№ 3'07

Камиль Зиганшин

На сайте В Сети

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Камиль Зиганшин

Свидание с Непалом

Путевые заметки

Подо мной — Непал, королевство, зажатое между мистическим Тибетом и древней Индией.
Небольшая страна вместила на своей территории восемь из четырнадцати существующих на Земле восьмитысячников. Среди них и «макушка» Земли — Эверест, и самое глубокое в мире ущелье Кали Гандаки. Почти половина королевства находится на высоте более 3000 метров! Это государство можно смело назвать самой высокогорной страной мира.
Считается, что где-то в этих краях затерялась непостижимая Шамбала — заповедное место, где формируется энергетика, необходимая для духовной эволюции человечества. Здесь же родина одного из величайших светочей человечества — Сиддхартхи Гаутамы* (род. в 563 г. до н.э.) — отца древнейшей религии мира — буддизма. Площадь королевства почти не отличается от площади Башкортостана — 141 тысяча квадратных километров, но население в семь раз больше — 28 миллионов человек.
Толкований значения слова Непал несколько. Если опираться на древний санскрит, то Непал — «Земля у подножья гор».

———————
* Принц Сиддхартха Гуатама — Будда (пробужденный, просветленный), должен был стать двадцать восьмым правителем Непала в династии Кирати. Но он, видя множество людских страданий вокруг, посвятил свою жизнь поиску пути, освобождающего людей от них. Результатом этих поисков стало Просветление под сенью дерева Бодхи (Древа Мудрости), которое помогло ему выработать «правила для мирян», «правила пожертвований» и «правила восьмеричного пути», включающие в себя культуру поведения, культуру медитации и культуру мудрости. Случилось это, когда Будде было 35 лет. Ушел он из жизни в возрасте 80 лет.

Высота 9000 метров. Внизу проплывают квадратики миниатюрных полей, песчинки домов, извилистые белопенные ленты в огранке галечных берегов. На севере рядами тянутся украшенные шапками снега и бородами ледников остроконечные пики высочайшего в мире хребта — Главного, или Большого Гималайского. А за ним простирается на тысячи километров невидимый отсюда древний Тибет. При виде этой грандиозной картины все дела и мысли, занимавшие мой мозг, стали мелкими и незначительными, отошли на второй план.
Со стороны низменной Индии на Гималаи набегают невысокие хребты, сплошь затянутые зелеными мхами лесов. Кстати «Хималаи» на непальском означает «обитель снегов». Их высота растет от волны к волне, и сами Большие Гималаи кажутся уже циклопическим девятым валом, зависшим над Тибетским плато, но так и не отважившимся обрушиться на священную для человечества территорию.
Пока летели, кучевые облака накрыли горы столь мощным фронтом, что затопили даже восьмитысячники. Зацепившись брюхом за бугристый покров, лайнер тоже завяз в молочных клубах и стал стремительно погружаться в белесую мглу. А когда она исчезла, навстречу нам вынырнула овальная, плодородная долина Катманду, похожая на лоскутное одеяло, сшитое из клочков разноцветных полей. Ее обрамляли лесистые горы. В центре долины расположилась столица королевства — город Катманду. С высоты птичьего полета он, из-за хаотичной застройки, отчасти напоминал... руины Сталинграда. Один и тот же дом с одного угла мог быть одноэтажным, а с другого — трехэтажным. Эти ступенчатые, хаотичные перепады и создавали иллюзию руин. Преобладающий цветовой фон города из-за слоя пыли, осевшей на нем, за пять месяцев без единой капли дождя, серо-коричневый (львиная доля осадков в Непале выпадает летом).
Приземлились в столичном аэропорту Трибхуван в шестнадцать часов по местному времени. Он назван так в честь короля, мудро правившего страной с 1951 по 1955 годы.
Аэропорт похож на длинную казарму из красного кирпича с несколько неряшливой кладкой. Встретил меня представитель тур агентства — молодой, худощавый, интеллигентной внешности, с открытой лучистой улыбкой на лице, смуглолицый непалец по имени … Камал! Знает четыре языка: русский, непали, индийский и английский. Для Непала человек, владеющий русским, — пока большая редкость.
Забавно, что закрытый Непал открыл для посещения иностранцами во второй половине 50-х годов двадцатого века русский, одессит по происхождению, Борис Лисаневич. Живя в начале 50-х годов в Калькутте, он убедил часто приезжавшего в этот город короля Непала Махендру в том, что туризм может послужить хорошим подспорьем для бюджета его страны, и получил разрешение открыть в Катманду первый отель для богатых туристов. Назвал он его очень оригинально: «Як и Йети».
Камал сразу надел на мою шею шелковый приветственный шарф и, чуть поклонившись, произнес:
— Намастэ! (Здравствуйте!)
Непальское приветствие прозвучало в его устах нежно и распевно — «наа-маа-стээ». На санскрите это означает «божественное во мне приветствует божественное в тебе». Каков образ!!!
Получив багаж, поехали в отель на белом праворульном лимузине 80-х годов (движение левостороннее — сказывается длительное влияние англичан). Вот тут-то я каждой клеткой прочувствовал непальский стиль езды — одно из самых ярких и незабываемых ощущений от посещения королевства! Эта поездка сразу дала мне возможность осознать, что я попал не только в другую страну, но и в другой мир.
Езда, надо признаться, не для слабонервных. Улочки в Катманду тесные, каменисто-ухабистые. То и дело произвольно меняют направление, при этом часто раздваиваются, а порой завершаются просто тупиком или туннелем высотой в полтора, а шириной в один метр. Тротуары напрочь отсутствуют. По улицам движутся в едином потоке люди, автомобили, велорикши, животные, мотоциклы, забавно разукрашенные монстры — грузовики. Все беспрестанно сигналят, позванивают безо всякого повода. Просто так — чтоб веселей было.
Дороги настолько узкие, что каждый встречный автомобиль воспринимаешь как несущегося на тебя смертника, но за пару секунд до лобового удара машины фантастическим образом вытягиваются, становясь плоскими, как рыбы, и проносятся в нескольких сантиметрах друг от друга, не сбавляя скорости. При этом ни один из водителей даже глазом не поведет. Потрясающее чувство габаритов. Мне с непривычки было жутковато. Сердце всякий раз невольно замирало, а нога что есть силы давила на несуществующую педаль тормоза. Самое удивительное во всем этом броуновском движении то, что я в Непале не видел ДТП! Невероятно, но факт.
Судя по безмятежным улыбкам непальцев, для них такая езда — норма жизни. Восхитила следующая сцена: молодой юноша, выискивая кого-то в окне, встал посреди улочки, перекрыв движение. Выстроившиеся с двух сторон водители не кричали и не бранились, а только терпеливо сигналили — отойди мол, парень, в сторону, дай проехать.
Вообще в Катманду сразу бросается в глаза какая-то особая, доброжелательная атмосфера. Она и приезжих постепенно заражает спокойствием и по-детски радостным отношением к жизни. Не могу не упомянуть непальское такси «тук-тук» — весьма экзотический вид транспорта. Электромотороллер с прикрепленным к нему кузовом-кунгом, в который набивается до восьми человек. Попробуйте догадаться почему «тук-тук»? Чтобы остановить его, надо успеть, пока он проезжает мимо, постучать по жестяной обшивке.
Застройка города невероятно плотная. Дома на большинстве улиц примыкают друг к другу стена к стене. При этом на них нет, по крайней мере я не видел, ни номеров, ни названий улиц.
Здания небольшие, в основном двух- и трехэтажные. Общий стиль прослеживается, но ни про одну постройку не скажешь «красивый дом» (храмы, дворцы — исключение). Все сооружено как-то наспех, имеет незавершенный вид. Одни дома раскрашены в невообразимо яркие цвета, стены же других просто небрежно затерты раствором. Встречаются полуразвалившиеся или рассеченные трещинами, с отваливающейся штукатуркой, без оконных рам или с рамами, но без стекол. Не редкость, когда к дому приличного вида примыкает лачужка, сооруженная из старых досок, кусков жести, с обрывком грязной материи вместо двери. Горожане убеждены, что улица является продолжением их квартир — прямо на ней сушат чили, кукурузу, готовят пищу, стирают и выливают воду. Зато во всех окнах и на балконах цветы; под карнизами трепещут разноцветные флаги и гирлянды.
Катманду, несмотря на столичные функции, сохранился практически таким, каким он был сто лет назад: тесные улочки, сотни храмов и ступ; вечная смесь запахов благовоний, еды, пряностей, дыма от сжигаемого мусора; со всех сторон льется национальная музыка. Немало старинных зданий с деревянными ставнями и дверьми, украшенными резьбой, портиками, колоннами. Во дворах статуи Будды, ступы. Множество золоченых пагод, храмов с черепичными крышами, поднимающимися как лестницы в небо. На стенах нарисованы глаза божества. Его всевидящий, всепроникающий взгляд сопровождает человека повсюду.
Что еще радует взор — очень красивые и естественные девушки с миловидными, выразительными темно-карими глазами на смуглом, нежном лице. Лоб многих непалок украшен красной точкой — «тикой», знаком благоденствия. Одежда — сари* самых разнообразных цветов и оттенков. Если женщина носит сари красного цвета — значит, она счастлива. Вдова никогда не наденет красное сари.

——————
Сари* — национальная женская одежда, представляющая собой шесть метров ткани, по-особому намотанной на тело.

Поскольку осадков не было с сентября, город сейчас выглядит не так свежо, как летом, в период дождей. Деревьев и кустарников мало, а имеющиеся уже усыпаны цветами, красными, сиреневыми, белыми — скоро и по календарю весна.
При численности населения более миллиона (точную цифру никто не смог назвать) город, благодаря тесной застройке, весьма компактный по площади. Местами плотность достигает 50 тыс. человек на один квадратный километр. Проехать, а тем более пройти пешком к какой-либо достопримечательности без сопровождающего невозможно. Лабиринт из поворотов и ответвлений, следующих один за другим, ставит приезжего в тупик через несколько минут. А у непальцев, похоже, в голове встроен компас — opиeнтиpyютcя в этой бессистемности свободно.
Помимо пестрой, многоголосой толчеи на улицах бросается в глаза обилие лавочек, магазинов, закопченных мастерских крохотных размеров. Один ремесленник на импровизированной наковальне — обухе топора, вбитого в чурку, молоточком выковывал на глазах прохожих из раскаленных серебряных заготовок красивые ажурные украшения прямо на обочине дороги. Магазин размером с «хрущевскую» кухню — в порядке вещей. Большие магазины наперечет, а настоящих супермаркетов я вообще не встречал. Улицы освещены плохо. Фонари стоят редко и светят как-то уж совсем робко.
