|
|
Юрий Поляков
Песней — по жизни
ОРАЛО ЭПОХИ
Когда-то, еще на советском телевидении, существовала передача «С песней по
жизни». Название, кстати, удачное, довольно точно передающее важную мысль:
песня сопровождает человека на всем его земном пути. К тому же с разными
песнями идут по жизни по-разному: с «Муркой» — в одну сторону, а с
«Монтажниками-высотниками» — в другую. Давно замечено, что у каждого времени
— свои песни. «Песня о встречном» («Не спи, вставай, кудрявая...») могла
быть сочинена только на заре советской эпохи, а вот «Песня про зайцев» («А
нам все равно...») — только на закате. Перепутать невозможно.
Однако песня — не только голосистый свидетель эпохи, она, и это очень важно,
мощнейший инструмент формирования общественного сознания, выстраивания
системы нравственных ценностей и жизненных ориентиров. «Перепахать»
человека, причем почти незаметно для него самого, может не только книга, но
и песня. Скажи мне, что ты поешь (или напеваешь), — и я скажу тебе, кто ты.
Вся страна не просто так подхватывала: «Первым делом, первым делом
самолеты...». Люди и в самом деле ставили общую задачу, в данном случае
победу в войне, выше личного обустройства. И как бы сегодня над этим ни
издевались наши телевизионные витии, народ в своей коллективной мудрости
оказался прав: без общей победы над фашистами не было бы частного счастья.
Как, кстати, не было бы и большинства нынешних телевитий — их родовые ветви
просто сгорели бы в огне «окончательного» решения одного из вечных вопросов.
Почему же тогда, спросите, не падала рождаемость, если «девушки потом»?
Отвечу полусерьезно: наверное, потому, что при этом слушали еще и Козина, и
Юрьеву, и Шульженко, и Плевицкую, и Лещенко, и Лялю Черную... Как писал
Александр Межиров:
Вечеринка молодая —
Времени бесшумный лёт.
С временем не совпадая,
Ляля Черная поет.
Песня была важнейшим оружием в политической борьбе. Во время Гражданской
красные не только оперативно перехватили военное имущество царской России,
включая легендарные маузеры, кожанки, «богатырки», ставшие «буденовками»,
броневики, но и позаимствовали мелодии некоторых старорежимных песен,
присочинив к ним новые слова. Это можно рассматривать как плагиат и
осуждать, а можно расценивать как пассионарную переимчивость новой
цивилизации. В самом деле, не осуждаем же мы заокеанцев за то, что они
быстренько изготавливают свой, американский «ремейк», переиначивая под себя
почти каждый нашумевший европейский фильм вроде «Никиты». Главный признак
перспективной цивилизации — плодотворное освоение достижений
предшественников или поверженных противников.
Но вернемся к теме нашего разговора. Что сыграло большую роль в деле Победы
над фашизмом — «Т-34» или «Вставай, страна огромная!», — вопрос спорный. Мне
кажется, что «ярость благородная», которую поднимала в людских душах эта
замечательная песня, вполне сопоставима с мощью военной техники. Странно, но
никто пока не написал исследование (мне, во всяком случае, не попадалось),
посвященное сравнительному историко-культурологическому анализу германских и
советских фронтовых песен, их значению в страшном военном противостоянии.
Думаю, такое исследование показало бы: мы одолели врага не только на
передовой, в конструкторских бюро, мерзлых цехах, в штабах, но и в студиях,
где композитор и поэт священнодействовали или же попросту мараковали у
рояля, напоминающего огромную черную глянцевую птицу...
И в результате Алексей Фатьянов смог написать:
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои...
Да, кстати, здесь и далее я за редким исключением опускаю имена
создателей музыки. Нет, я очень уважаю композиторов, но герои этих заметок
не они, а авторы песенных текстов. О них и речь.
ЧЕРНЫЙ КОТ — ВРАГ НАРОДА
Время шло. Страна вырастала из мобилизационных форм существования и жесткой
политической дидактики, возможно, необходимой на занятиях кружка «Долой
безграмотность!», но совсем уж излишней для народа, пережившего культурную,
в хорошем смысле, революцию. Советская идеология начинала непоправимо
запаздывать и проявлять опасную нечуткость к реальным запросам страны, не
только материальным, но и духовным. Так плохая жена осознает, что муж
недоволен, лишь в тот момент, когда супружеский кулак стремительно
приближается к ее глазнице. Я хорошо помню трансляции концертов 60-х.
Конферансье, похожий на заведующего протоколом Министерства иностранных дел,
выходил к микрофону и, словно извиняясь, объявлял: «Шуточная песня «Черный
кот». Или: «Лирическая песня «На улицах Саратова» из кинофильма «Дело было в
Пенькове». Слава богу, что из кинофильма, а то бы никогда не пропустили в
эфир слова Николая Доризо: «Парней так много холостых, а я люблю женатого».
