Александр БАЙГУШЕВ

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ 

О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2008 г.

XPOHOC

Русское поле

МОЛОКО

РуЖи

БЕЛЬСК

СЛАВЯНСТВО

ПОДЪЕМ

ЖУРНАЛ СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

СИБИРСКИЕ ОГНИ

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ГЕОСИНХРОНИЯ

Александр БАЙГУШЕВ

Культовый поэт русских клубов

Валентин Сорокин

(пятнадцать тайн «русского сопротивления»)

Тайна двенадцатая. Зачем голубой провокатор Васин сталкивает лбами Валентина Сорокина и Станислава Куняева?

Но джокер провокатор Васин приберегает почти до конца своей статьи. Цитирую: «Почему-то ни в одном перечислении у автора А.Байгушева нет имени Ст. Куняева? Называет только тех, кого с нами физически нет! (черный юмор, надо понимать Валентина Сорокина уже тоже для Васина  физически нет – А.Б). Благородно. А пусть к этому разговору подключится участник тех событий, один из ближайших и многолетних друзей В.В. Кожинова: сам Ст. Куняев: - Я помню, как у нас возникло такое содружество поэтов, в котором был Николай Рубцов, Анатолий Передреев, в какой-то степени Владимир Соколов, многие ребята помоложе (Э.Балашов, И. Шкляревский, Б. Примеров, А. Черевченко и др.). Это стихийное содружество для меня как поэта было ближе, чем идеологизированный «Русский клуб».

Васин аж радостно подпрыгивает и руки вскидывает от этого воспоминания Станислава Куняева. Верю, сделанного Куняевым, вполне искренне, хотя, может быть, и чуть-чуть с обидой, что поскольку его наставником был Слуцкий, то мы, на всякий случай, закрыли для Куняева вход на идеологические «вторники» в русские клубы. Кстати, по инициативе принципиального Вадима Кожинова.  Ну, что тут сказать? Ясно, что внутренняя близость между Кожиновым и Куняевым всегда была особенно ценна. Это ведь особая интимная  сакральная близость душ. Но Кожинов считал, что правила должны быть едиными для всех. Замечен в контактах с еврейским идеологом – иди в синагогу, а не в «русский клуб». Кожинов очень ценил Куняева, как поэта, но справедливо не видел в нем последовательно православного человека. Кстати, Куняев до сих выступает на Пленумах ЦК КПРФ у Зюганова. А его  журнал «Наш современник» в основном ориентируется на «совков»-пенсионеров, голосующих за КПРФ. Статьи иного направления редки, в своих самых острых публикациях (они принадлежат самому Куняеву) журнал не идет дальше борьбы с сионизмом на крикливо разблачительном уровне вчерашнего дня.

В ведь каждому овощу свое время! В «русском клубе» тоже временами устраивались для души поэтические вечера – но основное-то время тратили именно на идеологию, на политику, вырабатывали линию именно православного выживания русской нации под иудейской духовной оккупации. А это, видимо, не для Куняева! Ну, что ж! Это его выбор и его право! Для нас важно, что Станислав Куняев и его журнал не выступают против сакральной идеологии «русских клубов». Что сквозь зубы, но все-таки соглашаются, что «русские клубы» важны.

Но Васин передергивает Куняева. Он устраивает вокруг интимного признания Станислава Куняева про кожиновский кружок какую-то виттову свистопляску. Он так вцепляется за признание Станислава Куняева  в его мемуарах про домашнее содружество-кружок на квартире Кожинова из нескольких поэтов, будто Станислав Куняев этим признанием выступил против самого права «русских клубов» на существование. Собственно говоря, вот именно только эта якобы «козырная цитата» – гвоздь всей аргументации Васина и всех его запугиваний «Русской партией».

Васин однако, разумеется, игнорирует, что на тот момент Станислав Куняев еще только идейно искал  себя. Дело даже не в том, что он учился в МГУ на младшем курсе и закончил МГУ позже Кожинова, Палиевского и меня; я уже очно заканчивал в 1960-м второй ВУЗ – сценарный факультет ВГИКа, а Куняев еще пахал в районной газете в далеком Тайшете. Дело в том, что он слишком долго молился на Бориса Слуцкого и В.И.Ленина. Станиславу тогда только еще предстояло освободиться от «чужих» духовных пут. Он, как сам признается (и о чем прекрасно знали про него тогда мы все), тогда задержался под опекой и сильным влиянием Бориса Слуцкого, который, будучи космополитическим евреем, естественно отговаривал Куняева от посещений «слишком идеологизированных русских клубов».

