№ 8'07

Михаил Смирнов

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Михаил Смирнов

Колдовское место

Рассказы

БАЙКА ПРО СОМА…

Однажды летом, вернувшись с рыбалки, пошел я к деду и бабке с гостинцем — хорошим куском сомятины. Шел и радовался, что побалую деда: пусть бабуля ему пирогов из сома напечет. Положил гостинец на стол, а дед меня спрашивает:

— Внучок, ты что там на стол кладешь? Не пойму, больно кусочек махонький. Это что за рыбешка? Сослепу и не зрю.

— Ты что, дед? Ничего себе махонький кусочек! Килограмма на четыре потянет. Жадный ты, дед, стал. Все тебе мало. Ты этот попробуй съесть, а потом говори. Для наших мест, чтоб ты знал, если попадет сом на тридцать килограммов, и то он считается большим.

— Э, Вовка, это вы не сома и не сомишку поймали, а пескаренка малого.Ты помнишь, бабка, когда меня опосля ранения в сорок четвертом годе списали вчистую, какого сома дед Ерофей пымал, а? Вот это настоящий сом! Мы его два дня всей деревней ели от пуза, съесть не могли. У некоторых даже спортился, хранить негде было. Эх, какой был сом! Не то, что твой пескарь. Тьфу! Только рыбу зазря переводите. Расти ей не даете.

— Что-то ты, дедуля дорогой, загибаешь не в меру. Два дня, да чтобы всей деревней? Не поверю! А в деревне-то не три двора было, дед? Тогда, может, и хватило вам. Ох, любишь ты преувеличивать на старости лет. Скажи еще, что и пескари раньше по килограмму водились. А раки как крабы были. Да, дед?

— Цыц, щенок! Я те покажу кузькину мать! Болтать языком любишь, как я гляжу. Три двора… Не три, а поболе двадцати дворов было в деревне! Ее мои дед и отец основали, корни здеся пустили. У бабки справься. Она не даст мне сбрехать.

— Да, внучек. Правда это. Его дед с отцом деревню ставили. Меня за него когда отдали, она токо строилася. И про сома тоже правда. Дед Ерофей, покойничек, царствие ему небесное, несколько дён за этой рыбиной охотился. Но пымал лешака. Ты деда поспрошай, не ерничай, он те поведает. Это он Ерофею подмогнул ловить сома. С фронту живым воротился, так энтот леший их обоих чуть не сгубил — так саданул. Я сейчас деду стопку налью, язык-то у него и развяжется. Не вздумай лыбиться только, а то враз по шеям схлопочешь. Не любит он смешинок всяких над собой — уразумел?

Дед, обидевшись на меня, ушел в другую комнату. Что-то не верилось мне в эту сказку. Сам сколько лет рыбачу, сколько всяких россказней переслушал. Но про такого сома, даже не сома, а, выходит, целого кита, я не слышал. Реку прошел сверху донизу, везде побывал, и в голове не укладывалось, что когда-то здесь водилась такая рыба. Уважая деда, все равно не мог ему поверить. Но слушать его было интересно. Умел дед небылицы рассказывать. Так все переплетет, что сразу и не поймешь, где правда, а где приукрасил.

Сунулся я к деду в комнату. Увидев меня, закричал он, стуча в грудь сухоньким кулачком:

— Забирай свово пескаря и марш отселева! Ты мне, старому рубаке, не поверил? Да я еще в гражданскую с Буденным на беляков ходил! И ты меня за брехуна считаешь? Уйди с глаз моих, злыдень! Рыбачишка — в рот пароход!

Это любимое выражение деда. Сейчас оно означало, что дед дошел до точки кипения. Пришлось пойти на хитрость. Приходя в гости к деду, я приносил обычно четвертинку и отдавал ему, пока бабуля не видит. Принес и в этот раз. И сказал деду:

— Если не перестанешь кричать, уйду и в следующий раз ничего не принесу, не дождешься. У бабки будешь просить. «Наташ, а Наташ! Рюмочку подашь?» — передразнил я деда. — Нальет она тебе... воды из-под крана. Гляжу, разбаловал я тебя шкаликами. Так бабка быстро трезвенником сделает.

— Ах, ты…! Ах, ты…!

Долго он не мог подобрать слова, как меня обозвать. Потом выдохнул:

— Ты вошь на моем пролетарском теле! И бабка твоя — тоже вошь. Весь в нее уродился.

Говорит, а сам на дверь оглядывается — не слышит ли его бабка? За это ведь он и скалкой может получить. Нрав-то у нее суровый. Лихим когда-то рубакой был дед, однако бабуля со своим характером похлеще оказалась, захомутала его. Теперь она командир в доме, а он под ее каблуком сидит и не трепыхается.

— Ну ладно, дед. Раз я в бабку пошел, то мне и просить, чтобы она тебе стопку налила. А ты мне про сома расскажешь, договорились?

Выпив стопку, дед крякнул от удовольствия. Рукой расправил свою гордость — буденновские усы. Повеселел. Окинул меня высокомерным взглядом и говорит:

— Ты, Володька, супротив меня не иди. Мал еще. И не стращай бабкой — не боюсь. А шкалик ты обязан мне приносить. Не будь меня, и тебя бы на белом свете не было. Ясно тебе, малайка? По всем статьям выходит, что я хозяин и глава дома. Ты меня должон слушать. А про сома, так и быть, расскажу, хоть ты и не заслужил. У меня от него и отметины есть. Глянь…

Сняв с себя рубашку, показывает. На плече и на груди глубокие шрамы. Он продолжает:

— Это сом нашу лодчонку разнес на куски, а мне обломками плечо и грудь изувечило. Ребра поломал, лиходей. Бабка меня еле выходила, на ноги поставила. Эта история с сомом стряслась, когда меня вчистую списали и домой отправили. Приехал в деревню, а здоровых мужиков нет. Одни бабы с детишками да старики с калеками. Вот и вся деревенская гвардия. Из нашей семьи на войну сразу ушли пятеро мужиков. Я и четыре сына, в том числе твой батька. С бабкой остались три девки малые. Когда я возвернулся, меньшой, Лидке, годков десять всего было. Работали от зари до зари. Даже малышне занятие находилось. Свясла плели, колоски в поле собирали. Меня определили на паром. Ты деревню нашу помнишь, Володька? Там слева от нее осинник произрастал. А вправо взять — мой паром был. И промеж них на реке находился огромадный плёс. На него пригоняли коровок на водопой. Начальником коров был дедка Спирька, так его все на деревне прозывали. Калека. Его в гражданскую войну беляки сильно порубали. С тех пор ходил весь скособоченный, скукоженный.

Я для чего тебе это грю? Чтобы ты, внучек, знал, как нам в стародавние времена жилося в деревне. Сиди и слушай, не перечь мне. А то сказывать не стану. Так вот что дальше-то было. Бабы стали жаловаться на Спирьку. Молоко, вишь, кажный день пропадат. Сразу у нескольких коров. Он их с водопоя пригонит, а вымя-то пустое. Бабы его в оборот взяли. Ведь и так голодуха была. На фронт же все отправляли. Кормежка в семьях плохонькая. У кажной бабы детишек малых куча. А тут еще молоко пропадат. Они на дедку взбеленились. Кричать начали, что он вор. Спирька-то перед ними оправдывается. Он, грит, не виноватый. Куда ему одному стоко молока? Ладно бы одну коровенку сдоил. А здеся почти десяток пустышек с водопою вертаются. Не мог же он всех выдоить. Пока с ими ругалси — вспомнил: когда коровки по пояс в воду залезут, то одна, то другая, то третья начинали жевать жвачку. А корова когда ее жует? Тогда, когда ее начинают доить. Получается, что их под водой водяной сосет, больше-то некому. Или еще это могет сделать большой сом. Спирька всё бабам рассказал, что вспомнил. Те не верят. Потащили его к деду Ерофею. Тот всю жизнь рыбой промышлял. Говорят, если Ерофей за тебя не вступится, скажет, что ты врешь, то мы тебя в реке утопим. Нашу ребятню малую без молока оставил.

Дед Ерофей выслушал их причитания. А потом и говорит: «Могет быть и сомина, надоть будет наблюдать за коровами несколько дён». И сказал, что Спирька не виноватый. Велел ему показать место, где коровы начинают жевать жвачку в воде. Спирька от радости, что его не отлупцевали бабы, быстро закондылял к реке. Показывает на край плёса: здеся, мол, в энтом месте. Пригонит их с пастбища сюды, коровки в воду зайдут по брюхо и стоят. А потом по одной выходют. Он их оттелева сразу гонит в деревню. Дед Ерофей послухал его, побродил по берегу. Потом разнагишался, залез в воду, там чтой-то высматривал. Задумался. А потом сказал, что будет сюды приходить и наблюдение вести, когда Спирька стадо на водопой пригонит.

Несколько дён он приходил на плёс. Присядет в сторонке и наблюдат за коровками, когда они в воде стоят. И заметил же, зараза глазастая! Стоит себе коровка спокойно, а потом начнет жевать. Погодя немного она выходит на берег. Ерофей сразу шасть к ней, а у той вымя-то пустое! Глядь — и другая зажевала. Вышла — и тоже пустышка. И третья, и четвертая. Все пустые. Дождался Ерофей, когда Спирька их в деревню погнал, одежку с себя скинул — и в воду. Давай по воде шастать, всё проверять да нырять. Оказалось, что все коровы стоят на краю огромадной ямины. Как Ерошка смог что-то в ней разглядеть — я не пойму. Но вечером всех баб собрал и сказал, что в ямине живет огромадный сомище. Какие у него сети есть — сом разорвет. Нужно в срочном порядке плести новье из толстых веревок. На это уйдет неделя, не меньше. Бабы ему нанесли веревок, и принялси он за работу. С утра до вечера плел невод. Под конец приладил к нему свитые толстенные клячи* с обеих сторон — и готово.

