|
|
Светлана Семенова
«Русское» Зарубежье
«Русская» Франция
Франция давно вскружила голову россиянам. Французское
образование в России всегда считалось престижным, а в конце XVIII в. —
обязательным, «признаком культурности». Строительство в России было связано
с французской архитектурой: первый архитектор Екатерины II — Клериссо,
Александра I — О. Монферран. Русские зодчие обучались в Париже или проходили
известную практику «пенсионерских командировок» с целью повышения
квалификации. Предполагают, что и граф Строганов в 1789—1790 гг. не пожалел
денег на обучение в Парижской академии художеств своему выдающемуся
крепостному архитектору А. Воронихину. Именно в эту страну после революции в
России эмигрировали не принявшие новую власть.
Что же мы знаем о «русской» Франции?
Удивительно, что практичные французы — изобретатели железобетона —
отказались в начале ХХ века от этого экономичного строительного материала,
чтобы сохранять трудоемкое местное строительство. Если все же дом возводился
из железобетона, то он прятался под ненужной каменной или кирпичной
облицовкой. Этому архитектурному движению дали название «регионализм».
Существует мнение, что из-за такого «строительного» патриотизма Франция —
законодательница мод в архитектуре — долго игнорировала новаторство русского
«конструктивизма», называя его «большевистской» архитектурой. Когда в 1950-е
гг. в Европе появилось новое архитектурное движение «контекстуализм», его
авангардом стали французские зодчие. «Контекстуализм» требует, чтобы
строящееся здание было объединено с архитектурным контекстом окружающей
застройки, то есть если новое здание проектировалось в историческом
квартале, то не должно было выделяться.
В разнообразной рекламе туристских маршрутов по стране есть объекты,
связанные с русской историей. Не выезжая из Франции, можно познакомиться с
зарубежным церковным зодчеством России, начиная с 1860 г. до наших дней. В
путеводителях указано: в какие часы для туристов открыты двери русских
приходских храмов, построенных при русских императорах Александре II и
Николае II. В их проектировании и строительстве принимали участие известные
петербургские зодчие и иностранцы-иноверцы. Построены они по оригинальным
проектам, которые не имеют аналогов и демонстрируют все направления русской
архитектуры середины XIX — начала ХХ вв. в его «иноземной» трактовке.
Затишья и всплески в активизации строительства связаны с известными
политическими событиями: в 1930-х гг. — подъем национально-патриотического
движения в русском зарубежье; в 1960 гг. — мирового молодежного движения и в
1990 гг. — перестроечного в России. В эти моменты создавалась самая
интересная для исследователей архитектура «русской» Франции ХХ в. Успех ее
вызван участием профессиональных архитекторов. Они получили образование в
Европе, работали над развитием «русского» стиля. Например, в Сезальских
горах пустынной части Центрального Массива в Оверни на высоте 1200 м стоит
Знаменский монастырь — одна из пяти обителей, созданных русской диаспорой во
Франции. Здесь зимой лежит снег. На его фоне выделяются серые каменные
монастырские стены с круглой башней, покрытой медной конусовидной крышей,
над которыми доминирует белоснежный храм со шлемовидным медным куполом. Его
автор — французский архитектор и игумен Варсануфий. Ансамбль сооружен в 1996
г., а обитель основана в 1988 г. Древнерусская архитектура выглядит
миниатюрнее и моложе на фоне французских монастырей и аббатств. Всему миру
известны средневековые монастыри-крепости на шумных океанских утесах
Британии и на безмолвных Пиренейских горах. Их развалины можно посетить,
если купить билет, а потом в течение часа подниматься по специально
устроенным для туристов узким бетонным ступенькам.
Если организовать архитектурную экскурсию по «русской» Франции, траектория
ее маршрута охватит многие регионы страны: для знакомства с архитектурой
доэмигрантского периода (до 1917 г.) нужно посетить Лазурный берег
(Средиземное море), Париж, Океанию; эмигрантского (после 1917 г.) —
предместья Парижа, Нормандию, Шампань, Бургундию, Альпы, Овернью, Шаранту,
Эльзас. Выбор названных курортов был продиктован их «интересным»
географическим положением: удобным для реализации военных планов Российской
Империи. В XVIII в. одновременно возникли русские колонии — поселения
аристократии, чиновников в Париже и торговцев — на берегу Средиземного моря.
Однако тогда была создана только одна церковь при русском посольстве в
столице. В торговой же колонии в Ницце русский храм появился лишь через сто
лет — в 1860 г., то есть тогда, когда в результате Крымской войны (1853—1856
гг.) царская Россия потеряла выход к Черному морю и появилась необходимость
иметь на «курорте» Европы морскую базу с батареей.
После 1917 г. рабочие колонии образовались в промышленных пригородах столицы
— Кламаре, Шель, Шавиле, Пти-Кламаре, Озуар-ля-Ферьер, Шампань-сюр-Сен и др.
И сегодня кварталы здесь состоят из усадеб с одноэтажными домиками. Русские
храмы в этих поселениях похожи на жилые дома, но их отличает наличие
православного креста или маковки на крышах. Во многих из них уже не проходит
служба, но здания еще стоят. О русском присутствии напоминают только
православные кресты на местных кладбищах и, реже, надгробья в виде часовенки
с маковкой. Иначе говоря, в жилой архитектуре «русский» стиль не нашел
отражения. В Ножен-Сюр-Марн под Парижем есть «русская дача» (неизвестный
архитектор, 1878 г.). Она осталась после экспонирования русских павильонов
на одной из парижских выставок.
Белоэмигранты из дворян и офицеров предпочли поселиться в старинных домах в
Роз-ан-Бри или «Розы на реке Бри» (51 км от Парижа). С 1935 по 1971 г. на
здешней Римской улице находилось «убежище» белоэмигрантов, которое называли
«Воскресенской обителью»: дом отдыха, православная домовая церковь
Воскресения Христова и «приют для старушек» с небольшой монастырской
общиной, которая в 1944 г. получила статус второго во Франции православного
монастыря. В нем служили и жили известные в русской диаспоре религиозные
деятели: митрополит Евлогий, епископ Мефодий, архимандрит Сергий
(Мусин-Пушкин), игуменьи Феодосия и Евдокия, инокиня Мария (графиня
Толстая)... На других улицах покупали и снимали жилье семьи Толстых,
Львовых, Гурко, Леговых...
Сейчас в двухэтажном особняке, в котором располагался Русский дом, открыта
художественная школа.
В городке в 1930-х гг. уже функционировал внутренний домовой водопровод,
который был редкостью в периферийных городах. Собственный сад (сохранился
частично) да парк с лужайками роднит дом с русскими усадьбами. За эти
качества он был арендован русским приходом храма Христа Спасителя в г.
Аньере (под Парижем) для размещения Русского дома и домовой церкви. Когда в
1971 г. обитель была ликвидирована из-за экономических проблем, то имущество
и иконы, в том числе с обновившимся здесь в 1935 г. древним образом
Воскресения Христова, вернулись в храм Аньера. Имеются сведения, что при
доме была библиотека и русская школа для 80 девочек. Во время войны платные
пансионеры разъехались, в их комнатах поселились русские семьи из окрестных
деревень. До сих пор существует местное предание, что «обновленная» икона
спасла городок от войны.
