|
|
Зухра Буракаева
ЗМЕЙ
Рассказ
Старик Салихьян перевернул ящик для наседок, встал на него и обнял
окаменевшее тело сына. Ильгам повесился на своем ремне. Не желая осознавать
свалившееся на него новое горе или стараясь не выплеснуть последние капли
спокойствия, Салихьян был предельно аккуратен в каждом жесте, в каждом шаге.
Говорят, что мертвое тело бывает тяжелым, но старик не почувствовал этого.
Он обрезал ремень ножом для разделки мяса, взвалил на себя Ильгама и вытащил
наружу. Хотел было положить тело на старую скамью, приспособленную для
разных хозяйственных дел, но пожалел сына: решил уложить его на скамью в
саду, в беседке, где они любили чаевничать теплыми летними вечерами.
Калитка в сад распахнулась от порыва ветра и стукнула по левой ноге Ильгама.
Старик Салихьян уложил сына на скамью, сам присел рядом. Цветы, что посадила
его старуха Ильсияр, съежились и почернели. Надо бы что-то из них выкопать и
выбросить, а кое-какие корни занести домой на зиму. Старик Салихьян сжал
пальцы правой руки в кулак и снова разжал. В последнее время он часто так
делал — правая рука сильно болела.
Ветер все неистовствовал: сорвал охапку вьюнков и бросил их на лицо Ильгама.
Старик Салихьян встал, намотал сухие стебли на руку. Пошел выкидывать их на
костровище. Когда шел обратно, подобрал ботинок, что упал с левой ноги
Ильгама. Попытался надеть его на ногу сына. Но нога застыла как кочерга, и
ботинок не надевался.
Старик Салихьян метнул ботинок в сторону, закрыл лицо руками и зарыдал.
* * *
«Мать…» Ильсияр не ответила. После ужасной ночи в бреду она забылась тяжелым
сном. Старик Салихьян положил руку ей на лоб. «Белый колдун должен знать», —
сказала старуха Ильсияр, открыв глаза. Салихьян промолчал. «Змеи, — сказала
она. — Это все змеи…» Опять закрыла глаза. Лоб ее покрылся испариной, и она
начала шептать молитву на каком-то странном, то ли забытом, то ли
придуманном языке. Старик Салихьян даже обрадовался, что она снова стала
бредить. Сейчас он не желал ей лучшей участи, чем уйти в мир иной, не зная,
что ее любимый младший сын повесился. Но тут Ильсияр резко привстала и
широко раскрыла голубые глаза. «Где Ильгам?» — спросила она. Салихьян
отвернулся. Было невыносимо терпеть огонь ее взгляда, и старик встал.
«Холодно… Дрова…», — сказал он нарочито громко.
На улице было темно. Салихьян, стараясь не смотреть на тело, укрытое старым
одеялом, направился в сторону дровяника. На обратном пути резко заныла
правая рука. Охапка дров упала старику на ноги. «Пусть, пусть мне будет
больно», — со злостью подумал старик. Если уж не вернуть сына, надо хотя бы
уберечь свою старуху, с которой прожито душа в душу сорок лет. А он даже
слез не может сдержать.
Он подбирал дрова левой рукой, заносил в дом по одному-два полена. Растопил
печь. Ильсияр спала и бредила во сне.
* * *
Белый колдун бил в дунгур* сначала медленно, затем все быстрей и быстрей. С
каждым ударом дунгура костер разгорался, а вскоре превратился в огромный
сноп искр. Колдун выкрикивал непонятные слова, а затем вплотную приблизился
к Ильсияр и начал что-то торопливо шептать ей на ухо. Глаза его закатились.
——————
* Дунгур — ударный инструмент, изготовленный из натянутой телячьей кожи.
В огне появился бледный Ильгам. Было заметно, как в его прозрачном теле
бесновался, извивался в танце черный змей. Старик сунул руку внутрь тела и
пытался вытащить змею. Но только он схватил его, как Ильгам исчез. Колдун
забренчал браслетом из волчьих клыков и вдруг резко замолчал. Затем
настороженно стал вслушиваться в темноту, и, словно отвечая кому-то, запел,
нет, почти завыл узляу*. Резко умолк. И снова стал стучать в дунгур.