На другой день, с самого утра, дед Ерофей собрал всех ребяток, что поздоровше были, и меня с собой позвал. Две лодчонки приготовили. Ребятне растолковал, что они должны делать, чтоб сома изловить. Мы с ним привязали пока одну сторону невода крепко-накрепко к осине. Весь оставшийся невод погрузили в лодчонки и стали ждать стадо. Опосля обеда коровы пришли на водопой. Зашли в воду, от шлепней спасаются. Дед Ерофей велел всем приготовиться. Когда первая коровка зажевала, он дал команду. Ребятня прыгнула в лодчонки и стала окружать стадо неводом. Тем временем одна пустышка вышла на берег, за ней — другая. Чуток погодя, еще стали выходить. Ребята в лодках сидят и ждут, когда последняя коровка вылезет. Токо она на берег, ребятки на лодках за ней — и полукруг закрыли. Мы с Ерофеем другой конец вокруг второго дерева обвернули. Ну, думаем, теперича он наш, сомище энтот. Ребятня метнулась к воде и как принялась шуметь! Каменья швыряют, кричат, по мелкоте носятся.

———————

* Кляч — толстая веревка, как правило, из мочала.

И тут такое завязалось! Вода, как будто в чугуне, забурлила. Ходуном ходит. Вся деревенька сбежалась. Бабы с малышней голосят со страху. А эта страхолюдина беснуется в воде. Даже мне, старому рубаке, не по себе стало. Поджилки все затряслись. Вроде как истинного водяного захомутали. Что он там вытворял! Не приведи господи еще раз с таким страшилой столкнуться. Долго он рвалси в ямину уйти, да куды там! Ерошкин невод супротив него покрепче оказался. Билси, билси об его, а потом стал затихать. Вскоре всплыл, умаялся стервец — в рот пароход! Володька, сбегай-ка к бабке, спроси стопку. Я про его как вспомню, так меня лихоманка трясти начинат.

Дед выпил и опять продолжает рассказывать:

— На чем я замолчал? Ах да! Всплыл он наверьх, огромадный, словно кит. Мы с Ерофеем в лодчонку шасть — и к нему. Я гребу, а Ерофей с колотушкой на носу сидит, чтоб сома энтого глушануть. А там, не поверишь… Голова — с половину лодки будет. Ерошкина колотуха словно спичка для него. Стал он ей этому черту по башке бить, да куды нам с ним сладить. Как вскинется! И сверьху на нас упал. Лодчонка на щепки развалилась от удара. Вот тогда-то он меня чуть не убил, вражина. Мало ему показалось, так он, когда разворачивалси, меня хвостищем шандарахнул, ребра в груди сломал.

Очухалси я уже на берегу. Бабка моя грит, что я сам из воды вылетел, а я не помню. Он мне тогда все отшиб. В горячке-то и не почуял, что из меня кровь хлещет. Хочу встать, чтобы Ерошке подмогнуть, и не могу. Матерюсь на весь белый свет. Как червяк по земле, к воде ползу, а бабы меня держат, не пущают. Ерошка бегом домой. Я думал, что он спужалси. Кричу ему:

— Назад, подлец! Зарублю! Под трибунал отдам, гаденыш! Вертай назад, говорю тебе.

Это у меня, верно, от потрясения всё в черепке перемешалось тогда. Глянул — а Ерошка ружьецо тащит. И давай картечью в башку сому палить, да никак не убьет его. Стрельнет — а тот как жахнет по воде хвостищем! Ерошка снова палит, а сом токо брыкается. Ужас, сколь зарядов спалил, пока зверюга затихла. Валяется в воде, а подходить к нему все трусят. Вдруг он притворяется? Потом смельчаки сыскались. Баграми его до берега дотянули, а дальше не удается. Силов не хватат. Скопом начали волочить — все равно не могут. Двух лошадок привели. Те храпят, упрямствуют. Веревками обмотали сома, вытянули на берег. Подогнали рыдванку, на которой сено возют. Хотели на нее сома положить. Но силов у баб не хватило даже его башку на телегу задрать. Бабы с ребятней опять на берег, к причалу. Сходни от баржи приволокли. От какой баржи, спрашиваешь? А знаешь, что у нас здеся раньше баржи ходили? Нет? Теперича знать будешь. Это в наше время река была. А сейчас так себе — речушка. Вот по энтим сходням лошадей по краям рыдванки пустили, а бабы по бокам сома поддерживали. Так и затянули. Сом даже на рыдванке не поместился. Половина ехала, а другая по земле волочилась.

Посередь деревушки сома свалили. Стали делить. Поначалу тем дворам, у кого ребятишек полно да у кого мужиков на фронте убило. Опосля ужо прочим. Одной токо головы нескольким дворам хватило. Дня два его ели. Жарили, варили. Для деревеньки энти дни как праздник были. Аж все бабы наши тогда похорошели. Сильно голодно было в те времена.

А главное-то в чем? В том, что за четыре года войны бабы ребятишек первый раз смогли вдоволь насытить. Вот так-то, Володька! Вот это был сом так сом. А твой, что ты приволок, — так себе, пескаришка супротив того сома. Понял, малец? А теперича сбегай-ка к бабке. Может, еще разок выкажет почтение к моей пролетарской душе — нальет стопку, а, Володька? Ты как полагаешь?

ЛОВИ, ДА ОГЛЯДЫВАЙСЯ…

Где только мне не приходилось рыбачить! Когда работал на заводе, у нас был подшефный колхоз, куда нас каждое лето отправляли что-нибудь делать, помогать. Один раз отправили на заготовку сена. Часть ребят оставили в райцентре, остальных увезли километров за тридцать в какую-то деревню. Название ее уже и не вспомню — давно было. Зато до сих пор помню, что там произошло. И название речки на всю жизнь запомнил — Сурень.

Деревушка была небольшой. Жили на самом краю ее, в доме у бабули. Она во дворе пчел держала, так что днем без специальной шляпы на улицу не выйдешь. Еду готовили сами. Продукты выделял колхоз. Даже кумыс у нас был. Как на курорте жили. Но и работать на сенокосе приходилось с утра и до вечера. А после работы шли на речку.

Я эту речку в первый же день исследовал. Вся состоит из ям и перекатов. Ямы такие попадались, что ногами до дна не достанешь. Времени на рыбалку оставалось совсем мало — приезжали-то поздно. Часок посидишь с удочкой, и все. Потом окунешься — и сразу назад. Вода как в роднике: чистая, холодная. По пояс зайдешь, а ног уже не чувствуешь. Быстро пыль смоешь, да и домой. Деревушка была расположена вдоль речки. Огороды подходили к самому берегу. На рыбалку из жителей ходили одни старики да ребятишки.

Как-то вечером мы, как обычно, побежали на речку помыться. Гляжу — сидит старичок, рыбачит. Я возле него присел, о рыбалке разговариваем. Вижу — у него от шеи под рубашку большой шрам идет. Любопытно стало. На мои расспросы дедок сначала отмахивался, а потом буркнул, что это медведь его лапой ударил. Я не поверил. Дед взъерепенился, скинул рубаху — действительно, по спине, от шеи до пояса, рваные шрамы идут. Похоже, и впрямь от медвежьей лапы. Он объяснил :

— Попал под медведя на рыбалке, тут рядом. Медведь сзади подошел, а я не услышал. Стал поворачиваться за коробкой с ручейником, тот и ударил. Я не помню, как с берега слетел. Это и спасло.

Указал на место, где их огороды идут. И говорит:

— Сейчас хорошо, медведей меньше стало. Но все равно появляются. У нас в каждом дворе пасека, вот и шастают.

Лучше бы он не говорил, а я не спрашивал…

К выходному дню ребята разнылись. Все им надоело. Мясо надоело, кумыс надоел. А у самих лица лоснятся от такой еды. Но им, видите ли, разнообразие понадобилось — рыбки жареной захотелось. А рыбаков среди наших всего двое — я и Юрка. Стали нам намекать, чтоб мы на рыбалку сходили. Тут мы выпросили один день, чтобы вещи постирать да в бане помыться. В речке не мытье. Договорились с ребятами так: мы с Юркой рыбу ловим, а они наши вещи стирают.

С вечера подготовили ручейника, червей накопали. У деревенских мужиков болотники взяли, чтоб перекаты переходить. И, пока все спали, пошли мы с Юркой вниз по течению. Стали по ямам ловить. То на один берег перейдем, то на другой. Из каждой ямы по два-три хариуса вытащим — и дальше. Изредка попадалась форель. Хариус и форель красивые рыбы, но на солнце быстро портятся. Уже и солнце высоко поднялось, а мы только к деревне подошли. Хотели идти вдоль огородов, надоело с берега на берег прыгать — устали. Огорода три прошли, смотрим — под обрывом яма, узкая и длинная. Сверху видно, как по поверхности хариус гуляет. Я Юрке отдал рыбу, чтоб он отнес ее ребятам чистить, а потом бы вернулся. Он ушел, я сижу у обрыва, ловлю. Клюет хорошо. Вдруг за спиной раздался Юркин голос:

— Мишка, осторожно! Назад оглянись, быстрее!