Женатого? Зайдите в партком!
Кстати, «Черного кота» перед тем, как реабилитировать и допустить в
репертуар, травили всей мощью советской печати. «Как же так, страна
перекрывает сибирские реки, летает в космос, осваивает целину! А вам, кроме
как про озабоченное животное, и спеть не о чем? Позор!» Однако в моем родном
общежитии маргаринового завода из комнат по воскресеньям доносилось:
Даже с кошкой своей за версту
Приходилось встречаться коту...
Любопытно, что тот же конферансье никогда не объявлял, например:
«Партийно-пропагандистская песня «Ленин всегда живой!» Зачем? Это был, как
полагала власть, тогдашний песенный «мейнстрим», а все остальное — лишь
допустимое или недопустимое отклонение от генеральной линии. Однако смысл
истории и заключается в том, что со временем проселки становятся
магистралями, а магистрали — проселками. Правда, уже в те времена начала
складываться новая советская песня, сочетающая очеловеченную веру в
коммунистические идеалы с легкой футурологической романтикой:
Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперед от звезды до звезды.
На пыльных тропинках далеких планет
Останутся наши следы...
Это, между прочим, Владимир Войнович, будущий политсатирик и воинствующий
нелюбитель всего советского. Именно в этом направлении впоследствии
развивалась и молодежная песня. Точнее, в двух направлениях: открытое,
вписывающееся в советскую парадигму жизнелюбие «Веселых ребят», «Песняров»
или «Самоцветов» и карманное фрондерство «Машины времени», выдаваемое теперь
чуть ли не за вооруженную борьбу с прежним режимом. Не случайно чуткий
Виктор Астафьев, еще не омраченный недостижимостью Нобелевской премии,
назвал свой фельетон о группе Макаревича «Рагу из «Синей птицы». Но про
творческих мучеников, спасавшихся от страшного социалистического террора,
перебегая с посольского приема на кремлевский фуршет, мы поговорим
как-нибудь в другой раз.
Любопытно, что эстрада, которая все еще дотошно контролировалась властью,
тем не менее постепенно деполитизировалась: «Ты помнишь, плыли в вышине и
вдруг погасли две звезды?» Или в лучшем случае: «Надежда, мой компас
земной...». А вот кухонно-гитарная и походно-бардовская песня, напротив,
политизировалась, становясь все более оппозиционной. Порой спохватывались,
хмурили державные брови. «О чем поет Высоцкий?» — возмущенно вопрошала
пресса. А он в конференц-залах бесчисленных НИИ пел про штрафные батальоны,
про которые тогда по радио было нельзя, как сегодня нельзя по телевидению
про то, что коммунисты и комсомольцы действительно шли в бой первыми.
Впрочем, чаще бардовская песня просто интеллигентно упрекала, нежели
обличала, ибо обличители вроде Галича быстро оказывались там, где давно уже
поняли, что «движенье направо начинается с левой ноги». Но ведь можно было и
не обличать, а так, только намекать понятливым: «И заржал печально пони:
«Разве, разве я не лошадь, разве мне нельзя на площадь?..». И все, конечно,
догадывались, кто тот несчастный пони, которому никак нельзя на площадь. И
очень сочувствовали. А когда его, «непускальца», наконец-то пустили на
площадь, мы получили табуны этих самых пони всех мастей — отощавших и
утративших смысл жизни. Речь, разумеется, о советской кухонной
интеллигенции, которая так любила «намекательные» песни, книги, фильмы...
Вот такой парадокс истории!..
Впрочем, наблюдался какой-то период, когда в застолье, допев
«Комсомольцев-добровольцев», затягивали: «А ты такой холодный, как айсберг в
океане...», а потом — «Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены...».
Наверное, это и был тот самый застой, о котором теперь грезит добрая
половина населения суверенной России, не желая туда тем не менее
возвращаться. Еще один парадокс истории.
Однако даже власть, обладающая мощнейшими средствами политического контроля,
не способна заставить людей петь и слушать то, чего они не желают, и,
наоборот, запретить петь и слушать то, что хочется. Как в воду смотрели:
«Эту песню не задушишь, не убьешь!» Эта песня, хоть «на ребрах», все равно
дойдет и «останется с человеком». Были, конечно, еще попытки взять трудную
идеологическую сферу под суровый контроль, даже нашли новые подходы и формы
— клубы студенческой песни, где начинали многие нынешние гиганты Грушинского
фестиваля. Одно время упорно старались заразить молодежь модернизированной
революционной романтикой:
И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди,
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
«Как это? — простодушно поинтересовалась начитанная активистка у старшего
комсомольского товарища. — Почему продолжается бой? Это же Троцкий:
перманентная революция...» И старший глянул на нее так, как, наверное,
библейский царь смотрел на свою семьсот первую жену, на которую у него уже
не хватало ни сил, ни денег...
