|
|
Юрий Узиков
Краеведческий калейдоскоп
Второе призвание «кавалерист-девицы»
Прототипом героини кинокартины «Гусарская баллада» Шуры Азаровой
послужила знаменитая «кавалерист-девица» Надежда Андреевна Дурова. Приняв
мужское имя, она встала в ряды русских войск в 1807 году во время войны с
Пруссией. В одном из сражений спасла тяжело раненного офицера. Царь
Александр I пожаловал ей за подвиг офицерский чин, наградил Георгиевским
крестом, дал ей новую фамилию — корнет Александров (раньше она воевала под
именем Соколова).
В мае 1812 года войска Наполеона перешли русскую границу. Началась
Отечественная война. Во многих боях участвовал корнет Александров, был в
конной атаке под Смоленском и в Бородинском сражении. После отхода наших
войск из Москвы становится ординарцем фельдмаршала М. И. Кутузова. Пришлось
повоевать и за пределами Родины. Только в 1816 году «поручик Литовского
уланского полка Александров» был уволен в отставку в чине штабс-ротмистра.
Интересно заметить, что с мужским костюмом Дурова не расставалась до конца
своих дней. Такой ее и увидел А. С. Пушкин, когда она приехала в 1836 году в
Петербург, чтобы решить вопрос об издании своего первого произведения
«Записки кавалерист-девицы». Отрывки из них были опубликованы в журнале
«Современник» с предисловием поэта. «С неизъяснимым участием, — писал А.С.
Пушкин, — прочли мы признание женщины, столь необыкновенной, с изумлением
увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять
уланской сабли, владеют и пером быстрым, живописным и пламенным». Это не
единственная ее книга. В 1840 году вышло собрание сочинений Надежды Дуровой.
Из «Записок кавалерист-девицы» мы узнаем о том, что Н.А. Дурова после
отставки жила не только в Сарапуле и Елабуге, но и в Уфе.
В научном архиве Института истории, языка и литературы хранится одиннадцать
томов материалов по истории Уфы. В одном из них есть выписки из «Записок
уфимского старожила генерал-майора М. М. Ребелинского». Он вспоминает о
встрече с Н.А. Дуровой в Уфе на обеде у знакомого чиновника:
«Мы сели обедать, как вдруг вошел пожилой, небольшого роста, седоватый,
гладко остриженный, весьма некрасивой наружности мужчина. Он с развязностью
совершенно военного человека раскланялся и сел с нами обедать. За столом он
обратил внимание на мою гусарскую форму, завел со мной разговор о службе,
делал разные вопросы, видимо, интересовался кавалерийским делом, из его слов
было видно, что он сам — опытный кавалерист. После обеда дамы остались в
гостиной, а мы втроем (с хозяином) пошли в кабинет курить. Стриженый
маленький господин, разлегшись на диване с длинной трубкой, начал
рассказывать о своей прежней службе, о походах и сражениях 12-го года. При
этих воспоминаниях его некрасивое лицо оживилось, глаза разгорелись тем
сильным, жгучим огнем, которым горят они о воспоминаниях сильных душевных
тревог. Вся фигура этого маленького, невзрачного человека воодушевилась, и
по всему было видно, что в этом маленьком теле была сильная, твердая душа,
которая много испытала, лично перенесла в продолжение своей жизни. Наконец
он встал, взял шапку и, поклонившись, вышел».
От хозяина Ребелинский узнал, что это была Дурова.
«Впоследствии, — пишет он, — я коротко познакомился с этой замечательной
личностью и спустя несколько лет, когда я уже жил в Уфе, пользовался ее
дружеским расположением. В то время, когда я с ним, или с нею, познакомился,
ей было уже 45 лет, но она была здорова, весела, не отказывалась ни от каких
удовольствий и на вечерах, как говорится, плясала до упаду. В манерах ее
проглядывало ухарство — принадлежность всех кавалеристов того времени. В
отставном гусарском мундире или в черном фраке она страшно стучала каблуками
в мазурке, становилась на колени, выделывала всякие штуки во вкусе того
времени». Далее Ребелинский добавляет, что Дурова, приняв в отставке фамилию
«Александров», вела чисто мужской образ жизни. «Александров всегда был в
мужском костюме с двумя крестами в петлице и никогда не говорил про себя
иначе, чем в мужском роде, и ясно показывал, что терпеть не может дамского
общества».