Если спросить здешних старожилов о бывшем Русском доме, то их рассказ будет
выглядеть следующим образом: «Да, жили здесь благородные русские дамы, из
дворян, барская прислуга, которая выехала из России вместе с хозяевами.
Среди них были жены генералов и даже русская принцесса. Когда-то эти барыни
останавливались только в гостиницах на Елисейских полях да на виллах
Лазурного берега, но судьба распорядилась так, что остаток жизни им пришлось
провести в нашем провинциальном городке да упокоится в общей могиле на
неизвестном кладбище. Хотя еще помнится, как русские весело справляли Пасху
и угощали французов ватрушкой». Если поинтересоваться о «Воскресенской
обители» у пожилого католического священника, то он подчеркнет, что это были
не просто русские, а «белые» русские.
Сегодня на местном кладбище еще существует «русский некрополь» — небольшой
«участок» из бетонных плит с православными крестами, некоторые из которых
уже упали. Он возведен на средства церковно-монастырского прихода и
меценатов. То, что здесь насчитывается примерно 100 русских захоронений (с
1935 по 1981 гг.), установлено только по архивным документам. Нет никаких
памятных обозначений о том, что в Роз жили наши соотечественники. Из
упокоившихся здесь известны пока только три участника Первой мировой войны:
полковник А.С. Усов (1877—1966 гг.), казак А.Я. Герасименко (1885—1967),
сестра милосердия, вдова полковника Ф.А. Лихачева, позднее создательница и
настоятельница монастыря с Русским домом игуменья Мелания (1870—1949 гг.).
Значительная часть русских, участников Первой мировой войны и
белоэмигрантов, после своего последнего «убежища» в домах престарелых
упокоилась в общих захоронениях, где иногда нет даже надписей.
С тех пор в городке ничего не изменилось. Так же воркуют горлицы, а стрижи и
ласточки глиняными гнездами облепляют карнизы черепичных крыш. По веткам
каштанов и сосен прыгают белки. В прозрачной воде речушки Йер плещутся
осетровые рыбины. Здесь «законсервировано» все уличное пространство:
сторожевые круглые башни XVI в., высокий средневековый собор, узенькие
кривые улочки с налепленными друг на друга каменными домиками, фонари,
водяные колонки, кованые водосточные трубы, железные подставки для очистки
обуви от грязи у входных дверей, ставни-решетки и надоконные кронштейны для
поднятия грузов, настенные крючки для привязи ездовых лошадей, некрашеные
деревянные балконы, ворота и телеграфный столб (без проводов). Львы и
вазочки украшают каменные порталы, обвитые плющом. Кстати, спасенные
средневековые деревянные ворота с резными человеческими фигурами сегодня
украшают холл мэрии. Давно пустующая стиральная («прачечная
самообслуживания») с отреставрированной крышей и бассейном, который и ныне
наполняется родниковой водой, превратилась в птичий водопой. Старинные
канализационные люки не дают образовываться лужам на каменных дорогах и
узких тротуарах. Они собирают и выводят дождевую воду в небольшой канал. В
нем шумит маленький каскад и извиваются длинные водоросли и кувшинки.
Чаруют названия улиц: Стройных женщин, Картинная, Болотная, Озерная,
Морковная, Хлебная, Сырная, Оливковая, Елочная, Кленовая, Фонтанная, Летучих
мышей…
Неслучайно бывшие русские офицеры и белогвардейцы стали лидерами
национально-патриотического движения. Его подъем в 1930 гг. вызвал к
появлению значительных произведений русской эмигрантской архитектуры:
созданные архитектором из России А.А. Бенуа две кладбищенские церквушки —
Воскресенская под г. Реймсом (Шампань) и Успенская (1939 г.) в
Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Последняя является храмом-усыпальницей, в
крипте которого похоронены видные русские религиозные деятели. Воскресенская
церковь — это первый во Франции русский «воинский» храм. Он воздвигнут в
1937 г. в память о наших соотечественниках, павших за интересы Франции на ее
фронтах. От Реймса до этого храма в Мурмелон-ле-Гран — 40 км езды по
полосатым виноградным полям на холмах Шампани. Они пересечены дорогами,
вдоль которых сооружены мемориальные комплексы в память о жертвах Первой и
Второй мировых войн. Только один их них, в Мурмелон-ле-Гран, посвящен
русским защитникам Франции. Это небольшой погост, где установлены белые
надмогильные кресты, с южной стороны храма.
Существуют и забытые русские «воинские» захоронения 1814 г. Напомним, что
армия Александра I вошла в Париж в 1814 г. В 1999 г., в честь 185-летнего
юбилея победы над наполеоновской армией, французский центр наполеоноведения
содействовал появлению первого на территории Франции памятника русской
воинской доблести в селении Мормон, где 17 февраля 1814 г. состоялась
последняя битва (50 км от Парижа). Он возведен мэрией Москвы при содействии
правительства России, изготовлен по эскизу скульптора Н. Горенышева
московской производственной фирмой «Зодчий». Памятник решен в
традиционно-классической манере. На постаменте возвышается трехметровая
четырехгранная колонна из серого гранита, увенчанная бронзовым крылатым
орлом, который держит в лапах лавровый венок. Его надпись гласит: «Россия
свято хранит память о сынах Отечества — участниках войны 1812—1814 гг.».
Монумент установили в старом центре Мормона. Ему отвели центральное место в
сквере.
Русских некрополей с погребениями русских воинов во Франции немало. Они
имеются и в г. Коломбеле (300 км от Парижа), что в Нормандии. Путь туда
лежит по побережью Ламанша. (На побережье Нормандии, в г. Кобуре, провела
лето М. Цветаева.)
Коломбель — городок-спутник крупного индустриального центра Кан.
Православные кресты белогвардейцев на кладбищах вокруг Кан напоминают, что
Нормандия — это одно из мест русского «рассеяния». Русская колония возникла
в 1920-е гг. в Коломбеле. В 1926 г. на территории металлургического завода
возвели Сергиевскую церковь. Рядом прихожане устроили небольшую
звонницу-арку, сторожку и школу, развели газоны, цветники и фонтаны. К
настоящему времени завод ликвидирован. Храм остался стоять на окраине
городка на возвышенном месте. Его голубая маковка хорошо видна с автострады.
Сегодня храм открывают для богослужений только в праздники, так как русская
колония «рассеялась» по окрестностям. Известно, что местные власти не только
бесплатно предоставили место для этой русской церкви, но и восстановили ее,
после Второй мировой войны. Восстановлен французами и русский храм в
Булонь-Бийянкур (под Парижем).
Сегодня во Франции сохранились почти все здания русских храмов, в
большинстве случаях здания даже не поменяли владельца. Часть русских церквей
включены в списки памятников национального достояния и индустрии туризма.
Весточки из «русской» Праги
Официальная история белоэмиграции уже изложена специалистами, поэтому в ней
трудно найти новые факты. Неисчерпаемы только биографии белоэмигрантов. Один
из достоверных источников информации об ушедших временах хранит личная
переписка. И память прошлых лет застывает между строк на пожелтевших от
времени страницах.