Тут нет никакой черной меты для Куняева. Многие из нас прежде, чем придти в «русские клубы», должны были сначала прозреть и освободиться от пагубных влияний каждый своего иудея Бориса Слуцкого. Станислав Куняев удивительно быстро потом духовно созреет и наверстает упущенное. Но и заблуждение было. Цитирую Васина: «Многие поэты шли сначала за помощью к Б. Слуцкому, А. Межирову и получали ее». Ну, не многие. Валентин Сорокин с его крепкими почвенными корнями на поклон к Иегове не ходил. А вот городской мальчик Куняев должен был пройти через отрезвление грехом. И не он один был такой. Потом-то русские поэты приходили в себя - понимали, что получают от слуцких и межировых данайские дары, и опамятовались - искали своих, русских по духу, того же Вадима Кожинова, а затем через кожиновых приходили, как в катакомбную Церковь, в русские клубы – к своим по Определению. Станислав Куняев напишет в мемуарах слишком уж самокритично и резко: «Я предал Слуцкого». Как человека он его никогда не предавал, последним навещал Слуцкого, когда того все свои евреи бросили и старик заканчивал жизнь в психушке. Но духовно быть в рабах у Слуцкого - Станислав Куняев не мог это долго вынести. Куняев не смог «ожидовиться» (я говорю в богословском смысле «ожидовления») - все-таки он родился слишком русским по духу!

Да, Куняев формально пришел в «русское сопротивление» позже иных из нас. И он, может быть, даже несколько неожиданно выступил для многих нас в дискуссии «Классика и мы», вдруг обрушившись на русофобию Багрицкого. И свое знаменитое письмо в ЦК КПСС по сионизму Куняев написал скорее спонтанно – по чувству, не разуму, ни с кем не посоветовавшись. Куняев вообще слишком поэт – я имею ввиду: живет  во власти чувств. Но чувствует Куняев отменно. Однако провокатор Васин этого не хочет видеть. Васину просто не дано понять, что путь из кружка, пусть даже из самого знаменитого кожиновского (в который, кстати, допускались им очень многие порой случайные люди, они потом отсеивались – но это была только его личная кожиновская ответственность) был   по орденской иерархии – это только самая первая, самая начальная  ступенька. Поскольку именно  по принципу орденской иерархии были выстроены все русские клубы, весь «русский орден», то только вслед за кружком возможен был для принимаемого следующий шаг  на более высокую ступень - в виде приглашения на закрытые собрания посвященных. Сначала человек проходил ступень «оглашенного» в кружках, и только потом уже становился «верным» в «русском клубе».  Это, кстати, обычные ступени христианского посвящения. Чего тут непонятного?!

Только хорошо узнав и подготовив людей в своем кружке, Вадим Кожинов уже затем ответственно давал рекомендацию им в центральный «Русский клуб». А рекомендации были обязательными для приема в «Русский клуб». И были, хотя и устными, но гораздо избирательнее (кстати, некоторых из кружковцев Кожинова мы так и не приняли в «русский клуб» - сам Валерьяныч признал, что они еще духовно не созрели для подпольного «русского сопротивления»). И - уж точно гораздо строже, чем при приеме в официальную КПСС, потому что рекомендации давались при всем «соборе», с клятвой-обещанием авторитетных, проверенных рекомендующих кровно опекать нового своего духовного брата, нравственно его воспитывать и собственной кровью отвечать за него, как за самого себя, перед всем русским собором.

