Владимир Денисов
«Я в этом мире…»
* * *
Для каждой значимой страны,
Не чуждой смеха и рыданий,
Не удовольствия важны —
Важно отсутствие страданий.
МОЕ ПОКОЛЕНИЕ
«Печально я гляжу на наше поколенье...»
М. Ю. Лермонтов, «Дума»
Когда уже года сурово
Диктуют в жизни перелом,
Хочу сказать хотя бы слово
О поколении моем.
Помимо драм про охи-вздохи,
Что сделали за сорок лет
Сыны гагаринской эпохи
И внуки сталинских побед?
А ничего, как поп в моленьях,
Поскольку были мы всегда
Отрыжкой бунта на коленях,
Что всплыл в хрущевские года.
Во тьме прошедших изменений,
Каких сам черт не разберет,
Не родились ни власть, ни гений,
Ни мысли дерзостный полет.
И лишь страна заветной тенью
Ушла навек в небытие...
Не подвергаемо сомненью
Сегодня мнение сие.
А ведь всегда готовы к бою
Отец мой был, а также дед...
Народ, что сделалось с тобою
За сорок лет, проклятых лет?
Пожарский, Минин, Долгорукий
Из вековой кричат ночи:
— Ужель погнулись ваши луки,
Ужель притуплены мечи?
Ответа нет.
Мы все — по щелям.
Народ устал, как караул...
И только где-то над ущельем
Гудит разбуженный аул.
Живая кровь и мысль живая,
Призыв у жизни на краю:
Не надо ада им и рая,
А только — родину свою!
Смотри туда, народ, и думай:
Что взять, а что, конечно, дать...
Ты с этой волею угрюмой
Вовек не сможешь совладать.
Да и зачем раздоры славить,
Как это делает Хаттаб?
Не можешь с недругами сладить —
Друзьями сделай их хотя б.
Ведь было время — было дело:
Народ советский был един.
Как далеко страна глядела!
А мы лишь под ноги глядим...
Что после выборов угрюмо
Ладонью бить ненужный лоб?
Какой народ — такая Дума,
Каков приход — таков и поп.
Настанет год, придет мгновенье,
И русскими — что там, что тут,
Мое смешное поколенье
Лишь по привычке назовут...
КЛАДБИЩЕНСКИЙ МОТИВ
Ну, здравствуй, мама!
Вот я и приехал.
Поправлю крест, оградку подновлю.
Порадуйся со мной моим успехам,
Пусть ныне и стремящимся к нулю.
Как я живу?
Как месяц в темной луже,
Который плыть хотел бы по реке...
Другим, я понимаю, много хуже:
Иных уж нет,
А эти — в кабаке.
Хотя... Есть много дел и для таланта,
Какой лицом попал в калашный ряд:
Ты помнишь, мама, Фимку-спекулянта?
Вот он сейчас банкир и депутат.
А я живу с тоской по стругам Стеньки
И буду жить, как в юности привык,
Пока четыре коммунальных стенки
Не сузятся до досок гробовых.
Хотя об этом рано, правда, мама?
Еще я силу чувствую в руке
И не смакую ложь телеэкрана,
И думаю на русском языке.
Ну а с экрана льют такие пули,
Что хоть в аду спасайся, хоть в раю!
Там, мама, жизнь твою перечеркнули,
А заодно и молодость мою.
Мол, жили кое-как и ели мало,
В очередях расходуя часы...
Ты вспомни, мама, сильно ты страдала,
Когда нам не хватало колбасы?
«За очереди — смерть социализму!»
Ругая быт и гнёт его идей,
Мы нынче встали в очередь за жизнью —
Таких не знала ты очередей!
Она живет бомжами и «Норд-Остом»,
Больницей платной и отменой льгот,
Она для нас кончается погостом —
По миллиону душ который год...
Но кое-кто экрану верит,
Рьяно
Шепча в демократическом поту:
«Пусть я по эту сторону экрана,
Но завтра буду, может быть, по ту...»
Ну что ж. Надежды юношей питают…
Какой-нибудь вчерашний пионер
Скорее будет брюки шить Китаю,
Чем жить у нас на западный манер.
Нам завернули быт в красивый фантик,
А развернешь — не пряник там, а хлыст...
Я в этом мире больше не романтик,
Я в этом мире, мама, реалист.
Нас развели по стойлам, спутав туго
Зарплатой нищей,
Чтоб умерить прыть,
Чтоб не смогли мы даже и друг друга,
Когда придет пора, похоронить.
Стихи и деньги — это два таланта,
Они совсем друг другу не родня...
Ты помнишь, мама, Фимку-спекулянта?
Вот он и похоронит здесь меня.
А может, я его...
Судьбой сойдемся —
Спою буржую стих про ананас.