Теперь он что-то кричал на родном языке. У Ильсияр даже голова загудела —
так она силилась расслышать слова, которыми сотрясал воздух Белый колдун:
Жало, жало, жало змея,
Жало острое у змея,
Быстрый ты, словно стрела,
Юркий ты, словно вода…
* * *
«…хочешь выйти — выходи,
А не хочешь, так замри,
Обратись же в камень, змей…
Древние башкиры заклинанием лечили не только змеиный укус, но и разные
болезни, которые приносила черная сила, называемая Ук. Некоторые заклинатели
змей были настолько сильны, что пресмыкающиеся плелись за ними следом,
растягивались, разбухали и в конце концов умирали.
Заклинания держались в строгом секрете. Этот секрет не могли знать даже
самые близкие люди заклинателя. И потому обряды, связанные с заговором змей,
практически не сохранились — не только у башкир, но и у других народов».
Лилия отложила в сторону записи мужа, снова заварила себе крепкий чай. На
улице — промозглая осенняя ночь. Ей и мужу Загиру нравились такие ночи.
После насыщенных летних экспедиций, во время которых собирался хороший
материал, в такие тоскливые осенние ночи они сидели на кухне, писали свои
научные статьи под урчание закипающего чайника. Вот чай готов. Они
перекусывали оставшимися от ужина блинчиками или кусками пирога, тихо
разговаривали, смеялись. А затем вновь садились за работу. Господи, какие же
они были счастливые тогда… Лилия поняла это после того, как три года назад
муж стал сильно пить, а в прошлом году повесился.
«Мама!» От истошного крика женщина чуть не выронила чашку. Лилия побежала в
комнату, где спал сын. Ямиль накрылся одеялом с головой и дрожал. «Сынок,
это я… Что с тобой, мой хороший?» В последние годы нервы сильно сдали не
только у нее, но и у семилетнего сынишки. Он часто просыпался по ночам,
рыдая: «Моего отца пожирает страшный Аждаха*!» А вечерами долго не мог
заснуть и все твердил: «Я боюсь снов. Я не хочу видеть сны». Надо было бы
где-нибудь подлечить его перед школой — да денег не нашлось. Дедушка с
бабушкой все зовут погостить в деревню, но после смерти Загира Лилия просто
боится взглянуть в глаза свекрови и свекру. Перед этим повесился брат
Загира, не прошло и двух лет — ушел Загир. После смерти двоих сыновей в
глазах отца и матери теперь жила безысходная печаль.
——————————
* Узляу — традиционное горловое пение башкир.
** Аждаха — мифическое существо, олицетворение зла в башкирском фольклоре.
* * *
Белый колдун еще раз громко протянул узляу и умолк. Умолк надолго. Затем
пристально посмотрел своими зелеными глазищами на Ильсияр. В глазах была
жалость. «Не отнимай надежду», — прошептала она ему. Колдун опустил голову.
В груди Ильсияр со страшной болью натянулась, зазвенела какая-то жила.
Терпеть эту боль было невозможно. Старушка сжала руками грудь… «Третий сын…»
«Поплачь, поплачь», — кто-то бережно похлопал ее по спине, но ведь и для
слез нужны силы…
* * *
Старик Салихьян бережно похлопал жену по спине. Принес воды, чуть ли не
силком влил в рот, влажным полотенцем вытер ее потное лицо. Ильсияр с трудом
открыла глаза, сжала руку мужа и выдавила: «Ильгам тоже покинул нас». Вот
уже три часа Салихьян только и желал, чтоб жена ушла из жизни, не зная о
смерти третьего сына, а теперь ему оставалось только кивнуть в ответ.
Замолчали. Прошло много времени, и старушка прошептала: «Одно желание: как
умру, ты уходи за мной следом». Салихьян еще раз молча кивнул.
* * *
«…Дядя Ильгам обнял меня, а сам такой горячий-прегорячий… Я задыхаюсь, а он
меня не отпускает…» Лилия подняла сына, вышла на кухню, налила в чай капель,
но Ямиль все не успокаивался. «Просто дядя Ильгам соскучился по тебе. Мы
ведь и летом не смогли к ним поехать. Завтра же напиши ему письмо, хорошо?