Мельком успел заметить коричневую шерсть и почувствовал, как в спину кто-то очень больно ткнул. Сразу перед глазами — тот дедок с разодранной спиной. Тут раздался то ли визг, то ли рев дикий. Это я так заорал, как потом выяснилось. Будто на пружине подбросило меня в воздух от страха и, не успев опомниться, я оказался на другой стороне. Удочки нет, но зато в руках пакет с рыбой держу — наверное, от медведя спасал. Весь мокрый, даже воду холодную не почувствовал. Влетел в кусты и притих. Чуть погодя, слышу — Юрка зовет. Я встать не могу, ноги слабые-слабые. Крикнуть не получается: голос сорвал своим воплем. Вылезаю из кустов, а Юрка спрашивает:

— Мишань, а зачем ты так орал и зачем с обрыва прыгнул?

Я шепотом — голоса-то нет! — отвечаю:

— Как зачем? Сзади-то медведь был! Я сам его шерсть видел, а потом он меня еще по спине ударил. Я быстрей на другую сторону рванул, чтобы не догнал.

Юрка так захохотал — сам чуть с обрыва не слетел. А мне не до смеха: еле от медведя сбежал. Тогда он мне рассказал, как все было. Оказывается, сзади подошел соседский теленок. Юрка, чтобы я его удочкой не зацепил, мне крикнул быть осторожнее. А теленок от испуга и боднул меня в спину. Меня уже и ноги не держат, и голоса нет, но, главное, рыбу-то я сохранил. Тут уж стало не до рыбалки. Тихонько пошли домой. Юрка ребятам сказал, что я с обрыва упал. Почему голос пропал? Вода-то родниковая, холодная. Больше ничего не рассказали. Зато ребят накормили рыбой, да еще какой!

Когда я женился, меня спрашивали, откуда ранняя седина в волосах. А я почем знаю, говорю? Может, в организме витаминов не хватает. А сам деревенского «медведя» вспоминаю. Ничего, седина мужчину украшает!

В тот раз я усвоил накрепко: когда рыбачишь, нужно чаще назад поглядывать — на всякий случай.

В ОДНУ САЗАНЬЮ СИЛУ

Как-то тетя Валя рассказывала по телефону моей жене, как они с мужем ездили в Березняки проведать его братьев. Обычный женский разговор. Потом слышу краем уха: говорят про сазана. Я сразу же в стойку, как собака охотничья. У нее муж — отменный рыбак, но хитрый, таких, как он, поискать надо. Жене говорю, пусть к телефону позовут дядю Толю. Трубку взял и спрашиваю у него:

— Дядь Толь! Про какого сазана разговор идет?

— А, да так. Им делать нечего, вот и чешут языками.

— Не темни, дядя. Я твою натуру знаю. Где это ты сазана выцепил?

— Ну, где... В Березняковском пруду. Маленький совсем сазан, килограмма на три всего.

— Откуда там сазаны взялись? Мы же с тобой, кроме окунишек, ничего там не ловили.

— Хе-хе! Мы с тобой ловили на червя. А я в этот раз — на кукурузу. Завтра опять поеду.

— Ну дядя, ну родственничек! Ведь молчал, что там сазаны водятся. Век не прощу, если меня с собой не возьмешь.

— Ага! Скажи одному, другому. Потом в пруду одна французская кухня квакать будет. А так — съезжу, двух-трех поймаю, нам и достаточно. Ладно. Возьму с собой. Только другим ни-ни, понял?

— Понял, дядь Толь. Что готовить на рыбалку? Лодка нужна или с берега?

— Ничего не бери. Спиннинга хватит. Кукуруза у меня есть.

Еще не рассвело, когда мы поехали в Березняки. Раньше хорошая была деревня. Большая, красивая. Стояла она вдоль березовой рощи. Из-за этого и название свое получила. А теперь от деревни осталось всего два двора, жили там дядькины братья. Остальные жители разъехались по соседним деревням и селам. Вся беда в дорогах. К деревне вела только одна дорога — через лес, да еще с крутой горы. Зимой заметает — не выбраться. В слякоть не проедешь — ни с горы спуститься, ни в гору подняться. Так и захирела деревня. Остались два дома да пруд.

Туда-то мы и ехали. Рассвет только начался, когда машина въехала в лес. Ухаб на ухабе, повороты крутые. На одном из них дядька резко ударил по тормозам. Спросонья я чуть было в ветровое стекло не воткнулся. Перед нами стояла лосиха. Мы рассмеялись, она фыркнула, по-жеребячьи взбрыкнула ногами и быстрее в лес. А за нею все ее семейство проскочило перед машиной.

— Ох, не к добру они появились, — говорит мне дядя Толя.

— Ты что? Это же не черная кошка. Наоборот, повезет. Видел, как она смешно взбрыкнула?

— Все равно не к добру. Не люблю я неожиданные встречи.

Вскоре пошел затяжной спуск с горы. Немного погодя мы выехали к плотине. Перед нами растянулась красивейшая березовая роща. Белые стволы, густые зеленые кроны. Овальный большой пруд в обрамлении камыша. И хор соловьев. Такого пения нигде не услышишь.

Соловьи соловьями, но мы-то сюда рыбачить приехали. Сазанов ловить. Остановились на краю пруда. Я рюкзак и спиннинг в руки, да к воде подался. Гляжу, а дядя Толя кроме всего прочего еще и лодку резиновую тащит, кряхтит. И давай скорее ее накачивать!

— Э, дядь Толь! Ты же сказал, чтоб я ничего не брал. А зачем сам лодку привез?

— Да я.… Да так просто. Видишь, вон там, около камышей, палка из воды торчит? Братья к ней прицепятся и рыбачат. Я хочу там попробовать. А ты тут с бережка порыбачь. Здесь иногда тоже сазан попадается.

— Ну, ты и молодец, дядюшка! Сам рыбу ловить, а я у берега лягушек гонять. Здорово придумал! Ох, и хитер ты, дядь Толь! Гляди, как бы тебя за это сазан не утащил.

Он поплыл. Привязал к торчащей палке лодку и забросил два спиннинга. Я, обидевшись на него, ушел на другой конец пруда, чтобы его не видеть. Закинул один спиннинг. Прикормки набросал. Настроения никакого нет. Так обвести меня вокруг пальца — на это только он способен. Рюкзак под голову сунул и задремал, не надеясь на улов. Очнулся от треска катушки. Со спиннинга, застрявшего в камышах, в воду быстро уходила леска. Сделав плавную подсечку, я начинаю крутить полупустую уже катушку. Перебегая с места на место, не даю сазану уйти в камыши. Выбрав момент и намутив воду, вытаскиваю его на берег. Темно-золотистый, глядит он на меня выпуклыми зрачками, недоумевая, как оказался на берегу.

Раз один сазан попался, значит, будет и второй. Забросил леску вдоль камыша, сам жду. Солнце пригревает, соловьи посвистывают. Улегся на траву и опять задремал, зная, что от треска проснусь. Но разбудила меня не катушка, а какие-то непонятные вскрики и возгласы. Не понимая, в чем дело, выскочил на берег. Сначала подумал, что со сна мерещится: с другого конца пруда в мою сторону, да еще какими-то зигзагами, несется на лодке дядя Толя. У меня сначала в голове мелькнула мысль, что он сюда и мотор приволок, а теперь куражится, гоняет по пруду. Потом дошло: звука-то нет! А он развалился в лодке в нелепой позе, меня увидел и кричит:

— Эй! Ой! Племяш, племяш! Мишка, зараза! А ну стой, растуды твою в качель!

— Стою, дядь Толь. Чего ты так орешь?

— Да не ты стой! Ты к дядьям беги! Стой, говорю!

— То стой, то беги. Чего тебе надо? Объясни толком!

— Мишка, беги скорей! Зови дядьев на помощь! Один не управлюсь, утопит.

Пригляделся, а его рыба по пруду таскает! В камыш уткнется — дядька леску начинает мотать. Сазан, развернувшись, опять его волочет, но уже в другую сторону. А я думал, с чего это лодка зигзагами по пруду носится?

Побежал я за помощью. Хорошо, что у его братьев все лето лодки надутые во дворе стоят. Подхватили их — и бегом к пруду. По дороге договорились, как будем действовать. Я на берегу остался, а они его лодку стали с обеих сторон от камыша отжимать. Шумят, заставляют сазана в мою сторону идти. Я тем временем прямо в одежде запрыгнул в воду и давай со дна ил поднимать, чтобы мутное пятно шире расплылось по пруду. А вскоре и дядя Толя с почетным сопровождением прибыл. Сазан как попал в муть — затихать начал. В берег уткнулся, рот раскрыл. Здесь-то мы на него и набросились. Кто за жабры схватил, кто за хвост. Оттащили подальше от берега. Один из братьев за десятикилограммовыми весами сбегал. Те только хрустнули жалобно — и сломались.

А дядя Толя, весь в испарине, с трясущимися руками, бегает вокруг своего сазана и срывающимся голосом мне кричит:

— Племяш! Все, хватит на сегодня. Сейчас обсохнем и домой поедем.

— Дядь Толь! А ты от чего обсыхать собираешься? Вроде в лодке сидел, а? Это мы в воде корячились, намокли, рыбу вытаскивали. Ты же из лодки сразу на берег шагнул — и мокрый?

— Поговори, поговори мне еще! Ишь, зубоскал!

После обеда поехали мы домой. Подъезжаем к городу, и дядя Толя мне говорит:

— Слышь, Мишка. Ты только про то, как рыбачили, моей Вальке ничего не рассказывай, ладно? Засмеет, проходу не даст. А я тебя потом еще в Березняки возьму. Договорились?

Куда же мне деваться? Конечно, договорились! Ради сазанов на все согласишься. Лишь бы снова съездить. А если еще поймать такого, как у дяди Толи, — вот было бы здорово!

ПОДАРОК

— Миша, привет! С днем рождения! Всего-всего тебе хорошего. Желаю, чтобы у тебя все было. И чтоб тебе за это ничего не было, — так меня поздравил по телефону мой друг Славик.

Потом он спросил, когда придут гости. Отвечаю, что не раньше пяти часов.

— Сейчас забегу к тебе. Посидим, поговорим о рыбалке.

Раз о рыбе разговор, то меня можно и ночью поднять, я не против. Вскоре пришел Славик. В руках держит большой закрытый пакет и еще какой-то сверток. Все пальцы и кисти с обеих сторон в розоватых шрамах. Словно кто бритвой изрезал. Спрашиваю его:

— Ты ни с кем не подрался? Кисти — словно капусту шинковали.

— Сейчас узнаешь. Для этого я раньше всех и пришел, чтобы не мешали. Но сначала попробуй вот.

И разворачивает сверток. В нем кусок копченой рыбы. Я оторвал немного, жую. Во рту словно резина копченая, не проглотить. Смеюсь. Предлагаю ее на стол поставить. Пусть гости челюсти свои развивают. Спросил, где он рыбу такую достал. Тогда Славик открыл пакет и достал оттуда огромную щучью голову на подставке.

— Вот из-за этой заразы я на больничный лист и попал! Всю душу мне вымотала, пока ее поймал.

— Где же ты умудрился ее поймать, такую громадину? Мне ни разу такая не попадалась, сколько ни ловил.

— Я, Миш, из-за тебя на нее охотился. Помнишь, под Васильевкой у тебя большая щука ушла? Это моя вина была. Я своим языком тогда накаркал. Зависть черная меня взяла, когда ты ее тащил. И хорошо запомнил, как ты ей вслед глядел. А потом на меня так пристально посмотрел, будто рентгеном просветил. Словно понял, что это моя работа. Мне как-то не по себе стало. С той поры, как поймаю щуку, так твой взгляд на себе ощущаю. Замучил он меня. И тогда я себе слово дал. Если смогу поймать такую же большую, то из ее головы сделаю чучело. Тебе в подарок, чтобы не обижался на меня.

— Да ладно, Славик! Я уже про ту щуку забыл. Не твоя там вина была, а моя оплошность. Но за такой подарок спасибо тебе! Вот уж уважил так уважил. А теперь расскажи, где такого монстра разыскал?

— Где, где? На твоем перекате, вот где! Тебе и так везет, когда на спиннинг ловишь. Вспомни, сколько раз ты меня на него облавливал, а? И добил меня окончательно, когда на «Шторлек» жереха на три килограмма поймал. Кому про это ни рассказывал, не верили.

Тут уж я рассмеялся. Да, было такое дело. Перепробовав все блесны и ничего не поймав, я решил уходить. Отцепил трехгранку и поставил «Шторлек». Хотел по дороге в одну заводь заглянуть. И здесь как кто дернул меня. Взял и зашвырнул блесну в воду. Два или три оборота катушки сделал — удар. Еще подумал тогда: откуда тут, на середине переката, щука взялась? Но когда вытащил, то обомлел. Жерех! Сколько я перед этим блесен поменял, он ни на одну не пошел. А на «Шторлек» взял. Не иначе как с больной головой рыба. Умный-то жерех на такую блесну не позарится.

Славик продолжает рассказывать:

— Как узнал я про жереха, так меня опять зависть заела. Почему он тебе попался, а мне не хочет? В субботу поехал туда. С собой все блесны взял, какие дома нашел, — и на перекат. Дошел до твоего места, сел, наблюдаю. Сквозь воду хорошо видать, что в ней творится. Чуть ниже меня мужик голавлей в проводку ловил. Машет, как заведенный. Течение-то быстрое! Заметил, около поверхности поблескивать начало. Жерех вверх идет. Я за спиннинг. Кидал, кидал — все впустую. За кусты прятался, оттуда забросы делал. Не берет, хоть ты тресни! Бьет, мелочь гоняет, а на блесны ему плевать. Я уж ненароком подумал, что тебе точно какой-то больной жерех влетел. Умники-то вон в воде плавают. Потом вижу, жерех и всякая другая рыба как бросятся во все стороны! И мужик мне кричит:

— Гляди, гляди! Опять этот крокодил плывет. Все, можно отдыхать. Теперь часа два ничего клевать не будет, пока он назад не уплывет.

Я на воду уставился. Кого это, думаю, он крокодилом назвал? Вдруг тень показалась. Смотрю — вверх по течению огромная щука плывет. В длину больше метра в ней было. Я со спиннингом бегом за ней. Пробежал мимо деревьев на берегу, выскочил на чистый прогал — нет щуки. А там, ты же знаешь, где деревья кончаются, в воде целые заросли роголистника растут. Потом идет метров тридцать чистой воды. И опять сплошняком заросли травы. Ну, думаю, опоздал! Вперед меня успела проскочить. На всякий случай решил поблеснить. А глубина-то на чистом участке всего с метр будет. Делаю забросы вверх по течению, к водорослям. Проводку приходится делать быструю, чтобы блесну не снесло вниз, в траву. Там она стеной стоит.

Кидаю, а сам жду. Мужик-то сказал, что клева часа два не будет. Если она меня опередила, то должна же назад идти. А если в нижних зарослях стоит, я ее всяко-разно блесной соблазню. На шум выйдет, не вытерпит. Часа два бороздил воду, меняя блесны. Потом под руку твоя блесна попала. Ты их наподобие «Шторлека» делаешь. Да, те самые, тяжелые. С двумя тройниками. Стал на нее ловить. Ты представляешь, Миша? Минут через десять блесну к себе веду вдоль нижнего края водорослей, и оттуда появилась эта щука. Метров десять до нее было, и тут на тебе! Из зарослей вылетает небольшая щучка и хватает блесну. Опередила, малявка! Та, большая, медленно развернулась — и назад в роголистник. Я чуть было не взвыл от досады. Что делать? Пришлось эту щучку вытаскивать, время терять. Отцепил ее и быстрее в рюкзак. Опять блесну гоняю. Может, та еще не ушла? Но нет.

Тут и мужик подошел, что голавлей ловил. Говорит, что зря стараюсь. Этот крокодил только сейчас вниз проплыл. Добавил, что эта щука сюда каждый день кормиться поднимается. В водорослях, как в укрытии, прячется. Косы роголистника по поверхности стелятся, а она под ними стоит. Ни за что не догадаешься. Он за ней уже две недели наблюдает.

Я тут же собрался и уехал домой. Твою блесну до блеска начистил. На нижний тройник красных шерстинок навязал. А верхний кусочком свинца утяжелил, чтобы при проводке он о блесну стучал сильнее, шум создавал.

Утром снова туда. Вчерашний рыбак уже на месте. Говорит, что «крокодил» еще не проплывал. Он стоит, наблюдает. Я спиннинг приготовил, жду. Вскоре рыбак мне махнул рукой и показал, что щука в мою сторону идет. У меня аж сердце екнуло от волнения. Не дожидаясь, начинаю гонять блесну. Специально шум создаю. Вижу, что щука встала на своем месте в зарослях. Все, родная моя! Теперь ты от меня не уйдешь. Лишь бы какая-нибудь мелкая щучка не помешала. С час я блесну гонял. Старался ближе к зарослям провести. Вдруг — неожиданно! — рывок! Такой мощный, что чуть спиннинг из рук не вылетел. И взяла же всего метрах в пяти от берега. Так сильно рванула — я сразу про тебя вспомнил. Как ты со своей щукой мучился, таща ее к берегу. Думаю, если вытащу, то свое слово перед тобой сдержу. Сделаю из нее чучело.

А она все норовит в заросли уйти. Если уйдет, то конец. Тогда не вытащу. Стараюсь ее на чистой воде удержать. Она, видать, взбесилась: как хлопнет хвостом, будто из пушки выстрелила. Тот рыбак шум услышал, подбежал, по берегу мечется. Не знает, что ему делать. Кричу, чтоб он на всякий случай в воду зашел. Если удастся ее вытащить на мелководье, то чтобы он мне помог, не дал ей уйти. Ты знаешь, Миша, в чем мне повезло? Она блесну очень глубоко проглотила. Сразу на оба тройника села. А поводок перекусить не может — металлический. Я ее буквально по сантиметрам к берегу тащил. Ох и вымотала она меня! Даже не знаю, кто из нас больше устал. Довел-таки ее до берега. Мужик в воде стоит, ногами ее к суше пинает, боится руками за нее взяться. Вытащил я ее, а сзади обрыв. Бросился на нее, решил голову ее к земле прижать. И промахнулся. Одна рука под жабры попала, щука башкой в это время мотнула. А другая рука — прямехонько ей в пасть. Она пасть тут же сжала. Я как в капкан попал. Сгоряча и боли не почувствовал. Мужик догадался, булыжником ей по хребту около головы дал, она и притихла. Рукояткой от спиннинга он еле-еле пасть ей раскрыл, чтобы я руку мог вытащить. Вторую руку я сам выдернул из-под жабр. Из кистей у меня кровь фонтаном хлещет, не останавливается. Рыбак скорее свою машину завел, щуку кое-как в рюкзак затолкали — и меня быстрее в травмпункт.