Сами непальцы дружелюбны, улыбчивы. Их открытость и приветливость искренни, неподдельны. Глаза светятся теплотой и радостью. Нет лиц мрачных, озабоченных или самодовольных с фальшивым налетом благородной усталости и интеллекта. При общении с ними надо иметь в виду, что непальцы, когда хотят сказать «нет», кивают, как и болгары, а когда говорят «да» — качают головой из стороны в сторону. Я заметил, что если здороваешься с непальцем на его родном языке, да еще и поклонишься, то он прямо расцветает от счастья.
Население смешанное. Судя по пятнышкам на лбу, индуисты в Катманду преобладают. Хотя и буддистов немало. Обе религии сосуществуют мирно: индуистские храмы и буддистские ступы повсюду рядом. Статуи Будды зачастую на индуистский манер посыпаны красной пудрой.
Буддизм в основном исповедуют народы, живущие на севере, в высокогорных районах. Всего в королевстве проживает более 60 народностей. Может, меньше, чем в России, но здесь эти этнические группы сконцентрированы на площади в тысячи раз меньшей. Среди них многочисленны тибетцы (в большинстве своем, образованные и предприимчивые люди); тхакали (отличаются гостеприимством и поэтому, наверное, изрядная часть их содержит отели); знаменитые горные шерпы (как никто адаптированы к жизни в высокогорье — про них говорят «люди с тремя легкими». Они вне конкуренции в качестве носильщиков, проводников, хотя немало тех, кто преуспел в ресторанном и гостиничном бизнесах). Индуизм преобладает в южных, граничащих с Индией, провинциях. Буддисты при этом куда терпимее к иноверцам, чем индуисты, — у тех масса запретов и ограничений. В этом я не единожды убеждался, путешествуя по Непалу. В средней же части страны обе эти религии за многие века переплелись настолько плотно, что возник симбиоз: индуизм воспринял некоторые черты буддизма и наоборот. Непротиворечиво соединившись, эти два разных духовных начала способствовали творческому рождению новой самобытной культуры.
Одеваются непальцы довольно пестро и свободно. Мужчины в европейских костюмах — большая редкость, и отношение к ним почтительное. А если мужчина еще и при галстуке, то для окружающих такой господин почти божество: ему всячески угождают, и даже на досмотре в аэропортах на него буквально не дышат. Жаль, что я не знал про эти тонкости раньше — приехал бы в костюме от Вячеслава Зайцева.
Бросается в глаза обилие военных блокпостов: обложенные мешками песка огневые точки с пулеметом и автоматчиками внутри. Эти меры связаны с тем, что Непал уже более десяти лет находится в состоянии вялотекущей, с периодическими обострениями гражданской войны. Хотя к чести обеих враждующих сторон (маоистов и сторонников короля) туристов они не трогают, а прямо-таки лелеют, как главный источник пополнения казны. Все понимают, что без туризма Непал, не важно, будет он монархическим или коммунистическим, просто не выживет. Правда, время от времени эксцессы случаются: то под обстрел попадут, то отнимут последнее «в помощь голодающим в горных селениях».
Кстати, военные в Непале — одна из самых высокооплачиваемых и уважаемых профессий (не так давно и у нас так было). Попасть в армию трудно. Необходимы не только хорошие физические данные, но и эрудиция, общая культура. Непальские солдаты очень ценятся в мире. Англичане, к примеру, нанимают их в свои батальоны специального назначения и платят за это в казну королевства большой налог.
Гостиница, куда меня привез Камал, находилась в туристическом квартале Тамеле. Пять этажей, бассейн, фонтан, бар, два ресторана, музыка, душ, со вкусом обставленный номер, вышколенный персонал — все условия для избалованных комфортом европейцев. Я ожидал попроще.
Сегодня, точнее завтра в три часа ночи, наступает Лосар — тибетский новый 2133 год. Год Огненной Собаки. Непальцы для его празднования выбрали день, когда на горе Камдо расцветают первые весенние цветы. По расчетам королевских астрологов — это время самое благоприятное для встречи Нового года. Было бы здорово и нам, по примеру непальцев, объявить Российский Новый год — например в мае, а то отмечаем только чужеземные и еще умиляемся при этом. Мы живем в великой стране, с богатой, неповторимой культурой и удивительной историей. Пора бы научиться уважать себя. Тем более что есть чем гордиться. Мы, по крайней мере, не уничтожали, в отличие от западноевропейцев, целые народы, когда расширяли свои территории (Южная и Северная Америки например.)
После завтрака спустился во дворик отеля. Камал, в неизменной белой рубашке и черных брюках, уже поджидал возле машины. Увидев меня, он расцвел ослепительной улыбкой. Я в ответ заулыбался еще шире.
Сразу поехали в один из самых почитаемых и авторитетных монастырей — буддистский монастырь Шечен, расположенный на восточной окраине Катманду.
По дороге я, не забывая глядеть по сторонам, успел расспросить Камала о его семье. Оказывается, у него есть три брата и одна сестра. Камал самый младший. Родился в Индии, куда родители выезжали на заработки. Отец много лет проработал водителем автобуса, а мать — в столовой у советских строителей. Жили в общежитии и во дворе играли вместе с детьми русских инженеров. Десять лет назад их семья вернулась в Непал. Поскольку Камал знает языки и имеет свою машину, устроился гидом-переводчиком в туристическое агентство. Платят хорошо. Работа нравится, туристы приезжают постоянно, но из-за войны их число с каждым годом убывает. Больше всего он любит сопровождать русских, — «они простые, как мы».
К моему изумлению, Камал оказался весьма осведомленным о состоянии дел в России и искренне радовался тому, что наша страна поднимается с колен. Мечтает съездить в Москву, посмотреть Ленина в мавзолее и побывать в Сибири — это для непальца все равно, что для нас Тибет. Про Башкирию прежде не слышал, но Уральский хребет, отделяющий Европу от Азии, знает.
Монастырский комплекс огражден высокой мощной стеной из красного кирпича. В центре прямоугольный храм, украшенный филигранной резьбой по дереву и камню. Перед ним большая квадратная площадь. Внутри храма огромная золоченая статуя Будды, низкие скамьи с бархатными подушками, трон настоятеля; над ними висят красные шары, штандарты. На стенах тангаки с мандалами (расписанные ткани). На потолке — сцены из жизни Будды. Все это в золоте, ярких красках — великолепие потрясающее.
Вопреки сложившемуся у европейцев представлению пагоды с нависающими друг над другом крышами впервые, оказывается, начали возводиться именно в Непале в XII веке архитектором Арнике, и уже после завершения строительства нескольких пагод в королевстве его пригласили в Китай. Оттуда эта новая архитектурная форма перекочевала в Японию.
По внешней стороне храма, на уровне пояса, тянутся продолговатые ниши, в которые встроены раздельными группами сотни молитвенных барабанов — вертикально стоящих на осях цилиндров. На них выгравированы молитвы — мантры магического звучания «Ом — мани — падме — хум» — «О благословенный алмаз в священном цветке лотоса». Всего четыре коротких слова на санскрите, а сколько в них поэзии. Буддисты верят, что движение приводит молитвы в действие и поэтому, три раза обходя вокруг храма по часовой стрелке, одновременно вращают барабаны правой рукой (левая считается нечистой). Если это делать часто и с чувством любви к Будде, то будешь счастливым и здоровым всю жизнь. Как все просто!
Храм и площадь окружены красивым трехэтажным зданием розоватого цвета с кельями для послушников и монахов. С левой стороны в нем есть арочный проход на территорию буддистского университета с учебными корпусами и общежитием для учеников. Вдоль границы между университетом и монастырем высятся семь священных ступ. Следует отметить, что ступы самых разных размеров стоят в Непале на всех площадях и почти в каждом дворе. Они символизируют легендарную гору Меру, олицетворяющую собой центр Вселенной. Дорожка вдоль ступ ведет к калитке, за которой на зеленой поляне небольшая гостиница и уютное кафе для гостей.
Ламы, служители культа и ученики, все стрижены наголо. Возраст от десяти-двенадцати лет и старше. Одеты в желто-бордовые тоги. Во время службы они надевают на головы желтые бархатистые шлемы с высоким ниспадающим гребнем. Издали эти красивые головные уборы напоминают бронзовые шлемы легионеров Римской империи.
Когда мы вошли в монастырь, один из служителей бил в огромный, висящий на перекладине гонг-бубен — призывал на службу. После третьей серии ударов заревели с красивыми переливами огромные узкие трубы. Они настолько длинны и тяжелы, что раструбом упираются в пол. Издаваемые ими звуки достигали такой мощи, что стены храма порой вибрировали.
За пределами площади, на зеленом газоне, тем временем рассаживались приехавшие на церемонию непальцы. Судя по одежде и внешности, в основном выходцы высокогорных районов. Практически все большими семьями. Сидят чинно, торжественно. Для них это событие из разряда священных.
В центре площади в пяти метрах от лежащего на широкой доске клыкастого чудища, похожего на дракона, поставили трон. (Чудище вылеплено из теста, во-внутрь залита кровь, а снаружи оно раскрашено в красный цвет.) На трон сел наставник в пышном церемониальном синем костюме, украшенном многоцветным орнаментом и вставками. Из храма стали выходить цепочкой барабанщики, литавристы, трубачи в желто-бордовых одеяниях. Они выстроились в ряд по всему периметру площади. А саму ее заполнили ламы в черно-золотистых, очень сложного покроя костюмах, состоящих из множества мелких элементов. За наставником — свиты из шести монахов.
Под бой барабанов, звон литавр и небесное звучание труб начались ритуальные танцы, распевное чтение мантр. Паузы между музыкальным сопровождением заполнялись позвякиванием колокольчика в руке неподвижно, с бесстрастным лицом, сидящего настоятеля. Необычная музыка, горловое пение мантр двумя сотнями лам постепенно отключало присутствующих от окружающей действительности и уносило к высшим сферам сознания.
Танцевальные «па», исполняемые монахами на площади, состояли из необычайно сложных элементов: подскоков, резких поворотов и наклонов в разные стороны. И наконец, в финале священного ритуала наставник мечом разрубает злое чудище на мелкие куски. Ламы длинной процессией переносят разрубленное «тело» и множество блюд с жертвоприношениями на большую поляну. Здесь зажженной стрелой, выпущенной наставником из лука, поджигают огромный костер (огненную пуджу), выложенный в виде раскрытой пасти. В его пламени сгорают все отрицательные энергии и неприятности уходящего года. Для этого, быстро пробегая (пламя жаркое и высокое), бросают в «пасть» куски разрубленного чудища, жертвоприношения и мелкие личные вещи присутствующих. (Их собрали заранее и сложили на большие бронзовые блюда.)