Помню глупейший скандал вокруг отличной песни Юнны Мориц «Когда мы были
молодые и чушь прекрасную несли...». Комсомольцы 20-х, вполне заслуженные,
добрые, но безнадежно отставшие от времени люди, возмутились, мол, когда они
были молодые, то строили Магнитку, а не чушь пороли... (Хотя забыли — тоже,
конечно, пороли, например, про мировую революцию!) Писали письма в ЦК,
требовали принять меры... Но все это уже выглядело как форменное
скалозубство, а интеллигентные люди лишь печально переглядывались: «Ну
теперь-то вы все понимаете?..»
Когда же у костра запели: «Бьется в тесной печурке Лазо, на поленьях глаза,
как слеза...», стало ясно: жить Советской власти осталось совсем
чуть-чуть...
РЫБНЫЕ ОЛИГАРХИ
Сегодня мало кто знает, что при развитом социализме официальными олигархами
были... поэты-песенники. В 30—50-е годы труд творческих деятелей, нашедших
общий язык с властью, оплачивался очень прилично. Не хуже, чем труд военных,
научных и «ответственных» работников. В частности, поэты-песенники получали
за исполнение своих сочинений по радио и со сцены, за граммофонные записи.
Механизм был, если в общих чертах, такой: артисты филармонии заполняли
специальные рапортички. Скажем: «Концерт для участников слета передовых
доярок Ставрополья». Песня «Казачья шуточная» («Черноглазая казачка
подковала мне коня....»). Исп. засл. арт. Кабардино-Балкарской АССР
Имярек...» И вот вскоре на сберкнижку автору стихов Илье Сельвинскому, в
прошлом поэту-конструктивисту, капала скромная сумма. Но ведь таких
филармоний в нашей огромной стране насчитывался не один десяток. Жить можно
вполне безбедно, даже широко.
Так они и жили, поэты-песенники этого поколения: Г. Регистан, Е.
Долматовский, М. Матусовский, В. Лебедев-Кумач, В. Гусев, А. Чуркин, М.
Исаковский, Л. Ошанин, Г. Поженян, В. Боков, Р. Рождественский, М. Танич, М.
Пляцковский, И. Шаферан и многие другие. Были шедевры, становившиеся
народными песнями, были и «проходные» сочинения, однако ниже определенного
уровня никто не опускался. Даже если славили то, во что не очень-то верили,
или если верили в то, что не очень-то славилось... Впрочем (из песни слова
не выкинешь), ходила и такая эпиграмма:
Обратился шах Ирана:
«Дайте песен Шаферана!»
Но ответил Хомейни:
«Обойдемся без х....!»
Тут пора сказать несколько слов о специфике песенного стихотворчества,
как я его понимаю. Спеть, конечно, можно все, что угодно, даже подзаконный
акт. Но есть стихи, словно специально предназначенные для пения. Кстати,
частенько именно такие строки встречаются у весьма средних поэтов. В том же
XIX веке пели ведь не только Некрасова, Полонского и Григорьева, но и мало
кому ведомых ныне Ратгауза, Риттера, Галину... И наоборот, в наши времена
были восхитительные поэты, чьи стихи за редким исключением как-то не легли
на музыку. Например, Б. Слуцкий и П. Васильев. А вот Рубцов лег и
практически весь теперь поется, вплоть до шуточных экспромтов. Песенная,
извините за выражение, конвертируемость стиха есть тайна, и тайна
мистическая...
В моем поколении запомнился в этом смысле Владимир Шленский, поэт весьма
скромного дарования. Вдруг он сочинил несколько песен на музыку А. Журбина,
в частности, знаменитое «Послевоенное танго». Слава и благополучие уже
вытирали ноги о коврик возле его двери, когда он внезапно умер, не выдержав
перенапряжения очередных хлебосольных дней литературы. По моим наблюдениям,
в песенных строчках должна присутствовать некая структурная внятность.
Сейчас появилось выражение «шаговая доступность». Так вот, песенные стихи
должны обладать «слуховой доступностью». И еще они должны быть как бы
«музыкопроницаемыми», составлять с мелодией единое целое, тогда
эмоционально-эстетическое воздействие самого незамысловатого текста
необычайно усиливается.
Дело в том, что песня — искусство синтетическое, и если в поэзии стихи
самодостаточны, то в песне они — лишь элемент. Важный, но элемент. Как
сценарий в кино или либретто в балете. Тот, кто хоть однажды пробегал
глазами сборники Высоцкого, Визбора или Окуджавы, понимает, о чем речь.