В эпоху «изгнанничества» со всего света в Россию шли письма от бывших ее
граждан, которые стали эмигрантами, то есть невозвращенцами. На первый
взгляд их содержание похоже на обычную бытовую переписку. Только знатоки
исторической хроники белоэмиграции могут обнаружить в них недосказанность и
вложенный в обрывки фраз скрытый смысл, что принято называть подтекстом или
«записью между строчек». Среди них были жители и из нашего края. С 1934 г. в
СССР была запрещена переписка с заграницей.
Сначала послания из «уфимской» колонии хранились у одного из адресатов —
Марии Гавриловны Носковой (девичья фамилия Кармазина), проживавшей в Уфе на
ул. Гоголя, 22 (дом сохранился). В середине 1980-х гг. никого из Носковых не
осталось, и все семейные бумаги перешли к друзьям и соседям, и в 1994 г. они
сдали их в Национальный музей республики Башкортостан, где был создан личный
фонд мужа М.Г. Носковой, видного деятеля науки и народного просвещения
нашего края Александра Куприяновича (Киприяновича) Носкова (Уральск,
1872—1961, Уфа).
В 1993 г., когда эти письма попали ко мне, большая их часть не была
датирована и не имела ни начала, ни конца. Складывалось впечатление, что
какие-то части страниц специально вырывались. Запись сделана неразборчивым
почерком чернилами и иногда карандашом, которые за 60 лет почти выцвели.
Имена вписаны в тексты сокращенно. Например, не сразу стало понятно, что
«А.К.» — Александр Куприянович Носков, что «Ваша Ганя» и «Ваш Г. Носков» —
это его сын Гавриил Александрович Носков (Уфа,1899—1946, Мукачево), «Тёма
Арц.» — это Артемий Владимирович Арциховский (Петербург, 1902—1978, Москва),
племянник М.Г. Носковой. В 1920 годы он был еще стажером-историком, позднее
стал выдающимся советским археологом, лауреатом государственной премии,
автором книг и создателем кафедры археологии МГУ. Его книги о раскопках в
древнем Новгороде есть в библиотеках многих стран мира. В краеведческом
музее г. Новгорода имеется стенд, рассказывающий о творчестве ученого.
Родственников Носкова я разыскала в Москве. Оказалось, что эта семья —
настоящая династия ученых: племянница А.В. Арциховского Елена Николаевна,
геохимик, работала научным редактором в издательстве «Наука», ее муж Арнольд
Арнольдович Кадик — доктор геологических наук, профессор, а сын Вадим
Арнольдович Кадик — автор трудов по истории русского дворянства.
Елена Николаевна сообщила мне, что у ее прадеда, статского советника,
инспектора народных училищ Уфимской губернии Г.Е. Кармазина (умер в 1920-е
гг.) были дочери Мария, Елена, Евгения. Мария была женой А. К. Носкова. За
научные труды по геоботанике Александр Куприянович удостоен звания магистра
географии. В 1914 г. он принял приглашение возглавить Уфимское коммерческое
училище. Говорили, что это он сделал из-за Марии Гавриловны, которая хотела
жить у родителей в Уфе. В научных кругах столицы сетовали, что таким образом
жена загубила карьеру большого ученого. При советской власти ученый и
учитель стал доцентом, кандидатом наук и занимал должность заведующего
кафедрой географии в Башкирском государственном университете, имел награды
за доблестный труд. Его дочь Татьяна Александровна (Уфа,1904—1985, Уфа)
окончила Ленинградский университет в 1930 г., преподавала географию на
кафедре отца и помогала ему в научной работе. Помнит Елена Николаевна и его
сына, своего двоюродного дядю Гарю, Гавриила Александровича Носкова,
которому и принадлежит основная часть посланий из Чехии в Уфу. Он приезжал в
Москву в 1946 г. из г. Мукачева (освобожденная в 1945 г. Западная Украина),
был весел, несмотря на свою неизлечимую болезнь сердца. Вскоре умер от
приступа в возрасте 47 лет.
Все, что удалось мне узнать дальше, является результатом обобщения
разрозненных сведений из бесед со старожилами, из публикаций, архивных
документов и докладов по истории белоэмиграции, которые я слушала на научных
конференциях в Петербурге в 1994 г., в Праге в 1995 г. и Париже в 2001 г.
Когда в декабре 1917 г. было объявлено о формировании Белой гвардии, семья
Арциховских и их племянник студент Гавриил Носков жили в Новочеркасске.
Сорокалетний магистр ботаники В.М. Арциховский преподавал в институте
физиологию растений и микробиологию. Его пятнадцатилетний сын Артем (Тёма)
готовился к поступлению в университет. Они уклонились от мобилизации, а вот
восемнадцатилетний Гавриил записался добровольцем в Белую гвардию.
Арциховские остались жить в Красной России и сделали научную карьеру. Выбор
белогвардейского пути привел Г. Носкова к скитальчеству на чужбине, к
неудовлетворенности в профессии, к вечному поиску настоящего дела.
А.К. Носков вошел в историю как один из зачинателей высшего образования и
науки в Красной Башкирии. В 1919—1929 гг. он был лектором в Институте
народного образования (ИНО), а с 1928 по 1930 гг. возглавлял ботанический
отряд Академии Наук. В. М. Арциховский в Новочеркасске возглавлял Русское
ботаническое общество, организовал научные женские курсы, преобразованные в
сельскохозяйственный институт, в котором состоял ректором. В 1937 г. А. К.
Носкова уволили из педагогического института в Уфе с формулировкой «за
антисоветский подход в преподавании географии». К счастью, через год он был
восстановлен в должности. Думается, помогло «неблагородное» мещанское
происхождение и то, что не побоялся защищать себя публично.
Мэтр Носков не хотел хлопотать об ученой степени кандидата наук, несмотря на
большое количество научных работ. Только в 73 года он решился ее попросить,
да и то только потому, что его семью могли лишить привычной семикомнатной
квартиры, где он с супругой сыграл золотую свадьбу. Звание Носков получил,
но тем не менее их постепенно уплотнили, так что дочь Татьяна Александровна
осталась после смерти родителей в одной маленькой комнатке.
В пражском архиве я нашла личные карточки главных героев писем. Удалось
узнать, что Гавриил Носков в 1918 г. был студентом второго курса Донского
политехнического института в Новочеркасске и в этом же году стал солдатом
войска Донского. Он сознательно выбрал последний путь Белой гвардии, с тем,
чтобы попытаться после эмиграции вернуться в Россию с победой.
Носков написал матери в Уфу, что в Прагу попал в 1921 г. из военного лагеря
в Загребе. Конечно, он ей не сообщил, что по так называемой «программе
Врангеля» РОВС (Русский общевоинский союз) собрал для отправки на учебу в
Прагу бывших студентов, которые находились в военных лагерях. В дальнейшем
планировали их использовать в антибольшевистской работе. В 1920—1937 гг.