После завершения очистительной церемонии, готовящей человека к жизни в Новом году, зашли с Камалом в примыкающее к монастырю кафе. Поели момо — крупные пельмени с овощной начинкой (делают и с мясной) и попили непальский чай с солью, маслом. Вопреки ожиданиям этот чай оказался приятным, хорошо утоляющим жажду напитком. Он настолько понравился мне, что в дальнейшем только его и заказывал.
Непальская кухня, как мне показалось, не отличается разнообразием блюд. Самое популярное среди них — дааль бхаат. Это гора вареного риса с жидким соусом из чечевицы или гороха, тушеных овощей и острых приправ. Уникальная особенность непальских харчевен заключается в том, что, заказав это блюдо, вы можете бесплатно сколько угодно раз получать добавку. Вам будут подкладывать ее, даже если не попросите, более того — откажетесь. Поскольку порции дааль-бхаат большие, одной-двух добавок хватает, чтобы насытиться на весь день. Другое популярное блюдо — уже упомянутое момо. Что-то вроде наших вареников с начинкой из курицы с овощами, баранины с луком или просто овощами. Готовится момо на пару в большом котле (как манты). И хорошо идет под местную водку ракши или местное пиво из риса — чанг-папод. Большинство блюд острые. Это, наверное, один из основных, выработанных веками способов борьбы с кишечными заболеваниями. Будучи любителем острого, я так увлекся, что на третий день пищеварительные органы, не выдержав пиковых нагрузок, наказали меня необходимостью перейти на абсолютно пресную диету. Очень жаль....
Говядина в местной кухне отсутствует — корова здесь, как и в Индии, священное животное. В Непале за ее убийство полагается двадцать лет тюремного заключения. На мой вопрос «Почему за убийство коровы наказание суровей, чем за убийство человека?», Камал ответил: «Людей много, коров мало». Логично и убедительно. Если посмотреть на живой мир глазами Создателя, то вряд ли можно найти существо более вредное для Земли, чем мы — люди. Это горькая правда. Мы почему-то присвоили себе монопольное право подчинять миропорядок своим эгоистическим потребностям, не считаясь с интересами других живых существ и всей Природы в целом. Вряд ли это останется без возмездия.
После обеда Камал повез меня на городскую площадь, где воздвигнута самая крупная в Непале ступа — ступа Боудднатх — символ тибетского буддизма в Непале. Пока ехали к ней, стайки мальчишек раз пять перегораживали дорогу натянутой веревкой. Камал притормаживал и с неизменной улыбкой давал старшему одну рупию, пояснив мне, что такой способ сбора денег — это традиция Нового года.
Построена ступа Боудднатх в V веке на большой площади в окружении тибетских монастырей. Она представляет собой грандиозное сооружение белого цвета с позолоченным шпилем и состоит из фигур-символов. Основанием ступы служат три уплощенных квадрата, лежащих один на другом. Нижний самый большой, верхний — самый маленький. На нем покоится огромная полусфера, олицетворяющая небо, выше идет куб — символ земли. На каждой стороне куба нарисованы проницательные, притягивающие взор глаза Будды и загогулистый нос. Далее — золотой шпиль из тринадцати ступеней (по числу шагов к просветлению). На вершине шпиля — шар — символ Солнца и Луны. В глубоких, просторных нишах нижнего основания — святилища. В них сидят ламы, читают мантры и перебирают четки из ста восьми бусин. Вокруг горят тысячи свечей, дымят благовония. В продолговатые, неглубокие ниши встроены группами молитвенные барабаны. Камал сказал: «Будде понравится, если мы обойдем вокруг ступы по часовой стрелке три раза и при этом покрутим барабаны (совершим кору). Мы верим, что от этого нам всем будет хорошо». Я последовал его примеру.
Со шпиля до земли натянуты десятки «гирлянд» с разноцветными флажками. И на каждом записаны тексты мантр. Флажки трепещут на ветру и считываемые им (ветром) тексты возносятся к Будде.
Рядом со ступой две молельни с барабанами размером с небольшую цистерну. Паломники, ламы по очереди подходят и вращают их по часовой стрелке. Мелькают, крутятся древние иероглифы, и летит в небо молитва «Ом-мани-падме-хум». Неподалеку и сам «виновник» таинственного обряда — просветленный золотой Будда в два человеческих роста. Вокруг курятся жертвенники. Возникает полная иллюзия, что я попал в далекое, давно забытое прошлое.
Вся площадь со ступой в центре окружена храмовыми сооружениями, украшенными сказочными драконами, затейливой резьбой. Между ними втиснуты сувенирные лавки, во внутренние дворы ведут арки-тоннели. В большинстве двориков тоже стоят ступы, только маленькие.
Камал рассказал, что в Катманду есть еще одна, не менее именитая ступа — ступа Сваямбунат. Считается, что именно на ее месте из брошенного Шивой семени лотоса возникла земля. Рядом с ней находится древний храм — пещера Харати с семью дверями, покрытыми древними фресками. За последней медитирует некая сущность — высшее создание, как пояснил Камал — «не тело, а глаза». Первую дверь открывают каждое утро, вторую — раз в год. Остальные открывать запрещено. Уже в первом зале люди чувствуют сильную энергию. Но на ее посещение у нас не было времени, так как главной целью поездки для меня были все-таки Гималаи. И потом эту тему подробно осветил известный офтальмолог и путешественник Эрнст Мулдашев.
Пользуясь тем, что мы находились в двух минутах ходьбы от дома знакомого Камалу тибетского врача, прошли через одну из арок в уютный дворик его дома. По нашим представлениям, дворик крошечный, но в нем нашлось место и для цветника, и хлева с буйволихой, и стожка сена, и клетки с красавцем петухом и дюжиной куриц. И никаких сопутствующих живности запахов. Чистота почти стерильная — врач как-никак. Позвонили в дверь. Со второго этажа спустился сам целитель — сухонький, с умным, пронзительным взором лысый старичок. Окинув меня цепким взглядом, провел нас в комнату на первом этаже — кабинет для приема пациентов. Две стены сплошь заставлены шкафами с ячейками, точь-в-точь как в библиотеке. Только вместо карточек в них баночки с круглыми гранулами разного состава и цвета (готовит их врачеватель сам из лекарственных трав). Сели за узкий стол друг против друга. Целитель взял мою руку и долго отрешенно щупал, слушал пульс в разных точках: сначала на левой, потом на правой руке по 2—3 минуты на каждой. Нажмет — отпустит, нажмет — отпустит и в глаза пристально вглядывается. Обследовав, сказал: «Тело удобное для жизни. Дух сильный, но позвоночник нельзя перегружать — может случиться пробой».
И для восстановления слабого места дал в мешочках три вида лекарственных гранул. На каждом мешочке по-английски доходчиво написано «Утро», «Обед», «Вечер». Визит, включая стоимость лекарств, обошелся в 20$ (в Москве за это берут от 400 до 600$).
Как известно, тибетская медицина, в отличие от западной, рассматривает тело в неразрывной связи с духом и при лечении стремится влиять на причину болезни, а не на саму болезнь, которая является лишь следствием. Отсюда видимо и неослабевающий интерес к ней.
В Непале темнеет рано и быстро. От лекаря вышли при свете заходящего солнца, а когда сели в машину, пришлось включить фары. И, как оказалось, не зря. Не успели проехать и ста метров, как увидели посреди улочки Её Величество Корову сосредоточенно справлявшую нужду. Не смея мешать священнодействию, тактично притормозили. Через пару километров нас остановила уже полиция и предупредила, что дальше проезд запрещен и откроют его часа через два, не раньше.
Выйдя из автомобиля, мы увидели, что впереди улица запружена людьми. Влившись в живой поток, прошли через огромные, расцвеченные лампочками ворота к великолепному индуистскому храму, стоящему между холмов. К нему с нескольких сторон сходились улицы, заполненные десятками тысяч горожан. Все напряженно всматривались в ворота храма и чего-то ожидали. Вдруг ворота распахнулись — вышли офицеры в парадной форме, богато одетые женщины. Посредине королевская чета. Король, высокий, плотный, с надменным лицом, в генеральском мундире и неизменных черных очках, а черноволосая красавица королева в пурпурном платье с жемчужным колье. Народ восторженно загудел. Процессия прошла к автомобилям с мигалками. Все чинно расселись, и колонна потихоньку двинулась сквозь толпу вверх по улице мимо нас. Так я совершенно неожиданно увидел короля, приехавшего в храм на празднование дня рождения Шивы — одного из главных богов индуистского пантеона. (Это у христиан бог один, а у индуистов их десятки, как в Древней Греции.)
Молчавший все это время Камал наконец заговорил: «Тебе, Камиль, повезло. Увидеть короля — большая удача. Мне за двадцать шесть лет она улыбнулась всего два раза».
После проезда коронованных особ народ зашевелился и густым, уплотняющимся потоком ринулся вниз к перевитым ажурным орнаментом воротам храма, сквозь которые виднелся золотой зад и хвост огромной статуи священной коровы, лежащей посреди зала. Храм не мог вместить всех желающих, и полиция запускала группами в тридцать-сорок человек. Возле ворот началась немыслимая давка. Все как завороженные, не обращая на других никакого внимания, не грубо, но упорно пробивались к заветному входу. Протискиваться сквозь эту толчею я не рискнул, тем более что меня, европейца, все равно не пропустили бы на входе служители. Пофотографировал восседавших на высоком, длинном постаменте седобородых, с печатью долгих раздумий на смуглых лицах, старцев. Это были саддху — святые люди, последователи Шивы, в немудреной одежде с преобладанием тканей красных и белых тонов. Они позировали с радостью, и денег, как обычно, не просили. (Саддху ведут затворнический образ жизни и отличаются отрешенностью от всего суетного.) Потом, по примеру индусов, выходящих из храма, мы с Камалом умылись водой источника, бьющего из клюва орла.
Должен признаться, что в первый день мой мозг отказывался воспринимать увиденное всерьез. Мне казалось, что я вижу череду непрерывно меняющихся театральных декораций красочного спектакля. Только на второй-третий день стало приходить понимание того, что это не театральное представление, а самая настоящая реальность, и ты сам в ней присутствуешь. Когда я окончательно осознал это — происходящее стало восприниматься намного глубже и ярче.
В пять утра опять были в монастыре Шечен на службе по случаю наступившего Нового года.
Служба начиналась в три часа ночи, но я предпочел хоть немного поспать. Монахи, молодые парни не старше двадцати пяти-двадцати семи лет, в желтых головных шлемах-шапках сидели скрестив ноги в позе лотоса и громко распевали мантры, слегка покачиваясь в такт меняющегося ритма. Сидели они на толстых подушках, покрытых шитыми золотом накидками. Между ними под ногами расстелены длинные груботканые дорожки. Гости размещались на подушках вдоль стен. Посторонним садиться на подушки монахов запрещено. Считается, что чужой может загрязнить карму монаха, осквернить его место.