Врачи охнули, увидев мои руки. Не поверили, что это от щучьих зубов. Еще громче охнули, когда эту щуку увидели. Монстр! Затем часа полтора мои руки штопали. И тот же мужик меня до дома довез. Дома взвесили — больше десяти килограммов оказалась щука.

Вот поэтому я и не говорил, что у меня с руками. Сам не мог — заставил Ванюшку делать чучело из ее головы да подставку для него. Вот, держи свой подарок. Ведь это из-за моего языка ты не смог тогда щуку вытащить. А эта башка будет тебе о той щуке напоминать. О том, что она, твоя громадина, все еще ждет тебя там, в Васильевке. А на меня за старое, за язык мой, не обижайся.

Ну все, хватит болтать. В дверь звонят. Иди, встречай гостей, принимай подарки.

Но для меня его подарок в эту минуту был дороже всех остальных, вместе взятых.

ЛАСТОЧКА

Ласточки-береговушки — компанейские птицы. Кто бывал на реке с обрывистыми берегами, наверняка видел под обрывом множество нор — в норах этих ласточки живут.

За ласточками интересно наблюдать. Как они с резким писком носятся по воздуху, то взмывают вверх, то с большой скоростью летят над самой водой. Но только рыбак знает, сколько хлопот создает эта небольшая быстрая птица. Гоняясь за мошкой, ласточки и на удилища натыкаются, и за леску цепляются. Представьте себе, что должен чувствовать рыболов, когда во время поклевки откуда ни возьмись появляется ласточка, с размаху стукается об удилище и с резким писком взлетает ввысь. В итоге подсечка насмарку. Ясно, какие слова в этот момент несутся вдогонку этим несносным птицам.

Норы свои ласточки устраивают так, чтобы до них нельзя было добраться. А чтобы ласточку поймать и в руки взять — такое и представить невозможно! Но бывают, оказывается, и исключения.

Как-то Валера и Олег, мои друзья, собрались на рыбалку на несколько дней. Я не смог вырваться, и они поехали без меня. Пообещали, что, когда вернутся, расскажут, как прошла рыбалка.

И вот они появились у меня дома. Перебивая друг друга, затараторили, сколько лещей и язей поймали, какого размера и веса, на что клевало да у кого самый большой попался. А потом Валера говорит:

— Слушай, ты когда-нибудь видел, чтобы ласточка добровольно в руки далась?

Я, конечно, не видел, да и поверить в такое не мог.

— Что ты, — говорю, — болтаешь? Ее не то что взять — поймать трудно. Это же метеор с крыльями. Хочешь сказать, что ты ее в руках держал?

— Не только держал. Мы даже операцию ей делали. Вон у Олега спроси!

Олег кивает головой. Ладно, думаю, рыбаки преувеличивать любят, но не до такой же степени!

— Рассказывай, — говорю, — лучше ты, Олег. А то Валерка горазд у нас сказки сочинять.

— Нет, серьезно. Было такое дело. Лечили мы ласточку. В последний день это было, перед отъездом. Там этих береговушек тьма-тьмущая. Обрывы высокие, нор много. По берегу густой камыш растет, мошка тучей летает, ласточки ее и ловят. То у них завтрак, переходящий в обед, то полдник. А после полдника сразу время ужина наступает. Короче, весь день покоя нет. То ли рыбу ловить, то ли за ними глядеть. Проводку сделаешь, начнешь перебрасывать — гляди в оба, как бы какую удилищем не зацепить. Тем более, что клев в самом деле сильный был. Подсечешь леща, начнешь выводить, а тут хлоп с размаху — ласточка, а то и две сразу, — об удочку споткнулись. Естественно, от такого удара — да сам еще от неожиданности дернешься — лещ возьми и сорвись. Ох, и допекли они нас! Столько рыбы ушло из-за этих вертихвосток.

В последний день мы специально пораньше встали — думали половить спокойно, пока ласточки настырные не проснулись. Сколько мы успели поймать, Валер? Да штук по пять, наверное, зацепили. Солнце только начало подниматься. Вдруг слышим писк. Да такой сильный! Оглядываемся на обрыв — никого. Сначала подумали, что это ласточки начали просыпаться. Прислушались — нет, не похоже, писк из одной норы идет. Что там такое, думаем? Полезли с Валеркой. Круто, не достаем. И сверху до норы не дотянешься. А слышно — ласточка шуршит в норе, пищит истошно. И вдруг она резко вылетела и как начнет метаться в воздухе! Словно что-то с себя скинуть хочет.

За ней и остальные стали вылетать. Вскоре такая свистопляска в воздухе началась! Тут уж не до рыбалки. Постояли мы, посмотрели — ловить невозможно. Вокруг нас их стаи носятся — верещат, того и гляди атаковать начнут.

Валерка разозлился, вышел на берег, удочку кинул. А я немного задержался. Ласточки так и вертятся вокруг меня. Потом вдруг одна с лету — раз! — и села на удилище! Ты видел, чтобы ласточки, как другие птицы, садились? Вот и мы до этого не видели. Она сидит и головой быстро-быстро во все стороны вертит. Потом опять взлетела. Я наблюдаю, стараюсь не упустить ее из виду. И тут она, словно на что-то решившись, бросается прямо на меня! Я даже подумал, что сейчас в драку кинется. Их же целая туча. Заклюют!

Но нет. Она резко развернулась около моей головы и уцепилась за мое плечо. Сидит, пищит жалобно, будто помощи просит. Я на берег. Ласточка висит на куртке, не слетает. Мне смешно стало. Говорю Валерке: погляди, мол, какого леща поймал. Снял я эту ласточку с рукава — она сидит в ладони, не шевелится. Стали мы ее рассматривать и знаешь, что обнаружили? Клеща! Он ей около горла впился. Глубоко влез. Она его ни клювом, ни лапкой зацепить не может. Ей, видать, и больно, и зуд от клеща, и страшно, наверное. Потому и пищала в норе и метаться потом начала.

Валерка скорей к машине. Аптечку принес, пинцет. Перышки вокруг клеща осторожно выдернули — ласточка хоть бы пискнула. Чует, что ей медицинскую помощь оказывают. Минут двадцать мы с ней возились. Вытянули клеща полностью, целым. Он уже разбух от крови. А ласточка только клюв открывает. Но терпит, не верещит. Валерка ей ранку зеленкой прижег, а потом додумался: взял и всю шею ей покрасил в зеленый цвет — будто окольцевал.

А когда я ладонь раскрыл, ласточка посидела немного да как рванет в воздух! Стая за ней. Они, пока мы ее лечили, так над нами круги и нарезали. Видно, ждали, когда мы закончим операцию и их подругу отпустим.

Вот такая история, представляешь? Правильно говорят — «братья наши меньшие». Когда им плохо, они к людям за помощью идут. Точно! Мы вот и сами убедились. Так что, если на то место поедешь рыбачить, ты там гляди: увидишь ласточку с зеленой шеей — помаши ей рукой. От нас, лекарей, привет передай.

КОЛДОВСКОЕ МЕСТО

Недели не прошло после нашего приезда с рыбалки, где были всей семьей, как к нам в гости зашел старый знакомый, Кирилл. Давненько с ним не виделись. То он занят, то мы. Изредка лишь перезванивались. Приходу его обрадовались. Человек он интересный, общительный. А рассказчик какой — закачаешься. Жена стала рыбу жарить. Угостить его захотела. Сидим, друг друга расспрашиваем, кто где пропадает. Он по командировкам мотается. А тут решил несколько деньков отдохнуть — съездить в родные края. Узнал ненароком, что мы в отпуске. Надумал и нас с собой взять. Давно хотелось мне там побывать, но ехать далеко, да еще с детьми. Позвал жену:

— Оля, нас Кирилл в гости приглашает. Как ты на это смотришь? Может, съездим? Лишь бы девчонки дорогу выдержали.

Тут и Кирилл стал уговаривать:

— Поехали, не пожалеете. Чего дома сидеть? Я вам такое место покажу — как в сказке побываете. Мало кого мы туда привозим. Это особенное место — колдовское.

— Скажешь тоже — колдовское. Что в нем такого особенного?

— Поехали, ребята. Я сейчас ничего рассказывать не буду, все увидите своими глазами.

— А ночевать где? В твоей деревне?

— Нет. Я вас специально оставлю на реке у Матвейкиной горы и уеду к родителям. На следующий день приеду к вам на стоянку. Думайте.

Мы с Ольгой подумали, посоветовались. Отпуск еще не кончился, время есть. И лучше его, конечно, у речки провести, чем дома сидеть. Спросили у Кирилла, когда ехать. Сказал, что утром, — если будем готовы. Нас это устраивало. Кирилл ушел, предупредив, что заедет за нами рано. Стали собираться. Багажа у нас немного, упаковали быстро. Продукты купить да на что рыбачить приготовить — тоже недолго.

Рано утром, как и обещал, Кирилл был у нас. Загрузив багаж, тронулись в путь. Оживленная трасса с каждым часом становилась пустынней. Изредка останавливались, чтобы отдохнуть, потом опять в машину. Первое время мелькали поля, деревни, перелески. Проскочили несколько рек. Дорога поднималась все выше — уводила в горы. Скоро с обеих сторон пошел сплошной лес. Иногда промелькнет полянка да сверкнет вдалеке безымянная речушка или озеро. Вдруг резкий спуск с горы. Крутой поворот — и опять лезем куда-то под облака. Казалось, что конца не будет поездке. Весь день, ныряя вверх и вниз, вплотную прижимаясь к скалам, мы забирались в лесную глухомань. Ближе к вечеру, в очередной раз поднявшись на высокую гору, увидели мелькнувшую где-то вдали деревушку возле реки со скалистыми берегами. Дорога на спуске долго кружила по густому непроходимому лесу. Затяжной последний поворот — и мы выехали на длинную, но узкую речную косу. У поворота реки стояла странной формы гора.

Все вышли из машины, разминая затекшие ноги. Вдруг у меня возникло чувство, что кто-то глядит на нас. Странное ощущение, непонятное. Кирилл, повернувшись в сторону горы, поздоровался с ней:

— Здравствуй, Матвейка. Я гостей к тебе привез. Не обижай их тут без меня. Передавай привет Василинке. Я к вам завтра наведаюсь.

Мы глядели изумленными глазами. Слишком серьезным было его лицо. О чем он говорил, мы не понимали.

— Кирилл! Ты с кем разговариваешь? К кому в гости собрался? И кто нас может обидеть? Объясни…

— Завтра, ребята, завтра. А сейчас ставьте палатки, располагайтесь. Отдыхайте после дороги. Я поехал в деревню, матушка, наверное, заждалась меня. Да, еще, Миша. Ты в Василинке рыбу не лови. Зря время потеряешь. Рыбы тебе и в реке хватит. Отдыхайте. Если что-то необычным покажется — не тревожьтесь. Вы здесь под охраной.

— Ты что городишь, Кирюша? Кто здесь?

— Завтра все узнаете. А сейчас я поехал. Дома ждут.

Запрыгнул в машину и умчался, оставив нас в недоумении. Мы с Ольгой, переглядываясь, начали устанавливать палатки. Дочки по берегу носятся, устали сидеть весь день в машине. Пока готовили все к ночлегу, а уже сумерки наступали, девчонки убежали к горе. Потом видим — во всю прыть несутся к нам. Издалека было слышно, как они кричат. Подбегают, а у самих глазенки испуганные. Взахлеб, перебивая друг друга, говорят, что у скалы слышали чей-то тихий шепот — словно кто-то прячется. Я их успокаиваю, говорю, что им показалось. А у самого не проходит чувство, будто на нас глядят. Исподтишка поглядываю по сторонам. Нет никого. Коса пустая. Мы одни на ней.

Пошел к этой странной горе. Заметил, что из леса вытекает горная речушка — та самая Василинка. Она, обхватывая гору полукружьем, словно обнимая ее, впадает в большую реку. Под скалой, где они соединяются, вода в реке чистая-чистая. Присел на берегу, наблюдаю. Видно, как вверх по течению пробивается хариус. Чуть я шевельнулся, и он исчез, растворившись под коряжником. Я обрадовался. Решил, что завтра его половлю.

Вдруг показалось, будто шепот тихий прозвучал, — и растаял в воздухе. Вздрогнув от неожиданности, я оглянулся по сторонам. Никого рядом нет. С обеих сторон реки сплошной лес стоит, скала, да Василинка течет. Даже птиц не слышно. Прятаться некому, деревня далеко. Про себя думаю, что Кирилл завтра все объяснит, когда приедет. А до его приезда я успею к обеду хариусов наловить. Подумал об этом, и опять послышался удаляющийся тихий шепоток. Сразу на душе стало неспокойно. Словно кто-то рядом находится. Пошел назад к нашей стоянке. Ольга спрашивает:

— Ну, что там? Видел кого-нибудь?

— Оля, сам ничего не пойму. Тишина. Увидел рыбу в воде, только подумал, что завтра ее наловлю, как услышал шепот. Словно девушка что-то шепчет. Второй раз про хариусов подумал, и опять позади меня раздался шепот. Странное место. Ладно, давай поедим чего-нибудь и спать. Девчонки наши совсем умаялись.

Быстро поели, мусор убрали — и в палатку. Дочки заснули, а я лежу с открытыми глазами, заснуть не могу. Потихоньку поднялся, пошел к костру посидеть. Дров в него подбросил. Яркое пламя высоко взметнулось в ночи, освещая берег. Его отблески выхватывали из темноты то кусочек реки, то темные и мрачные деревья, обступившие нашу стоянку. Откуда-то неслись непонятные шорохи и звуки. Слышно было, как журчала Василинка, словно с кем-то разговаривая и ласково нашептывая слова. Казалось, что в ней находится живая человеческая душа. Ладонями растер лицо. Что только не пригрезится в темноте…

Под утро резко похолодало. Укрыл девчонок потеплее, а сам опять вышел к костру. Над рекой, образовывая какие-то фантастические фигуры, поплыл туман. Закручиваясь, перекатываясь волнами, он становился все гуще, поднимался все выше, и вскоре закрыл берег, мрачный лес, реку. В гуще его, словно в молоке, тонули все звуки. Плотный туман, давящая на уши тишина — и ты один. Такого я еще не встречал. Вышла Ольга. Меня зовет и не замечает, что я рядом с ней нахожусь. И голос ее будто сквозь вату пробивается. Говорит удивленно:

— Миша, откуда взялся такой туман? Куда нас Кирилл завез? И почему он с горой и речкой здоровался? Я боюсь тут оставаться. Не пойму, что здесь творится.

— Я тоже ничего не пойму. Всю ночь у костра просидел. Речушка, как живая, с кем-то разговаривала. Потом всякие фигуры в тумане стали казаться. А сейчас как облаком все накрыло. Даже пальцев на руке не видать. Чудное место, странное.

Понемногу становилось светлее. Чувствовалось, что поднимается солнце. Но оно никак не могло пробиться сквозь густой туман. Лишь видно было, что где-то наверху все окрашивается в розовато-золотистый цвет. Спустя некоторое время стали заметны очертания Матвейкиной горы. Гляжу на нее и не могу понять, что она мне напоминает. Что-то очень знакомое. Но что? Зверя? Нет. Человека? Трудно разобрать в таком тумане. Вроде бы лицо? Пожалуй, похоже. Но чье? Вскоре в листве деревьев зашелестел утренний ветерок. И вновь на воде у самой горы заплясали, закружились в каком-то колдовском танце бесформенные фигуры сказочных чудищ. Слишком реальными, живыми они казались. Словно из другого мира появились вместе с облаками. Эти танцы продолжались до тех пор, пока солнце и ветерок не разогнали густой туман.

Вновь возникло ощущение, что кто-то глядит на нас. Но солнце и предстоящая рыбалка развеяли мои сомнения и тревогу. Пока девчонки спали, я наказал Ольге готовить завтрак. Сам, взяв удочку и наживки, поспешил к Василинке, в надежде наловить хариусов или, если повезет, то даже и форель — царскую рыбу. Начал с устья. Меняя наживки, я махал и махал удилищем. Но безрезультатно. Ни одной поклевки. Не берет рыба. Так я прошел метров пятьсот вверх по течению, ничего не поймав. Вот она, рыба, передо мной: медленно шевеля плавниками, поднимается по течению. Но стоит мне опустить насадку, как она тут же исчезает. Не солоно хлебавши я пошел назад, пробираясь сквозь заросли ольхи. На косе у горы стоит Ольга. Потеряла меня.

— Ты куда делся? Ушел и пропал. Мы тебе кричали, кричали. Ты что, не слышал?

Странно, но я и в самом деле не слышал никаких криков. Только шум деревьев да журчание воды. Успокоившись, она спросила про рыбу. Говорю ей, что видел много хариусов и форели, но ни одной рыбы не смог поймать. Ольга вспомнила, что Кирилл нам велел там не ловить — бесполезно, а рыбачить на реке. Ну и Кирилл! Привез нас сюда, а сам смотался.

Вернулись на стоянку. Думаю, что если он не обманывал, то рыба должна и здесь ловиться. Не прикармливая, захожу в воду. Первый заброс — и, как только поплавок встал, последовала поклевка. Не надеясь на хорошую рыбу, все же подсек. От мощного рывка у меня из рук чуть не вылетела удочка. Следом еще один такой же рывок — и поводок лопнул как нитка. Обескураженно гляжу на воду. Как так? Кто это? Цепляю новый поводок. Пошла проводка. Поклевка. Подсечка — и заворочалась рыбина в глубине. Удилище жалобно потрескивало и все сильнее гнулось к воде. Рывок — и поводка нет. Здорово! Две проводки и два обрыва. Ставлю третий поводок, потолще. Заброс. Поклевка. Подсекаю — и вновь в глубине стала биться крупная рыба. Держу. Удилище выгибается дугой. Хлыст окунается в воду. В голове одна мысль: удержать, не упустить рыбу. Минуты вечностью казались. Вскоре я почувствовал, что сопротивление стало ослабевать. Очень медленно, но рыба сдвинулась с места. Не давая слабины, стал осторожно поднимать ее наверх. Еще немного — и в лучах солнца мелькнули огромный медно-красноватый бок и высокий плавник. Лещ! Здоровенный!

Придерживая его голову над водой, дал подышать воздухом. Ведя удилищем, завалил его на бок. Повел к берегу. Ольга с подсаком стояла уже в воде. Завожу его туда, а он не проходит. Как метнулся в сторону! И опять пошла борьба. Через некоторое время я его поднял на поверхность. Пришлось без подсака вытаскивать его на берег. Вытащил, а у самого руки дрожат от напряжения. Да, такой лещ мне еще не попадал. Снова захожу в реку. Новая проводка пошла. И вновь поклевка. Засек. Борьба началась.Теперь уже я не торопился. Продержав, вымотал его и стал поднимать. Опять такой же лещ попал. Его тоже пришлось вытягивать на берег. Потом и третий лещ. И четвертый. Будто кто под водой сидит и на крючок их насаживает. Поймав таким образом штук шесть, я остановился.