Читаешь их стихи, не положенные на музыку, — одно чувство, а на следующей
странице обнаруживаешь строчки, которые в сознании сопровождаются знакомой
мелодией, и ощущение совершенно иное — будто из декораций леса попал в
настоящую, живую рощу.
В середине шестидесятых размеренно-плановое процветание советской песни
взорвал бум ВИА. Сотни вокально-инструментальных ансамблей, которые по
недосмотру какого-то финансового органа были в гонорарном смысле приравнены
к филармониям, обосновались на эстрадных и ресторанных подмостках. И теперь
если ВИА запевали какую-нибудь песню, полюбившуюся народу, то автор,
оставаясь часто безвестным, просыпался богатым человеком. Так случилось,
например, с мясником московского рынка И. Юшиным, который между обвесами
сложил строки:
Травы, травы, травы не успели
От росы серебряной согнуться...
Понятно, что, вдохновленные подобными примерами, в профессию тут же
ринулись люди, плохо чувствующие слово, но зато очень хорошо улавливающие,
где можно много заработать. Вскоре поэтов, сочиняющих песенные стихи,
решительно потеснили текстовики. Именно тогда появилось выражение «рыба»,
восходящее к сатирической эстрадной миниатюре о таком вот деловитом
изготовителе текстов. Тот, чтобы не забыть музыку, в которую ему надобно
засунуть слова, запоминал ритм с помощью названия разных пород рыб. К
примеру, первые две строчки «Подмосковных вечеров» в рыбном варианте
выглядели бы так:
Караси, сомы, нототения,
Судаки, ерши, густера-а...
Попробуйте спеть! Получилось? То-то. Этот наплыв в профессию людей
случайных или полуслучайных сразу же сказался на качестве новых песен,
прежде всего на их содержании, или, как говорили в те годы, на
идейно-художественном уровне. Помню, мы, молодые поэты, хохотали над
простодушно-нелепыми строчками песни, которую пел блистательный Валерий
Ободзинский:
Позвонить ты мне не можешь,
Чтобы тихо извиниться:
Нету телефона у меня...
Но то были пока еще эпизодические, всеми дружно осуждаемые
профессиональные срывы. А тем временем продолжали сочинять свои песни
замечательные мастера жанра: Е. Шевелева, В. Харитонов, А. Вознесенский, И.
Кашежева, Н. Добронравов, С. Гребенников, М. Агашина, И. Гофф, К. Ваншенкин,
Е. Евтушенко, А. Дементьев, Л.Дербенев...
Кстати, с именем выдающегося поэта-песенника Леонида Дербенева связаны по
иронии судьбы истории обстоятельства падения «рыбного олигархата», в
результате чего материально пострадали не только текстовики, но и настоящие
профессионалы своего дела. Случилось же вот что. На трибуну грандиозного
писательского пленума (а было это, кажется, в самом конце семидесятых)
выскочил незапланированный повесткой дня Владимир Лазарев. Сведения о том,
что в те времена простому человеку невозможно было прорваться на высокую
трибуну, сильно преувеличены. Лазарев был талантливым поэтом, критиком,
литературоведом, но еще он сочинял песни, однако из-за своего неуживчивого
характера не вписался ни в одну из сложившихся тогда групп влияния песенного
сообщества. Более того, он опубликовал статью о кризисе песни и кое-кого
даже конкретно покритиковал. Это сегодня журналисты в глаза называют
министра жуликом, а он в ответ только государственно улыбается. В прежние
времена критику воспринимали очень болезненно, и товарищи по песенному
производству не простили этого Лазареву, даже, как говорится, кое-где
перекрыли кислород. Надо признаться, отомстил он им по-ленински.
Выйдя на трибуну, Лазарев, обращаясь к залу, сказал примерно следующее: «Вы
помните, коллеги, как трудно жил Леша Фатьянов?» — «Еще бы!» — отозвались
вполне благополучные обитатели пленума. «А как нищенствовал Коля Рубцов,
помните?» — «Разумеется!» — подтвердили из зала даже те, кто прорабатывал
Рубцова за антиобщественный образ жизни. «А знаете, сколько заработал за
один только прошлый год поэт-песенник Дербенев?!» — «Ну и сколько?» —
иронически полюбопытствовал из президиума Сергей Владимирович Михалков,
вполне сохранивший при Советской власти качество жизни своих дворянских
предков. «Сто сорок шесть тысяч рублей!» — страшным голосом доложил Лазарев.
Зал обледенел. А Михалков покачал головой.