 Так вот: Станислав Куняев пришел в «русские клубы» позже других, и он долго оставался в попутчиках. Не сразу он выдвинулся в полноправные лидеры «русского сопротивления», а членом сакрального Русского Ордена так и не стал. Станислав Куняев начинал, заведуя отделом поэзии в насквозь «чужом» «Знамени», и мы сначала вообще к нему относились, что уж греха таить, крайне настороженно. Как и со Львом Аннинским, работавшим в «знамени» за столом рядом с Куняевым - не отталкивали, но и не раскрывались перед ними. Но Куняев нашел в себе силы сбросить путы Иеговы и бросить вызов всей мировой Закулисе, написав великое письмо в ЦК КПСС о засилье сионистов, растиражированное нами в «русском самиздате» по  всей Руси Великой и наделавшее  жуткий переполох среди «жидовствующих» и «отщепенцев». Именно  после знаменитого письма о сионизме произошло тесное сближение Станислава Куняева с лидерами «русских клубов» и особенно с Вадимом Кожиновым. Горжусь, мы не дали  Слуцким после его бунта, съесть Станислава Куняева, хотя борьба была очень острой и тяжелой. И пришлось даже, чтобы погасить страсти (немедленно показательно распять Куняева на Голгофе «они» буквально рвались!) подключать личный секретариат Генсека. Кто-то же должен был на желавших перед «ними» (понятно кем) выслужиться - кусачих шавок, вроде подлеца Вл. Бушина,  написавшего и пустившего тогда по рукам на Ст. Куняева грязный памфлет, все-таки, наконец, цыкнуть сверху!

Теперь о взаимоотношениях между Кунявым и Сорокиным как «культовым поэтом русских клубов». Со Станиславом Куняевым Валентина Сорокина всегда связывали давняя творческое дружба и понимание общих русских задач. Да, Сорокин критиковал Куняева за то, что он тратит свой талант на ему не свойственную «тихую лирику», что он остался слишком «совковой» ориентации. Но это были сугубо творческие споры. Не случайно, став главным редактором журнала «Наш современник», Куняев по совету Вадима Кожинова тут же пригласил Валентина Сорокина в члены своей редколлегии. «Нашему современнику» нужны были для привлечения крепкого русского читателя такие знаковые фигуры «русских клубов», как Валентин Сорокин, как Сергей Семанов. Такие фигуры в редколлегии вызывают доверие к журналу. Куняев прекрасно понимает, что на одном Зюганове и Сергее Кара-Мурзе журнал далеко не уедет. Да, честно говоря, мы все еще надеемся, что журнал «Наш современник», перестанет спать в хрустальном гробу советского прошлого, как Спящая царевна, стряхнет с себя совковую сонливость и зюгановский коллаборационизм и станет искренним рупором «Русской партии», даже сакрального Русского Ордена.

Так что все провокации Васина о том, что якобы Станислав Куняев противостоял «русским клубам» высосаны им из пальца. Не было такого противостояния – он просто шел своим «совковым» путем рядом.

Теперь о моем личном отношении к некоторым литературным теориям Кожинова и тому, как эти теории трудно сказались на творчестве Станислава Куняева. Сразу же подчеркну, что я никогда не считал себя в теоретическом плане выше выдающегося русского мыслителя Вадима Валерьяновича Кожинова. Но обсуждать идеи даже самых великих мыслителей никому не возбраняется. Литературоведы обсуждают с разных сторон творчество Достоевского, самого Пушкина. А почему идеи Кожинова, примененные им на практике, в отношении к творчеству Станислава Куняева, обсуждать нельзя? Напротив, зная Кожинова, я уверен, что он сам был бы только благодарен за любое обсуждение его идей.

 Так вот. Не одному мне, а многим литературоведам представляется, что Вадим Кожинов, опекая своих поэтов и всячески помогая им найти себя,  больше все-таки нажимал на лирику и гораздо меньше уделял внимания эпической поэзии. Даже порой чурался ее. Он ведь не случайно свою фундаментальную книгу назвал именно «Книга о русской лирической поэзии Х1Х века». Его профессионализацией в изучении поэзии была именно лирика, а не эпос. И он старался и другим передать свои знания именно по лирике. Это нормально. Что изучал, что больше любил – о том и написал книгу. То и проповедовал в своем кружке.