Решил снова счастья попытать — хариуса поймать. Но теперь надумал в устье идти, может там повезет. Подошел, стал на мушку гонять. Пусто. Не клюет. Насадки меняю, по-разному пробую. Что такое? Рыба-то плавает, я ее вижу, но не берет. Вильнет хвостом и в сторону уходит. Тут опять, словно шелест листьев, шепот тихий прозвучал. И ощущение, будто кто рядом стоит. Мне что-то не по себе стало от местных странностей. Кричу:

— Кто здесь? Отзовитесь!

Тишина. Лишь ласковое журчание Василинки раздается. Отошел от устья, где вода мутной становится. Заброс. Есть первая поклевка! Обрадовался, думал, хариус попал. Но нет, голавчика вытащил. Еще раз забросил. Поклевка — и снова голавль. К устью вернулся. Сколько ни махал удилищем — пусто. Отойду от него — есть поклевки. Да еще на каждой проводке. Странно все здесь как-то. Там рыба ловится, тут нет. Шепот слышим ниоткуда. Словно привидения здесь живут. Вскоре подъехал Кирилл:

— Как дела, ребята? Все нормально? Ничего странного не замечали? Не испугались?

— Кирюша! Ты куда нас завез? Сюда уфологов нужно возить, чтобы изучали. Я всю ночь у костра просидел. Девчонки напугались. То шепот раздается, то кто-то следит за нами. Хотел в Василинке порыбачить — не удалось. Рыбы много видел, но ни одной не поймал. Зато в реке на каждой проводке ловил. Да еще каких! Сам погляди.

Кирилл оглядел рыбу, а потом говорит:

— Это вам Матвейка помогал. Редко он таких лещей кому-либо дает. Приглянулись вы ему. Не мусорите, порядок на берегу. Вот он вас и отблагодарил. А вы что, здесь фотографировались? Это бесполезно. Фотки не получатся. Серьезно. Дома сам увидишь. А насчет уфологов: приезжали несколько раз, изучали. Так и не смогли понять, что тут творится. Говорят, что какой-то провал тут. Но мы не верим. У нас свое мнение есть на этот счет.

— Кирилл, не городи ерунды. При чем здесь гора, провал? Это скала, что ли, здесь рыбой распоряжается? Честно сказать, я тебя не пойму.

— Ладно, ребята. Не обижайтесь на меня. Расскажу вам одну историю да кое-что покажу. А там как хотите. Верить или нет — ваше дело. Собирайтесь. Нужно через лес идти. За вещи не беспокойтесь. Здесь ничего не пропадает.

Переодевшись, мы подошли к нему, и Кирилл повел нас в лес, предупредив, чтобы ничему не удивлялись. Пробираясь сквозь кусты, перелезая через упавшие деревья, он вел нас все дальше в лесную глушь. Деревья обступали сплошной стеной, словно не хотели пропускать. Остановились в густых зарослях ольхи, сплошь окруживших нас. Кирилл говорит:

— Слушайте внимательно. Не шевелитесь.

Мы застыли. Слышно было, как где-то поблизости раздается журчание воды. Только я собрался об этом спросить Кирилла, как прозвучал тихий шелест листьев, похожий на девичий шепот. Будто кто-то боится громко говорить. У нас по спинам мурашки побежали. А Кирилл нам:

— Это Василинка разговаривает.

— Ты что говоришь? Привел, чтобы над нами посмеяться?

— Нет, ребята. Серьезно говорю. Идите за мной, я вам ее всю покажу.

Вслед за ним вышли на небольшую полянку. Смотрим — на ее краю из-под земли вытекает не ручеек даже, а речка. По обеим сторонам — густые ольховые заросли. На другом конце поляны Кирилл показал нам углубление, словно здесь когда-то дом стоял. А потом повел он нас вдоль Василинки. Долго вел. Пока не уперлись в обломок скалы, лежащий посреди леса.

— Глядите на Василинку.

Тут мы обомлели. Речка, наткнувшись на скалу, пропала. Обошли вокруг. Нет ее. Что за наваждение? Кирилл, ничего не объясняя, повел дальше. Километра через полтора опять услышали журчание. Глазам не верим. Снова она в зарослях течет. Журчит весело, перекатываясь по камням. Затихнет в омутке и снова начинает журчать. За ольшаником, росшим вдоль нее, так и шли к устью. Я спросил у Кирилла про хариусов — и словно серебро рассыпалось опять. Он говорит, что Василинка не дает их ловить, это ее друзья.

— Ты что, Кирилл? Брось сказки нам рассказывать. Не верю я в эту чертовщину.

— Я же вас предупредил. Расскажу историю. А там уж хотите верьте, хотите нет.

Вскоре вышли на нашу косу около Матвейкиной горы. Здесь Василинка, словно лаская и обвивая край горы, впадала в реку. Расположились все на стоянке у костра, и Кирилл начал рассказывать:

— Эта история передается у нас из поколения в поколение. Когда-то, очень и очень давно, в глухом лесу на поляне, где мы были, вдали от деревни стоял дом. В деревне жили охотники да рыбаки. А в этом доме проживал старый колдун с дочкой — красавицей Василисой. Души в ней не чаял отец, ласково называл Василинкой. Никого к ней не подпускал. Не было у Василинки ни подруг, ни друзей. Обучал он ее своему злому ремеслу. Но не хотела она колдовству учиться. Любила Василинка людей, которых отец ненавидел. Рвалась к ним в деревню, убегала. Колдун наказывал ее за это. Неделями не выпускал из дому, заставляя учить заклинания. Умоляла она отца, чтоб отпустил ее к людям, но тот был неумолим: некому, кроме нее, передать секреты.

Но Василинка пошла против отца. Как только уйдет он куда-нибудь надолго, она в окно выпрыгнет и бежит в деревню, к людям, на посиделки да хороводы водить. Веселая она была, заводная. Многие ребята засматривались на Василинку, но боялись гнева ее отца. А в гневе тот был страшен. Не любил, когда против его воли шли. Много горя он людям приносил. То отца-кормильца на охоте в лесу закружит, заведет в непроходимые дебри — тот и сгинет, не найдя дороги домой. То мор на скотину наведет. Но самым страшным было то, что мог он человека превратить в камень или в зверя лесного. Были такие случаи. Вдруг на пустом месте камень-валун появится, и в это же время в деревне кто-нибудь пропадет. То зверь лесной забредет в деревню, ломится в дом, воет. А семья все двери и окна на засов запирает, не зная, что это отец или сын их таким с охоты домой вернулся.

Только один парень, Матвейка, не испугался его гнева. Косая сажень в плечах, красавец. Волосы русые вились до самых плеч. Силушку имел неимоверную. Да и характером тверд был. Что задумает, того обязательно добьется. Слыл он в деревне умелым и удачливым рыбаком. В любом месте в реку невод забросит и с рыбой его вытащит. А если в лесу со зверем страшным встретится — голыми руками с ним справится. Да только на беду они с Василинкой встретились. Полюбили друг друга без памяти. Дня не могли прожить, чтоб не повидаться. То она сбежит к нему, то Матвейка к их избе подкрадется, пока отца дома нет.

Надоело наконец Матвейке прятаться. Решил открыться ее отцу. Рассказать про то, как они с Василинкой любят друг друга. Уговаривала она Матвейку:

— Матвейка, любый ты мой! Не ходи к моему батюшке, не надо. Осерчает он. Чует мое сердце беду большую. Изведет он нас. Разлучит.

— Василинка! Что ты такое говоришь? Каждый родитель хочет добра своему чаду. Он же человек, а не изверг. Упадем в ноги, и простит он нас.

— Не то говоришь, Матвеюшка. Не человек он вовсе, а колдун страшный. Не забывай этого. Не допустит батюшка, чтоб мы были вместе. Должен он силу мне передать, обучить. А если не передаст, то сам из-за этого сгинет. Вот потому-то он меня никуда и не пускает.

— Не боюсь я батюшку твоего. Если добром не даст нам свадьбу сыграть, то украду я тебя у него. Избушку срублю на берегу реки, и будем жить припеваючи. А сунется к нам — у меня силы много, справлюсь.

— Нет, Матвейка. Не будет по-нашему. Чует сердце, что не встретимся мы с тобой больше живыми. Не ворковать нам на посиделках. Ох, беда идет неминучая. Прощай, Матвейка! Прощай, любый мой!

Вскочила с завалинки и убежала домой, потеряв по дороге платочек свой кружевной. А в это время колдун, вернувшись домой, не обнаружил Василинки. Рассердился сильно. Пошел в деревню ее искать, да наткнулся на ее платок. Понял, куда она потихоньку бегает. Стал расспрашивать людей, пугать их, чтоб сказали, с кем его Василинка встречается. Один не выдержал и признался ему: побоялся, что тот его семью изведет. Разгневался колдун, пошел на берег реки. Матвейка в это время вытаскивал невод, полный рыбы. Налетел на него колдун, грозится:

— Не для тебя я дочь растил. Не для того, чтоб она замуж вышла. Преемницей моей будет. Доля такая у Василинки.