Настоятель и его юное воплощение (к нему впоследствии перейдет сан настоятеля монастыря) восседали скрестив ноги на высоких тронах — алтарях. Между рядами ходили служители. Они кадили душистым благовонием, желающим разливали в пиалы из огромных белых чайников ароматный напиток. Протяжное горловое пение молитв-мантр двумястами низких и высоких голосов продолжалось еще около часа (бедняжки ламы — как они умудряются запоминать такие большие тексты?). Один раз оно прервалось короткой проповедью настоятеля. Потом все паломники и туристы, пришедшие на службу, вереницей прошли перед наставником и его будущим воплощением. Они благословляли каждого, всем надевали на шею широкий белый шарф из шелка с написанными на нем мантрами, а рядом стоящие служители насыпали в ладонь проходящего щепотку освященной крупы (ее необходимо затем съесть) и давали узкую красную ленточку. Камал пояснил мне, что если ее проносить на шее три дня, то она будет весь год оберегать от влияния злых духов. Когда гости и паломники были благословлены, монахи раздали всем еще и бумажные мешки, полные сладостей и фруктов, — новогодние подарки. Выйдя из храма, я поинтересовался у Камала, о чем молились-пели монахи и что сказал настоятель.
— Дословно трудно перевести, но если коротко: «Не причиняй никому зла даже в мыслях; лучшая защита от болезни — живи радостно; со злом борись кротостью — каждый ответ на удар вызывает новый удар, кротость, наоборот, гасит его».
Простые, мудрые истины. Они, как мне кажется, не противоречат, а скорее совпадают с ценностями христиан и мусульман.
Наблюдая за этой церемонией, я радовался тому, что Непал на протяжении длительного времени поддерживал режим изоляции. Мне кажется, именно это позволило королевству сберечь уникальную культуру времен средневековья в первозданном виде. Немногие страны мира могут похвастаться тем, что сохранили свои обычаи, традиции такими, какими они были многие столетия назад.
Выписавшись из отеля, мы с Камалом сразу направились в аэропорт. Часть вещей оставили в камере хранения до возвращения с гор. Это обычная здесь практика, и не требует дополнительной платы, но сохранность вещей при этом администрацией гарантируется.
По дороге проехали мимо королевского дворца. Он занимает целый квартал в центре города. Окружен высоченным ажурным металлическим забором, через который просматриваются в глубине сада дворцовые постройки. У главных ворот и по периметру автоматчики: охраняют покой монарха от местных демократов и маоистов.
В аэропорту, пройдя тщательный личный досмотр и скрупулезное изучение каждого предмета в наших рюкзаках, вылетели на двадцатиместном самолете местной авиакомпании в город Покхара. Строгости при досмотре связаны с непрекращающейся гражданской войной с маоистами, которые уже контролируют значительную часть Непала, особенно глубинные, горные районы, а также отсутствием металлоискателей. Захватив в 1949 году Тибет, китайцы, похоже, планируют расширить свои земли и за счет этой страны. Они поставили своей целью установление в Непале коммунистического режима с сохранением капиталистического сектора в экономике. Умно придумали. А там и за российские окраины возьмутся.
Я сел у иллюминатора, чтобы в полете созерцать Гималаи. Белоснежные громады одна краше другой, приглаженные сползавшими с них языками ледопадов, проплывали на уровне глаз. Прямо под самолетом горы в три-четыре тысячи метров высотой — лилипуты по местным меркам. Кстати, в Непале аж 1310 пиков, превышающих отметку шесть тысяч метров. Представляете — 1310! У нас в России ни одного! Самая высокая гора, Эльбрус, имеет «рост» 5642 метра. Я уж молчу про Западную Европу — у знаменитого Монблана 4807 метров.
На берегах рек кое-где курились погребальные костры. Это кремировали на специальных круглых площадках умерших. Непальцы уверены, что только таким способом можно освободить душу и подготовить ее к переселению в другое тело — реинкарнации. Сидящий рядом Камал как всегда образно прокомментировал: «Если дым погребального костра белый, то человек прожил хорошую, благочестивую жизнь, а если черный — человек много грешил». Пепел и одежду усопших сбрасывают в реку, которая уносит их в священную реку Ганг (все реки Непала впадают в нее).
Покхара — идиллический курортный город на западе Непала — распластался на впадине возле живописного горного озера Пхева Тал («тал» означает — озеро) в окружении гор, высоченных, белоснежных на севере и невысоких, зеленых на юге. Озеро — второе по величине в Непале — имеет длину четыре километра. В этих краях живут гуркхи — отважные, мужественные воины. Здесь же родина знаменитого боевого ножа — кукри, постоянного атрибута солдат-гуркхов. Клинок кукри имеет профиль «крыло сокола» с заточкой по вогнутой грани.
Покхара на протяжении многих веков являлась важным перевалочным пунктом в торговле Индии с Тибетом. Сейчас это туристический и курортный центр со множеством отелей. Из их окон открывается вид на великолепные горные ландшафты. Недаром Покхару еще называют «воротами» к Аннапурне.
Этот город — рай для ничегонеделанья и безмятежного отдыха. Приезжая сюда, европейцы, завороженные окружающей красотой, ровным, стабильно теплым климатом, приветливыми улыбками людей, впадают в состояние беспечного блаженства. Расслабляющее очарование этих мест я сам ощутил уже через несколько минут после того, как оказался в курортной зоне.
Если стать лицом к Гималаям, слева, на западе, виднеется вершина Дхаулагири (8167 м). Вправо от нее, за каньоном Кали-Гандаки, начинается обширный массив Аннапурны, увенчанный двенадцатью пиками, высота которых превышает семь тысяч метров. В южной части массива выделяется Аннапурна I (8091 м). Еще ближе к Покхаре центр панорамы занимает гора Мачхапучаре (Рыбий хвост — 6997 м) с раздвоенной вершиной, из-за которой она и получила такое название. На мой взгляд — это самая красивая вершина среди них. Недаром она у непальцев имеет статус священной горы, и взбираться на нее запрещено. На востоке, в некотором удалении — широкий силуэт Аннапурны III (7556 м). Еще правее — хребет со скальной вершиной Аннапурны IV (7535 м). Рядом с ней громоздится Аннапурна II (7937 м). Дальше, на севере, — древняя, таящая множество тайн каменистая высокогорная пустыня — огромное Тибетское плато, площадью в несколько миллионов километров и средней высотой четыре-пять тысяч метров! Сейчас эта территория принадлежит КНР.
Разместившись в небольшом уютном отеле с большим садом и множеством цветов, неспешно погуляли с Камалом по длинной туристической улице вдоль берега озера: сплошь магазинчики, лавки, кафе, арт-галереи (вокруг такие пейзажи, что и самому хочется взять в руки кисть).
Поужинали в ресторане под открытым небом прямо на берегу озера. Весь вечер на сцене пели и танцевали местные артисты. Очень профессионально, а главное с душой. Мы вместе с немногочисленными пока посетителями (не сезон) вдоволь насладились народными мелодиями, зажигательными танцами под благоухание ночных цветов.
Перед сном еще раз обсудили с Камалом маршрут. В итоге выбрали «Джомсом треккинг» (треккинг — пешее путешествие по горам). Он интересен тем, что ведет по тысячелетнему паломническому пути к буддистскому святилищу Муктинатх, по самому глубокому в мире ущелью Кали Гандаки, проходящему между двумя вершинами-восьмитысячниками — Аннапурной и Дхаулагири. Вершины эти возвышаются над дном ущелья на пять тысяч пятьсот метров! В таком каньоне можно упрятать целиком Кавказский хребет! В Гималаях всё таких потрясающих размеров.
Начало ночи выдалось беспокойным. Четверо непальцев, видимо накурившись какого-то зелья, принялись так громко общаться между собой, что спать стало решительно невозможно. Я с час терпел, но потом, придав своему лицу грозное выражение, постучался к ним и строгим тоном, на чисто русском языке, попросил не шуметь. Надо отдать должное сообразительности ребят — они сразу притихли. По крайней мере, больше мы их не слышали, а Камал после этой разборки стал поглядывать на меня с еще большим почтением.
Утром купили билеты, оплатили пермит — разрешение на прохождение по национальному парку Аннапурны, и после привычного тотального досмотра пешком прошли по полю к двенадцатиместному самолетику. Из одиннадцати пассажиров — четверо местных жителей, семеро иностранцев. Кроме меня, один молодой немец, молодожены из Польши и отец с дочерью и сыном из Австрии.
Благодаря тому, что в ряду было два сиденья, все места располагались у иллюминаторов, и каждый пассажир имел возможность в течение почти получаса любоваться незабываемым зрелищем полета сквозь гигантский каньон. Летели на высоте одного километра. Самолет, постоянно лавируя, порой так близко подлетал к стенам теснины, что зацеп крыла за скальный выступ казался неизбежным. Но в последний миг мы в немыслимом вираже уклонялись от удара — за штурвалом сидел виртуоз по части летного маневра.
В иллюминатор было хорошо видно, что снеговой покров начинается с высоты пять-пять с половиной тысяч метров. И это в конце зимы. Летом снеговая линия наверняка поднимается еще выше. В наших же горах снег держится постоянно на высоте и менее трех километров.
Ущелье, довольно широкое в начале, постепенно сужается и становится все извилистей по мере приближения к городку Джомсом. Свинцовая лента реки вся в белопенных барашках. Берега залеплены угловатыми проплешинами полей. От них ступеньками поднимаются рукотворные террасы. Рядом деревушки. По скатам гор буйно цветут малиново-сиреневые рододендроны. Из боковых ущелий, забитых в изголовьях льдом, срываются жемчужными каскадами горные ручьи. В местах их впадения в речку образовались веерообразные намывы из валунов и гравия.
Городок Джомсом (2713 м) раскинулся в месте резкого сужения ущелья на высоком каменистом берегу реки, грохочущей в глубокой щели. После Покхары с температурой 25—26ºС, здесь прохладно: 10—11ºС. В сочетании с холодным ветром это очень даже ощутимая разница. Городок состоит из одной главной, с несколькими короткими ответвлениями, улицы. В ее центральной части двумя рядами выстроились горные приюты, именуемые здесь лоджиями, с террасами на крышах, магазинчики, кафе.