РОВС находился под пристальным вниманием ГПУ. Я нашла фамилию Носкова среди
82 членов Союза русских агрономов (1921—1939 гг.) при Союзе русских
инженеров (существует и сегодня). Числится он и в списке дипломников
агрономического факультета ЧВТУ (Чешское высшее техническое училище) от 1926
г. В 1994 г. уфимское бюро КГБ на мой запрос дало ответ, что персональной
карточки этого человека в архивах не имеется.
Гражданская война навсегда разлучила Гавриила Носкова с отцом. После 1945 г.
белоэмигрант Гавриил оказался на территории России, так как проживал до
войны в Мукачево (польско-украинский город вошел в состав СССР после 1945
г.). Говорят, что его кратковременный приезд домой в 1946 г. не афишировали.
Он останавливался не в большой родительской квартире, а в гостинице. Старший
Носков понимал, что его единственный сын не просто из бывшей «белой контры»,
а в эмиграции стал еще и «заложником» «Русской акции».
«Русская акция» — это помощь, осуществляемая и финансируемая Чехословацкой
республикой (ЧСР) с 1921 по 1934 гг. Она была направлена на помощь будущей
(без большевиков) России в деле сохранения и подготовки кадров
интеллигенции. Рассчитывали, что молодые инженеры вернутся в ближайшее время
в Россию, займут там ведущие посты и будут вести выгодную для чешской
промышленности политику. Для осуществления «Русской акции» в ЧСР создавались
десятки различных комитетов. Их координационным центром стал Земгор
(Объединение российских земских и городских деятелей). В результате Прага в
те годы стала настоящим «Русским Оксфордом» и первым научным и учебным
центром для русских эмигрантов (бесплатное образование, стипендия): 2
гимназии, 4 института, 3 научных учреждения. В 1924 г. работало около 150
русских профессоров.
Не только в Праге, но и в других странах русского «рассеяния» все желающие
белоэмигранты и их родственники могли получить образование за счет русских
благотворительных фондов и меценатов.
В 1934 г. «Русскую акцию» свернули, так как ЧСР установила дипломатические
отношения с СССР.
В письмах бывшего уфимца, недоучившегося российского студента и пражского
дипломированного агронома Г. Носкова раскрывается живая картина всех
периодов «изгнанничества». В начале 1920 гг. высокий стройный голубоглазый
Гавриил не заводил романов с местными красавицами, так как мечтал о
возвращении в Уфу, где собирался служить агрономом или землеустроителем в
земской управе. В это время он писал часто и подробно, со временем его
послания сократились до маленьких весточек на открытках. Самый печальный
период для русского интеллигента Носкова и его коллег начался с 1928 г.,
когда в Чехословакии издали закон об охране национального рынка труда, а
имевший понижающий статус беженца, несмотря на наличие диплома, полученного
в этой стране, Носков, как и многие его сокурсники, так и не смог найти
достойную работу. Он продолжал учить чешский язык. Однажды присоединился к
этнографической экспедиции в поисках народной вышивки в горных селениях. Для
певца из Парижа А.Д. Александровича Носков сделал перевод текстов русских
песен на чешский язык. Они стали звучать по пражскому радио.
В 1920 гг. Носков передумал возвращаться в Россию, так как считал, что его
там ждала жизнь «под надзором», а Европа привлекала известной «свободой
личности». Эмиграция была информирована, чем заканчивали в сталинской стране
многие из так называемых «реэмигрантов» (возвращенцев).
Последнее письмо датировано 1930 г., из которого известно, что он смирился с
«лишневатистым» своим пребыванием в Чехии.
В Праге он близко сошелся с семьей русского профессора, инженера-технолога
А.С. Ломшакова, который стал не только одним из видных деятелей «Русской
акции» — возглавлял коллегию помощи русским студентам, но и был видной
фигурой в чешской промышленности. Он изобрел известные тогда топки
«Ломшакова-Шкода» для сжигания малоценного топлива, которые изготовлялись на
заводе Шкода для местной энергетики. Его выбрали в почетные члены
объединения чешских математиков, в члены правления общества чешских
инженеров. В доме Ломшакова Носков познакомился с адвокатами, инженерами,
политиками, имена которых вошли в список видных деятелей русского зарубежья:
Трахтерев, Кириллов, Завадский, Штейн, Савченко, Шиндлер, Попов и др.
Квартира Ломшаковых находилась в так называемом «профессорском» доме,
который был построен на деньги русского кооператива. В конце 1920 гг. при
сворачивании «Русской акции» четырехэтажный многоквартирный дом стали
называть в шутку «братской могилой»: кто смог, тот уехал, а кто не уехал,
тот остался умирать здесь. До 1950-х гг. в «профессорском» доме проживала
русская профессура. Сегодня на его первом этаже действует русская церковь. В
главном храме «русской» Праги до сих пор идут службы на родном языке. Он
стоит на русском участке Ольшанского кладбища.
В столице Чехии, судя по письмам, образовалась целая «уфимская» колония:
Гаусманы, Нерезовы, Штайфы, Чижовы, Степановы, Колесовы.
Всеми любимый Гавриил захаживал на пироги в пражскую квартиру уфимской семьи
Колесовых, все члены которой были участниками «Русской акции». Глава этой
семьи — выпускник Казанского университета физико-математического факультета,
бывший член Уфимской губернской управы, гласный городской думы Федор
Иванович Колесов, автор статей в эмигрантском сборнике «Вольная Сибирь»
(издавал Институт изучения России), секретарь вышеназванного пражского
Земгора, один из его учредителей и лидеров партии русских эсеров. Эта партия
заняла почти все посты в Земгоре, что вызвало недовольство других
политических сил. В конце 1920 гг. произошел ее раскол. В 1928 г.
эсер-земгоровец со своими соратниками и семьей выехал в Нью-Йорк.
Одноклассник Носкова по Уфимскому реальному училищу Юрий Степанов в 1920 гг.
сотрудничал с пражским отделением РСХД (Русское студенческое христианское
движение существует и сегодня). А.П. Медведев закончил с Гариком пражский
институт и с друзьями открыл свое дело — «молочарию» (молочный заводик).
Известно, что Медведев родился в семье уфимских купцов.
Бывший уфимец Я.В. Гаусман с женой и двумя сыновьями был рад видеть земляков
в своем имении под Прагой. Носков навещал в г. Нимбурге уфимского чеха —
учителя гимнастики Ярослава Осиповича Янчака. Солдатом Первой мировой войны
он остался в России. В Уфе работал в Уфимском реальном училище и учительском
институте. Старожилы помнили, что он организовал прекрасный гимнастический
зал, а в 1918 г. ушел добровольцем на борьбу с большевизмом с армией
Колчака. В г. Брно жил еще один чех из Уфы — профессор ботаники И. Подпера.
Когда с 1915 по 1920 гг. он находился в уфимском плену, семья Носковых
окружала его заботой и вниманием. Настало время, и бывшему пленнику Подпере
пришлось подбадривать отпрыска своего уфимского коллеги А.К. Носкова.
Окружной доктор чешка Е.О. Гоужевиц, когда-то служившая в Уфимской губернии,
звала в гости странника Г. Носкова послушать русские пластинки.