Напомню, «Жигули» стоили тогда пять тысяч рублей, и средний гражданин копил
эти деньги полжизни. Случился жуткий скандал, финансовые органы резко
сократили гонорары за исполняемые вокальные сочинения, а Лазарев уже никогда
не писал песен, во всяком случае, я их больше не слышал. Однако, несмотря на
тяжелейший материальный ущерб, никто из пострадавших «не заказал»
разоблачителя, и во время перестройки он благополучно эмигрировал. Времена
были гуманнее, а олигархи порядочнее и человеколюбивее...
О ЧЕМ ПОЕТ ГАЗМАНОВ
Всякая революция — это, кроме прочего, мятеж дилетантов против
профессионалов. Капитан круизного теплохода, лениво покачивающий штурвал,
кажется порой пассажирам эдаким бесполезным и легко заменимым пижоном. Кому
ж не хочется во всем белом постоять у руля? С этого понятного, в общем-то,
чувства начинается лавинообразная, чудовищная дилетантизация, из которой
страна потом выбирается десятилетиями. Кстати, именно этим наше Отечество
сейчас и занимается. Потому-то людям и жалко отпускать Путина, только-только
ставшего профессиональным президентом. Нечто подобное произошло и с песней.
Зачем, решили многие певцы и композиторы, делиться славой и деньгами с
какими-то там поэтами, можно ведь и самим подбирать слова. Говорю, конечно,
не о тех, кто счастливо соединил в себе поэта и музыканта, речь не об
Анчарове, Талькове, Башлачеве, Малежике, Антонове, Митяеве, Розенбауме,
Пшеничном, Шевчуке, Городницком или Градском... Речь о тенденции.
В этом отношении меня всегда изумляли песни Олега Газманова, почти
монополистически работающего сегодня в официально-духоподъемных жанрах.
Кстати, в своем недавнем интервью он объявил, что считает себя прежде всего
поэтом, а лишь потом музыкантом. Что ж, значит, и разбирать тексты автора
«Есаула» будем именно так, как принято среди литературных профессионалов.
Сам я эту школу стиха прошел в творческом семинаре поэта Вадима Витальевича
Сикорского. Многие рифмующие даже не подозревают, что стихосложению, как и
музыке, надобно учиться. И достаточно долго.
Мне многократно приходилось видеть, как во время исполнения песни «Офицеры»
боевые командиры, звеня наградами, встают и даже подхватывают. Понять их
можно: замороченные всеядным хохмачеством, достигшим государственного
уровня, люди просто соскучились по здоровой патетике. Особенно люди военные,
более других испытавшие на себе безжалостную глумливость постсоветского
агитпропа. (Кстати, именно в этой простодушной, но востребованной патетике
одна из причин популярности песен Олега Газманова.) Но что они подхватывают?
Давайте разбираться:
Господа офицеры,
по натянутым нервам
я аккордами веры
эту песню пою...
На слух все вроде нормально, даже красиво. А если вдуматься! Объясните,
пожалуйста, как можно «петь по нервам», да еще «аккордами веры»? Я, конечно,
догадываюсь, что имел в виду «автор слов». Мол, он поет эту песню,
аккомпанируя себе на собственных нервах, натянутых, как струны, извлекая из
воображаемого щипкового инструмента «аккорды веры». Сомнительный образ?
Безусловно. В любом литкружке, куда, видимо, Олег Газманов никогда не
заглядывал, засмеют. Но ведь даже этот неудачный замысел не реализован, на
деле получилась просто полная тарабарщина типа: «Замолчи свой рот!» И это
только начало.
А теперь озадачимся, к кому обращается Олег Газманов? Он не скрывает, что
поет
...Тем, кто выжил в Афгане,
свою честь не изгадив,
кто карьеры не делал
от солдатских кровей...
Я пою офицерам,
матерей пожалевшим,
возвратив им обратно
живых сыновей...
Оставим на совести педагогов, учивших будущего поэта синтаксису,
неуклюжее и двусмысленное сочетание «пожалевшим, возвратив». (Когда именно
они пожалели: до или после?) Но совсем уж непонятно, почему «от солдатских
кровей»? Правильно ведь «на солдатской крови». «Кровь» во множественном
числе — «крови» — в русском языке означает ежемесячные дамские недомогания.
При чем тут воины-интернационалисты, состоявшие в основном из мужчин? А вот
при чем: через строчку появляется слово «сыновей». Рифма. Возникает и еще
один странноватый смысл: если автор специально обращается к офицерам,
выжившим, «свою честь не изгадив», значит, предполагается наличие
контингента командиров (ограниченного, хочется верить!), честь изгадивших,
матерей не жалевших и потому сыновей им обратно не возвращавших. Виноваты в
гибели солдат, выходит, не душманы и кремлевские стратеги, а лейтенанты и
капитаны, которые, как известно, при выполнении боевых задач умирали и
получали увечья вместе с рядовыми. Понимают ли все это военные люди, стоя
подпевающие явной напраслине на былую Советскую Армию, небезукоризненную,
конечно, но отнюдь не бесчеловечную?! Это я утверждаю как автор «Ста дней до
приказа».
