|
|
Мукарама Садыкова
ПИСАТЕЛИ СМЕЮТСЯ…
Известная башкирская писательница Мукарама Садыкова выпустила в свет
книгу под названием «Писатели смеются. Сто десять баек». Байки основаны на
запомнившихся автору остроумных высказываниях или забавных эпизодах из жизни
ее коллег по писательскому цеху — тех, кого она знала, с кем общалась,
начиная с середины прошлого века. Предлагаем вниманию читателей «Бельских
просторов» некоторые эпизоды из этой книги. На русский язык их перевел
Марсель Гафуров.
ЧТО ДЕЛАТЬ?
Так и не сумевший, несмотря на солидный уже возраст, найти дорогу к
читательскому сердцу, но весьма самодовольный писатель Бандавир Галимуллин,
придя в правление Союза писателей республики, обратился к Myстаю Кариму:
— Мустафа Сафич! Третьего октября у меня юбилей — пятьдесят лет. Что будем
делать?
В надежде, что Союз устроит юбилейные торжества, он размечтался о
литературном вечере в каком-нибудь большом зале — с букетами цветов,
горячими поздравлениями от различных организаций и благодарных читателей, с
вручением правительственной награды — если не ордена, так хоть
республиканской Почетной грамоты.
Мустай Карим, занимавший в то время пост председателя нашей писательской
организации, почему-то долго молчал. Бандавир, не выдержав, повторил свой
вопрос:
— Мне же, говорю, скоро исполнится пятьдесят лет. Что, Мустафа Сафич,
делать?
— Ну, раз исполнится пятьдесят, что поделаешь, придется начать отсчитывать
пятьдесят первый год,— сказал Мустай Карим, улыбнувшись.
——————
* Впоследствии — народный поэт Башкортостана. (Здесь и далее примечания
переводчика.)
УГОЩЕНИЕ В РЕСТОРАНЕ
Молодому еще тогда поэту Ангаму Атнабаеву* с тем, чтобы он получил
положительную оценку своего творчества и скорее пробил путь к изданию первой
книги, посоветовали завязать добрые отношения с авторитетным поэтом старшего
поколения Рашитом Нигмати. Последовав совету, ради неспешного разговора
Ангам пригласил его в ресторан «Уфа», заказал коньяк и вкусную еду. После
первых рюмок гость решил несколько осадить молодого товарища по перу,
державшегося чересчур самоуверенно.
— Угощение у тебя, братишка, знатное,— сказал мэтр,— а стихи, откровенно
говоря, пока слабоваты. Если и впредь будешь только толочь воду в ступе
любви, хорошего поэта из тебя не получится. Настоящий поэт, если хочешь
знать, это трибун, ратующий за интересы родины и народа. А ты
ограничиваешься тем, что щекочешь девичьи сердца...
Горящий взгляд Рашита Нигмати и его суровая критика настолько обескуражили
ожидавшего похвал Ангама, что он в смятении, улучив момент, тихонечко смылся
из ресторана. За беспощадную критику и выставленные на стол угощения
пришлось расплатиться самому гостю.
«ОТКРЫТИЕ»
Когда в Казани проходила Неделя башкирской литературы, там же
гастролировал Башкирский академический театр драмы. Наши писатели решили
посмотреть вместе с татарскими зрителями его очередной спектакль. Выйдя
после спектакля, прошедшего с большим успехом, на улицу, поэт Максуд
Сюндюкле воскликнул:
— Гляди-ка ты, а мы, оказывается, имеем вполне приличный театр!
ОСМЕЛЕЛ
На писательском собрании Гайнан Амири произнес горячую речь. Не побоялся
гнева руководящих товарищей, смело раскрыл недостатки в их работе. А во
время перерыва поддернул в коридоре брюки и сказал, удовлетворенно
посмеиваясь:
— Теперь, после выхода на пенсию, я никого не боюсь, можно и попетушиться.
А МЕДВЕДИ-ТО РАЗНЫЕ
На очередном собрании взял слово Нугуман Мусин*.
— У нас нет путной литературной критики,— сказал он с искренним огорчением.—
Критиковать, выносить приговоры нашим книгам берутся люди, которые сами не
способны творить ни в каком другом жанре, умеют лишь играть на нервах. Вот,
к примеру, в журнале «Хэнэк» поместили для сравнения извлечения из моих
произведений и произведений Яныбая Хамматова на том основании, что речь в
них, этих извлечениях, идет о медведях. Попытались обвинить кого-то из нас в
плагиате. Напрасные потуги! На этом авторитетном собрании с этой высокой
трибуны я решительно заявляю: мой медведь нисколечко не похож на
яныбаевского!
——————
* Ныне — народный писатель Башкортостана.
ЗАЧЕМ ЛУКАВИТЬ?
В квартире Сагита Агиша раздался телефонный звонок. Знаменитый артист
сообщил, что приглашает его в театр на свой юбилейный вечер с последующим
банкетом.
— Добро пожаловать вдвоем с Фарзаной-ханум! — сказал артист.
— Заранее от души поздравляю тебя с юбилеем,— ответил Сагит Агиш. — Желаю
крепкого здоровья и дальнейших творческих успехов! Вон и Фарзана
присоединяется к моим пожеланиям. За приглашение спасибо! Но ты уж не жди
нас, не сможем прийти. Болезнь уложила Фарзану в постель, а мы привыкли
ходить на торжественные мероприятия и такие вечера вдвоем. Я вот и в Казань
на юбилей Тукая, и в Москву на съезд писателей ездил с ней. Так что один
никуда пойти не могу, извини.
Когда Сагит Агиш положил трубку, больная жена приподняла голову с подушки:
— Ну зачем лукавить? Дескать, привыкли ходить вдвоем! Пойти-то на такое
мероприятие ты пошел бы и один, да обратно до дому вы, мужчины, дойти без
жен не можете.
МНОГИЕ ПОМНЯТ…
Находясь на лечении в больнице, Баязит Бикбай сочинил шутливый стишок:
Каждый час укол мне делают,
Не подумавши о том,
Что в итоге моя жопонька
Станет схожей с решетом.
Не знаю, помнят ли собратья поэта наизусть другие его стихи, к слову
сказать, очень хорошие, а этот стишок многие помнят. Может быть, потому, что
и сами оказывались в таком же положении.
ПОДРУГА «УДРУЖИЛА»
Катиба Киньябулатова не смогла принять участие в собрании, на котором
избрали делегатов на предстоявший в Москве съезд писателей России. На
следующий день, встретив свою подругу, поэтессу Фаузию Рахимгулову, попеняла
ей:
— У нас уж так — если сама не позаботишься, никто о тебе не позаботится.
Вчера, оказывается, избрали делегатов на российский съезд, а я в их число не
попала. Ну что тебе стоило сказать несколько слов обо мне?
— А я и сказала,— попыталась оправдаться подруга.
— Что ты сказала?
— Сказала: «Кати болеет».
И ПОЛЕЖАТЬ НЕ ЛИШНЕ...
Сагиту Агишу встретилась на улице Мукарама*, которую он ласково называл
дочкой. Поздоровались, поинтересовались по обычаю, как кому живется-можется.
— Беда у нас случилась, агай,— огорченно сообщила Мукарама.— Муж сломал
ногу, лежит, загипсованный, дома.
Сагит Агиш, погладив бородку, бодро воскликнул:
— Это очень хорошо! Ему и полежать не лишне. А то ведь он, кажется, совсем
забегался, слишком уж резвый.
ПОРАДОВАЛ
Кадыр Даян вошел в здание Союза писателей, весело потирая руки, с улыбкой на
лице, и возвестил:
— Только что встретил Сагита Агиша и порадовал его рассказом о своих
неприятностях!
РАДОСТЬ И РАЗОЧАРОВАНИЕ
Драматург Нажиб Асанбаев, возглавлявший в то время партийную организацию
Союза писателей, пришел утром в правление Союза в сопровождении друга своего
неразлучного, Диниса Исламова, и секретарь-машинистка Ямиля-апай тут же
вручила ему, Асанбаеву, извещение о почтовом переводе на его имя в сумме три
рубля. Судя по почтовому штемпелю, перевод был внутригородской, возможно, из
какой-нибудь редакции. Такой суммой оплачивались небольшие газетные заметки.
— За что мне могли прислать такой гонорар? — удивленно пробормотал
Асанбаев.— В последнее время никаких заметок для газет я не писал, интервью
не давал...
— Э, зачем голову ломать? Прими это как подарок Всевышнего в трудный момент,
когда у нас в горле першит,— обрадованно сказал Исламов. — Будь сумма
побольше, так ты, ясное дело, отдал бы ее жене, чтобы отличиться перед ней,
а эта как раз на бутылку рассчитана. Давай получи скорее деньги, и
где-нибудь «раздавим пузырь».
Пока драматург вписывал на обороте извещения паспортные данные, Исламов в
нетерпеливом ожидании то приподнимал свою шляпу, отчего выглядел еще более
долговязым, то рывком насаживал ее на голову, потом принялся в предвкушении
нежданной выпивки теребить свой длинный нос. И движения Асанбаева были
довольно торопливы.
—————
* Автор пишет о себе в 3-м лице.
Минут через десять он вернулся с почты и положил на стол перед другом ту
часть почтового бланка, которая предназначена для письма. Там было написано:
«Товарищ Асанбаев! По просьбе моего мужа Кадыра Даяна, лежащего в настоящее
время в больнице, посылаю вам его партийные взносы за два месяца. С
уважением Закия Даянова».
Динис Исламов тяжело вздохнул, выражая глубокое разочарование.
ЕЩЕ РАЗ ПОВТОРИТЬ?
Нажиб Асанбаев заказал телефонный разговор с Сибайским драмтеатром. С
нетерпением ждал этого разговора и сидевший рядом с ним Габдулла Байбурин,
поскольку попросил справиться заодно о судьбе своей пьесы, предложенной
театру.
Наконец телефон зазвонил, Асанбаев переговорил с главным режиссером театра
Фатхелисламом Галяутдиновым и сообщил Байбурину:
— Ну, парень, радуйся! Спектакль по твоей пьесе уже показали сибайцам и
вчера выехали с ним на гастроли в сельские районы. Автора, говорит, не
смогли пригласить на премьеру из-за непогоды — самолеты не летают. Сибайские
зрители приняли спектакль очень хорошо. Так что поздравляю тебя, дружок!
— Что-что? — закричал Байбурин, не поверив своим ушам.— Повтори-ка еще раз,
что ты сказал!
Асанбаев повторил и поддразнил друга:
— Еще раз повторить?
— Повтори!
— Нет уж, просто так больше повторять не буду. Хочешь услышать еще раз —
веди в ресторан.
— А что, пошли! — вскинулся Байбурин.— Только повтори там, не упустив ни
слова!
ОБМЕН ОПЫТОМ
В народе бытует мнение, что писатели живут безбедно: одеваются прилично и
выглядят довольными своей судьбой. Но ближе к правде то, что сказал как-то о
себе Ангам Атнабаев: «Неделю жирую, месяц бедую». Ведь человек, занятый
только литературным творчеством, зарплату не получает. Иной корпит над
рукописью книги и год, и два, а потом приходится еще ждать, когда ее
выпустят в свет и выплатят гонорар. Тем временем его семья с трудом сводит
концы с концами. Об издавшем книгу писателе собратья шутливо говорят: «В
этом году он зарезал корову», то есть будет жить в достатке. А если кому-то
по случаю юбилея удалось издать избранные произведения, то — «зарезал
лошадь». Ибо у башкир лошадь исстари была главным мерилом благосостояния.
Баязит Бикбай, снискавший громкую славу как успешный поэт, драматург и
прозаик, нет-нет да «резал корову», но хорошо знал, что такое нужда. Должно
быть, этим объяснялась его привычка в день получения солидного гонорара
отправляться на центральный уфимский рынок и раздавать там милостыню нищим.
Дескать, раз у него за пазухой потеплело, пусть и они хоть на день избавятся
от унизительного стояния с протянутой рукой. Нищие смекнули, что можно
поживиться за его счет не единожды, и, получив милостыню, быстренько
перемещались на другое место, куда направлялся этот чудак. Баязит-агай
замечал их маневр, но вновь подавал всем, а потом, дабы не маячили они на
рынке, рявкал:
— Теперь дуйте все отсюда!
А жена, зная, что он получит в этот день гонорар, высматривала его через
окно, что называется, в четыре глаза и встречала ласковей, чем обычно. Перед
Аминой-апай стояла задача заполучить заработок мужа, пока он не распылил его
вчистую, в свои бережливые руки, запастись продуктами, обновить что-то из
одежды, короче говоря, заделать, воспользовавшись выпавшей возможностью,
прорехи в семейном хозяйстве.
Но у Их превосходительств мужей есть и свои особые желания и потребности.
Хочется посидеть с друзьями, поговорить, расслабившись, надо для расширения
творческих горизонтов приобрести кое-какие книги и журналы, надо
ублаготворить машинистку, чтобы поскорей перепечатала рукопись, и все такое
прочее. С пониманием ли относятся к этому жены? Конечно нет. Вот мужья и
припрятывают толику добытых в поте лица денег, устраивают заначки. У каждого
по этой части свои хитрости и приемы.
Баязит Бикбай, оказывается, прятал деньги в кармане висевшего в шифоньере
пальто жены, летом — зимнего, зимой — летнего. Однажды он, смеясь, рассказал
об этом своим друзьям.
— А куда ваши жены прячут оставшуюся от гостей водку? — полюбопытствовал
Сагит Агиш.— В стиральную машину?
— Ты что — ясновидящий? В точку попал! — расхохотались друзья.
— Куда бы ни спрятали, в доме после этого покоя нет,— сказал Рашит Нигмати.—
Она же, окаянная, пока не выпьешь всю, кукарекает!..
Сагит Агиш в связи с этим поделился своим опытом:
— Однажды я заметил, что моя Фарзана унесла примерно полбутылки недопитой
водки во двор. Вижу через окно: понесла прятать в дровяной сарай. Потом,
когда ее не было дома, заглянул я туда. Там висели на гвозде старые валенки.
Сунул руку в валенок, и бутылка от радости прямо-таки соловьем запела.
Принес я ее домой, с удовольствием опорожнил, налил вместо водки столько же
воды, отнес бутылку обратно в сарай.
Некоторое время спустя понадобилось приготовить стол для гостей. Говорю
жене: «Надо купить к пельменям бутылку водки, а то что это будет за
угощение!» А она: «Ладно, хватит той, что от прошлого раза осталась». —
«Неудобно,— говорю,— выставлять гостям остатки. К тому же водка в
распечатанной бутылке выдыхается, теряет крепость...» — «Ох, чуяло мое
сердце...» — сказала она, глянув на меня с подозрением, быстренько сходила в
сарай и убедилась, что водка в самом деле «выдохлась». «Она, — говорю, —
если долго стоит распечатанной, превращается в обыкновенную воду. Айда
сходим в магазин, купим целенькую «Столичную», так будет лучше всего». Что
ей оставалось, кроме как согласиться?
КУЛЬТУРНЫЕ ГРАБИТЕЛИ
Однажды в поздний час Сагит Агиш, бодро постукивая тростью, в приподнятом
настроении шел домой из театра, где принял участие в устроенном юмористами
вечере. Неожиданно перед ним возникли двое здоровенных парней. Пришлось
остановиться.
— Как дела, старик? — пробасил один из этих азмауров*.
— Дела у меня, благодарение небесам, идут неплохо. Как сами поживаете? —
вежливо поинтересовался писатель.
— Сколько сейчас времени на твоих часах? — справился, пропустив его вопрос
мимо ушей, второй парень.
— Должно быть, около половины двенадцатого. Я плохо вижу, поэтому ночью на
часы не смотрю.
— Ну-ка, я посмотрю... — Первый, схватив левую руку Сагита-агая, отстегнул
часы с его запястья.— Раз ты плохо видишь, часы тебе ни к чему!
— Так-то оно так,— сказал Сагит Агиш,— но это очень дорогой для меня
подарок. Мне вручили его принародно в Казани на юбилейном торжестве в честь
великого Габдуллы Тукая. Слыша, как часы тикают, я чувствую себя рядом с
ним.
Парни переглянулись.
— Ну, коли это — память о Тукае, иди, дед, с миром своей дорогой, — сказал
грабитель, отстегнувший часы, и пристегнул их обратно к руке владельца.
Сагит Агиш рассказывал об этом смеясь и искренне радуясь тому, что даже
грабители склоняют голову перед именем гения.
НЕВЕЗУЧИЕ СТИХИ
Александр Филиппов**, работавший в Союзе писателей лит-консультантом,
собирал стихи для отправки в Киргизию, где решили издать сборник
произведений башкирских поэтов. В связи с этим обратился к Шамилю Анаку:
——————
* Азмаур (от кавказского «азнаур») — так башкиры называют дюжих, крупнотелых
людей.
**Ныне — народный поэт Башкортостана.
— Давай-ка сделай подстрочный перевод на русский язык пары своих
стихотворений, там их переведут на киргизский.
— Не стоит,— отмахнулся Анак.— У меня стихи невезучие, в сборник этот их не
включат. Прошлый раз послали на Украину, но в книгу они там не попали.
— Тогда они просто опоздали, не подоспели к назначенному в Киеве сроку,—
попытался переубедить Анака Александр Павлович. Тот в ответ усмехнулся:
— Странное дело! Стихи Myстая Карима не опоздали, хотя их послали вместе с
моими в одном конверте...
ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПОЧТЫ
Переписка писателей и различных редакций с читателями считается
положительным явлением, потому что читательские письма несут в себе правду
жизни, в них чувствуется дыхание времени. Но среди них, наряду с серьезными,
попадаются и курьезные.
Девочка-подросток в письме в редакцию нашего журнала «Агидель» пожаловалась,
что у нее нет приличной одежды, ей стыдно ходить в школу и она собирается
бросить учебу. Редакция обратилась в соответствующий отдел народного
образования с просьбой помочь школьнице. Вскоре пришел ответ: ей купили
новое пальто и валенки. Спустя некоторое время и сама она прислала вот такое
письмо:
«Дорогие дяди и тети, работающие в редакции! Большое вам спасибо за заботу
обо мне! Теперь я одета не хуже других. Но у меня на лице высыпали прыщи. Не
поможете ли избавиться от них?»
ИНТЕРЕСНАЯ ДЕТАЛЬ
Мукараме встретился на улице Кирей Мэргэн. Он и известный писатель, и
ученый, профессор университета. Тепло поздоровались.
— Куда держите путь, агай?— поинтересовалась молодая писательница.
— В университет.
— Хорошо!
— Что же в этом хорошего?
— Все хорошо! Главное — выглядите вы прекрасно. И ваша зеленая велюровая
шляпа, и добротное пальто, и пухлый портфель из желтой кожи, и очки в
золотой оправе очень идут вам,— залилась соловьем Мукарама. — Вдобавок, вы
для нас свой человек, и приятно видеть, что высоко держите нашу марку.
— Стараемся,— расплылся в улыбке старший товарищ, польщенный ее словами.— С
молодежью ведь работаем, а у нее глаза острые...
Тут взгляд Мукарамы упал на его заляпанные грязью ботинки.
— Э, агай, есть, оказывается, у вас и один недостаток,— не преминула
заметить она.— Грязные ботинки не приличествуют облику уважаемого
профессора!
— Критика твоя справедлива,— согласился Кирей Мэрген, — недостает у меня
внимания к обуви. Сколько уж замечаний из-за этого я дома получал! Видишь
ли, при ходьбе я загребаю носками ботинок грязь. Вот так... — Профессор
продемонстрировал, как он ходит.— И никак не могу избавиться от этого.
— Интересная деталь. Можно использовать при создании образа героя в
художественном произведении,— засмеялась Мукарама.— Вы ее в каком-нибудь
своем рассказе не использовали?
— Да нет. Себя же со стороны не видишь...
— Тогда, чур, я использую,— предупредила Мукарама.
И вот — использовала.
ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ ПОЕЗДКИ
Катиба Киньябулатова съездила в Москву на пленум Комитета советских женщин,
удачно там выступила и преподнесла председателю Комитета, первой в мире
женщине-космонавту Валентине Терешковой, подарки из Башкортостана —
полотенце, украшенное национальными узорами, расписные деревянные чаши и
деревянную фигурку медведя с бочоночком меда в лапах. Растроганная Терешкова
обняла и поцеловала ее.
— Там были женщины из разных республик, и все в больших чинах: кто —
министр, кто — секретарь обкома, кто — прокурор,— делилась поэтесса
впечатлениями от поездки, вернувшись в Уфу.— Это, оказывается, только у нас
женщинам ходу не дают...
— Да уж,— подхватила Мукарама,— кому у нас одни пинки достаются, так это
женщинам. Должно быть, кое-кто считает, что место для пинков у женщин
удобное, мягче, чем у мужчин.
— Но,— возразила Катиба-апай,— у меня и у тебя и места-то порядочного для
этого нет. Попробуй пнуть — ногу об кость ушибешь...
СМЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ
Ответственный секретарь правления нашего СП Вазих Исхаков тяжело заболел.
Диагноз — рак. Врачи, сделав сложную операцию, упорно боролись за его жизнь.
Но болезнь не отступала, хотя состояние больного временами вроде бы
улучшалось.
После очередного консилиума известный хирург Ишмурза Хидиятов, присев возле
больничной койки Вазиха, сообщил , что придется ему перенести еще одну
операцию.
Вазих, несмотря на свое тяжелое положение, не терял бодрости духа и чувства
юмора.
— Вы бы уж вставили в разрез на моем животе замочек «молнию» — и вам, и мне
было бы удобней,— пошутил он.— Когда надо, открыли бы, сделали там что
полагается, и вжик — закрыли. Потом, если понадобится, опять и опять — вжик,
вжик...
* * *
После длительного лечения Вазиха отпустили домой. Казалось, он победил
неизлечимую болезнь. Правда, состояние у него было не очень хорошее. Он не
мог сидеть, написал повесть «Горицвет — весенний цветок» стоя у конторки.
Поставив последнюю точку, позвонил, чтобы поделиться радостью, своему
товарищу по работе в редакции журнала «Агидель» Амиру Гарееву, ставшему к
этому времени редактором журнала.
— Загляни ко мне в гости, отметим юбилей,— шутливо сказал он.
— Какой юбилей? — удивился Амир Гареев.
— Прошло как раз два года с тех пор, как мы виделись последний раз. Вот и
отметим это...
* * *
Спасти нашего талантливого товарища врачам не удалось. Вспоминая его шутки,
смеемся сквозь слезы.
РАЗВОЛНОВАЛСЯ
На очередном съезде писателей Тимера Юсупова* избрали заместителем
председателя правления СП. Совершенно не ожидавший этого поэт сильно
растерялся. Горячие поздравления товарищей по перу и пожелания успеха в
предстоящей работе на высоком посту окончательно добили его. Подойдя к
курившим в коридоре собратьям, он обратился к Булату Рафикову, оставленному
на посту ответственного секретаря правления:
— Агай, завтра я не выйду на работу, ладно?
— Почему?
— Я так разволновался, что, наверно, не успею прийти в себя,— сказал Тимер
обычно басовитым, а сейчас дрожащим голосом, вызвав дружный смех.
БУКВА «А» ПОДВЕЛА
Постоянно сосредоточенный на стихотворчестве Тимер Юсупов нередко впадал в
рассеянность.
Однажды председатель правления СП Асхат Мирзагитов вызвал его, своего
заместителя, к себе в кабинет и, протянув командировочное удостоверение,
сказал:
——————
* Ныне — народный поэт Башкортостана.
— Браток, мне позвонили из Аскарова, тамошние поклонники поэзии хотят
устроить вечер встречи с тобой. Давай-ка на два-три дня отрешись от здешних
бесконечных дел, слетай туда, встретишься там с читателями, заодно немного
отдохнешь, наберешься новых сил для творческой работы.
В тот же день Тимер купил билет на самолет и полетел... в Акъяр. А там его
не ждали, устраивать вечер поэзии не собирались. Растерянный Тимер позвонил
в Уфу Мирзагитову:
— Агай, тут, в Акъяре, ни о каких литературных мероприятиях и думать не
думали!
— А как ты оказался в Хайбуллинском районе? — удивился шеф.— Мы же выписали
тебе командировку в Аскарово, центр Абзелиловского района!
— Разве? — Только тут Тимер достал из кармана командировочное удостоверение
и внимательно прочитал его.— В самом деле...— пробормотал он.— Названия
обоих сел начинаются на «А», вот я и перепутал!
К ВОПРОСУ О СЛАВЕ
Прекрасный наш прозаик Рашит Султангареев был мастером и по части баек о
своих друзьях-товарищах. На праздничных вечерах или во время перерывов на
собраниях он веселил собратьев тем, что потом собрал и опубликовал в печати,
назвав былями-небылицами; разыгрывал сценки, удачно пародируя знакомые всем
голоса. Были у него довольно хлесткие байки и о Тайфуре Сагитове. Как-то при
встрече с ним Рашит спросил:
— Ты не обижаешься на меня за байки о тебе?
— С чего это я должен обижаться? — ответил Тайфур.— Благодаря тебе мое имя
приобретает все большую известность. Кто у нас в народе самый любимый герой?
Ходжа Насретдин. Плохо ли будет, если и я обрету такую славу?
После этого разговора как отрезало — Рашит перестал сочинять байки о
Тайфуре.
ИЗ УСТ ЛЮБИТЕЛЯ РИФМ
Уфимский шахматист Анатолий Жаров, вращаясь среди пишущей братии, решил
попробовать свои силы и в стихосложении. Ему принадлежат, например, такие
импровизации:
На прилавке — Бикчентаев,
Купим и почитаем.
Вот товарищ Воловик
Вращает сатиры маховик.
Стишки эти вызывали смех скорее всего своей неуклюжестью.
Жаров же сочинил самую, пожалуй, хлесткую байку о Газиме Шафикове:
Какой-то сумрачный Газим
Заходит утром в магазин
И говорит сурово:
— Налейте мне сухого!
РАЗ СТАРШИЙ УПАЛ...
Группа писателей с членами их семей, приехав на станцию Алкино в электричке,
направилась пешком в сторону своих дач. Перед этим прошел сильный дождь,
дорога раскисла. Грузный Мустай Карим, поскользнувшись, не устоял на ногах,
упал. Пока он счищал с одежды грязь пучком травы, шмякнулся на землю Нугуман
Мусин.
— Проклятье! — ругнулся он. — Всю жизнь держался на ногах более-менее
крепко, а тут — на тебе!
Его маленькая дочка рассмешила путников, решив по-своему утешить огорченного
отца.
— Бэй*, как было тебе не упасть, раз дедушка Мустай Карим упал! — сказала
она очень серьезно.
КОГДА ВЫБИРАЛИ ИМЯ
Кадыр Даян, узнав, что у него родился внук, очень обрадовался и принялся
каждодневно носить в роддом всякие вкусные гостинцы для передачи их его
дочери Луизе. К роженице и внуку его не допускали. Разговаривая с ним через
открытое окно палаты, расположенной на третьем этаже, дочь сообщила, что они
с мужем хотят назвать малыша Фиделем. Деду их выбор не понравился.
— Тоже мне — нашли имя! — буркнул он.
— Так это же в честь кубинского вождя Фиделя Кастро,— пояснила Луиза.
— Да понял я, в чью честь! Но мало, что ли, у нас своих национальных имен?
Если вы от этого намерения не откажетесь, я все равно буду называть его
по-нашему — Фидаилом!
На следующий день Кадыр Даян вместе с гостинцами передал дочери длинное
письмо. «Дочка,— писал он,— в свое время мы с твоей матерью по молодости
дали тебе имя под влиянием охватившей страну моды на интернациональные
имена. Не надо повторять наши ошибки. Мода приходит и уходит, а история
народа, его язык, культура, обычаи остаются. Продолжить их должны вы,
нынешнее молодое поколение».
Далее речь в письме шла о том, что увлечение именами всемирно известных
людей не оправдывает себя, потому что дети из-за этого нередко оказываются в
неловком, а то и тяжелом положении.
—————
*Бэй — возглас, выражающий удивление.
«Мой давний знакомый, осчастливленный рождением сыновей-близнецов, назвал
одного из них Марксом, другого — Энгельсом, — продолжал Кадыр Даян.— Дело у
подраставших мальчишек не обходилось, конечно, без ссор и драк из-за всяких
пустяков. Однажды их сверстник поднял крик на всю улицу: «Маркс с Энгельсом
дерутся! Энгельс пиннул Маркса в живот, Маркс расквасил Энгельсу нос!» Одних
на улице это рассердило, других рассмешило. Чтобы оберечь нашего малыша от
таких неприятностей, надо дать ему унаследованное от дедов-прадедов
красивое, несущее в себе высокий смысл имя».
Благодаря стараниям деда мальчика назвали Камилем*.
—————
*Камил (араб.) — совершенный, лучший.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