По расчетам известного краеведа Н. Н. Барсова, встреча Ребелинского с Н. А.
Дуровой в Уфе произошла примерно в 1828 году. А распрощалась она с Уфой
где-то в 1832—1833 годах. Значит, жила здесь, а возможно, и работала над
своими «Записками» около четырех лет.
Героиня Отечественной войны 1812 года умерла в Елабуге на 83 году жизни 2
апреля 1866 года.
ЛИСТВЕННИЦЫ НАД МОГИЛОЙ МАНАТОВА
В деревне Кучуково Учалинского района находится мало кому известный
памятник. Он открыт на могиле Шарифа Ахметовича Манатова. Три лиственницы
покачивают ветвями над стелой из железобетона с надписью: «Манатов Ш.А.».
Кто же такой Шариф Манатов? Это талантливый политический деятель, внесший
большой вклад в образование Башкирской Автономной Советской Социалистической
Республики. В первые годы после Октября он был напрямую связан по работе с
В.И. Лениным, И.В. Сталиным. В составе Комиссариата по делам мусульман
разрабатывал декреты, касающиеся мусульманского населения России...
Но мы забегаем по времени вперед. А начиналась биография Шарифа Манатова
так.
Родился он 20 октября 1892 года в деревне Манатово Оренбургской губернии
(ныне Курганской области). Любознательный, развитый не по годам
тринадцатилетний мальчик покидает родную деревню и приезжает в Уфу. В это
время здесь открылось медресе «Галия», куда Шарифу посчастливилось поступить
и успешно окончить его.
После Уфы Шариф Манатов учится в семинарии Семипалатинска, в Петербурге в
институте Бехтерева. В институте участвует в студенческих сходках,
устанавливает связь и сотрудничает с большевистской газетой «Звезда».
За свои революционные взгляды пришлось поплатиться. За несколько месяцев до
начала Первой мировой войны Шариф Манатов был вынужден эмигрировать в
Швейцарию, в Цюрих. Был там чернорабочим на фабрике, занимался
самообразованием. И надо же было такому случиться, что именно в Цюрихе он
познакомился с В.И. Лениным. Встреча произошла в кафе, где за одним столом
они пили кофе. Когда Ленин узнал, что собеседник из Башкирии, сам башкир из
крестьянской семьи, революционно настроен, он долго с ним беседовал. Манатов
тогда получил революционный заряд, побывав на лекциях и выступлениях
Владимира Ильича.
Это пригодилось впоследствии в Оренбурге, куда вернулся он после свержения
царского самодержавия. Во второй половине 1917 года в Башкирии усилилось
национальное движение. Состоялись башкирские съезды в Оренбурге, в Уфе. В
состав областного совета (шуро) вошел и Ш.А. Манатов. В ноябре 1917 года
шуро провозгласило автономию Башкирии.
Позднее курултай утвердил автономию и избрал правительство во главе с
Шарифом Манатовым.
В январе 1918 года Манатов, как депутат Учредительного собрания, выехал в
Петроград. Башкирское правительство перед отъездом поручило ему возбудить
ходатайство перед СНК РСФСР об утверждении автономии Башкирии.
Манатов приехал в Петроград 6 (19) января 1918 года, когда Учредительное
собрание было распущено. На следующий день в Смольном состоялась встреча с
В.И. Лениным. Вспоминали ли они о первой встрече в Цюрихе, неизвестно.