Уверен: самопровозглашенный поэт хотел как лучше, и ни о чем таком даже не
помышлял, но это, увы, следует из контекста. Еще герой Мольера сокрушался,
что необходимость постоянно подыскивать рифмы заставляет некоторых
сочинителей нести полную околесицу. У Олега Газманова содержание тоже часто
определяется не намерением, а близлежащей рифмой или заданным размером. Эта
детская болезнь в стихосложении одна из самых распространенных, что-то вроде
кори или свинки. Но страдать поэтической свинкой в зрелом,
орденоносно-лауреатском возрасте?! Очень редкий случай...
Однако продолжим анализ текста, который я взял для разбора не потому, что он
худший из всех, что поют сегодня. Не худший. Просто он типичный и часто
звучащий. Но самое главное — песня претендует на определенную
государственную патетику и идеологическую установку. А это уже серьезно и
заслуживает строгого смыслового анализа, к чему Газманов, любимец
кремлевских концертов, уверен, явно не привык. Но если он считает себя
поэтом и планирует в дальнейшем множить свои патриотические сочинения, то
пора привыкать...
Думаю, все согласятся с тем, что от песен в нашем сознании остаются прежде
всего припевы. Соответственно и требования к этой части текста повышенные.
Увы, и тут у нас беда:
Офицеры, офицеры,
Ваше сердце под прицелом.
За Россию и свободу до конца!
Офицеры, россияне,
Пусть свобода воссияет,
Заставляя в унисон звучать сердца.
Кстати, иные творческие работники приняли за свободу ликвидацию в 91-м
художественных советов, которые в первую очередь отсеивали художественно
слабые, а потом уже идеологически вредные сочинения. Был такой совет по
песне и при Гостелерадио, его тоже упразднили. И свобода воссияла! Просто
некому теперь объяснить автору, что сердца все-таки «стучат», а не «звучат»,
что если свобода «заставляет», то это очень подозрительная свобода, ведь
именно «тоталитарные режимы» «заставляют в унисон звучать сердца», а свобода
как раз предполагает вполне самостоятельные ритмы сердечных мышц.
Во втором куплете «Офицеров» тоже находим достаточно пугающей невнятицы.
Господа офицеры,
Как сберечь вашу веру?
На разрытых могилах
Ваши души хрипят...
Как сберечь офицерскую веру, всем давно ясно: не надо громить собственную
армию — ни во имя общепролетарских, ни во имя общечеловеческих ценностей. И
не надо вешать на офицерский корпус — в том числе и в песнях — грехи
политического руководства страны. Неясно же другое: почему души офицеров
«хрипят на разрытых могилах»? Наверное, имеются в виду свежевырытые могилы,
куда в присутствии уцелевших командиров опускают тела павших солдат. Значит,
так надо и писать, ведь из-за неверно подобранного слова опять возникает
нечаянный смысл, а именно, хичкоковская картина: кто-то зачем-то разрывает
могилы воинов-интернационалистов... При чем тут кладбищенский вандализм и
хрипы душ? Более того, Газманов нас предупредил, что он конкретно поет
офицерам, возвратившим «живых сыновей». Тогда почему же снова появляется
назойливая тема офицерской вины?
Вновь уходят ребята,
растворяясь в закатах,
Позвала их Россия,
так бывало не раз.
И опять вы уходите,
может, прямо на небо.
И откуда-то сверху
прощаете нас.
Сколько себя помню, в графоманских стихах всегда кто-то уходит или в
зарю, или в закат, или в зеленя... Но это как раз мелочь. Вчитайтесь в
текст! Получается, что юноши, откликнувшиеся на очередной призыв Отечества,
отправляются не на охрану рубежей, не на борьбу с террористами и даже не в
«учебку», а «может, прямо на небо...», видимо, вообще минуя воинскую службу.
Ну и какая мать после этого захочет отпускать сына в армию? А как можно
«прощать откуда-то сверху», я — убейте меня — совсем не понимаю! Вот уж
верно говорят на Востоке: сто мудрецов не растолкуют то, что ляпнул один...
немудрец.
Когда в следующий раз будете подпевать не в подпитии, просто-напросто
вдумайтесь в смысл слов. Иногда помогает.
ПЕСНЯ КАК ДИАГНОЗ
И тут возникает главный вопрос: а о чем же, собственно, песня — об отнятых у
матерей невинно павших мальчиках, которые «теперь вечно в глаза глядят»
своим нерадивым командирам и всем нам — живущим? Или о славных российских
офицерах, готовых «за Свободу и Россию до конца», несмотря на то, что их
«сердце под прицелом»? Получается, что припев и куплеты дают нам прямо
противоположные ответы на этот вопрос. В психиатрии это называется
раздвоением сознания и признается чрезвычайно опасным симптомом. Нет, я ни
на минуту не сомневаюсь в отменном душевном здоровье Олега Газманова, просто
у него так вышло...
Иной чувствительный читатель возмутится: «Как же можно столь кощунственно
препарировать такую святую тему? И вообще это стихи!» Во-первых, это не
стихи. Вас обманули. А во-вторых, разве не кощунство вываливать в сознание
людей этот «сумбур вместо песни», хаотически спекулируя на памяти «ушедших
прямо на небо»? Впрочем, вопрос еще серьезнее, чем кажется на первый взгляд.
Если бы эту песню автор спел в узком кругу друзей — нет проблем. Сейчас
многие сочиняют и напевают, «бардство» давно сделалось русским национальным
развлечением. Но эта песня стала широко известна, постоянно исполняется, ее
текст так или иначе вошел в сознание, засел в мозгах миллионов. А это уже
называется «нейролингвистическое программирование». Почувствуйте разницу!
Наверное, многие, проснувшись поутру, не раз ловили себя на том, что некий
песенный текст навязчиво крутится в голове. Наше мироощущение не в последнюю
очередь зависит от того, какие именно тексты вращаются у нас в мозгах и
какую работу они там — созидательную или разрушительную — выполняют. Вот
почему всякое серьезное государство так или иначе заботится о том, какие
песни поют и слушают граждане. Нет, не навязывает, как сегодня телевидение
навязывает нам фабричную попсу, но заботится хотя бы о профессиональном
уровне текстов. Песня, которая, с одной стороны, вбивает в наше сознание
невнятный, несправедливый и по большому счету оскорбительный комплекс вины,
а с другой — глуповато славит сияние столь же невнятной свободы, рождает в
человеке очень опасную внутреннюю раздвоенность. Подробности о последствиях
желающие могут почерпнуть из любого учебника психиатрии...
Такими же «нечаянными» смыслами полна, кстати, и «Москва» Олега Газманова.
Мотив, что и говорить, запоминающийся. Но лучше бы это был вокализ! После
«Дорогой моей столицы» Марка Лисянского, где, как говорится, «ни убавить, ни
прибавить», диковато обнаруживать такие вот строки в песне, тоже
претендующей на статус столичного гимна:
В ярком злате святых куполов
Гордо множится солнечный лик.
С возвращеньем двуглавых орлов
Продолжается русский язык.
Все вроде в рифму. И снова как бы красиво. Однако вдумаемся. Что значит
«продолжается русский язык»? А что до «возвращенья двуглавых орлов» — при
серпе и молоте, в СССР, русский язык «не продолжался»? Или мы говорили не
по-русски, а по-советски? Нет, по-русски говорили, а «советизмов» в языке
было даже поменьше, чем сейчас «американизмов». Более того, сегодня мы видим
стремительно сужающиеся границы нашего великого языка. На той же Украине
природных русских людей заставляют изъясняться на своеобразном «мовоязе»,
который и сами-то коренные малороссы не всегда разумеют из-за его явной
скородельной искусственности. Что же имеет в виду Газманов? Может, он просто
радуется тому, что после переворота 91-го младореформаторы, сориентированные
целиком на Америку, милостиво разрешили туземному населению продолжать
говорить по-русски? Сомнительно. Или же автор вообще подразумевает другое
значение слова «язык», а именно — «народ». Опять неувязка, ибо именно под
сенью орлов в России началась резкая убыль населения — миллион в год. В этом
случае надо бы петь: «...сокращается русский язык...» Невольно на ум
приходит популярная ныне в народе фраза: «Сам-то понял, что сказал?»
Наверное, я бы не стал останавливаться на этом столь подробно. Но именно
куплет про русский язык, продолжающийся благодаря двуглавым орлам, я услышал
из репродукторов недавно поутру, сойдя с «Красной стрелы» на московскую
землю. Обидно начинать трудовой день с нелепицы, к тому же получившей почти
государственный статус.
Я уверен: популярный композитор и подвижный певец Олег Газманов ни о чем
таком даже не помышлял. Придумывая слова к заводной мелодии, он просто
рифмовал: «орлов-куполов», «лик-язык», «икон-времен»... Но главное отличие
настоящего или по крайней мере профессионального поэта от любителя
заключается именно в том, что в его строках не может быть нечаянных смыслов.
Это, кстати, самое трудное. Тайные смыслы могут быть и даже необходимы, а
вот дурацкие — нет. Увы, современные масштабы тиражирования песен делают
смысловой «ляп», непростительный даже для рифмующего тинейджера, вынужденным
достоянием ни в чем не повинных миллионов людей.