Камал здесь уже бывал, и сразу повел меня к одиноко стоящему двухэтажному дому с двойным светом и плоской крышей, по периметру которой сложены поленницы дров. Смуглолицая, с нежно-розовыми щеками и иссиня-черной косой хозяйка дома по имени Таши, позванивая серебряными подвесками, усадила нас за стол и напоила-накормила цампи: тибетский чай, смешанный с ячменной мукой до кашеобразного состояния. Не очень вкусно, но сытно. После завтрака пригласила на улицу, где стояли две лошадки: низкорослые, мохнатые, очень похожие на наших башкирских. Рядом с ними проводник и портер* в одном лице — Дордже. Сухопарый, невысокий, застенчиво улыбающийся непалец лет тридцати. Часть нашего груза он навьючил на лошадей, а самую увесистую поклажу закинул себе за спину. Лошадям еще перекинул через спину холщовые сумки с зерном. Чтобы нам было удобней и мягче ехать, на деревянные седла положил волосяные подушки.
За верхней окраиной городка, слева, на пологом склоне горы, разместилась войсковая часть с тремя рядами колючей проволоки, пулеметными гнездами по периметру и у ворот, смотровыми вышками, казармой, хозблоком, полосой препятствий. На плацу шла строевая подготовка — маршировали солдаты, офицеры в камуфляже. Эта часть предназначена для блокирования ущелья на случай вторжения маоистов со стороны китайского Тибета.
Дорога пролегала как раз мимо нее, и с двух сторон перекрыта шлагбаумом. Рядом, на обочине, — огневые позиции из песка с танковыми пулеметами наверху. Постовые нас остановили. Проверили пермит, документы, наличие лицензии у гида, записали наши данные в журнал и пожелали счастливого пути. Ребята добросовестно несут службу. На стене КПП на белом ватмане — диаграмма с отметками — сколько туристов прошло через пост за год. Пики приходятся на конец восьмидесятых годов, а затем идет постоянный спад. Людей настораживает нестабильность.
Наше путешествие, или, как говорят здесь, «треккинг», началось в девять часов местного времени (оно равно московскому плюс сорок пять минут). Разрешение на треккинги в популярные районы сейчас уже не требуется (оно необходимо только при посещении округов Мустанг и Манаслу). Но за вхождение в национальный парк Аннапурна все же взимают две тысячи рупий с каждого. Это примерно одна тысяча рублей.

—————
* Портер — носильщик. Многие заблуждаются, называя носильщиков шерпами. Шерпы — это народность, пришедшая в Непал с Тибета и проживающая по большей части в окрестностях Эвереста. Среди них действительно много носильщиков, но не меньше торговцев, крестьян, предпринимателей.

По висячему мосту перешли через бурную речку и по валунам, устилавшим едва угадываемую тропу, зашагали вверх по мрачному ущелью к цели нашего путешествия — древнему монастырю Муктинатх (4000м), а если здоровье позволит, попытаемся подняться и на перевал Горунг (5416 м). С него по восточному склону массива Аннапурны можно спуститься, при желании, за несколько дней прямо к Покхаре.
Ущелье выше Джомсома сильно расширялось, и река вскоре растворилась среди бесчисленных серых валунов. Только местами, в подтверждение того, что она где-то под нами, между камней проступала вода. Лошади шли неторопливо, но ревниво следили за лидерством: то одна выйдет вперед, то другая — тоже, как люди, соперничают.
Со дна каньона пяти-восьмитысячников не было видно, но даже гребни-зубцы четырехтысячников впечатляли. Они, правда, не покрыты снегом и оттого выглядят угрюмей и суровей, чем их более рослые собратья.
Пройдя километров семь, слева по ходу на одном из береговых обрывов на участке длиной с километр, высотой метров двести, мы увидели темные соты, состоящие из нескольких десятков пещер. Дордже пояснил, что в них обитают монахи-отшельники. Для меня осталось загадкой, как же они в свои пещеры забираются? По веревочным лестницам, или по узким горным тропам, или иным способом? Дордже не смог дать внятного ответа на эти вопросы — сам не знает.
По дну реки, несмотря на качающиеся под ногами валуны, шли довольно резво и через три часа оказались в деревушке из четырех домов, но с двумя ресторанчиками. Сели на припеке каменной террасы. Я с наслаждением ощутил продолжением спины мягкость стула — деревянное седло, несмотря на волосяную подушку, некоторые участки моего тела продавило до костей. Заказали чай и национальную еду — тали. На большом блюде, в мисочках, разложены соус, мелко накрошенные овощи, вареная картошка и гора риса. Рис поливают острым соусом и едят вприкуску с овощами. Вместо хлеба к тали подают круглые тонкие, почти прозрачные лепешки из бобовой муки — попар. Объевшись в очередной раз, двинулись дальше.
Через полкилометра ущелье разветвлялось. Основное уходило на север, где за труднодоступным районом Мустанг простирается таинственный и легендарный Тибет. А боковое — тоже циклопических, по европейским меркам, размеров — на восток (вправо). Оно вело к заветной цели нашего путешествия — священному для непальцев месту Муктинатх, где расположен монастырь с храмами V века, бьет святой многоструйный источник и прямо из земли горит голубое пламя. В храме лежит слепок гуру Римпоче — основателя монастыря. Знаменитый источник из ста струй забил как раз на том месте, где гуру постоянно медитировал. Непальцы верят, что если пройти под каждой струей так, чтобы она полила макушку, то у этого человека очистится карма, восстановятся жизненные силы.
Тропа в это ущелье уходила вверх с резким подъемом сразу метров на шестьсот. Бедные лошадки то и дело останавливались, чтобы перевести дух. Портер, правда, не давал им расслабиться и криком заставлял идти дальше по тропе в полтора-два метра шириной. За ней разверзалась манящая и пугающая бездна. Если оступишься в нее — с полминуты свободного полета обеспечено. Чтобы страх не сковывал мышцы, за край тропы лучше не заглядывать.
Километра через три подъем стал более пологим. Несколько раз расходились с встречными караванами навьюченных ослов, лошадей. Как увидишь их (а обычно сначала услышишь позвякивание колокольчика, точнее жестяного колокола), так сразу ищешь расширение тропы, чтобы встречный осел ненароком не столкнул тебя оттопыренным вьюком в пропасть. Караван, как правило, сопровождают два-три непальца. Кто пешком, кто на лошадке. У некоторых лошади высокие, стройные, как в России скаковые. Они все норовят перейти на галоп, и наездникам приходится их осаживать. Такая резвость сильно контрастировала с нашими лошадками, еле передвигавшими ноги.
Попадались и одиночно идущие портеры. Вид щуплого, тонконогого непальца, несущего огромную корзину или необъятный тюк, у меня всегда вызывал волну восхищения. На отдых они останавливаются редко. Обычно через два-три километра. Обопрут корзину на какой-нибудь выступ скалы, постоят минут пять, и опять вперед медленным, размеренным шагом. У меня с собой в нагрудном кармане куртки было с полкилограмма фисташковых орешков. В дороге я то и дело прикладывался к ним и угощал спутников. Правда, взяли они по горсти только один раз — последующие попытки встречали вежливый отказ с бесконечным выражением благодарности.
Горы вокруг оголенные, очень разные по рельефу, структуре и цвету. Одни округлые, пологие, другие сплошь из остроконечных скал, башен, резких зубцов или отвесных обнажений с прихотливыми изломами древних отложений. Цвет меняется в еще более широком диапазоне: от желтого, оранжевого, бордового до серого, почти черного, но преобладающий тон — бледно-оранжевый. Верхний ярус гор сложен из плотных кристаллических пород, а нижний — из рыхлых осадочных конгломератов. Последние особенно сильно изрезаны ущельями. Как мне представляется, Гималайские горы не вулканического происхождения. Похоже было, что в далекой древности две земные тверди просто сошлись лоб в лоб и, вздыбившись к поднебесью, вознесли с собой и осадочные мягкие породы, покрывавшие их. Поэтому даже рядовой ручей может промыть в них за десятки тысяч лет каньон глубиной более тысячи метров. Сами пяти-, восьмитысячные пики сложены из твердых гранитных, доломитовых пород, а их окружение — из плотно спрессованных осадочных: гальки, песка, известняка. Склоны этих «невысоких» гор оживляют длинные языки осыпей, с конусами угловатых камней у основания. Среди коренных пород выделяется одна, необычная по внутренней структуре. Черно-серые, весьма тяжелые камни этой породы легко колются топориком на ровные, длинные «поленья». Из них непальцы складывают каменные ограды, очень похожие на бесконечные поленницы дров.
Поднимаясь к монастырю, проходили через крошечные деревушки. Хребты и отроги вокруг таких исполинских размеров, что эти деревушки издали выглядят на морщинистых склонах как россыпь светлых песчинок. Три из них притулились прямо по ходу тропы на расстоянии двух-четырех километров друг от друга, а четвертое с монастырем-башней красноватого цвета на громадной скале, тоже красноватой, — на левом скате ущелья, которое в этом месте достигает двух километров глубины и до трех километров ширины. При этом башня-скала стоит почти посередине ущелья и соединяется со склоном узким отвесным перешейком, поверх которого вьется тропа.
Вокруг деревушек — поля-террасы. Террасы, террасы... Сколько сил надо потратить, чтобы на крутом каменистом скате сотворить ровное плодородное поле. При этом каждая терраса еще обнесена стеной из дикого камня. Вдоль них текут ручьи, и если какой-то участок нуждается в поливе, русло перегораживают камнями и направляют воду в открываемое в ограждении террасы отверстие. После того как земля равномерно пропитается влагой, поступающей по междурядным желобам, ручей перенаправляют для полива другой террасы. Пашут землю обыкновенной деревянной сохой с металлическим зубом. Сохи стоят прислоненными к стенам домов почти в каждом дворе. В основном выращивают ячмень и картофель.
Возле входа в дом за деревянными ткацкими станками сидят женщины. Ткут из шерсти яков и коз теплые шарфы, состоящие из множества цветных полосок, среди которых преобладают красные и черные, и тут же продают их. Я купил на подарки шесть штук.
Во дворах миниатюрные буйволы и коровы. И сами люди здесь невысокие, щуплые. Такое ощущение, что каменные громады пожадничали и вобрали в себя почти весь отведенный Богом для этой территории «строительный материал», мало что оставив деревьям, животным и людям. Одни черные яки выглядели внушительно, да и то, видимо, за счет густой длинной шерсти. У яков, между прочим, очень вкусное и питательное молоко. Из их шкур непальцы шьют теплую, добротную одежду, а навоз служит топливом для печей. Кстати, так же, как коровий и козий. Дрова здесь на вес золота. Поэтому местные жители активно используют в качестве топлива кизяк — высушенные на солнце «кирпичи» из перемешанного навоза домашних и диких животных.