К семнадцатому году разберемся —
На то он и семнадцатый у нас...
* * *
«Нас было много на челне...»
А. С. Пушкин.
Был нищ мой дух, была стесненной плоть,
Но в дальний путь позвал меня Господь:
— Ты не один, — он длань свою простер, —
Твоих здесь много братьев и сестер,
Но большинству из вас в конце пути
Не суждено свободы обрести...
Я оглянулся, общей доле рад,
Мне улыбнулся мой ближайший брат:
— Давай держаться вместе, как один,
И, может статься, вместе победим...
И мы рванулись в тайной темноте
К желанной и неведомой мечте.
Я брату помогал, как только мог,
И он мне тоже много раз помог
Путь проложить и братьев обойти,
Опередить сестер в конце пути,
Но из глухих губительных глубин
На божий свет явился я один.
...Был первый крик мой сир и одинок,
Когда меня опять увидел Бог:
— А где твой брат? — он так меня спросил.
Но мне уже тогда достало сил,
Чтоб прошептать безбожному ему:
— Я разве сторож брату моему?
* * *
Когда со злом иль от бессилья
Безверный шабаш бытия
Мне говорит: «Умрет Россия!»
Я говорю — сначала я...
И видится одна картина,
Святая, будто образа:
Застыла мать у гроба сына,
Сухие умерли глаза.
И — никого на белом свете:
Она и он — наедине.
И одинаково соседи
Молчат в библейской тишине.
У поля брани злая воля,
Седа на поле лебеда:
Последний сын — такая доля —
Ушел за первым навсегда.
Он не подвержен укоризне,
Но как с бедой ужиться ей?
Нет ничего страшнее в жизни,
Чем пережить своих детей.
И с этой мыслью безыскусной
Мне горечь в сердце не избыть.
Когда умрет последний русский —
Еще Россия будет жить
Хотя бы сном в волнах эфира,
Хотя бы дождичком в четверг...
Единственным спасеньем мира,
Какое сдуру он отверг.
ДЕТЕКТИВ
Экранизировано чтиво,
И, хоть картине грош цена,
Сюжетным вихрем детектива
Моя душа увлечена.
Я в полутемном этом зале,
Состроив нужное лицо,
С героем вместе на вокзале
Тяну дешевое винцо.
Иль в неприметной шляпе серой,
Забыв иронию свою,
За темной плюшевой портьерой
В двухместном номере стою.
Миг промедления — и крышка,
За дверью дышит изувер...
Но у меня висит под мышкой
Системы тайной
Револьвер.
И все же я терплю фиаско,
Я становлюсь и хром, и сед...
Но вот счастливая развязка,
И в зале вспыхивает свет.
Я выхожу в негромком гуле
Под круглый солнца объектив
И понимаю: обманули.
И вспоминаю — детектив!
Его на свалку и на мыло,
Его ругают и хвостят...
Но что же было, что же было, —
Ведь я сидел как на гвоздях!
Ведь до сих пор еще, наверно,
Во мне уверенность крепка,
Что теплой смазкой револьверной
Пропахли полы пиджака;
Что в зале, где смотрел сегодня
В упор на зрителей злодей,
Смелей меня и благородней
Пожалуй, не было людей...
ВОЗВРАЩЕНИЕ
А я родился — ворон вился
И ветер бился на юру...
В пятидесятых я родился,
В двадцатых, может быть, умру.
Когда был юн и волю славил,
Когда в глаза летела новь,
Я землю отчую оставил
И материнскую любовь.
Я знать хотел, чего я стою,
Я мазал руки трын-травой...
Блудил с неверящей Москвою,
А жил с восточной синевой.
И вот теперь на склоне лета
Поспешной жизни дорогой
Душой неясною поэта
Я ощущаю путь другой.
Старинный путь людской юдоли,
Которым прадеды прошли,
Путь из невысказанной боли
Родимой матушки-земли.
И долго счастлив тем хотя бы,
Что здесь родился, ел и спал,
Что эти кочки и ухабы
Босыми пятками топтал.
Здесь мать ждала, да ждать устала,
Ушла без слез и куражу...
На холмик бывшего Урала
Ладони молча положу
В родном краю, где ворон вился,
Где ветер бился на юру,
Где так внезапно я родился
И где так медленно умру...
* * *
Прогресс, ища свое лицо,
Притормозил на тракте древнем
И сунул палку в колесо
Телеге — символу деревни.
Деревня! Новое любя,
Мы уезжали жить в бараки...
Я вырван с мясом из тебя,
Как пуговица в пьяной драке.
Люблю я город! Лес домов!
Но все же по тебе тоскую...
Моя последняя любовь
На нитку сшита,
На живую...
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