Поэтический кружок Кожинова поэтому, вполне естественно, что всегда превозносил лирику. Он был менее идеологизирован, чем «русские клубы». Не высокое громкое, а тихое проникновенное интимное слово. Кожинов даже полемически подхватил и сознательно присвоил наклеенный Лавлинским на поэтов-кожиновцев ярлычок «тихая лирика». Он считал, что это защитит его кружок от нападок. И от преследования со стороны 5-го управления по борьбе с инакомыслящими КГБ. Я хорошо знал многих поэтов его круга. И они в общем-то никто не были такими уж «тихими». Я говорил уже, что состоял в секции поэзии МО СП РСФСР. Так вот все «кожиновцы» задавали тон в секции. Выступали за бой, а не уютную тишину. Тогда секцию возглавлял мой любимый поэт Владимир Цыбин, а входили в секцию самые высокие русские имена – практически весь цвет русского слова. Кстати, сегодня по русскому преемству эту секцию поэзии возглавляет именно культовый поэт русских клубов Валентин Сорокин.

А дальше я не буду бить себя в грудь, а просто процитирую самого Станислава Куняева, одного из самых заметных кожиновских кружковцев. Александр Васин, напомню, меня упрекает: «Почему-то ни в одном перечислении у автора нет имени Куняева?» Исправляюсь. Пожалуйста: вот отрывок из громадного события нашего времени - поразительно полно и искренне отразившей нашу эпоху книги Станислава Куняева «Поэзия. Судьба. Россия» (я убежден, что каждый русский человек должен прочитать эту трехтомную книгу воспоминаний, чтобы понять советское время и «вспомнить» самого себя!). Ну, а отрывок  как раз на тему о  трудном шефстве Кожинова, как литературного критика, над выдающимся русским поэтом Станиславом Куняевым – вот он.

Процитирую, что написал Куняеву, осторожно предостерегая того от кожиновского увлечения лирикой,  сам великий русский композитор-классик с мировым именем Георгий Васильевич Свиридов. Уж выше для нас авторитета вроде и нет:

«Стихи Ваши действуют на меня неотразимо. Но критика, который бы заглянул в их глубину, еще не нашлось! И это не в упрек Кожинову, который Вас любит, просто тут нужен другой особый глаз для смотрения. Мне кажется (я позволю себе судить, любя Вас!), что крупная форма, например, «Поэма» явится итогом Вашего пути…»

Вот что настойчиво советовал Станиславу Куняеву великий русский композитор Георгий Свиридов - авторитет, выше которого сейчас в мировой культуре, пожалуй, никого и нет. Я думаю, что Станислав Куняев должен был бы внимательнее прислушаться к советам Георгия Свиридова – тот, как никто другой чувствовал именно эпический характер куняевского таланта.

Во всяком случае, мне очень понятно и близко то, что насоветовал Куняеву великий Свиридов. Если Вадим Кожинов был за лирические приоритеты, то я был всегда за эпические – может быть, потому что сам писал исторические романы (мои «Хазары» переиздавались много раз!). Вот мне, как Свиридову, потому тоже кажется, что потенциального эпика в Куняеве лирик Кожинов все-таки немного недооценивал. Это был просчет любви, ведь именно Станислав Куняев был его самый близкий друг.  Но я  помню Станислава Куняева еще по филологическому факультету Московского университета как подававшего громадные надежды молодого поэта  с лермонтовскими началами - пророческим мироощущением и демонической сакральной страстью. И уже тогда всем нам представлялось, что он, когда неминуемо освободиться из пут Слуцкого, то поднимется именно как эпический поэт. Но Лермонтов не мыслим без «Демона», без «Мцыри», без «Маскарада». Мне представляется, что мемуары «Поэзия. Судьба. Россия» потому Станиславу Куняеву так художественно сильно удались, потому и стали по своему высокому гражданственному и обобщающему уровню сродни лермонтовскому «Герою нашего времени», что в них, наконец-то, вылилась его собственная затаенная, загнанная внутрь тоска по большому эпосу.

Признаюсь в своей страшной крамоле (вот уж Васин обрадуется!). Я в свое время мягко отсоветовал Валентину Сорокину посещать домашний кружок Вадима Кожинова. Я ему прямо сказал:

- Это не для тебя! Ты по складу эпический поэт, а Вадим Кожинов будет упорно тянуть тебя в «тихую лирику».  Ну, зачем тебе мучиться! Ты смотри: Станислав Куняев поэт с таким мощным сильным эпическим началом, а у него до сих пор ни одной крупной поэмы. И я вижу в этом невольную вину Вадима Кожинова. У Кожинова слишком сильная аура – он ведь буквально подавляет попадающих в его близкий круг. Конечно, что говорить, у Вадима Кожинова тебе бы можно многому научиться. Ходить к нему в кружок очень почетно и  заманчиво. Он тебя, конечно, к тому же еще и «раскрутит». Поработает на твое имя. Это-то уж он умеет, как никто. Но одновременно это для тебя и страшный риск попасть в долгий творческий кризис и даже полностью потерять себя как эпического поэта. Ориентируйся лучше на Юрия Прокушева – тот тебе ближе.