Цель нашего путешествия — монастырь Муктинатх — раскинулся на пологом полукружье тупика этого грандиозного ущелья на высоте около четырех тысяч метров, и был хорошо виден за много километров благодаря разреженности воздуха и светловатому контуру длинной каменной стены, внутри которой угадывались силуэты храмов, ступ, скелеты деревьев. Сразу за монастырем оба крыла отрогов, обрамляющих ущелье, сходились и, резко вздымаясь в небо, венчались снежной вершиной, как бы парящей над монастырем и всей округой.
За три километра до монастыря, после прохождения через Белый город — разрушенную крепость зловещего вида, стоящую на высоком утесе в окружении домов с закрытыми ставнями (в некоторых, судя по висящему белью на веревках, люди все же живут), опять начались крутые подъемы, чередующиеся с более короткими и пологими спусками. Лошади шли из последних сил, а Дордже все нипочем. Знай мурлычет тихонько свои непальские мотивы. Когда лошади отказывались идти, он давал им одну-две минуты перевести дух, а сам в это время поправлял вьюки или подтягивал подпругу, не снимая с себя тяжеленного рюкзака. После этого легонько хлестал тоненьким прутиком по крупу лошадок и криком «чо-чо! чо-чо!» заставлял их идти вверх. Камал в его дела не вмешивался и сам вел себя как странствующий турист. Меня даже удивляла его молчаливость, поскольку ожидал от него содержательных комментариев. Он же предавался радостному созерцанию, как бы забыв о своих обязанностях. Лишь изредка сообщит название очередной вершины. Когда я попытался побудить его к более подробному рассказу, он заявил: «Горы не любят, когда говорят. На горы надо смотреть молча». Наверное, он прав. Чтобы прочувствовать этот мир вечности, следует не отвлекаясь, сосредоточенно погружаться, углубляться в него. И потом, когда идешь тихо, больше шансов увидеть дикого зверя или птицу. В этих горах обитают и гималайский медведь, и горные бараны, и гималайские волки. Вдоль тропы часто попадались камни с вытесанными на них мантрами. Сколько труда и почтения к Будде в этом со стороны местных жителей.
Взобравшись на очередной локальный перевальчик, мы увидели внизу, метрах в четырехстах от нас, озерцо, питающееся горным ручьем, вытекавшим из короткого бокового лога. Из озерца тоже вытекал ручей. Свернув влево, он направился ... к нам на перевальную седловинку. Я не верил своим глазам. Наш караван, притормаживая, спускается к озерку, а ручей легко и непринужденно бежит вверх, к нам навстречу!!! «Невероятно, не может такого быть», — говорю я себе и, подойдя к водоему, возвращаюсь назад к перевальному изгибу. Иду и чувствую явный подъем, но вода, опровергая все законы физики, своенравно течет вдоль тропы вверх. А достигнув перевальной седловинки, еще резвее устремляется вниз. Отойдя в сторону, я прикинул на глаз перепад высот между озером и седловиной — не меньше шестидесяти метров, то есть подъем где-то в одиннадцать градусов. Чтобы в спокойной обстановке попытаться понять, иллюзия это или аномалия, я сделал несколько фотографий и снял этот отрезок ручья на видео.
Остановились на ночевку в центре деревни у хозяина трехэтажного горного приюта-лоджии. Звали его Чен. У него, как и у меня, пятеро детей. С ним живет еще сестра, помогает по хозяйству. Первый этаж занят подсобными помещениями. На втором просторная гостиная, со столами, скамьями, кухня, хозяйские спальни. А на третьем (проход на него по лестнице через открытую террасу) шесть гостевых комнат двух- и пятиместных. На террасе стоит солнечный подогреватель воды. Внешне он похож на перевернутый зонт, с зеркальным рефлектором по внутренней поверхности. В точке фокуса лучей солнца закреплена металлическая подставка для посуды, в которой греют воду. Просто, экономично, изящно! А главное — топливо дармовое. Дордже, накормив лошадей зерном, ушел в гости к родственникам в нижнюю деревеньку.
Как только солнце закатилось за xpeбет, резко похолодало. Пока сидел в столовой в ожидании ужина, сильно замерз. Чен, видя, что я весь трясусь (накладывалась, видимо, и ощутимая уже нехватка кислорода), засыпал в круглый мангал с отверстиями по бокам горящие древесные угли (огромная щедрость для этих мест) и поставил его под стол, укрытый толстой скатертью из байки. На меня сразу хлынули волны тепла, и вскоре я ожил. Дрожь прошла, восстановилась способность говорить. Как важно, оказывается, чтобы ноги были в тепле. Ко мне подсели сначала Камал, а за ним и хозяин — все к теплу тянутся. Через Камала я наконец задал давно вертевшийся на языке вопрос:
— Чен, в трех километрах отсюда есть озеро, из которого вытекает ручей, и течет он, как мне показалось, не вниз, а вверх. Так ли это?
Судя по реакции, мой вопрос хозяина удивил:
— А как же ему течь? Ему же к реке надо, а река за бугром.
— Но вода не может течь вверх.
— В этом месте всегда так течет. Сначала вверх, а потом вниз. Что непонятного?
Ему, прожившему здесь почти пятьдесят лет, такое поведение воды было так же естественно, как и то, что солнце встает на востоке, а заходит на западе.
За ужином я почти ничего не ел — не хотелось. Спал беспокойно, с чувством постоянной тревоги. Голова болела и кружилась. Слегка подташнивало. Налицо все признаки горной болезни. Утром мне дали две порции чесночного супа и несколько стаканов чая — вскоре заметно полегчало. При горной болезни, оказывается, самое главное — пить побольше жидкости, чтобы не было отека легких. Его начало можно определить по появлению в них, при дыхании, скрипа, как будто на снег в мороз наступаешь. И если легкие заскрипели — немедленно вниз. Иначе смерть в течение суток гарантирована. Камал, прочитав эту лекцию, в завершение успокоил тем, что с этим явлением люди сталкиваются при подъеме выше 6000 метров, хотя быть начеку следует и на меньших высотах.
Порадовала чистоплотность жителей деревни. С утра все спускаются по обледенелым камням к горному ручью умываться, чистить зубы.
По улице прошло огромное, голов в триста, стадо коз. На площадь, к своим ткацким станкам, потянулись одна за другой женщины. Кое-кто разложил рядом на деревянном столе местные сувениры: подвески, браслеты, бусы из поделочных камней, бронзовые статуэтки Будды, Шивы, ножи кукри, шарфы, носки из шерсти яков и коз, изделия из кости и дерева. Возле дверей распластались собаки, рядом кошки. У всех на мордах написано блаженное состояние полной нирваны. Не зря говорят: какие люди, такие и домашние животные. Собаки, правда, то и дело лениво потягивались, почесывались от укусов блох. Кошки же даже на прохожих не реагировали.
Из деревни к монастырю ведет уступами обрывистая тропа, но если идти размеренно, без рывков, то одолевается она без напряжения. Вошли в монастырь через калитку, примыкающую к массивным воротам, увенчанным красивой каменной аркой-пагодой. Стены в три-четыре метра высотой тянутся длинной, ломаной линией и охватывают все монастырские постройки и вековой лес. Кстати, во всем этом огромном ущелье территория монастыря — единственное место, где растут крупноствольные деревья.
У святого источника с веером хрустальных струй нас встретила монахиня. Усадила за стол перед храмом и напоила непальским чаем. У входа в храм дымила чаша с можжевельником. Запах приятный, успокаивающий. Да и сама местность изливала безмятежность и умиротворение. Затем другая монахиня провела по всем храмам, показала ступы. На всем лежит печать древности и торжественности. Сводила к «месту силы», где прямо из земли вырываются язычки синего пламени. По преданию, этот огонь зажег сам Будда. Под камнями слышно журчание подземных вод. В этом уникальном месте сходятся и сосуществуют одновременно все четыре стихии: Вода, Огонь, Воздух, Земля. Этим, видимо, и обусловлен выбор сего места для строительства древнейшего святилища.
В монастыре я приобрел длинные гирлянды разноцветных флажков с мантрами. На каждом флажке написал имена близких мне людей. Поднявшись до отметки четыре тысячи двести метров (высоту определил по GPS-навигатору), растянул гирлянды по склону радиальными лучами. Здесь их уже многие сотни. Некоторые развешаны отчаянными смельчаками прямо на отвесных стелах.
Отсюда горы предстают взору во всей своей первозданной красе и мощи. Величие открывшейся взору панорамы, всколыхнув сердце и душу, обострило способность воспринимать и чувствовать многое из того, что прежде не замечал. Мир стал многогранней и многозвучней. Возникло ощущение, что ты находишься в пограничном состоянии между Землей и Небесами. Стоит чуть-чуть напрячься — и проникнешь в другое, потустороннее измерение. Зайдешь в Пространство вне времени — и увидишь Вечность, и сам станешь ее частью...
На обратном пути набрался храбрости и прошел-таки под ледяными струями святого источника, подставляя под них, как того требует поверье, макушку головы. Когда вытерся и оделся, ощутил небывалый прилив сил и бодрости. Произошли ли изменения в карме? Это покажет время.
Что интересно, в Катманду, на высоте тысячи трехсот метров, солнце глаза просто ножом режет, а здесь на высоте четырех тысяч метров, оно, как будто жалея горцев, усмиряет свой блеск. Светит приветливо, ласково. Напрашивается парадоксальный вывод: чем ближе мы к солнцу, тем добрее оно к нам.
Вечером полюбовались восхитительным закатом. Тишина, покой, прозрачный воздух, а на фоне нежно-голубого неба с зелено-красно-фиолетовой подсветкой по горизонту — эфирный контур белоснежных пиков, западные грани которых отсвечивают пурпуром. Сказочная картина!
Ночью просыпался всего два раза — организм адаптируется. Утром чувствовал себя настолько хорошо, что предложил спутникам сразу идти на перевал Горунг (5416 м), но опытный Дордже настоял на том, чтобы еще один день провести в Муктинатхе для более глубокой акклиматизации.
Он увел Камала к своим родственникам погостить, а я посвятил день прогулке по деревне, знакомству с окрестностями. Лица местных непальцев ближе к монголоидному типу. В Катманду же преобладает индоевропейский. Женщины выделяются пунцовыми щеками и волосами смоляного цвета. Одеваются незатейливо, ходят в обуви на босу ногу. Двери в домах нараспашку. Печь используют только для приготовления пищи — дрова доставляют с «нижних гор», и поленья почему-то очень длинные — до метра. Когда приходит холодная пора, то попросту одеваются потеплее. Дома и двор с хлевом окружены оградой, выложенной из дикого камня.
После обеда еще раз сходил в монастырь. Обследовал все закутки, прошагал вдоль всей стены. Самочувствие нормальное. Уверен, что завтра 5000 метров возьму, а даст Бог, и Горунг одолею.
Лошади все еще не восстановились, и Дордже выпустил их из сарая пастись в горы. Сами будем подниматься пешком. Вечером, чтобы облегчить рюкзаки, вынули из них все лишнее. Спал тревожно, но головокружения, слава Богу, не ощущал. Хозяин лоджии налил нам в дорогу трехлитровый термос с непальским чаем, дал мешочек вареной картошки и с десяток лепешек. Все это Дордже уложил в свой рюкзак. Моя же поклажа состояла из запасного свитера, носков, блокнота, фотоаппарата, чекушки бальзама «Иремель», GPS-навигатора и бинокля.
Оставив монастырь слева, мы с первыми лучами солнца начали мерным шагом подъем по корытообразному склону в юго-восточном направлении. Камал, учитывая мою неподготовленность, то и дело останавливал проводника, не знавшего усталости: давал возможность передохнуть и заодно поил меня чаем. Несмотря на довольно продолжительные передышки, голова постепенно заполнялась звенящей вибрацией, и мощные, частые, как у отбойного молотка, удары рвущегося из груди сердца отдавались в ней пульсирующей болью: организм жадно требовал кислорода. Пустой воздух, с шипящим свистом заполняя и освобождая легкие, не восполнял его потребности в главном элементе жизни.
Появились первые снежники, из боковых логов выползали языки ледников. Из-под них устремлялись на свободу ручьи. Счастливо погремев по валунам не более пятидесяти-ста метров, они вновь исчезали под курумником. На макушках подтаявших на солнцепеке ледяных столбов громоздились угловатые обломки скал.
Подъем длился шесть часов. Многовато, расстояние-то плевое — десять километров, но зато, поднявшись, я был еще в состоянии оценить окружавшую нас красоту. Отсюда открывался самый выдающийся вид на Центральные Гималаи. Седловина перевала Горунг довольно чистая, покатая, и хотя нас окружали заснеженные шести-семитысячники, возникла иллюзия, что мы стоим на самом высоком месте. Здесь я понял, что главная прелесть перевала не в том, что с него открывается обзор на 360 градусов, а в том, что все дороги с перевала ведут вниз! Это оказывается так здорово, что больше никуда не надо карабкаться и подниматься — ты уже сделал это, больше некуда.
По мере подъема на Горунг холодало. Из Муктинатха утром выходили при температуре — 1ºC, а здесь, несмотря на высоко парящее солнце, где-то —8ºС —10ºС, да еще с ветром.
Повсюду гирлянды молитвенных флажков, пирамидки из плоских обломков, мантры, выбитые прямо на них. Много камней с мантрами лежит вдоль тропы. На самом перевале снега мало. Выдуло ветром и съело солнцем. А там, куда падает тень, — все бурое от многомесячной пыли. В радиусе пяти километров — с десяток шеститысячников с красивыми снежными шапками, разорванными проплешинами скальных обнажений и белыми лентами глетчеров. Кое-где их края скололись, и обнажившиеся раны сверкают девственно чистыми изумрудными гранями. Справа, на юго-западе, на расстоянии километров двадцати, парит над редкими облаками главный «пучок» массива Аннапурны. Он взирает на окружающий мир с чувством молчаливого превосходства и потрясает своей мощью. Невообразимо дикая пляска скальных пирамид завораживает, властно притягивает взор. Впоследствии, всякий раз, когда первобытный контур этих громад всплывал из глубин памяти, в сердце пробуждалось щемящее желание вновь взглянуть на этих каменных исполинов. Ничто так не пленяет, как горы. Владимир Высоцкий очень точно подметил: «Лучше гор могут быть только горы...». Камал, словно читая мои мысли, прошептал: «Люблю горы. Они всегда удивляют».
Пока, привалившись к придорожному валуну, пили чай и ели лепешки с картошкой, донесся приближающийся мерный перезвон колокольчиков. Три навьюченных яка и два проводника-непальца сопровождали четырех лиц неопознанной национальности в черных шерстяных шапочках и огромных солнцезащитных очках. Уступая дорогу, мы поприветствовали их: «Намастэ»! Непальцы сложили ладошки у груди и, слегка поклонившись, ответили: «Намастэ», а «неопознанные объекты» проигнорировали наше «божественное во мне приветствует божественное в тебе». Мне даже стало стыдно за европейскую цивилизацию. Может, ребята просто сильно устали?
Яки крупные, черные, неслышно ступая мохнатыми ногами, шли легко, как танки. У меня даже возникло опасение, что, если замешкаешься и не успеешь сойти с их пути — прошагают прямо по тебе, не замедляя хода, как асфальтовые катки.
После чаепития взобрался для лучшего обзора на небольшую скалу.
Гималаи! Безжизненный, бесстрастный, но вместе с тем потрясающе живописный мир, хаотично заставленный горными пирамидами, белеющими с высоты пять тысяч-пять тысяч пятьсот метров. Лед, снег, камни, вечный холод, проморозивший, несмотря на толстые шапки из снега, скальные монолиты за миллионы лет насквозь. Разреженный воздух настолько чист и прозрачен, что казалось, протяни руку — и дотронешься до одной из пирамид. Между ними облака, легкие и зыбкие, как миражи средневековых парусников. Это не земля. Это иная планета! Красиво, потрясающе красиво. Нигде я не видел таких ослепительно-белых гребней. Следует отметить, что нам невероятно везет с погодой! За все дни ни ветра, ни снега, ни дождя! Вообще-то Камал считает, что лучшее время для посещения Непала — март или октябрь. Зимой холодновато, а летом — сезон дождей, который, накладываясь на тридцатиградусную жару, делает это время года невыносимым для европейца. Выбрав для поездки конец февраля — начало марта, я, в общем-то, не сильно промахнулся.
Похоже, что Горунг обладает колоссальной положительной энергетикой. Несмотря на нехватку кислорода и подъем за полдня на тысячу пятьсот метров, я чувствовал себя вполне сносно. Чтобы острее ощутить и подчеркнуть значимость момента, выпили с Камалом (Дордже отказался) по стопке бальзама «Иремель». Слегка захмелевший Камал, сделав страшные глаза, зашептал мне в ухо:
— Йети, смотри, йети идет. — И показал на склон усыпанный черными валунами.
Один из них действительно напоминал силуэт набычившегося человека. Видя, что я всерьез воспринял его слова, простодушно успокоил:
— Не бойся, Камиль, йети таких худых не едят.
На спуске заметили орла, царственно восседавшего на скальном зубце. Я, чтобы сделать снимок крупным планом, решил подойти как можно ближе. Пока подкрадывался, пернатый недовольно косился и, наконец, сверкнув глазом, в два взмаха воспарил над пропастью.
В Муктинатх вернулся полутрупом — все силы вытекли. Брел автоматически, мало что сознавая. Тело переполняла усталость. Но сон опять был поверхностным. Всю ночь ворочался. Возбужденный обилием впечатлений, мозг никак не хотел угомониться. Да и потрясенный организм просился вниз, туда, где в изобилии кислород.
В Джомсом вышли только в тринадцать часов. Поздно! Я никак не мог себя заставить встать. Камал чесночным бульоном попоит, и я опять дремлю. Слушаю, как внизу на улице бегает, заливаясь смехом, детвора, переговариваются взрослые, звенит посуда, хлопают двери. После вчерашнего созерцания космической панорамы величайших гор эти звуки воспринимались как бы из другой жизни. Когда я наконец очухался и спустился в столовую, Камал, пока я пил чай, разоткровенничался: «Вчера переживал — дойдешь ли до перевала, уже не молодой, голова седая. Все время за цветом твоих губ наблюдал, не бледнеют ли. Но ты молодец, крепкий. Если пожить здесь недельку, то можно и на шеститысячник».
Прощаясь с Муктинатхом, обвел долгим взором эти святые, чарующие места. Отдохнувшие лошадки резво затопали вниз. На меня двенадцатичасовой сон подействовал столь благотворно, что я преодолел соблазн оседлать свою и пошел пешком. Из опыта знаю, что, когда идешь своими ногами, острее чувствуешь и видишь мир. И потом как-то неловко стало перед животным: дядя-то я хоть и худой, но длинный и костистый, а лошадка маленькая. Довольно того, что она несет груз. К тому же вскоре выяснилось, что моя скорость заметно превышала скорость караванчика. В итоге я спустился к аномальному ручью на полчаса раньше него. За это время еще два раза прошелся вдоль русла ручья и убедился — да, вода течет вверх!!! Не должна, но течет, чертовка, опровергая все известные просвещенному человечеству законы. Что это? Явление антигравитации?! Или проявление неизвестной людям силы? Меня еще сильно смущало то, что я прежде о таких явлениях никогда не читал и не слышал. А тут ведь за год проходит не одна сотня туристов со всех концов мира. Странно, очень странно. Может, это все-таки заурядный оптический обман, связанный с особым устройством рельефа местности?
Опять повстречали несколько портеров. Идут неторопливо, поодиночке с корзинами в 60—90 килограммов. Сама корзина лежит на спине, а ремень, пропущенный под ее дном, накидывается на лоб. Когда отдыхают, то корзину не снимают со спины, а лишь опирают дном о камень или выступ на посохе.
Ущелье Кали-Гандаки встретило нас холодным, пронизывающим ветром. Поленившись сразу остановить плетущуюся за мной лошадь и достать пуховик из вьюка, я сделал это только после того, как промерз насквозь. Промерз настолько, что, даже одевшись потеплее, идти уже не мог. С помощью Дордже взгромоздился на лошадь и поехал, как окаменевший истукан. И мороза-то нет, а застыл как никогда в жизни. Возможно, такая мерзлячность связана с непривычкой к высокогорью. Вон Дордже — идет как ни в чем не бывало, в обычной куртке на синтепоне.
А у меня ощущение, будто ветром выдуло все тепло даже из глубины сердца. Мышцы одеревенели, не слушались. Только руки с трудом держали поводья, и голова чуть-чуть ворочалась. Но ненасытные глаза не переставая впитывали грозную красоту ущелья, забитого вихрями песчаной пыли.
В Джомсом въехали в густых сумерках. На улице, не обращая внимания на ветер, стайками кучковались дети. В темноте все выглядело унылым, а они радостно и беззаботно смеялись, перекрикивались. На столбах кое-где в полнакала горели лампочки. Свет от них настолько тусклый, что его хватало лишь на то, чтобы осветить самих себя, а сумерки, наоборот, превратить в непроглядную тьму. Такая же слабая освещенность и в домах. Двери в большинстве их, как всегда, распахнуты. Сквозь мерцающий оранжевый туман видно, точнее угадывается, что внутри кто-то смотрит телевизор, кто-то накрывает стол к ужину, у кого-то по полу ползают малыши. Почему свет такой неяркий — я так и не выяснил. Неужели из-за бедности экономят даже на этом?
На ночевку остановились у первой же лоджии. Я, не сгибаясь, сполз с лошадки и, уперевшись в землю прямыми, негнущимися ногами, пошел механической походкой в дом. В нем царил такой же холод, как и на улице, но зато не было ветра. Что за народ эти непальцы?! Сидят в рубашках счастливые, довольные, а у меня даже внутренности трясутся, трутся друг о друга, чтобы согреться.
Отошел часа через два в относительно теплой столовой после нескольких чашек обжигающего непальского чая. Только тут я сообразил, что не попрощался и не поблагодарил нашего спутника, милого Дордже, сделавшего все для того, чтобы облегчить мне подъем, и ограждавшему меня и Камала от бытовых проблем. Невольно покраснел от стыда, но исправить свою ошибку и выразить портеру признательность уже было поздно. Выбрался за Камалом на балкон-террасу. Он стоял у перил и закинув голову смотрел на угольное небо, кучно простреленное тысячами звезд-дробинок. Сквозь крохотные дырочки из них на землю проливался из космоса серебристый свет, рожденный многие миллионы лет назад. Что значит высокогорье — звезды сверкают, как кристаллы снега под лучами солнца. Как же тогда они светят в открытом космосе?! Обсуждая звездную тему, я обескуражил Камала утверждением, что космос бесконечен, и что не только число звезд, но и число галактик — звездных мегаполисов во Вселенной бесконечное множество, и что возможно где-то на другой планете сейчас тоже стоит подобная нам «сущность» и любуется на нашу галактику, в которой Солнце выглядит заурядной звездочкой средней величины. Видя, что Камал не верит мне, я наконец вспомнил, что в одном из кармашков рюкзака лежит забытый мной десятикратный бинокль. Слава Богу! Столько дней носил, и наконец понадобился. Когда Камал навел резкость и увидел в окуляры, что звезд в сотни раз больше, чем видно невооруженным глазом, он был потрясен. Я, чтобы опять не замерзнуть, ушел спать, а Камал еще, похоже, долго рассматривал вновь открытый мир. По крайней мере, я уже успел уснуть и не слышал, как он вернулся в комнату.
Вылетели рано. В восемь часов, точно по расписанию, были в Покхаре. Камал не перестает удивляться тому, что начиная с Катманду все наши рейсы вылетали и садились точно, минута в минуту. По его словам, для Гималаев в его практике это небывалый случай. Обычны задержки на два-три часа, не предел и несколько суток. Не успели мы обсудить эту тему, как объявили посадку на рейс в Катманду. А вон и его «руины» показались...
В истории Непала был период, когда страну разделили на три королевства, и ими правили три брата. У каждого была своя столица: Катманду, Патан, Бхактапур, расположенные по соседству. Королевства, соперничая друг с другом на протяжении нескольких столетий, старались перещеголять друг друга в роскоши, красоте храмов и дворцов. Сейчас их больше всего в Патане. Храмы в нем отличаются изяществом и богатством убранства. Недаром Патан переводится как «город прекрасного». Расположен он в пяти километрах от Катманду, и уже практически слился с ним. Патан еще славен своими кузнецами, чеканщиками, мастерами по литью из бронзы.
Если Патан город буддистов, то Бхактапур («город верующих») — индуистский город. От него до Катманду — тринадцать километров. Он радует туристов мощеными улочками, чистотой и отсутствием транспорта в центральной части. В нем множество художественных салонов, величественных храмов, мастерских, славящихся резьбой по дереву.
В 1372 году основатель третьей династии царей Малла завоевал сперва Патан, а затем десять лет спустя — Бхактапур, и таким образом вновь объединил всю долину в одно государство, которое затем еще не единожды распадалось на отдельные королевства-княжества, пока в 1768 году правитель королевства Горкха (западная часть Непала) Притви Нараян Шах не завоевал долину Катманду и не перенес свою столицу в одноименный город. Таким образом, было положено начало правления в Непале династии Шах, продолжающегося по прямой линии по сей день. Англичане, пытаясь расширить свои колониальные владения в XVII—XIX веках, неоднократно предпринимали попытки включить Непал в состав своей империи, но труднодоступность района и исключительное мужество непальских солдат, представленных в основном гуркхами, не позволили осуществиться этим планам. Солдаты-гуркхи в этот период столь широко прославились своей отвагой, что их стали нанимать в армии других стран для службы в самых элитных подразделениях. Плата за этих солдат в казну по сей день вносит существенный вклад в экономику королевства. Сами непальцы очень гордятся тем, что никогда не были, в отличие от соседей, чьей-либо колонией...
Оплот местной цивилизации встретил нас многозвучной какофонией улиц, заполненных людьми, мотоциклами, рикшами, автомобилями. В отеле выдали оставленный мною багаж (за хранение денег действительно не взяли) и разместили в том же номере! Такое вот трогательное внимание и уважение к клиенту! После обеда выбрался на плоскую крышу отеля. Отсюда город просматривался во все стороны. Самая обширная в Непале долина Катманду довольно ровная, с небольшим уклоном к югу, в сторону Индии. В стародавние времена она была дном огромного озера. Но сто тысяч лет назад горную перемычку то ли промыло водой, то ли разрушило землетрясение, и вода озера ушла в Ганг. Долина окружена лесистыми горами в две-три тысячи метров высотой. На зеленых склонах белеют виллы местной знати. На севере осторожно выглядывают кончики заснеженных пиков Больших Гималаев. Насладившись видом окрестностей, расстелил одеяло и погрузился на солнышке в нирвану...
Последний день пребывания в Непале посвятил поискам подарков для близких и картин для своей домашней галереи. Сразу хочу отметить высочайший профессиональный уровень местных художников. Их произведения так хороши, что пришлось несколько раз пройтись по арт-галереям, чтобы наконец сделать окончательный выбор. Мне было очень приятно, когда хозяин галереи, в которой я купил три картины, посетовал Камалу: «Твой русский забирает мои лучшие картины». А их у него сотни две в шести залах! Большое достоинство непальских лавок и магазинов — подделки в них редкость.
Продолжая оттачивать искусство торговли, я добивался трехкратного, а иногда даже пятикратного снижения цены. В этом деле главное не проявить интереса к предмету торга. Спрашиваешь как бы мимоходом, с абсолютно равнодушным видом: «Сколько стоит?» и, не останавливаясь, идешь дальше. Бедный торговец еще раза три догонит и каждый раз будет давать более низкую цену. Одного даже смутно припомнил, когда он, догнав меня в другом квартале, уговорил купить товар за смешную, по моим понятиям, цену. Видя, как он радуется полученным купюрам, я дал сверху еще столько же. От такой неожиданной щедрости он сначала дара речи лишился, а потом, истолковав по-своему мой поступок, протянул вторую статуэтку из кости. Пришлось объяснить ему знаками и фразой: «It is my present. Данебат (Спасибо)». Я потерял на этой сделке два доллара, а сколько доставил человеку радости, да и себе, кстати, тоже. Непальцы к процессу торговли относятся как к очень важному делу и включаются в него охотно, получая от него явное удовольствие. Для них это своего рода форма общения, а для кого-то, быть может, даже основное развлечение. И если человек не торгуется, они такого покупателя в душе не уважают. Как объяснял Камал: «Торговаться — это признак хорошего тона. Если покупаешь не торгуясь — ты невежливый, глупый человек».
Но тут главное не переборщить и не жадничать. Следует отметить еще такую положительную черту непальцев: купил ты или не купил — отношение продавца к тебе всегда почтительное и милое. Иной от безысходности, не сезон все же, сразу называет такую низкую цену, что и торговаться вроде неловко, но все равно торгуешься — из любопытства и азарта: кто кого одолеет в этом увлекательном состязании, развивающем в человеке качества психолога и актера.
Как я уже писал, здесь все постоянно улыбаются, хотя большинство непальцев живет крайне бедно. Казалось бы, нужда должна озлобить, сделать их агрессивными по отношению к богатым, но нет. Они ощущают себя счастливыми и радуются каждому мигу жизни, потому что у них иное понимание счастья. Они не гонятся за далекими, призрачными целями, не испытывают хроническую, свойственную европейцам нехватку чего-то еще «для полного счастья». Они умеют быть счастливыми уже сейчас и с тем, что имеют в данный момент. Не заметил я в них и чувства зависти. Вот бы научиться и нам так!
Непал все-таки особая страна. Страна с добрым сердцем и чистой душой. Возможно, в этом сказывается преображающее, облагораживающее влияние на людей высочайших в мире гор. Непальцы, независимо от национальной принадлежности, другие. Приезжие чувствуют их доброту и сами заряжаются ею. В человеке, оказавшемся в такой атмосфере, просыпается, проявляется все лучшее, что заложено в нем Природой. Меня не покидало ощущение, что здесь прямо в воздухе витает невероятной силы очистительная энергия, которая лечит душу и возвращает человека к первозданным истокам, заиленным суетой нашей, в общем-то, бестолковой жизни. Повсюду чувствуется присутствие Божественной благодати, делающей всех на этой земле равными. Здесь стыдно думать о материальном. Привычные ценности (карьера, деньги), занимающие наш мозг, становятся мелкими, ничтожными, надуманными, и в душе поселяется светлая радость и умиротворение. Приходит понимание, что смысл жизни — в самой Жизни, в способности радоваться каждому отпущенному тебе мигу, разумности стремления делать то, чего просит душа и подсказывает сердце. Даже недолгий гость ощущает себя тут, несмотря на окружающую экзотику, так, словно Непал его первородина. Тут не имеет значения твой цвет кожи, вероисповедание. Здесь все кажется родным и близким. Что ни говори, горы — это особое, приближенное к богам царство. Они всех меняют в лучшую сторону, здесь у человека раскрываются дремлющие способности, вырастают крылья, помогающие осуществлению самых дерзновенных планов.
Непал, Гималаи — это праздник, дарящий чудесные воспоминания на всю жизнь. И любовь к этому месту на Земле со временем не гаснет, а наоборот, разгорается и зовет обратно в этот уникальный край. Уверен, со временем наше новое свидание состоится, и, быть может, оно поможет мне наконец овладеть величайшим даром — искусством жить радостно. Камал ведь неспроста на прощание сказал: «Люди не приезжают в Непал случайно. Их сюда вызывают».
Последний раз я своего доброго и деликатного гида-проводника увидел стоя в очереди на регистрацию пассажиров рейса «Катманду—Дакар». Найдя его глазами среди провожающих, махнул рукой. Камал обрадованно помахал в ответ, а через секунду я уже перешел, подпираемый очередью, в «накопитель». Так мы расстались — две крупинки в бесконечном потоке времени и событий. А через двадцать часов меня ожидала встреча с Башкортостаном, семьей, друзьями, любимой работой. В Непале хорошо гостить, а на родине жить.

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев