Бельские просторы

> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ > БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ >

№ 6'07	Ралис Уразгулов

XPOHOC ФОРУМ ХРОНОСА НОВОСТИ ХРОНОСА Русское поле: Бельские просторы МОЛОКО РУССКАЯ ЖИЗНЬ ПОДЪЕМ СЛОВО ВЕСТНИК МСПС "ПОЛДЕНЬ" ПОДВИГ СИБИРСКИЕ ОГНИ Общество друзей Гайто Газданова Энциклопедия творчества А.Платонова Мемориальная страница Павла Флоренского Страница Вадима Кожинова	Ралис Уразгулов НОЧЬ Тук... Тук... Тук... Ага, подумала Мафтуха, уже подошли. С наслаждением потянулась, встала и, накинув халат, зажгла свет на задней половине дома. Ах, как сладостен для нее этот звук: «тук, тук, тук...». Сегодня суббота — долгожданный день, когда молодежь возвращается на выходные из города. С пятницы по воскресенье для нее, что называется, «дни бизнеса». В эти дни пользуются одинаково большим спросом как самогон, так и технический спирт под названием «Трояр», и даже третьесортная смесь из снотворных вроде димедрола... Однако здесь нужно быть психологом: если просящий трезв, выдаешь самогонки получше, если навеселе — можно подмешать в «Трояр» водички, если же совсем пьян, сойдет и «третий сорт». Мафтуха в радостном предвкушении потянулась к ручке двери. Окинула взглядом заранее подготовленные в уголке три сорта бутылок, ласково прошептала про себя: «Погодите, погодите, сейчас посмотрим, мигом...» И заговорила в полный голос: — Только задремала, ходят тут всякие, спать не дают. Кого опять черти принесли?! — Не дожидаясь ответа, взметнула руки к крючку. — Как выходные, так житья нет... — Апай, это я, Равис, по делу. — Деловые, — огрызнулась Мафтуха для порядка. Откинула крючок и потянула за веревку внешний запор чулана. И тут же, вмиг изменив голос, промурлыкала: — А-а, это ты, Равис, сынок... «Хвоста» не привел? — Что ты, апай, я не из тех, что за собой хвосты таскают. — Знаю, сынок, знаю. Просто так спросила. Давай, проходи в чулан, не маячь там. Так называемый «хвост» — это те, кто еще не приходил к Мафтухе за выпивкой, то бишь ненадежные люди: милиция или же представители власти. А Равис ее стародавний, проверенный клиент. Он работает в Уфе на заводе, сюда возвращается каждую неделю. Выходя вечерами в клуб, щедро угощает местных парней, да и сам оттягивается будь здоров. Живет вдвоем с бабушкой Асмой. Парню едва перевалило за двадцать, не женат. Видно, много зарабатывает, или же сельские ребята ему ближе родной бабушки, а может быть, дело в его простоте — в каждый свой приезд оставляет у Мафтухи около тысячи рублей. По пятьдесят рублей за бутылку. Вот почему женщина охотно отпускает ему и в долг. Бывает, он и за две тысячи переваливает. Друзья-приятели Рависа давно к этому привыкли. Стоит ему приехать, как те мигом собираются в клубе, а если там заперто, то в сторожке колхозного склада, иногда идут в кочегарку того самого клуба — и начинают праздновать. Мафтуха сунула в карман халата сразу две бутылки и вышла, взяв наполовину полный стакан с самогоном и соленый огурец. — На-ка, туганым, самое свеженькое, попробуй, выпей. Ну как? — ласково пропела она. Еще несколько раз повторила: «Свежее, свежее...», что подразумевало: «если придешь, будет еще». — Не обманываю, ты человек хороший. И родители твои были хорошие. Жалко, молодые еще были. Пусть земля им будет пухом... Равис махом опрокинул стакан. Долго не мог перевести дух, потом понюхал огурец. Наконец поднял вверх большой палец: мол, отлично! — Закуси огурчиком, закуси, — Мафтуха подтолкнула его руку поближе ко рту. — Говорю тебе, я честно работаю, у меня без обману. А с тобой и подавно. Мы с твоим отцом сверстники были, вместе выросли, играли, потом и с мамой твоей подружилась... Да ты и сам молодец, работяга хоть куда. Долгов за тобой не бывает. За бабкой вон как ухаживаешь... Последнее было сказано из одной лишь лести. Женщина точно знает, что большую часть денег Равис относит ей, а не бабушке. Покупает самогон, а если нет денег, то берет в долг, затем его выплачивает... А бабке Асме если и перепадет что, то какие-нибудь карамельки или осьмушка чаю. Впрочем, чертова старуха не из разговорчивых — слова лишнего не вымолвит. А если уж попадешь ей на язык — отбреет так, что хоть стой, хоть падай. — Ладно, апай, я пойду, спасибо, — Равис протянул сотенную за две бутылки и торопливо вышел. — Вылитый отец, — пробормотала ему вслед Мафтуха. Такой же простой, добрый. Тот, бывало, тоже слова худого не скажет, не обманет, не продаст... Мафтуха не стала выключать свет на задней половине. Уже перевалило за полночь, остался час-другой «рабочего времени». Она прилегла на кровать, зябко поежившись, укрылась одеялом и, отгоняя холодок в душе, стала вспоминать отца Рависа, покойного Асхата. — Эх, Асхат, Асхат, если б не растоптал мои чувства, может, и жил бы до сих пор, — вздохнула она про себя. — Ведь знал, что люблю, только где нам, деревенским телятам... Городская понадобилась. А сейчас двух метров на двоих хватило... Мафтухе Асхат нравился с детства. Классу к десятому в девичьем сердце загорелось пламя настоящей любви. Да только паренек был к ней совершенно равнодушен. В гости к соседям приезжала красивая, умная, приветливая девушка — он и влюбился в нее без памяти. Та ответила взаимностью. Так между молодыми людьми вспыхнули серьезные чувства. Его мать радушно приняла молодую невестку — подложила ей под ноги пуховую подушку, угостила медом и маслом, пожелала молодым счастья и благополучия. Вскоре трудолюбивый парень поднял на пустующем поблизости месте собственный дом. Хотели было переселить мать туда, к себе, однако она не согласилась. Сказала, как отрезала: «Пока молоды, живите по-своему. Мне и здесь хорошо. Примете, когда совсем состарюсь». Вспоминая позже об этом, старуха Асма готова была кусать локти, но поздно, поздно... Молодая семья зажила «по-своему» — что ни день, то очередное застолье. То дни рождения ближних и дальних родственников, то красные дни календаря, свадьбы, посиделки с друзьями, то да сё. После того, как двое старших детей после школы уехали учиться в город, дом окончательно сделался местом постоянных сборищ. Всё это разворачивалось на виду у Мафтухи. И однажды в ее душе зародилось желание отомстить Асхату, вернее его жене Наиле. «Когда женщина вязнет в пьянстве, ей уже не выкарабкаться. А мужчину вытащить можно. Если Наиля окончательно опустится, вряд ли Асхат останется с ней, женой-пьяницей. Чем черт не шутит, может, и ко мне переберется, — решила про себя женщина. — Буду его время от времени похмелять, стану чаще обращаться за помощью, да и лаской не обделю. Асхат должен быть моим. Хотя бы к сорока годам заживу, наконец, рядом с любимым человеком, успею почуять тепло от настоящего мужика. Детям матерью стану — не старшим, так по крайней мере младшенькому, Равису... Может, и сама рожу хоть одного». Так, следуя намеченному плану, Мафтуха начала «атаку». Принялась угощать Наилю по поводу и без. Поила самогоном, техническим спиртом, потчевала медовухой, в которую добавляла аж птичий помет. Спустя пять лет Наилю невозможно было узнать — ничего не осталось в ней от моложавой тридцатипятилетней женщины, красой и сноровкой которой восхищалась вся деревня. Мешки под глазами, щеки обвисли, тусклые губы покрылись сыпью, по-девичьи нежная кожа рук огрубела и потрескалась. Ладная ее фигура согнулась, одежда износилась, некогда красивые косы повисли лошадиным хвостом. Асхат пробовал поднимать на жену руку, запирать ее в погребе, возил в больницу — бесполезно. В беспросветном отчаянии начал пить с ней на пару. А Мафтуха становилась всё щедрее и щедрее. Ей уже стало безразлично, что Асхат тоже увяз в пьянстве. Напротив, наблюдая за этой семьей, она испытывала какое-то особое наслаждение. К сорока годам муж с женой окончательно потеряли человеческий облик. Беда, павшая на головы детей, черным огнем опалила старуху Асму: и без того немногословная, она совсем замкнулась в себе. Однажды решилась и привела внука, Рависа, к себе домой. Однако... то ли кровь взяла свое, то ли еще что, но тот даже не успев окончить школу тоже потянулся к рюмке. И здесь не обошлось без «подмоги» Мафтухи. Она использовала испытанный ранее на его родителях прием... А Наиля с Асхатом, напившись в очередной раз ее самогонки, заживо сгорели в своем доме со всем нажитым добром. Сейчас на том месте какой-то чужак строит двухэтажный коттедж. Деньги девать некуда человеку. Ворует, поди: попробуй-ка отгрохай такой домище на одну зарплату! Она, Мафтуха, уж сколько лет днем и ночью продает самогон, а дом никак не обустроит. А ведь доход у нее недурной. Да и расходов, можно сказать, никаких. Сын обосновался в городе, живет своей жизнью. Жаль, с невесткой не повезло, у той на уме одни наряды да развлечения. Длинные языки донесли, что и рога мужу наставляет. Т-дынк... Тук-тук... Т-дынк... Мафтуха вздрогнула. Стучатся в окно. Свои посетители обычно сразу идут к двери. Посмотрела на часы. Без двадцати час. С того момента, как ушел Равис, прошло от силы минут десять. Женщина с опаской приоткрыла заднюю дверь и, высунув голову, спросила: — Кто там? — Голос ее дрогнул. На душе стало муторно, сердце тревожно сжалось. Не дождавшись ответа, спросила еще раз: — Кто там, спрашиваю? — Мафтуха, открой, разговор есть. Да это же голос старухи Асмы! Что за черти ее принесли посреди ночи? Ни разу к ней не приходила, даже на улице не здоровалась. Всё общение ограничивалось кивком при встрече и бурчанием себе под нос. — А-а, Асма-апай, погоди, сейчас открою, только халат накину, — затараторила Мафтуха. Старалась протянуть время, чтоб успеть убрать с глаз долой блестящие бутылки. — Сейчас, мигом открою... — Приподняла крючок и, по привычке, ласковым голосом затянула. — Как поживаешь, Асма-апай? И то верно, днем то со скотиной возимся, то с домашними хлопотами, давай-ка чаю подогрею. Как в старину говорили, посидим-покумекаем, опрокинем по самоварчику. Всё равно спать не хочется... Суровое старухино лицо ни капли не смягчилось. Заискивающие повадки хозяйки были ей отвратительны, она насквозь видела ее льстивость и притворство. Поэтому речь ее была краткой. — Мафтуха, я к тебе среди ночи не чаи гонять пришла, — проговорила она с еле сдерживаемым гневом. Черные глаза полыхнули яростью, на съежившуюся напротив нее женщину брызнули капли слюны. Тыча пальцем в грудь Мафтухи, старуха будто вонзала в нее каждое слово. — Это ты свела в могилу сына и невестку, а сейчас и за внука взялась. Ты смотри у меня, если сельсовет и милиция с тобой не сладят, то я-то управу найду. Знай, я свое отжила, мне теперь все равно. Надо будет, запру снаружи и подожгу! Если ты, сатана, подохнешь, греха за мной никакого не будет. Людей не стыдишься, хотя бы Аллаха побойся. Сколько семей развела этим своим вонючим пойлом, сколько людей загубила. Посчитай-ка сама, бесстыжая! Сколько детишек, жен, родителей замучила. Думаешь, не отольются тебе их слезы? Дверь резко захлопнулась перед самым носом Мафтухи. Женщина долго стояла не шелохнувшись. Застыла в пронзительной тишине, переваривала услышанное, не чувствуя ни сквозняка, ни зимнего холода, просачивающегося сквозь бревна чулана. Мафтуха простояла бы так неизвестно сколько, но очнулась от звука чьих-то шагов. Она заверещала, прежде чем человек успел подняться по ступеньке и постучаться. — Кто там еще? — Апай, это Ильгам, дело у меня... Мафтуха откинула только что накинутый крючок. — Ходите сюда, окаянные, потом за вами слухи доходят, — зло прошипела она, рывком вырывая деньги из рук пришедшего. — Я-то, дура, стараюсь войти в ваше положение, чтоб у вас башка не болела, чтоб, значит, вам веселей было... Может, сразу две возьмешь и хватит на сегодня, как-никак я тоже человек, спать пора. Мужик засмущался. Потоптался сперва на крыльце, потом вошел в дом. — Это самое, апай, — пробормотал он с запинкой. — На эту поллитру и то ребята дали. Если помощь какая нужна, я бы мигом, давай тогда еще одну. — Да знаю, что у тебя денег нет, тридцатник разменял, а не то что жену с ребенком, себя не можешь прокормить. Если холостяки пьют, еще понятно, — уже без злобы попрекнула его Мафтуха. — Разводитесь потом и живете на материнскую пенсию... — Ага, апай, мешает это самое, — хохотнул Ильгам, щелкая пальцем по горлу. — Вот и не пейте, кто вас заставляет!.. Почувствовав слабинку в ее голосе, мужчина пустил в ход незамысловатые комплименты. — Эх, апай, на двенадцать лет меня старше, а на вид чисто девушка. Не все женщины такие. Не успеешь жениться, глядь... и куда только красота девается. Если б не эта самая моя дурь, ей-богу, руки бы твоей попросил. — Попросил уже один, сына смастерил и убег, племенной бык, увязался за желтоволосой... — Однако слова Ильгама пришлись ей по душе. Стосковавшееся по мужской ласке тело мгновенно зазвенело тысячами клеточек, ее внезапно обдало жаром и холодом одновременно. «В сорок пять — баба ягодка опять», а ближе к пятидесяти, оказывается, и того хлеще... — Что же ты, Ильгам, пить не бросишь? Руки у тебя золотые, если не я, так другая нашлась бы. Нынче одиноких баб пруд пруди, а мужики в дефиците. Ведь если долго будешь так ходить, силу мужскую потерять можешь, недолго и мерином остаться. Хи-хи-хи... Ильгам понял, что пора приступать к действиям. Нет, не показать свою мужскую удаль, а выпросить сразу и третью бутылку самогонки. — На такую красотку да с эдаким тугим белым телом, поди, и помоложе заглядываются, куда уж нам, — ввернул он, совсем осмелев. После этих слов Мафтуха стыдливо прикрыла вырез на груди, одернула полы халата. — Ха, молодые со слезами вымаливают, да кроме самогонки ничего не даю, — женщина с хитрецой улыбнулась. — Не успеют потереться об этот халат, сразу слух пускают, мол, там переспал, тут пригрелся. Прямо как дети... — Ага, — поддакнул Ильгам. Кашлянул, прочистил горло. — У меня, это самое, сама знаешь, денег ни шиша. Приду, работу какую сделаю, мне за это поллитры хватит. Апай, чтоб тебя больше ночью не беспокоить, дай уж еще одну. Сахар у матери был, завтра принесу, и быка недавно зарезали, принесу килограмма три-четыре мяса. Ночь, это самое, длинная... Мафтуха свирепо взглянула на Ильгама. «Что же ты тогда распаляешь меня, голову зря морочишь!» — читалось в ее взгляде. Однако постаралась себя не выдать. — Смотри у меня, долг не задерживай, — с этими словами всучила ему жидкость в полуторалитровой пластиковой бутылке. — Завтра приходи рано утром, надо навоз вывезти, в сарае кормушку для коровы приготовить. — Приду, обязательно приду... И снова Мафтуху приняла в свои объятия холодная кровать. Лежа под стеганым одеялом, она никак не могла согреться. Покрываясь гусиной кожей, исходя крупной дрожью, с трудом изгоняла из тела жгучий холод. В мозгу застучали сказанные старухой слова: «Это ты свела в могилу сына и невестку...», «Сколько семей развела этим своим вонючим пойлом, сколько людей загубила...», «Думаешь, не отольются тебе их слезы?..» Ишь, напугала... Мафтуха постаралась успокоиться. А кто их заставляет? Я же не захожу к ним домой, не пою их силком. Взять хотя бы только что ушедшего Ильгама. В свое время к ней несколько раз с плачем приходила его жена с детьми, умоляла не поить мужа. Если такие умные, пусть сами их усмиряют. Тоже мне, невинные дитяти. А мне самой разве деньги не нужны? И сыну в город надо отправлять, и самой перебиться, до пенсии еще далеко. Колхоз-то давно распался. Осталось наняться к фермеру полоть свеклу, и только. Пахать на кого-то? Да уж лучше свой бизнес. И то сельсовет пытался запретить, посылали участкового. Ну нет, не на ту напали. Милиционером у них Закир, до старости проходивший в лейтенантах. Ему ведь тоже кушать надо, нет-нет да капнет сотня-другая в неделю, а если прижмет, за первачом прибегает. Рука руку моет, проживешь без этого, как же... И нечего валить на нее вину за всех алкашей. «Никто еще не помер прямо в моем доме, а остального знать не знаю. Пусть сперва попробуют доказать». Как ни пыталась Мафтуха придумать себе оправдание, успокоиться не удавалось. В памяти сами собой начали всплывать события, тяжкими камнями лежавшие на душе, перед глазами проплыли лица умерших. Вначале вспомнился Мидхат. Крепкий, пышущий здоровьем мужчина с золотыми руками. Кому что надо в доме сделать — шли к нему. Однажды пришла к нему за помощью и Мафтуха. Это был тот самый год, когда ее бросил муж. На крыше треснул или продырявился шифер, каждый раз в дождь протекал потолок. К кому еще обратиться, как не к мастеру. Именно в этот момент Мафтуха поняла, насколько необходим мужик в доме. Ходила, просила помощи то у одного, то у другого. Никто не соглашался, каждый находил повод для отказа, или же женушки загодя ее, Мафтуху, облаивали. А Мидхат пришел. К вечеру, после работы. Крышу починил быстро. По привычке Мафтуха поставила на стол бутылку, приготовила суп, салат, то да се. И вдруг впервые обнаружила, как сильно ее влечет к чужому мужчине. Да и молода была, душой и телом истомилась по сильным рукам... Зашла за печку и налила в стакан самогону, добавив снотворного. — Ты, Мидхат, ту бутылку забери, дома выпьешь, — сказала она, с трудом сдерживая внезапное волнение. — Здесь еще осталось. Завтра будет чем похмелиться. Ничего не подозревавший мужик живо опрокинул стакан с самогонкой. Мафтуха для храбрости плеснула и себе. Сын в ту пору был еще мал, она отослала его ночевать к бабушке. Мужчина быстро опьянел, начал часто зевать. — Налей-ка еще, больно хорош оказался, — он протянул ей стакан. — Сейчас, сейчас налью, — засуетилась Мафтуха. На этот раз ничего не добавляла, наполнила стакан наполовину. Заодно прощупала почву. — Да не напивайся, тебе еще домой идти, молодая жена уже обыскалась, наверно... — Жена? Хы... жена — пустяк. — Мидхат залпом выпил. Мафтуха потянулась было за пустым стаканом, но он поймал ее за руку. Легонько погладил, поводил пальцем, щекоча ладонь. Ее жгучее желание вмиг сосредоточилось в сладостной невесомости ладони, потом эта сладость разлилась по всему телу. И вправду, золотые руки у этого Мидхата, и не только по работе, успела подумать она. Ей вдруг стало не хватать воздуха, голова пошла кругом, охваченное огнем тело жаждало ощутить бесстыдные прикосновения — она порывисто обняла его... Потом он приходил к ней еще несколько раз. Но однажды, чересчур увлекшись, они забыли запереть дверь, и их застала жена Мидхата Гульназира. Мужик спешно начал застегивать брюки, а Мафтуха осталась голышом под одеялом. Гульназира стояла в оцепенении, не веря своим глазам. — Выйди, наконец, мне же надо одеться, — сипло проговорила пришедшая в себя Мафтуха. — Застукала, да? Нахалка, небось, выслеживала. — Охватившая ее злоба не знала границ. В горячке Мафтуха излила на чужую женщину всю накопившуюся обиду, всю боль своего одиночества, зависть к другим семьям, лютую ненависть к той, что увела ее мужа. Вконец распалившись, она резко откинула одеяло и начала истошно кричать: — Что, не видела, вот, гляди! Вот за чем приходят мужики, если дома ласки не хватает. Раз сами виноваты, нечего других винить! Мужиков удержать не умеете! Гульназира не проронила ни слова. Резко отвернувшись, сделала два-три шага, потом обернулась к Мафтухе. — Бесстыжая... Если такая умелая, что же твой-то к другой сбежал?! — презрительно бросив эти слова, она потянулась к ручке двери. Потом повернулась к молчащему мужу. — Можешь не возвращаться, оставайся с ней. Можете даже перебраться в наш дом, я с детьми уезжаю... После ухода Гульназиры наступила тишина. Мафтуха, встав с кровати, накинула халат и села за стол. Обхватила руками растрепанную голову. — Там за печкой была четвертушка самогонки, налей, — сказала она Мидхату. — Если хочешь, оставайся, жена всё равно уедет. А не хочешь — беги за ней, извиняйся. — А-а.. Сейчас, я сейчас. — У наливавшего самогонку мужика дрожали пальцы. Он бормотал вполголоса какую-то бессмыслицу, пробовал рассмеяться, с трудом растягивал губы в улыбке. Залпом выпил первый стакан, тут же наполнил второй. — Да-а, попались в капкан. Что ж ты крючок не накинула? — Накинешь с тобой, как же. Не успел войти, набросился как бык. Попробуй тут сопротивляться, — Мафтуха выпила свой самогон. Перевела дух, потихоньку начала успокаиваться. Поглядела в глаза Мидхату. — Торопишься ведь, сидишь как на иголках. Иди, не держу. — Э-э, да, да... — Мужик выпил второй стакан, растерянно застегнул пуговицы, заправил рубашку в брюки и поспешил уйти. Мафтуха не знала, что произошло дальше, а наутро по деревне разнесся страшный слух: Мидхат отравился мышьяком. По дороге в больницу он еще был в сознании, но спасти не успели: капельница, уколы и промывания оказались бессильны. Вот так в одночасье ушел из жизни деревенский мастер на все руки. Гульназира не успела уехать. Выяснилось, что муж успел отравиться прежде, чем попросил у нее прощения. Сперва женщина решила, что он вдрызг пьян. Поняла, в чем дело, только тогда, когда тот с выпученными глазами и пеной изо рта повалился на пол. Выбежала искать машину, чтобы отвезти в больницу, вернулась, поила молоком, вызывала рвоту — всё напрасно. После смерти мужа никого к себе не подпустила, одна воспитывает сына и дочь. При встрече с Мафтухой не здоровается, проходит мимо с высоко поднятой головой... В эту ночь Мафтуха размышляла о многом. Отпустив самогонку еще двоим, заперла за ними дверь, спрятала деньги в тайник, сделанный в подушке, и снова легла в кровать. Думала, ворочалась, не спала. Задремала уже перед самым рассветом. Уснула крепко. Взбудоражившие голову мысли, став полусном-полубредом, ворвались в ее сознание и подчинили своей власти. ...Да это же ее сын!.. Одет почему-то в черный рабочий костюм. На ногах — кирзовые сапоги. Удивленная Мафтуха спрашивает у него: «Сынок, ты никогда не приезжал в таком виде. Где твой хороший костюм? Я же тебе в прошлый приезд всю выручку на костюм дала». Обняла его. «Мама, а я вернулся дом строить. Видишь эту машину со срубом? — улыбается в ответ сын. — Я на те деньги купил бревна. И стропила, и матица есть. А доски и здесь найдутся. Крышу Мидхат-агай покроет, он мастер. Асхат-агай тоже поможет. А его жену Наилю позовем мох затыкать, хорошо?» «Ладно, сынок, только ведь их уже нет...» «Они живы, мама, жи-ивы». «Куда же ты спешишь, сынок, вот наш дом». «Я же сказал, мама, что сруб привез, надо выгрузить где-нибудь». «Давай поставим напротив дома, сынок». «Нет, мама, этот дом еще долго простоит. Я новый фундамент поставлю. И жену возьму другую. Эта оказалась гулящей, да и внуков тебе родить не может». «Будь по-твоему, сынок, пусть фундамент для сруба будет крепкий». «Крепкий, мама, крепкий, не волнуйся...» Тук... Тук... Тук... Мафтуха вздрогнула. Такое чувство, будто во сне ее душа оторвалась от тела и сейчас мучается, не может попасть обратно, а сердце стучит часто-часто… Душно, в голове тукают молоточки, улыбающийся сын удаляется, будто уплывает все дальше и дальше. ...Тук, тук, тук... Женщина посмотрела на часы. Половина десятого. Ба, вот так проспала. Всю ночь не дают спать и утром опять заявляются. Голова трещит, конечно. Тук, тук, тук... — Сейчас открою, что, невтерпеж совсем? Всю ночь пьют без продыху, наутро опять Мафтуха-апай нужна... — Она откинула крючок. И отшатнулась в удивлении: на крыльце стояла девушка-почтальон. — Что случилось, дочка, с утра газеты раздаешь? Правильно делаешь. В деревне одна я эту газету выписываю, если на руки не получу, сразу готовы выдернуть из штакетника. К молодым никакого доверия... Девушка поперхнулась. Побледневшее лицо передернулось, из сомкнутых губ вырвался прерывистый вздох. — Ма... Маф-туха-а-апай, я принесла не газеты. Вам телеграмма... — Какая еще телеграмма? Что ты несешь? — Мафтуха дрожащими руками взяла в руки листочек бумаги. — Что... «Скорее приезжайте, ваш сын умер. Невестка» — Что это? Я тебя спрашиваю, чертова девка! — Обезумевшая Мафтуха готова была разорвать почтальонку на части. Но громадный комок перекрыл ей горло и начал душить. Держась за сердце, женщина медленно сползла по стене чулана, села на корточки. ...На кладбище никого не осталось. Ушли и старики, читавшие по четырем углам могилы молитвы и суры за упокой души ушедшего. На свежем холмике земли осталась лежать одна лишь мать — Мафтуха. — Дитятко мое, сыночек, — надрывалась она в плаче, — зачем ты так? Почему не подумал обо мне?.. — Захлебываясь рыданиями, подняла голову, посмотрела сквозь верхушки старых берез на далекое небо. — Аллах, за какие грехи ты послал мне эту муку?! Была у меня одна отрада в жизни, и ту забрал. Как жить теперь?.. Долго плакала мать, пока зимний холод не взял свое. Зябко поежившись, она медленно привстала. Погладила фотокарточку улыбающегося сына на памятнике в изголовье могилы. — Спи спокойно, сынок, пусть душа твоя будет в раю... Отойдя немного, женщина оглянулась — показалось, что сын идет следом. Дойдя до конца тропинки, она закрыла за собой скрипучую калитку кладбища. И почудилось вдруг, что подернутые дымкой лица знакомых — привинченные к памятникам фотографии Асхата, Наили, Мидхата и других — провожают ее тяжелым, гнетущим взглядом. Вы можете высказать свое суждение об этом материале в ФОРУМЕ ХРОНОСа

	© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2007 Главный редактор - Горюхин Ю. А. Редакционная коллегия: Баимов Р. Н., Бикбаев Р. Т., Евсеева С. В., Карпухин И. Е., Паль Р. В., Сулейманов А. М., Фенин А. Л., Филиппов А. П., Фролов И. А., Хрулев В. И., Чарковский В. В., Чураева С. Р., Шафиков Г. Г., Якупова М. М. Редакция Приемная - Иванова н. н. (347) 277-79-76 Заместители главного редактора: Чарковский В. В. (347) 223-64-01 Чураева С. Р. (347) 223-64-01 Ответственный секретарь - Фролов И. А. (347) 223-91-69 Отдел поэзии - Грахов Н. Л. (347) 223-91-69 Отдел прозы - Фаттахутдинова М. С.(347) 223-91-69 Отдел публицистики: Чечуха А. Л. (347) 223-64-01 Коваль Ю. Н. (347) 223-64-01 Технический редактор - Иргалина Р. С. (347) 223-91-69 Корректоры: Казимова Т. А. Тимофеева Н. А. (347) 277-79-76 Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru WEB-редактор Вячеслав Румянцев