Прав ли я тогда был? Не знаю. Может быть, школа Вадима Кожинова Валентину Сорокину как раз бы и не помешала. Но я почему-то абсолютно был тогда уверен, что Вадим Кожинов, прослушав хорошие лирические стихи Валентина Сорокина, сразу начнет  ему доказывать, что в этом именно ключе ему и надо искать себя, а не в стихотворных драмах и балладах. Не в эпике.

Гнутся, качаются древние

Ели.

Долго их, видно, трепали

Метели.

Сетуют, шепчутся горько

Березы,

Сильно, наверно, их били

Морозы.

Низко склонились над берегом

Ивы,

Мяли трепали их ветры

Хвастливо.

Только трава у лесного

Предела

Все одолела,

Перетерпела.

 Свищет, кудрявится, всласть

Зеленея, -

Сколько же гроз прокатилось

Над нею.

Помню, за столиком в буфете ЦДЛ мы с Валентином Сидоровым и самим Сорокиным обсуждали это стихотворение Сорокина. Оно как раз было напечатано в каком-то журнале за 1982-й год. Подсел Вадим Кожинов, увидал раскрытый журнал со стихами Сорокина, начал нам читать лекцию -нас всех просвещать насчет природы поэтического таланта Сорокина. Сделал действительно очень много тонких замечаний. Но я видел в стихотворении эпическое решение (образ травы поднимается над бытовым контекстом и выводится на метафорическое, сугубо эпическое широкое обобщение), а Кожинов считал, что это удача Сорокина-лирика. На том мы все и разошлись.

Пусть Васин однако не падает в обморок от такого моего признания. В творчестве много мистических тайн. Кожинов был, конечно, гениальный литературный критик. Однако если бы как делается поэзия, всем было все понятно, то вокруг нас были бы одни поэты-гении. Но тайна, тайна!

Открою еще один крамольный секрет. Вадим Кожинов не спроста буквально помешался на лирике. Было тут и еще один чисто кожиновоский «свой ход». Поймем Кожинова – по условиям советского времена написать о многом он прямо в лоб не мог. В теоретических работах по литературе под давлением вульгарной теории социалистического реализма» и «жидовствующих» местечковых «красных профессоров», оседлавших академическую теорию литературы, ему постоянно приходилось замазывать очевидное, юлить, «протаскивать» свои наблюдения буквально через игольное ушко цензуры, что Кожинов умел, как никто, блестяще делать, но навязанные марксистские шоры-то все равно оставались. Вообще вся советская литературная критика было сплошным эвфемизмом, извилистым маневрированием между Сциллой и Харибдой, начиная с самого понятия «тихая лирика» и якобы принципиальными положениями кожиновских призывов к отказу от эпической поэмы. Как мне объяснял сам хитрый литературный политик Кожинов, эти его якобы «принципиальные» призывы были связаны с тем, что он считал советскую поэму, наиболее зараженной бациллами «багрицщины», «светловщины», «евтушенковщины» с иудо-советским словоблудием на манер «Братской ГЭС» Евтушенко  (Гангнуса) – этой «мошкары-гнуса со станции Зима».

Я с Вадимом Кожинов тут не во всем был согласен. Возражал, что ведь есть в судьбе советской поэмы и проблески –  например, в мощной эпике Василия Федорова, Егора Исаева, того же Валентина Сорокина. Хотя все трое были поэтами не кожиновского круга. Но ведь именно в продолжении героических традиций русского эпоса (прежде всего «Слова о полку Игореве)  Валентин Сорокин нашел себя как поэт поколения. Только время рассудит, кто прав Кожинов или Свиридов в оценках природы таланта Станислава Куняева. Но насчет Валентина Сорокина я абсолютно убежден, что у него от природы эпический голос.

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