Белоэмиграция — тема невеселая. Приятнее говорить о так называемой «первой
волне», когда было ощущение временности проживания в чужих краях. Эти годы
историки называют периодом «движения возвращенчества». Беженцы из России не
хотели адаптироваться: строить дома, учить язык, вступать в брак с
иноверцами. В первые годы среди богатых русских было много меценатов. Все, у
кого были доходы, старались помогать своим неустроенным соотечественникам.
Конечно, встречались люди, которые злоупотребляли и вели себя недостойно. В
газетах сообщалось, что за пьянство и дебоширство из общежития выгоняли
русских студентов, которые умудрялись проваливать госэкзамены, несмотря на
то, что находились на полном иждивении благотворителей. В пражском архиве я
невольно обратила внимание на перечень предметов одежды, которые выдавались
русским студентам благотворительным комитетом: пальто и подтяжки на все годы
учебы, а на один год — костюм, брюки рабочие, шляпа, ботинки с тремя
запасными подметками, три рубашки, трое кальсон, шесть пар носков, пять
носовых платков и три полотенца.
Представители «первой волны» эмиграции смотрели на свое скитальчество как на
забавное кратковременное приключение по заморским странам, а потом — как на
злую шутку судьбы. Так, ироничного самоеда Носкова не смущало то, что он
дожил до тридцати лет, но до сих пор позволял себе жить «на хлебах» у более
удачливых гостеприимных друзей. Он без церемоний принимал подачки
благотворительных фондов, специально созданных для русских беженцев. Носков
и ему подобные только с помощью благодетелей могли проводить отпуск в
русских летних лагерях, на чешских курортах, заниматься в русском кружке
лаун-теннисистов, посещать концерты и другие культурные мероприятия
«русской» Праги, объявления с приглашениями на которые печатались в
эмигрантских газетах.
Можно и дальше пересказывать эти письма своими словами, но при подобном
способе передачи информации теряются ценные мелочи исторического документа.
Надеюсь, что в первоисточник со всеми подробностями изложения люди будут
вчитываться с большим интересом, наслаждаясь требованиями забытого
эпистолярного жанра и обучаясь хорошим манерам. Благородное воспитание
выразилось в том, что отправители не жаловались, а сообщали о неприятностях
так деликатно, чтобы, не дай Бог, огорчить кого-то.
Понятно, что бытовая переписка очевидцев политических событий — это чтиво не
быстрое и не праздное. «Государство-вне-государства», которое называют «Россией-вне-России»,
было создано гражданами, которые из-за политики потеряли свое российское
гражданство. Их дети в этой не задекларированной стране живут и по сей день.
Они, как показывает устный опрос, считают себя русскими и Россию своей
исторической родиной. После 1917 г. русская диаспора создала свой культурный
климат, где формировалось и формируется патриотическое мировоззрение.
Потомки белоэмигрантов учились и учатся в русских гимназиях, в воскресных
школах, сироты воспитывались в русских детских домах, отдыхают в русских
спортивных летних лагерях (при русских молодежных организациях), церковные
службы ведутся на родном языке. Кстати, их не нужно путать с другими
мигрантами (эмигранты + иммигранты) из России, которые пополняли и пополняют
русскую диаспору. Даже иностранцы всегда подчеркивают, что она состоит из
разных русских: из просто русских и «белых» русских.
Верю, что эта переписка станет не только источником информации к размышлению
о предназначении русской интеллигенции, но и хроникой событий эпохи
«изгнанничества» и настоящим путеводителем по местам «русского рассеяния»,
«другой России»1.
Письмо № 2.
(Без указания даты, по содержанию его текста можно отнести к 1922—1925 гг.
Автор письма Г. Носков, предположительный адрес отправления — село
Миленовичи (Чехия), предположительный адресат — М.Г. Носкова, проживавшая в
Уфе. Начало письма отсутствует.)
Маленькое отступление в сторону. Пушкин никогда не был на западе. Мне его
«Песни западных славян» лишний раз подчеркнули, как он велик, ведь я их стал
понимать, когда увидел воочию сербов и т.д., а он чутьем и понаслышке дал
такой чудный и правдивый образ жизни и природы. Можно удивляться, как это
Пушкин, сидя в глуши русской бездорожной осени русской Нижегородской
губернии, так четко представлял слякотную здешнюю более мягкую серую
непогоду, т. сказать, глядя через окно здешнего дома... Много есть красивых
баллад о Червонной Руси у А. К. Толстого.
Частая пища здесь «кукурузный и овсяный хлебы+крумили» (картошка). Горы
глинисты и каменисты, плохо, робята. Кое-где при скитаниях на горах, мне
указывали русские окопы и безымянные кладбища — «имена же, Господи, ты их
веси». Работа моя состоит в канцелярской отчетности подсчитыванием, сколько,
где коров, племенных быков и т.п.
Рожь здесь увидишь редко, особенно пшеницу. Ее столько, что и без меня
свободно бы обошлись. Начальство достаточно симпатичное. Вот и все пока,
пробуду здесь1 все каникулы2 — два месяца, понемногу собираюсь заниматься,
погода располагающая — дожди. Квартира — большая отдельная комната в халупе
— хате. Столуюсь в чешской столовой, к сожалению, дорого, но хорошо.
Пока прощайте. Привет всем. Ваш Ганя3.
Письмо № 5.
(20 декабря 1926 г. Г. Носков из Праги для М.Г. Носковой в Уфу.)
Многоуважаемая Мария Гавриловна4!
Сердечно благодарю Вас, Александра Киприяновича5, Елену Гавриловну6,
Александру Александровну за поздравления с окончанием. Желаю всем интересных
праздников и поздравляю с наступающим Н. Годом. Спасибо за пожелания
здоровья и счастья. Прилагаемая копия свидетельства не есть копия диплома7 в
собственном смысле этого слова, но последний окончившие не берут, ибо он
страшно дорог, а выдаваемое свидетельство вполне его заменяет, т.ч. [так
что] диплом не заказывает даже почти никто и на богатых чехов. Когда я буду
богаче, иметь отдельный кабинет, то, пожалуй, закажу его и вставлю в рамку.
Свидетельство имеет тоже нарядный вид: на хорошей бумаге с зелеными матовыми
изображениями герба, инициалов республики (C.S.R.8), — с водяными знаками.
М.б. [может быть], когда-нибудь сойдусь с одним приятелем фотографом в
досужий час, и он его мне снимет.
Мария Гавриловна интересуется моим окружением, знаюсь с хорошими людьми как
моя сожительница, не раз, благодаря ей, имел выгодную практику. Есть и среди
местной нашей колонии могущие мне посодействовать, как я убедился,
расположенные ко мне. В своей жизни я видел интересное в смысле «перемены
мест», не примите как сетование, но все же хочется вспомнить четверостишие
из А. Блока:
Есть немота, то гул набата
заставил заградить уста,
в сердцах, восторженных когда-то
есть роковая пустота.
Довольно поэзии. В настоящее время приглашена на праздники к Гаусманам9,
есть в письме, поздравляющем меня, приписка, что о дальнейшем моем
устройстве поговорим при встрече. Хорошо было бы устроиться у них, он
прекрасный хозяин в интенсивном районе Чехии. Получил такое удивительно
милое письмо от учителя гимнастики Я.О. Янчака10, тоже предлагает в случае
неустойки на иных пунктах помочь мне в приисках работы. К сожалению, здесь
не приходиться выбирать — лишь бы куда-нибудь попасть: не до жиру быть бы
живу...
Письмо № 6.
(12 января 1927 г. Г. Носков из Праги для М.Г. Носковой в Уфу.)
Многоуважаемая Мария Гавриловна!
На днях читал о крушении под Москвой поезда с учащейся молодежью,
возвращавшейся с рождественских каникул. Верю, что Танечки [Татьяна Носкова,
его сестра] там не было.
Я живу однообразно и совсем неинтересно, надоела неопределенность. Всюду
стучусь, но мало определенного...
Придется тогда «я в пустыню удалюсь от прекрасных здешних мест», т.е.
примкнуть пока к некоторым из своих тоже окончивших друзей, открывших в
П.Руси т.н. [так называемую] молочарию11, т.е. организовавшие переработку
дешевого тамошнего молока (государство, желая помочь населению, не имеющему,
куда подать оное, дает таким людям с/х машины — сепаратор, масленки и т.п. —
бесплатно) в разные продукты. Утверждают, что, базируясь на этом, можно
жить, по крайней мере, туда зовут.
М.б. [может быть], а из приписки А.К., когда он пишет, чтобы выбирать, где
можно чему-нибудь научиться, как будто и сквозит то, что у Вас нет
правильного представления о кризисе — избытке всяких сил, в частности
интеллигентных, существующем в настоящее время за границей. Только в
Югославии частично нет избытка, но уже есть таковых достаток. Позвольте
привести несколько иллюстраций этого.
Итак, к делу: 1) иностранным подданным, оканчивающим здешние медицинские
факультеты, накладывается на диплом печать — без права практики в
Ческословенской республике, 2) профессора химии в Германии, как-то в одно из
прошлых лет, выпустили к оканчивающим средние школы воззвания,
предостерегающие молодых людей вступать на химич. факультеты из-за
насыщенности этой отрасли культ. силами, и часто невозможности к новым найти
применение в этой области, 3) в Ческ. республике принят закон, запрещающий
принимать новых чиновников на гос. службу, главным образом на штатные места,
… а школы выпускают и выпускают.
Скажем, что вся республика величиной с Уфимскую губернию, а в ней 13 1/2
мил. населения, всего же здесь, к примеру, быть взято 3 высших с/х школы
(Прага и Брно — чешские, Libverda — немецкое). М.б., это не так, но,
возможно, что такая насыщенность в связи с узкой возможностью применения
каждым своих сил, понизило уровень высоких достижений школы, в частности,
высшей в особенности в смысле широты требований со стороны профессоров,
создает для этого настроение. Тут и крутись. Устройство здесь, как и всюду,
основывается на протекции и знакомствах.
Ну да судьба не без милости. Мне предлагают практизировать бесплатно, по
крайней мере, первое время в кооперативной молочной в Богушовцах, сейчас же
к югу от Терезина… М.б., с таким началом будут в дальнейшем более широкие
горизонты... В Соед. Штаты почти никого не пускают. По мере того, как мое
положение будет определяться, стану вам писать…
Письмо № 7.
(15 апреля 1927 г. Г. Носков из Праги для М.Г. Носковой в Уфу.)
Многоуважаемая Мария Гавриловна!
Получила вашу открытку от 26 марта, устраиваюсь на житье в Угржиневесе12.
Это маленький городок, около которого находится плантация лекарственных
растений, на каковой я буду работать. Письмо об этой перемене в моей жизни
Вы, конечно, уже получили. Работа легкая: окапывать растеньица и записывать
время цветения и т.п. Нашла квартиру у хозяйки, испытанной и давно известной
с лучшей стороны жившим за городом. Плата 75 крон в месяц с постельным
бельем. В Праге платила 150 крон ческословацких. Все ничего, только
вознаграждение обмануло (в дальнейшем, хотя обещает больше) — в месяц 25
к.с. [чешские кроны] в сутки — только около 15 к.с., т.ч. выпутаться без
правды очень по малого истрачивания запасов д.б. не обойтись, но,
по-видимому, здесь много можно научиться — только была бы обстановка. Пока
поживем, а там посмотрим... В Праге тепло, но очень дождеет, было, хватил
насморка, теперь проходит.
Привет всем. Ваша Ганя.
Письмо № 8.
(2 апреля 1927 г. Г. Носков из г. Угржиневеса для М.Г. Носковой в Уфу).
Многоуважаемая Мария Гавриловна!
Получила Ваше письмо от 18 апреля. Я уже более двух недель на новом месте в
Угржиневесе — 25—30 минут езды от Праги.
Работаю от 7 до 11 3/4 ч. и от 1 ч. до 5 3/4 ч. на плантации (слишком
сказано) лекарственных растений — окапываю грядки, ровняю их, пересаживаю
растеньица и т.п. Пока мало интересно, но утомительно хорошей усталостью на
прекрасном воздухе и часто под солнышком. Сегодня дождь и потому сейчас до
полудня торчу в опытной станции. Все знакомые очень хвалят мой вид,
здоровенный, м.б., аппетит, в дальнейшем же, наверное, можно и кое-чему
научиться, но тут платят мало около 10—11 к.с. только в день, а один только
обед стоит 5 к.с., к тому квартира 75 к.с. в месяц и пр.). Необходимейшие
расходы: стирка белья, чистка обуви и т.п. Но у меня еще есть запас 300 к.с.
(около ваших 20 руб.), что при здешней сравнительной дешевизне даст мне
возможность, скажу откровенно, не ставить вопрос ребром до конца мая, когда,
если мне не прибавят (как пока неопределенно обещают), м.б., буду
перебираться в другое место.
Был на Бетховене в Нар. [Народном] театре на одноактной мистерии «Иисус в
Гетсеманском саду» и балете «Прометеев огонь».
Пока прощайте. Привет всем. Радуюсь за Таничку, что будет летом близко к
Вам.
Ваша Ганя.
Письмо № 9.
(Отправитель Г.А. Носков, адресат, возможно, М.Г. Носкова в Уфе.)
Начало письма отсутствует, его можно датировать летом 1927 г.
…окружная докторша, некая Е.О. Гоужевиц, русская чешка, кончила в Киеве,
порядочное время служившая в Уфимской губернии, милый человек, принимает
радушно нашего брата и угощает пластинками граммофона: тут и Шаляпин и
молодая Плевицкая13: «Занесло тебя снегом, Россия, занесло тебя зимней
пургой, и осенние ветры ночные панихиды поют над тобой. Ни пути, ни дороги
не видно…» и т.п.
Здоров, к тому же, здесь поправился. Несколько надоедает самим готовить, но
и это имеет свою прелесть. Ив. Ив. Мирошников прямо кулинар, как в
лаборатории (ведь ученик проф. Чугаева14, был исключительный работник, также
как и на этом поприще, если не заткнет, то, во всяком случае, совершенно
сравняется с любым поваром).
К этому еще выписали газету, и так как машина идет, то, весело, сбыт же
хорош, даже не навестила знакомых в городке. У нас чистая половина избы,
вроде изображенной на открытке, тепло и уютно. Жить интересно везде
возможно, и настроение чеховских сестер нам совсем не свойственно. У Вас,
конечно, возникает вопрос, как же другие смогли собраться со средствами на
молочную. Тут уж играет роль знакомства, протекции, женитьба и т.д. Хотя
трудно прозревать вдаль и гадать о будущем, но я верю в свою счастливую
звезду, стараясь находить, м.б., бледное сегодняшнее, не мудрствуя лукаво.
День проходит так: утром приемка молока, сепарирование, сколачивание масла и
свертывание творога. Обед варит дежурный, не идущий в молочную, едим во всю,
ведь баранина в Праге 10 к.с.! иногда за бесценок курица, нечаянно
перерезали кровеносный сосуд, и еврейка уже не может варить ее к обеду как
трефную. Людям ритуал не позволяет, а нам выгода, русский же купить не может
— кость, так неси нашим молочарам15 «за пар крецериев».
Ёгурт, который здесь собираются готовить, особый вид простокваши — иначе
говоря, лактобациллин. Полагаю, тяжелый физический труд мне не под силу.
Колесов, как пишет, тоже думает о Канаде и вообще Америке, ибо «Русская
акция» сильно сокращается, и он постепенно остается не у дел, приглашает
подумать поехать ли мне, но я согласен только на Соед. Штаты, где жизнь
многогранней, но туда не пускают и в Юж. Америку. В Канаду же пока везут
только на тяжелые земл. [земельные] работы. Приезд в Прагу даст мне
возможность узнать обо всем этом. Спасибо за поздравления с именинами.
Привет Лене и всем. Поклон Ягодовским16: еще возвращаюсь к молочарии
(коллеги меня ждут опять осенью), проживем, они тут с самого лета.
Ваша Ганя.
Письмо № 13.
(4 апреля 1927 г. Г.Носков для М.Г. Носковой в Уфу).
Многоуважаемая Мария Гавриловна!
(...) У меня мало нового, день изо дня беготня довольно занимательная. Эти
дни у нас была удивительно хорошая погода — сушим сено.
Конечно, все это не устройство, но на лучшее здесь трудно рассчитывать
(...). Отношения у меня с хозяином и всеми отличные. (...). Отполировав
здесь школу, может быть, буду куда-нибудь перебираться. (...). Вообще не
пропадем, а настоящее открывает мне практические стороны существования
человека на земле и у земли. Были бы только Вы здоровы, чтобы нам еще пожить
вместе в полной силе. Мне живется хорошо, ничего тяжелого делать не
приходиться, и радует мысль, что Вам тоже сносно, что Вы ко мне, несмотря на
физическую отдаленность, близки.
Поклон всем. Ваш Г. Носков».
(Письмо, приложенное к письму Г. Носкова.
Э. Таля из Кларака17 для Г. Носкова в Чехию):
Дорогой Гаря!
(...) Я нашел одного типа, который намеревается купить маленькое имение во
Франции, и хотел бы, чтобы я этим имением управлял. Он хочет купить его в
начале следующего года, и я решил, что полезнее всего использовать это время
для сельскохозяйственной практики. Я поступил стажером в имение к одному
швейцарцу, живу в так называемом замке (хорошая русская дача — а тут уж
chateau). Мои коллеги: один француз, один швейцарец, один венгерец, и я
устроил сюда еще одного русского. Довольно славная компания, и это приятно.
Недостатком же такой практики является то обстоятельство, что хозяин смотрит
на нас не как на добавочную, а как на основную рабочую силу и никаких
поблажек не дает. Так что фактически мы живем в положении рабочих, в этом
опять-таки и преимущество, так как у тебя нет конюха, который ухаживает за
лошадьми, и которому заказываешь заложить лошадь, а все делается самими,
также и кормление скота и пр. С имением во Франции, тоже пока лишь план, но
я все же рискнул в надежде на осуществление одного из этих планов отказаться
от поездки в Канаду, хотя был уже занесен в список, в котором состоял твой
коллега по Праге Штейн, который еще в январе просил тебе кланяться. Деньги
дает взаймы Лига наций. В Канаде, конечно, можно поработать, и если повезет,
через несколько лет обзавестись фермой, но из положения физического
работника выйти, как правило, нельзя. И я не решился сжечь корабли своей
надежды устроиться все-таки не в качестве простого рабочего. Во Франции это
трудно, так как преобладает мелкое земледелие и 100 га это уже большое
имение. Но с физическим трудом, как рабочий, как исполнитель, а в
последствии как старший рабочий или как работающий шеф устроиться можно.
Многие вещи наш брат, учившийся в Средней Европе, совсем мало знает:
виноделие, кукуруза, местами трюфеля. (...).
Сердечно твой Э. Таль. Chateau de Clarac par Auriar.
Письмо № 14.
(19 октября 1927 г. Г. Носков из Подлужанов18 для М.Г. Носковой в Уфу).
Многоуважаемая Мария Гавриловна!
Живется по-прежнему сносно, теперь «тянем» сахарную свеклу и везем ее на
завод, я целыми днями в поле, дозор за работницами. В общем, в значительной
мере, получаю то, что мне не хватает.
Утомительно только раннее вставание, но от первого ноября ему конец, молоко
же будем посылать не в Прагу (не выгодно — много съедают накладные расходы),
а в соседнее село Дымокуры — в молочную. Будем вставать позднее. Какая
разница между теорией и практикой: я имел тему, но на госуд.
[государственном] экзамене из области акушерства, теперь же несколько раз
помогал «тянуть» теленка и видел то, чего нельзя видеть из книг. Как это
дополняет знание! Конечно, потом, живя с вами19, буду ближе к кабинету (землеуст.
[землеустроительная] комиссия и т.п.), но без жизненного опыта полученный
титул звучал бы несколько фальшиво. Школу20 вспоминаю с благодарностью, ибо
в ней, как в окружающей действительности, был практицизм без особого
мудрствования от лукавого, несколько только слабо у меня ботаническая
подготовка.
Привет всем. Носков.
Письмо № 21.
(5 апреля 1928 г. А.Е. Колесова из Праги для М.Г. Носковой в Уфу.)
Христос Воскресе!
Письмо № 57.
(2 апреля 1929 г. Ф.И. Колесов из Нью-Йорка для Г. Носкова).
Дорогой Гавриил Александрович!
Спасибо за память обо мне. Полагаю, что Вы интересуетесь жизнью в Америке.
Пока скажу несколько слов о вашем приезде сюда. Начну с того, Гавриил
Александрович, что мое письмо на уговоры или наоборот, чтобы потом, в случае
неудачи, у Вас не было причины зачислить меня в виновники неудач. Говорю это
потому, что Америка, как к ней не относись, страна своеобразная, во многом
отличается от Европы. Поэтому одним она нравится с первых же дней появления
на ней, другие привыкают к ней медленно, зато потом остаются буквально в нее
влюбленными, никакими калачами не выманить обратно в Европу. И третьи,
наконец, и таких немного, никогда не мирятся с Америкой, живут в ней с
вечной надеждой при первой же возможности вернуться в Европу. Последние не
любят Америку, ругают и живут в ней до тех пор, пока не скопят приличной
суммы долларов на возвращение на родину. Трудно сказать, к какой из этих
категорий Вы относитесь.
Все зависит от Ваших индивидуальных свойств, Вашего восприятия и Вашей
способности ко всему новому.
Вам пока кажется все это не так важным. Вы, измотавшись в Европе, думаете,
что главное — это вопрос возможности приличного устройства, т.е. настоящей
работы, и насколько важно последнее для русского интеллигента, а между тем,
это немаловажная сторона дела, в особенности для тех, которым потом
возвращаться некуда. Последние особенно серьезно должны обсудить свое
переселение, т.к. это переселение, по всей вероятности, окончательное.
Что же касается материального существа дела, то, конечно, нет никакого
сомнения, Америка дает гораздо больше шансов на материальное устройство, чем
Европа. В этом вопросе двух мнений быть не может. Рядовой человек со
средними физическими силами, без всяких таких поэтических, но с желанием
работать, может устроиться гораздо лучше, чем в Европе. Это без Вашего
случая, при случае же может устроиться великолепно, человек с энергией не
пропадет в Америке никогда. Вот мое общее мнение о положении в Америке. Из
этого общего мнения делайте для себя частный вывод, сообразуясь со своими
индивидуальными свойствами, желаниями. (…).
Ваш Ф. Кол. [Федор Колесов].
Письмо № 58.
(1929 г. Ф.И. Колесов из Нью-Йорка для Г. Носкова.)
Дорогой Гавриил Александрович!
Простите, что так долго задержал ответ на Ваши вопросы. Оправдание — устаю и
мало свободного времени.
Трудно, Гавриил Александрович, посоветовать Вам в Вашем положении, когда Вы
пишете о каком-то более менее определенном положении. Другое дело, если б
Вам деваться было некуда, тогда мой прямой совет — ехать в Америку! Но ведь
Вам предлагают заманчивое устройство: как много в таком случае советуют.
Посоветуешь, а Вы устроитесь плохо и будете ругать меня, на чем свет стоит.
Поэтому вместо совета я просто расскажу Вам, как отлично устраиваются
русские эмигранты. Вначале начну с себя. Почти полтора месяца я пребывал без
работы, но должен сказать, я мог бы устроиться в это время на сельские
работы с оплатой 40 дол. в месяц на всем готовом, но я на такую работу не
шел, боясь оторваться от города и застрять в деревне. Затем я пошел по
малярной части и поступил на 4 дол. в день. Теперь я работаю на
электрической машине, скребу полы, а потом их крашу и получаю 7 дол. в день.
Плата, как видите, хорошая, для Чехии баснословная, но неудобно в том, что я
не уверен, что и зимой будет работа. За лето можно поручиться.
Теперь еще один вопрос — это языковой, конечно, уметь говорить по-английски
великое дело, но с языком здесь все же проще, чем, скажем, в той же Франции.
Объясняется это тем, что здесь масса русских евреев (всего в Нью-Йорке свыше
2 миллионов), а, кроме того, Нью-Йорк — это такой город, что в нем самый
новейший говор.
Вообще, если сравнить с Чехословакией, то в Америке живется русским
несравненно лучше, и страшный американский труд не так уж страшен, как его
многие представляют. Я в жизни физически никогда не работал, особой
крепостью не отличался, однако с работой справляюсь так, что хозяин доволен.
(Продолжение отсутствует.)
Письмо № 69 (открытка).
(Отправитель Г. Носков, без указания даты и адресата.)
Запасусь рекомендательными письмами. Не выйдет ничего в Словакии —
окончательно двинусь в Соед. Штаты. Что касается получения денег, то, м.б.,
что-нибудь удастся устроить, я написал г. Попову, но они не могут увеличить
посылаемую сумму. У нас после теплой погоды довольно сыро, долго холодновато
— приписывают ледяным глыбам в Атлант. Океане. Вы интересуетесь барышнями Л.
[Ломшаковыми]: старшая расцвела в Праге, теперь толстая, имеет две здоровые
девочки. Старшей уже 6 лет. С нею и ея мужем — доцентом математики из Киева
— я в очень хороших отношениях. Они живут в Пльзене. Он служит в расчетном
отделении завода Шкода. Средняя нездорова (печень) замужем (первая вышла) за
Уваровым, брюнетом, постоянно бывавшим у них и в Новочеркасске. Он б.
[бывший] артиллерист, кончил здесь коммерч. институт, служит в торг.
отделении того же завода (в Праге). У них мальчик 3—4 лет. Вообще у меня со
всеми членами этой семьи хорошие отношения, связанные дружбой ко мне их
покойной21.
Всего, всего доброго. Привет всем. Носков.
Письмо № 70.
(Отправитель Г. Носков, без указания даты и адресата. Начало письма
отсутствует.)
…вещь, обеспечивающая, и к тому же среди чудесной природы Словакии. Есть на
чем остановить свой взгляд. Жизнь там тоже интересна, лишь придется служить
в мадьярском городке Галанте — поневоле, как сказало начальство, любезное
благодаря комарековой протекции, выучитесь говорить по-венгерски — язык
занятный. Что касается Марокко, то там, где придется начинать опять чуть ли
не бесплатно — не тянет как-то меня теперь в Африку. Напрасно Вы в своем
письме от 25 июня заботитесь, что мне было плохо в Братиславе — там полно
наших. Был как дома, ночевал у одного русского инженера, служащего там.
Поверьте, что у меня все благополучно (...)
1 Возможно с. Миленовичи, где он был на учебной практике в 1923 г.
2 Г. Носков был студентом ЧВТУ (Чешское высшее техническое училище).
3 Шутливый псевдоним Г.А. Носкова.
4 М.Г. Носкова, мать автора письма Г.А. Носкова (см. предисловие).
5 А.К. Носков, отец автора письма (см. предисловие к письмам).
6 Е.Г. Чуфаровская (девичья Кармазина), сестра М.Г. Носковой.
7 Диплом Г.А. Носкова об окончании в 1926 г. ЧВТУ (Чешское высшее
техническое училище).
8 ЧСР — Чехословацкая республика.
9 Уфимская семья, жившая в Чехии.
10 Ярослав Осипович Янчак (см. предисловие к письмам).
11 Молочный завод.
12 Сегодня пригород Праги.
13 Н.В. Плевицкая (1884—1940 гг.), русская певица, жила в эмиграции.
14 Л.А. Чугаев (1873—1922 гг.), советский ученый химик, основатель
отечественной школы по химии комплексных соединений, лауреат государственной
премии.
15 Слово, придуманное автором письма от чешского слова «молочария»
(молочная).
16 К.П. Ягодовский (1877—1943 гг.), ученый зоолог, преподавал в Петербурге
вместе с А.К. Носковым, занимал руководящие должности в педагогических вузах
Москвы и Ленинграда.
17 Нижние Пиренеи — регион Франции.
18 Село в Чехии.
19 Имеет в виду свое запланированное возвращение в Уфу, которое так и не
состоялось.
20 ЧВТУ (Чешское высшее техническое училище).
21 Нина Ломшакова, дочь профессора А.С. Ломшакова умерла в 1927 г. от
туберкулеза.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