Владимир Ильич подробно расспрашивал о национальном движении среди татар и
башкир, о возможности привлечения на сторону советской власти мусульманских
деятелей. Во время беседы Ш.А. Манатов подчеркнул, что башкирское движение
при признании требуемой автономии будет направлено не против Советов, а
явится огромной силой в борьбе против Дутова. В.И. Ленин отнесся с большим
вниманием к вопросу об автономии Башкирии.
После беседы Манатов становится твердым сторонником идеи создания автономной
Башкирии на советских началах, понял, что башкирский народ получит автономию
только от Советской власти.
Представителю Башкирии пришлось остаться в Петрограде. По предложению В.И.
Ленина был создан Комиссариат по делам мусульман внутренней России при
Народном комиссариате по национальным делам, куда вошел и Манатов. В это
время Шариф Ахметович занимался подготовкой проекта решения Советского
правительства о башкирской автономии. В конце января 1918 года он сообщал из
Петрограда: «Личные беседы с комиссарами дают мне большую надежду на то, что
башкирская автономия будет утверждена. В ближайшем времени народные
комиссары займутся этим делом».
Но не все шло гладко. Мешали объективные причины, в том числе и Гражданская
война.
Шариф Манатов был подлинным интернационалистом. Мало кто знает, что еще в
марте 1918 года он познакомился с основателем Коммунистической партии Турции
Мустафой Субхи. Вполне вероятно, что именно М. Субхи рекомендовал Шарифа
Ахметовича для подпольной революционной работы в Турции. Почти два года
пробыл он там, помогая местным коммунистам в издании газеты «Новый мир».
После возвращения из Турции Ш.А. Манатов приехал в Уфу представителем
Наркомнаца РСФСР при правительстве Башкирской республики.
Но такие люди, как Манатов, были нужны повсюду. В марте 1923 года он
работает уже членом Наркомпроса молодой Туркменской АССР. В январе 1924 года
возвращается в Уфу и назначается заведующим Академическим центром при
Народном комиссариате просвещения БАССР. Планы у него были большие, но уже в
сентябре 1924 года во время чистки советских учреждений от «нежелательных
элементов» он был освобожден от работы.
Может быть, с этого времени и приклеился к нему ярлык «националист Манатов».
Вот почему его имя редко встречалось в исторической литературе... Наступило
новое время. И, изучая политическую биографию Шарифа Манатова, историки
Билал Юлдашев, Рауф Насыров, Рафаэль Давлетшин напрочь срывают с него ярлык
националиста.
Посудите сами. После отъезда из Башкирии он работает ректором Высшего
педагогического института в Баку, в Закавказском крайкоме партии, в
Киргизском педагогическом институте во Фрунзе. А до этого были Башкирия,
Петроград, Турция, Туркмения...
В стране в это время усиливалась борьба с «врагами народа». Из Уфы во Фрунзе
прислали письмо с сигналом о связях Манатова с «классовыми врагами». Этого
было достаточно для расправы. 31 октября 1935 года его исключили из партии
«как не изжившего контрреволюционную буржуазию — националистическую
идеологию» (реабилитирован 21 июня 1962 г.). Опасаясь ареста, Шариф Манатов
в конце 1935 года уехал к брату в деревню Смородинка Челябинской области.
Однако прожил он здесь недолго. Осенью 1936 года Шарифа Ахметовича не стало.
Похоронили его на башкирской земле в деревне Кучуково Учалинского района, в
краю, где живут родственники.
Там и шумят теперь беспокойно своими ветвями три зеленые лиственницы,
вспоминая Манатова.
ВИЗИТ АЛЕКСАНДРА I В УФУ
Осенью 1824 года император Александр I совершал свою последнюю поездку по
России. Маршрут проходил через Москву, Тамбов, Пензу, Симбирск, Ставрополь,
Самару, Оренбург, Уфу, Златоуст, Стерлитамак, Миасс, Екатеринбург, Пермь,
Вятку.
Царь пытался составить личное представление о том, как живет Россия. Он
встречался не только с верхушкой местного дворянства и купечества, устраивал
смотры армейских частей, но и интересовался жизнью всех слоев общества.
Добрался царь до «киргизских степей», спускался в миасские рудники, посетил
златоустовские заводы, побывал в татарских семьях, посещал госпитали, не
брезговал поговорить с арестантами и ссыльнопоселенцами.
6 июня 1824 года в Уфе собрались дворяне на чрезвычайное собрание, где
услышали преприятнейшее сообщение о предстоящем приезде Александра I.
Как заведено было в те дальние времена, да и сейчас, начались приготовления
к приему дорогого гостя. Начальство усиленно спешило исправить дороги,
особенно в Уфе, которые во время дождей представляли непроходимое болото.
Мостовых и тротуаров тогда не было. Со всех концов губернии сгоняли
крестьян, башкир, казаков наводить порядок.
Строго-настрого было приказано простому люду не обременять царя жалобами,
ненужными просьбами.
Но желание начальства не сбылось. Александр I издал указ, в котором
говорилось:
«Я узнал, что полиция во время моих путешествий... воспрещает подание
прошений мне, в собственные руки. Таково действие полиции не могло быть
согласным с моим желанием».
16 сентября 1824 года Александр Павлович прибывал в Уфу. Ждали его с раннего
утра. Дома были украшены. Город принарядился. Все устремились к реке Белой.
«И вот, наконец, вдали за рекой, белым столбом поднялась густая пыль, потом
загудели колокола уфимских церквей. И вот показалась коляска. Ровно в семь
часов государь прибыл в Уфу» (цитируем краеведа Н.А. Гурвича).
Губернские власти знали, что обычно в дороге царь испытывал немалые
трудности, спал в походной постели, скудно питался. Поэтому на левом берегу
Белой, у оренбургского перевоза, устроили для него палатки для переодевания.
А царь не остановился в них, а, переправившись через реку, направился в дом
уфимского станичного атамана Патронина. Жил он около нынешнего Монумента
Дружбы.
Выбор, возможно, был не случайным. Воины-уфимцы еще во время Бородинского
сражения отличились. Главнокомандующий русской армией М.И. Кутузов в
донесении Александру I особо отметил подвиг третьего батальона Уфимского
полка, который штыковым ударом выбил французов с захваченной ими батареи
Раевского.
Царь знал Уфу задолго до приезда. 3 июля 1803 года он познакомился с первым
планом застройки Уфы и написал на нем: «Быть по сему». А в 1819 году им был
утвержден план расширения города. План стал законом. Территория расширилась
от нынешней улицы Цюрупы до улицы Мажита Гафури, от реки Белой до улицы
Революционной. Направление и трассы улиц хорошо увязывались с рельефом
местности и старой частью города.
Заслуга здесь, конечно, не царя, а первого архитектора Уфы Вильяма Гесте. Но
и Александр I, как говорится, к чертежу руку приложил.
...Насыщенным, можно сказать, рабочим был визит царя. Вот хроника его
трехдневного пребывания в Уфе.
Немного отдохнув у станичного атамана и изрядно одарив хозяйку дома и её
дочерей, встретивших его хлебом-солью, Александр I отправился в Смоленский
собор. Его встретил епископ Амвросий с крестом и святой водой, царь выслушал
молебен. Из собора отправился в дом губернатора Нелидова. По случаю приезда
царя во всех церквях звонили колокола, город был иллюминирован.
На другой день Александр I принимал военных и гражданских чинов,
духовенство, купцов, явившихся с хлебом-солью. Потом он осматривал войска,
посетил городскую больницу и тюрьму. Плотно поработав, царь плотно пообедал.
К обеду им были приглашены архиерей Амвросий, военный губернатор Эссен,
гражданский — Нелидов.
Вечером Александр Павлович посетил бал, данный в его честь уфимским
дворянством. По воспоминаниям, он много танцевал с женами и дочерьми
помещиков, обворожив всех. На балу ему была представлена княгиня Е.П.
Ригонье, урожденная Уракова. Она была не только красивой и умной дамой, но и
представительницей старинного рода, владевшего здесь обширными землями с XVI
века.
Важное событие в жизни Уфы произошло на другой день. 18 сентября в семь
часов утра царь присутствовал при закладке храма в честь святого князя
Александра Невского. Он собственноручно положил в основание первый камень из
белого известняка с надписью года, месяца, числа и причины заложения храма
(Александровская церковь была разрушена в 1931 году. На ее месте сейчас
Дворец профсоюзов).
Вскоре после закладки храма в честь Александра Невского Александр I выехал
из Уфы через Вавиловскую переправу в Бирск, Златоуст, Оренбург, Стерлитамак,
на обратном пути он снова заехал в Уфу. Уфимцы, в основном представители
купечества и дворянства, трогательно прощались с государем императором. Он в
свою очередь изъявил свою благодарность начальству и народу и «обещался еще
раз посетить Уфу».
Как видим, три дня из жизни царя, проведенные в Уфе, были насыщены и
оставили след в истории города.
Уфимцы, получив свободный доступ к его величеству, воспользовались этим. В
адрес царя поступило много прошений от городского населения, военнослужащих,
крестьян. Только от башкир было 128 жалоб по спорным делам, связанным с
захватом их земель заводовладельцами и помещиками. Их направили потом на
расследование, но большинство прошений не было удовлетворено.
Обласканный высокими чинами, представителями дворянства и купечества царь
Александр I, конечно же, не вспомнил о том, что именно в Уфимской губернии
получила распространение ода «Вольность» со словами:
Тираны мира. Трепещите!
А вы мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
Разгневанный Александр I отправил поэта А.С. Пушкина в ссылку.
Преследовали и распространителей оды «Вольность» в нашем крае.
Пытался царь составить личное представление о том, как жила Россия. Но и
последнее путешествие не порадовало. Глубокие разочарования постигли его в
конце жизни, развеяны были последние иллюзии относительно его усилий на
пользу Отечества. Вернулся он в Таганрог тяжело больным и 19 ноября 1825
года умер.
Ходят много легенд. Существует версия, что русский царь не умер в Таганроге,
а тайно покинул престол и до глубокой старости жил около Томска под именем
отшельника Федора Кузьмича. В гробу никто из знавших царя не мог его
опознать — так смерть «изменила» его лицо. В свою очередь «Федор Кузьмич»,
объявившийся спустя некоторое время в Сибири, был поразительно осведомлен о
деталях жизни царского двора. По требованию Николая I сибирского старца
привозили к нему на беседу в Санкт-Петербург, после чего отправили обратно.
О чем говорили монархи (если то действительно был Александр I), осталось
тайной.
...Так что, еще раз посетить Уфу царю Александру I не довелось.
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ КАЛИНУШКИНА
Жил-был в Уфе замечательный человек, скульптор. Звали его Николай
Александрович Калинушкин. Носил он почетные звания заслуженного художника
Российской Федерации и Республики Башкортостан.
Большой любовью и уважением к истории и культуре Родины пронизаны его работы
в медальерном искусстве — «Д. Бурлюк», «А. Тюлькин» и «А. Солженицын», в
станковой скульптуре — «А.С. Пушкин», «М.В. Нестеров», «Анна Ахматова»...
Многие его работы демонстрировались на выставках не только в России, но и в
Болгарии, Италии, Польше, Румынии, Франции...
Родился Николай в Уфе 25 января 1948 года. У него было обычное для ребят той
поры детство: полуголодное и полураздетое, но радостное и счастливое. Рядом
были бывшие воины-фронтовики, сыгравшие большую роль в формировании
жизненных взглядов ребят послевоенного времени.
Юноша учился в средней школе № 114, ходил в художественную студию на занятия
к Огородникову. Затем поступил в педагогический колледж № 2 на
художественно-графическое отделение. После службы в армии окончил в 1977
году Московское высшее художественно-промышленное училище. Завершив учебу,
Калинушкин уезжает в Уфу, хотя на него был персональный запрос из
Калининграда. Начиная с 1977 года его творческая жизнь неразрывно связана с
Уфой. Он восемь лет преподает рисунок и скульптуру на
художественно-графическом факультете Башкирского государственного
педагогического института. Много работает в мастерской института. В 1980
году становится членом Союза художников СССР.
Николай Александрович умер 20 апреля 2004 года на пятьдесят седьмом году
жизни. Среди наивысших достижений его последнего пятилетия — созданный в
2003 году памятник павшим воинам-интернационалистам, глубокий драматизм и
героическая патетика которого — свидетельство высокой гражданственности и
патриотизма художника.
Об истории создания памятника поведал журналист Б. Я. Малородов:
К 50-летию Великой Победы в Уфе было завершено «строительство главного
ансамбля Парка Победы, разработанного в архитектурной мастерской Дмитрия и
Павла Винкельман. Руководство Башкирского отделения Российского Союза
ветеранов Афганистана вынашивало тогда план создания памятника погибшим
воинам-афганцам.
Решили привлечь к работе над памятником братьев Винкельман, тесно
сотрудничавших с Николаем Калинушкиным, и установить его в Парке Победы.
К 1998 году эскиз будущего памятника был готов. Творческий коллектив
плодотворно потрудился над определением его концепции. В том, что в центре
монумента должна находиться ждущая и скорбящая Мать, не было сомнения. Вот
только какой она будет? В каком окружении она будет находиться? Почти два
года ушло на поиск решения.
Сам памятник представляет собой стоящий на возвышении глубокий портал,
стилизованно напоминающий силуэт дома культовой постройки (как православной,
так и мусульманской) с размещенной на небольшом постаменте стоящей
скульптурой Матери, отлитой из бронзы. (Скульптура — лебединая песня Н.А.
Калинушкина).
Портал снаружи облицован хибинитом, цвет которого вызывает ассоциации с
цветом ландшафтов Башкирии. По внутренней стороне самого портала проходит
лента из черного полированного габбро со скорбными строками стихотворения на
башкирском и русском языках:
А нам с тобой не повезло:
К любимым нам не возвратиться.
Но матери всему назло
В толпе все ищут наши лица.
Все ждут, что мы придем домой,
Привычно постоим у двери.
Что мы убитые с тобой —
Они до смерти не поверят.
Вы верьте, мамы, мы живем,
Совсем вы нас не хороните.
Мы в добрых снах домой придем,
Вы только ждите, ждите, ждите...
Придем, обнимем нежно вас.
И слезы радости прольются.
Пускай не сами в этот час,
Пусть души наши к вам вернутся.
Эти строки как нельзя лучше отражают сыновьи чувства воинов к самому
дорогому, что было у погибших парней, — к своим МАТЕРЯМ.
Поэтому на фронтоне, в верхней части портала, размещены стеклянные
тонированные полосы бледно-розового цвета, которые в вечернее время
подсвечиваются и как бы проливают свет ушедших из жизни душ на фигуру
Матери.
На подходе к памятнику установлены две стелы из 60 плит черного гранита —
габбро с высеченными фамилиями 685 наших земляков, погибших в «горячих
точках» с 1951 года.
Этот скорбный список и сейчас, как это ни печально, продолжает пополняться.
Памятник воинам-уроженцам Башкортостана, погибшим в локальных военных
конфликтах (в народе его называют Монументом Скорбящей Матери), открыли 25
октября 2003 года.
Однажды в беседе с Н.А. Калинушкиным я сказал, что мемориальные доски,
выполненные им, украшают город. Но, к сожалению, охотники за цветным
металлом украли мемориальные доски из бронзы Александру Фадееву на здании
театра оперы и балета, Афзалу Тагирову на доме по улице Коммунистической,
где он жил.
— Это тонкие ценители искусства, — с горьким сарказмом сказал тогда
художник.
Но Монумент Скорбящей Матери будет стоять века, сохранится и имя Н.А.
Калинушкина, отлитое на специальной чугунной плите, вмурованной позади
памятника.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