— Батюшка, смилуйся над нами. Любим мы друг друга. Не хочет она твоему ремеслу учиться, а хочет, чтоб мы вместе были. С людьми она будет жить, а не отшельницей. Не согласишься — я ее увезу отсюда, и не найдешь нас больше.

Сильно за эти слова рассердился на Матвейку колдун:

— Не будет вам жизни с ней. Попомни мои слова. За то, что пошли поперек меня, я страшную кару вам придумал. Изведу. Не дрогнет моя рука. Изведу и тебя, и дочь свою любимую, Василинку. Сам тоже пропаду.

— Как ты можешь так говорить? На дочь родную руку поднять? Нет в тебе ничего человеческого. Изверг ты. Даже звери лесные своих детенышей не трогают. А ты не жалеешь. Счастья Василинке не желаешь, смерти ее хочешь. Не отец ты ей, а чудище страшное. Все равно мы сбежим от тебя. Всегда вместе будем.

Не на шутку разозлился колдун. Не привык, чтобы ему перечили. Вскричал он тогда страшным голосом:

— Сбежать? Спрятаться от меня замыслили? Не получится! Везде я вас бы нашел. Но ни к чему мне за вами гоняться. Вижу, что не будет от Василинки толку. Покараю вас, как задумал. Тебя, рыбак, страшная участь ждет: в хранителя реки тебя превращу.

Закрутился, завертелся он на одном месте, приговаривая свои заклинания. Топнул напоследок сильно ногой и говорит:

— Любил ты, Матвей, рыбу ловить, но теперь ловить не будешь. Забрасывал невод, но больше у тебя не получится. Каждый день будешь рыбу видеть, а поймать ее не сможешь. Красивый ты парень, но превратишься в древнего старика. Лицо твое каменное избороздят морщины. Вместо волос на голове вырастут березы кудрявые. С этой минуты в скалу превратишься, склоненную над рекой. Навеки останешься здесь стоять: рыбу в реке разглядывать да пересчитывать. Заклятье на тебя на веки вечные накладываю. Да будет так, как я сказал! Камнем стань, скалою неприступной!

И еще раз топнул ногой колдун.

Почувствовал Матвейка, что тяжелеют ноги его. Врастают в землю, превращаясь в каменные глыбы. Наклонился он вниз, чтобы руками ноги сдвинуть, да не смог. Не слушаются руки. Не слушается тело, одевается камнем. Хотел последний раз поглядеть на родные места, но голова не поднимается, склонилась к воде. Скользит его взгляд по дну реки, словно он рыбу разглядывает. И понял Матвейка, что уходят последние силы. Хотел разогнуться, но не получилось. В скалу над рекой превратился рыбак.

Затрепетало в этот миг сердце Василинки. Почуяло, что беда пришла. Выскочила она из избы, побежала к реке, к своему Матвейке. Да на краю поляны попалась навстречу рассерженному батюшке:

— Ах ты, блудница! К жениху побежала? Да только теперь зря торопишься. Был твой Матвейка парнем удалым, а стал страшилищем каменным.

— Батюшка! Что ты сотворил? Что он тебе плохого сделал? Не жить мне без него. Лучше в речке утопиться, чем с тобой, извергом, жить.

— Ты против меня, своего отца, пошла. Я должен знания тебе передать. Из рода в род они переходили. И если ты откажешься, то пропадет наша сила.

— Это не сила, батюшка, это боль людская, страдания. Погибель ты людям несешь, а не помощь. Не хочу я этого видеть.

— В этом-то и сила наша. Чем больше горя люди от нас увидят, тем мы сильнее станем.

— Не нужна мне такая сила. Я с людьми хочу жить, им помогать. К ним уйду, с тобой не останусь. Матвейку ни за что загубил. Не могу я с тобой жить, не буду.

— К людишкам захотела? Про любовь вспомнила? А не боишься, что и тебя не пожалею? Дочь родную?

— Нет, не боюсь. Теперь мне нечего бояться. Нет Матвейки, не будет и меня. К скале прижмусь, в воду превращусь, но рядом с ним буду.

Выдернула из волос своих ленту белую, бросила наземь. Превратилась Василинка в горную быструю речку. Побежала вода, зажурчала по камням. Закружила между кустами, к реке торопится, к Матвейке.

Разгневался на нее отец-колдун. Видит, что упускает дочь. Один остается. Некому теперь власть сильную колдовскую передать. Бросился за ней, вернуть решил. Но не смог догнать Василинку. Преграду на ее пути поставил — обломок скалы в землю вогнал. Но и это не остановило Василинку. Ткнулась она в камень. Забурлила, закружилась на месте и пропала. Под землю ушла. Затрясся от злобы колдун. Понял, что не вернуть ему дочь. Стал он заклятие накладывать:

— Была ты дочкой единственной, чистой. Но ослушалась меня. Не захотела стать хозяйкой этих мест, чтобы люди боялись тебя. За них хотела заступиться, за Матвейку замуж выйти. Но не будет по-твоему, а станет по-моему. Заклятье будет на тебе века вечные. В речку превратилась и ею же останешься навсегда. Начнешь кружиться меж холмов. Скрою тебя от глаз людских зарослями ольховыми. И серьги драгоценные тебе не носить. Ольха свои серьги будет дарить. К Матвейке бежишь? Беги, беги. Торопись. Был человеком, а стал горою. Теперь вместо него камень холодный будешь обнимать да ласкать. Захочешь ему песню спеть, а он вместо песни журчанье услышит. Вместо теплых рук воды холодные почует. И как бы ты к нему ни прижималась, ни ворковала, не воскресишь его. На века вместе будете. Да только друзьями вашими будут теперь одни рыбы, а не люди. Навечно останешься неугомонной, словно молодая. А Матвейка с каждым годом стареть будет. Мороз и солнце, дождь и ветер превратят его в старика. Лицо будет иссечено глубокими морщинами. Хранителем реки я его назначил. А ты его помощницей станешь. Людей будешь отпугивать шепотом серебристым, ужас наводить на округу. Да свершится то, что я сказал. Да будет так навеки.

Прочитал заклинания и ушел. С той поры его больше никто не видел. Никто о нем не слышал. Пропал колдун. Куда? Никто не знает. Но люди не забывают про Матвейку и Василинку. С добрым сердцем приходят они сюда. Хороводы водят, песни поют.

Привыкли к тому, что иногда словно кто-то серебряным колокольчиком прозвенит. Это Василинка балуется. Но не пугает людей, а смеется, привлекая их к себе и Матвейке, суженому своему. Берегут люди это место. Не каждого сюда приводят — лишь тех, у кого на сердце зла нет. А чужаков они не любят. Особенно тех, у кого черная душа. Тогда странные дела начинают здесь твориться. Сети поставят — утром их или рваными найдут, или они вообще пропадают. Переметы натянут — потом одни обрывки находят. На берегу намусорят, разбросают — Василинка ни с того ни с сего взбунтуется: выйдет из берегов, все посмывает.

— Такая, ребята, история в народе живет. Мне ее дед рассказывал. А ему его дед. И так далее. И сколько ей лет, об этом никто не знает. Дело ваше, верить или нет.

И тут до меня дошло, на что похожа была гора. Лицо глубокого старца над рекой склонилось. Вон морщинистый лоб, щеки. Глаза с прищуром. И, словно волосы, березы кудрявые растут. А рядом Василинка журчит, что-то воркует.

Уезжая домой, я еще раз те места сфотографировал на память. Но Кирилл сказал, что не нужно, зря время теряю. Тогда я ему не поверил. Собираясь, попрощались с Матвейкой и Василинкой. И в ответ услышали тихий девичий шепот, словно колокольчик прозвучал. Кирилл сказал, что она нас в гости ждет. Понравились мы ей. И Матвейке понравились, коли дал мне рыбы наловить. Да, таких поклевок я нигде не видел и рыбы такой не ловил. Странное место, колдовское.

И еще одна странность: приехав домой, проявили пленки. Но все они пустыми оказались. Ни одного снимка этих мест не осталось. Да еще с той поры один и тот же сон нам с женой снится: про Василинку и Матвейку. Видим их в настоящем обличье, в человеческом. Видим избу, стоящую на речной косе. Матвейку, вытаскивающего из воды невод, полный рыбы. И Василинку, что поет свои звонкие песни. Видно, хочется им, чтобы мы опять туда приехали, их проведали.

Выберем время — обязательно побываем в той местности. Тянет нас в эти загадочные, необъяснимые и сказочные места. Словно кусочек души там навсегда оставили.

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2007

Главный редактор - Горюхин Ю. А.

Редакционная коллегия:

Баимов Р. Н., Бикбаев Р. Т., Евсее­ва С. В., Карпухин И. Е., Паль Р. В., Сулей­ма­нов А. М., Фенин А. Л., Филиппов А. П., Фролов И. А., Хрулев В. И., Чарковский В. В., Чураева С. Р., Шафиков Г. Г., Якупова М. М.

Редакция

Приемная - Иванова н. н. (347) 277-79-76

Заместители главного редактора:

Чарковский В. В. (347) 223-64-01

Чураева С. Р. (347) 223-64-01

Ответственный секретарь - Фролов И. А. (347) 223-91-69

Отдел поэзии - Грахов Н. Л. (347) 223-91-69

Отдел прозы - Фаттахутдинова М. С.(347) 223-91-69

Отдел публицистики:

Чечуха А. Л. (347) 223-64-01

Коваль Ю. Н.  (347) 223-64-01

Технический редактор - Иргалина Р. С. (347) 223-91-69

Корректоры:

Казимова Т. А.

Тимофеева Н. А. (347) 277-79-76

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев