролазная грязь! Обувь у
многих была уже стоптана, изношена, и мы приобрели лапти. Так многие из нас
ходили по этой грязи в лаптях, иногда мокрые по колено! Тогда-то я и
застудила ноги, вообще разыгралась страшная невралгия: не могла ходить, если
разойдешься — встать, сдвинуться с места, когда стоишь! Были адские боли, а
надо было подниматься на второй этаж нар, в свой угол. Освобождение от
работы не давали.
Когда большинство из нас шлепало в лаптях по грязи, многие заболели. Тогда
наш непосредственный начальник, оперуполномоченный, выхлопотал нам
спецобувь. Это были ботинки с брезентовым верхом на толстой деревянной
подошве, тяжелые и неуклюжие Их называли «шанхайями». Однако и их не
хватало, получали в первую очередь работницы, занятые на нефтяном промысле».
К весне у Т.А. все-таки произошли перемены к лучшему, она снова стала
«агрономишкой» в одном из совхозов нефтяников. Больше не нужно было жить в
переполненном бараке, ее поселили в квартире доброй женщины. Старательного
агронома быстро оценили, и ей стали доверять поездки в Уфу с отчетами в
Башнефть, где была хорошая столовая, в которой вкусно кормили.
В 1944 году в жизни Т.А. случился эпизод, который мог в очередной раз все
круто изменить. Ее стали оформлять переводчиком в лагерь военнопленных.
Более того, ее уже привезли на место работы, но, к счастью, тут же отозвали
обратно в Уфу: в органах обнаружили данные об ее отце, который был «врагом
народа». И она вернулась к своим обязанностям совхозного «агрономишки».
В совхозе Т.А. встретила победу и тут же начала хлопотать о месте работы по
специальности, в чем ей помогал профессор Ф.Д.Сказкин. Она написала письмо в
Главное Управление вузами и техникумами в Москву и скоро получила ответ: ей
предлагалось на выбор несколько мест — Бийск, Улан-Уде и Уфа. Она выбрала
Уфу, город, с которым в ее жизни было связано многое — уфимская тюрьма, где
умер отец, и поездки в Башнефть.
Из совхоза ее не хотели отпускать, говорили о голодной жизни в городе и
сложностях с жилплощадью. Но для Т.А. не было иного пути. Она хотела
вернуться к своей профессиональной деятельности.
ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
Итак, кандидат биологических наук Тэя Адамовна Эмих получила направление в
Башкирский государственный педагогический институт на место доцента и
заведующего кафедрой ботаники. Она тут же собралась и прибыла к месту
назначения с чемоданом и узлом, в котором были постельные принадлежности. Но
приняли ее без радости. Коллектив биологов был достаточно слабым, но
сработался в годы войны и не хотел принять в свой состав чужака. Почти пять
лет ее продержали в ассистентах (хотя в институте было всего 7 кандидатов
наук.) К моменту прихода Т.А. вся нагрузка на кафедре была уже распределена,
и делиться своими ботаническими часами преподаватели не хотели. Постепенно
Т.А. все-таки пробилась к «своим курсам», но начинать пришлось с
преподавания немецкого языка и одного из сложных предметов химического
цикла, который вести никто не хотел. Но и при этом у нее было всего
полставки ассистента, и пришлось подрабатывать в Институте геологии, так как
основной зарплаты не хватало даже на скромную жизнь. Т.А. занималась
спорово-пыльцевым анализом в геологических образцах, т.е. по остаткам пыльцы
и спор определялась, какая растительность была в момент формирования
геологических отложений. Справлялась она с этой работой блестяще и даже
увлеклась ей, но потом отказалась от совместительства. Хотела посвятить себя
своей основной специальности.
Вначале Т.А. подселили в комнату общежития, где уже жила мать с ребенком, и
лишь спустя шесть месяцев она наконец получила какое-то подобие комнаты —
помещение, отгороженное фанерой. И в этой комнате Т.А. прожила шестнадцать
лет — до тех пор, пока не приобрела кооперативную квартиру.
Некоторые преподаватели-недоброжелатели говорили о том, что у нее «фальшивый
диплом с отличием», и заведующей кафедрой (не хочу называть фамилии этого в
целом хорошего человека) в лупу рассматривал печать на ее дипломе!
В конце 40-х годов ей пытались «пришить» космополитизм. В те годы прошла
одна из самых идиотских идеологических акций с доказательством приоритетов
русских ученых во всех сферах науки и техники. В память об этом периоде
сохранилась поговорка-анекдот — «СССР — родина слонов». Нужно было кого-то
отдать на растерзание идеологам, и выбор опять пал на Т.А.. Во время
собрания секретарь парткома показал на нее пальцем и сказал: «Вот сидит она
— космополитка Эмих».
Т.А. буквально тряслась от страха и негодования, но в своем выступлении
отбилась от обвинений и обратилась к заведующему: «Вы были на моих лекциях,
где вы в них усмотрели космополитизм?»
Трусливый интеллигент промямлил: «А когда вы рассказывали о М.С. Навашине,
то вы не подчеркнули, что он русский ученый!»
В 1950 году немцев снова взяли на учет как неблагонадежных, и начались
ежемесячные походы в комендатуру, чтобы отметить. Даже в Черниковск (тогда
это был самостоятельный город) Т.А. не могла съездить к своей сестре, так
как у нее был режим невыезда.
В этой атмосфере недоброжелательства Т.А. вспоминала девиз «Только вперед» и
активно начала заниматься научными исследованиями. Она связалась с
профессором Сказкиным, который обещал ей поддержку. Более того, при
посредничестве Т.А. под руководством Сказкина выполнила и защитила
кандидатскую диссертацию Екатерина Алексеевна Кобозева. Это был прекрасный
человек, о котором у меня остались самые лучшие воспоминания. Правда, в
момент прихода незнакомой немки и Кобозева была настроена по отношению к ней
не лучшим образом. Но потом они были близкими подругами, и именно Кобозева
познакомила меня с Т.А., когда я в 1959 году появился в Башкирском
государственном университете. Т.А., привыкшая преодолевать сложности,
поставила новую цель — докторская диссертация.
ТРУДНАЯ ПОБЕДА
Первые профессора, как в университете, так и в Башкирском филиале Академии
наук СССР, были иногородние. Они приезжали для укрепления научных
коллективов, получали хорошие квартиры и чувствовали себя почти богами среди
окружающих, либо неостепененных совсем, либо обладателей ученой степени
кандидата биологических наук.
Следует заметить, что в большинстве своем это были не самые лучшие
специалисты, так как хорошие остаются дома и не имеют склонности «к перемене
мест».
Сегодня, когда на биофаке БГУ более 20 докторов, причем этот список
постоянно пополняется, и защита докторской ни для кого не является фактом
какого-то особого значения, представить себе такое расслоение ученых
совершенно невозможно.
«Боги» в большинстве своем делали все возможное, чтобы не допустить
кого-либо на свой олимп. Действовал принцип, который иронично описывает
отношения в науке: «Неужели еще есть ученые? (кроме меня)».
С этим противодействием клана столкнулась и Т.А. Она энергично проводит
исследования, публикует статьи в центральных журналах (в том числе две — в
наиболее престижном «Доклады Академии наук СССР»), публикует научную
монографию. «Боги» до поры до времени старались все это не замечать. Но
когда Т.А. заявила о том, что у нее готова докторская диссертация и ее нужно
обсудить, то выступили категорически против.
Вряд ли Т.А. смогла бы пробиться через эти препоны, если бы не ее научный
руководитель Ф.Д.Сказкин, который на протяжении всей жизни старался помочь
своей многострадальной ученице и высоко ценил ее за компетентность, энергию
и целеустремленность. В общем, защита все-таки состоялась с прекрасным
результатом голосования. Сказкин пошел на некоторые нарушения протокола, и
защита до поры до времени была «засекречена» — автореферат по уфимским
адресам не послали.
После блестящей защиты «профессорский клан» возмутился и начал новый этап
борьбы. Состоялись визиты профессоров в ВАК. Потом «клан» бил и ее
аспирантов. Тем не менее как в сказке про Золушку, у истории с докторской
степенью Т.А. и кандидатскими степенями аспирантов был счастливый конец.
Т.А. стала доктором наук, профессором, потом деканом, но в 70 лет ушла на
пенсию, сохранив за собой на несколько лет еще полставки
профессора-консультанта, хотя обычно наша профессура уходить на «заслуженный
отдых» не спешит и работает «до упора». Это было для всех нас неожиданным
решением, так как закаленная в борьбе с превратностями судьбы Т.А. полностью
сохранила ясный ум и еще вполне могла бы работать дальше.
Просто она устала бороться и захотела более спокойной жизни, чтобы вспомнить
все прожитое и написать свои мемуары. Чтобы о ее трудной судьбе знали
потомки рода Эмихов и ее друзья. С тех пор она живет одна в аккуратно
прибранной двухкомнатной кооперативной квартире. Ее опекают родственники.
Периодически мы ее навещаем в дни юбилеев. Приходили пить шампанское по
случаю 90-летия.
В экологии есть такая теоретическая концепция — жизненных стратегий, т.е.
типов поведения организмов по способам переживания ими неблагоприятных
условий среды. Самые приспособленные к переживанию неблагоприятных условий
организмы относятся к типу патиентов, способных выжить в экстремальных
условиях.
Среди людей выделять типы стратегий не принято. Но такое все-таки возможно.
По этой классификации Т.А. — типичный патиент. Она обладала (и обладает
сейчас!) колоссальным запасом жизнестойкости, что позволило ей пережить все
сложные периоды своей биографии и реализовать свой девиз «Только вперед».
Она берегла честь смолоду, в самых трудных ситуациях сохранила кристальную
честность. Спасибо Вам, дорогая Тэя Адамовна, за мужество!
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