Напиши, что приедешь к ним на зимние каникулы, что вы будете кататься на
лыжах, на санках…» То ли возымело действие успокоительное, то ли успокоил
тихий голос матери — голова мальчугана склонилась на ее плечо. Лилия отнесло
его обратно, сама тоже прилегла на диван в надежде уснуть, но жуткая тревога
не отпускала ее. Женщина вновь вышла на кухню и стала разбирать записи мужа.
Они закончили с Загиром геофак. Хоть и учились в одно время, близко
познакомились во время учебы в аспирантуре. Поженились сразу после защиты
своих диссертаций. Их обоих хотели оставить преподавать в университете, но
молодые твердо решили всецело посвятить себя науке. Конечно, зарплата у
научных работников мизерная. Поэтому Загир с друзьями занимался
евроремонтом, работал по ночам охранником. Лилия сидела дома с ребенком, но
и она зарабатывала деньги — печатала на машинке. В экспедиции они
практически выезжали на свои деньги. Такая преданность науке принесла свои
плоды — они выиграли грант, который выделили для их вида научной
деятельности. Наконец была возможность серьезно заниматься только своей
темой. Но во время одной из поездок Загир разговорился со столетней старухой
и вдруг резко решил поменять область деятельности. Он увлекся разными
поверьями, заговорами и заклинаниями, углубился в изучение фольклора. Все
были просто поражены такому повороту дел, ведь у молодого ученого уже
накопился материал для докторской диссертации по геологии.
Лилия давно хотела избавиться от последних записей своего мужа. С научной
точки зрения они не представляли никакой ценности. А хранить их как память —
какая уж тут память… В этих бумагах словно таилась некая злая сила.
Некоторые записи были совершенно бессмысленные, видно, написаны в состоянии
опьянения — они и пугали Лилию.
«Знаю по себе — эта черная сила начинает прежде всего пожирать внутренний
глаз. Тот глаз, что способен видеть красоту и одухотворенность сущего… Меня
что-то грызет изнутри — нестерпимо…»
«Главная цель Аждахи — уничтожить тех людей, которые стремятся постигнуть
сущность бытия... Что предпринять?..»
«Как избавиться от этой тоски? Ее может немного загасить водка… НЕТ! НЕ
МОЖЕТ!»
Лилия читает их, и каждый раз внутри ее все холодеет. Но почему-то выбросить
их рука не поднимается. Она вновь поставила чайник на плиту и стала смотреть
в окно, в которое отчаянно хлестал холодный осенний дождь. Не было ни
чувств, ни мыслей. Кажется, рассветало — небо обрело сероватый оттенок.
* * *
Ильсияр умерла утром. И в тот миг дождь вдруг перестал моросить. Старик
Салихьян стоял в это время у здания сельской администрации. Он смотрел на
голубую полоску неба, которая открылась на миг между двумя тяжелыми серыми
тучами, и безмолвно прощался со своей старухой. «Душа ее попала на небеса»,
— подумал он, и ему стало чуть легче. Он снова зашел в администрацию. «Вот и
Ильсияр покинула нас», — сказал он. Все, кто был там, переглянулись — только
что старик взял деньги на похороны сына. «Мы похороним их вместе», — сказал
Салихьян и скорым шагом двинулся к дому. «Кажись, старик тронулся умом», —
сказала уборщица, вытирая платком уголки глаз.
* * *
Ильсияр было тяжело продираться сквозь дымную завесу, но вскоре ей
показалось, что воздух сам подталкивает ее. А когда она дошла до звенящего,
словно хрусталь, голубого неба, уже ничего не чувствовалось. Ослепительная
голубизна и тихий звон — утешающий, умиротворяющий хрустальный звон…
Где она могла видеть эти ясные синие глаза? Златовласая девушка в белой
одежде жестом позвала ее. Улыбнулась грустной, но очень ласковой улыбкой.
«Садись, инэй*, отдохни чуток», — сказала она и указала белым крылом место
рядом. На что она села — было непонятно, все было окутано розоватым туманом.
Девушка молчала, склонив голову. Затем тяжело вздохнула и нехотя начала:
— Скоро ты найдешь успокоение своей душе… Скоро ты забудешь обо всем…
— Сыновья там?
Девушка склонила голову и покачала головой. В воздухе послышался едва
уловимый звон. Порой ветер рассеивал туман и открывал ослепительную
голубизну.
— Он обрел новую силу, — сказала девушка и откинула голову назад, пытаясь
скрыть слезы. Но одна слеза выкатилась и медленно поползла по ее белому
лицу.
— Кто — он?
— Аждаха… В былые времена он не мог нас победить, но вот — нашел другой
путь. Он превратился в великое множество змей. Змей проникает в человека и
начинает грызть его душу… Человека охватывает потусторонняя тоска, он теряет
смысл жизни…
— Мои сыновья?.. Где они?..
Девушка показала крылом вниз:
— Побежденные Аждахой остаются в земле.
Она закрыла лицо крылами и надолго умолкла.
— А вы… Разве вы не могли помочь?
— Сейчас люди сами пишут свою судьбу, — печально ответила девушка.
Розовый туман почти рассеялся. Голубизна загустела, стала отливать
фиолетовым.
— У меня там остался внук Ямиль…
— Теперь ты ничего не сможешь сделать.
— А я могу прийти к нему во сне и рассказать о змее?
Девушка пристально всмотрелась в нее синими глазами и сказала:
— Если не вернешься через сорок дней, ты никогда уже не вернешься сюда.
Лететь обратно было намного легче. И когда тяжесть воздуха стеснило дыхание,
насторожило хлопанье крыльев. Теперь и у нее есть крылья?! Так кто же она?
Она приземлилась у лужи и поспешила взглянуть на себя. И увидела в отражении
белую голубку.
———————
* Инэй — уважительное обращение к женщинам старше себя.
* * *
Старик Салихьян взял со стола высохший кусок хлеба, разломил его и вынес
крошки белой голубке, что ворковала у окна. Голубка бережно подобрала каждую
крошку. «Рассказывай, старуха, хорошо там?» Голубка кивнула головой. «А я не
буду торопиться. Невестка наша, Лилия, позвала жить к себе. Надо поставить
на ноги Ямиля…»
Голубка оставалась возле старика несколько дней. А однажды утром старик не
услышал ее нежного воркованья. Салихьян бережно разгладил белое перышко,
лежавшее на столе, положил в нагрудный карман и стал собираться в город.
* * *
Змей, предназначенный для Ямиля, не суетился. В нем жило коварство,
закаленное тысячелетиями. Он будет ждать месяц, будет ждать год — но свое
дело сделает как надо.
Ямиль спрыгнул с велосипеда и стал наблюдать за муравейником. Он забыл обо
всем на свете. Вот так подолгу он наблюдает за муравьями, а дома пытается
нарисовать все на бумаге.
Змей выполз из-под дерева и стал подкрадываться к мальчишке. Может, сегодня
ему улыбнется удача? Он полз крайне осторожно. При малейшей опасности
застывал веткой или прятался под листиком. Вот его жертва — осталась только
прыгнуть и стрелой вонзиться ему в шею… Вот сейчас, сейчас… Легче проникнуть
в человека, пока он еще маленький, а вот станет джигитом — и грызи душу
всласть!..
Но в этот миг что-то больно укололо его. Что это было, что? Змей стал
задыхаться, отбиваться от опасности хвостом.
Белая голубка крепко впилась в змея своими коготками, но сил у нее было
немного. Так где же у этого гада сердце?
Вонючая кровь закрыла все горло, залила глаза, но голубка впивалась клювом
все дальше. Лишь бы не задохнуться — но где, где сердце?!
Вот оно, вот. Голубка вонзила клюв в нечто гадкое, трепыхающееся. Еще. Еще.
Она влезла в дрожащий комок всей головой. Змей выгнулся с предсмертным
громким шипением, закружился, стал черной жижей, которая ушла в землю.
* * *
— Мама, а отчего умирают птицы?
— Не знаю, сынок. Пойдем поскорей, сынок, в шесть часов приезжает дедушка…
Ямиль выпростал руку из руки матери и снова побежал к мертвой голубке.
— Ямиль, мы опаздываем!
Мальчик протянул руку, взял слетевшее с правого крыла белое перышко, бережно
положил его в нагрудный карман и побежал обратно к матери.
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