СИНДРОМ ДА ВИНЧИ
Так в чем же дело? К сожалению, многие нынешние эстрадники, испорченные
легкой телевизионной славой, страдают «синдромом да Винчи». Не путать с
кодом да Винчи! Поясню свою мысль: великий Леонардо брался за все, и у него
все получалось. Наши телеэстрадники тоже берутся за все, но у них чаще
ничего не выходит. У Олега Газманова многое получается, но стихи, увы, не
его конек. Зачем же он упорно сочиняет тексты к своей музыке? Считает себя
поэтом? Так ведь и я могу счесть себя певцом лишь на том основании, что
после нескольких рюмок мной часто овладевает неодолимое желание затянуть
что-нибудь душевное. «Щас спою!» Однако я ограничиваю себя домашним
застольем и не рвусь на сцену Большого театра, чтобы повокалить! А может
быть, эстрадной звезде денег не хватает? Не поверю! Нынче самый занюханный «фанероид»
зарабатывает много больше, чем хирург-кардиолог, спасший тысячи жизней, или
боевой офицер, который «свою грудь подставляет за Россию свою». Замечу
попутно, что стихотворную книжку с названием «Они подставляли грудь за
Родину» лично я читать бы не стал...
Нет, «синдром да Винчи» идет прежде всего от состояния нашего общества, от
вседозволенности 90-х, когда заведующего отделом журнала «Коммунист»
назначали главным реформатором страны, когда мелкие жулики объявлялись
предпринимателями, а крупные — олигархами, когда страдающие «фефектами
фикции» малограмотные граждане становились телеведущими, а прохиндеи —
политической элитой... Торжество дилетантизма, изгнание профессионалов из
всех сфер чуть не погубило Россию. Достаточно вспомнить новогодний штурм
Грозного, позор козыревской дипломатии или наше пятнадцатилетнее нефтяное
донорство, за которое нам платили презрением. Почему же на эстраде должно
быть иначе?..
Однако времена меняются. Выздоравливающее общество снова начинает ценить
профессионалов и задумываться, в частности, о том, зачем нам безграмотные
песенки, исполняемые смешными фанерными звездами. А ведь не надо забывать:
вся эта самодеятельная невнятица обрушилась на головы слушателей,
воспитанных на качественной песенной поэзии А. Дементьева, Д. Сухарева, В.
Кострова, А. Шаганова, С. Каргашина, Л. Завальнюка, Р. Казаковой, Ю.
Ряшенцева, А. Поперечного, Н. Зиновьева, М. Андреева, В. Пеленягрэ и многих
других. Они, кстати, все живы, многие творчески активны, а вот востребованы
далеко не все. Почему? А потому, что только при отсутствии профессионалов
становится возможна труднообъяснимая, но фантастически оплачиваемая
любительщина. По той же причине, между прочим, не допускаются в эфир новые,
по-настоящему сильные и свежие голоса.
Вот один эпизод. Меня пригласили на юбилейный вечер очень серьезной
государственной организации. Пели звезды, каждая — по единственной песне, и
лишь одна, совершенно мне неизвестная певица с необыкновенно красивым
голосом была все-таки вызвана на бис, несмотря на жесткий концертный
цейтнот. Когда же я увидел телевизионную версию концерта, то обнаружил:
именно той самой исполнительницы, которая больше всего понравилась
слушателям, в эфире-то и не оказалось. Отрезали. Оно понятно: на безголосье
и Буйнов — певец.
Но допустим, кому-то из эстрадников все-таки очень хочется слыть
«давинченным», «полноприводным» автором исполняемых песен. Ну не хочется ему
сотрудничать и делить славу с профессиональными поэтами-песенниками. Как,
например, бессмертная Алла Пугачева — с неиссякаемым Ильей Резником. Ладно,
хозяин — барин. Тогда хоть не позорьтесь — пригласите себе редактора! Ведь
не жалеете же вы денег на специалистов-аранжировщиков! Или вам все равно,
какие слова петь? Зато нам не все равно, что слушать. За весьма скромную
плату, а может, и бескорыстно, из любви к искусству, такой поэт-редактор
облагородит ваш дилетантский текст. И никто об этом никогда не узнает, зато
слушателям не придется ломать голову, почему это вдруг у Газманова «по
золоту икон проходит летопись времен»? Ведь если летопись времен где-то и
проходит (хотя трудно себе представить прохаживающуюся летопись), то уж в
самую последнюю очередь «по золоту икон», ибо святой образ предполагает
консервативность, максимальное следование древнему канону вопреки бегу
времени, наперекор изменчивой живописной моде. Это знает любой мало-мальски
образованный человек.
Кстати, у меня был забавный случай. Мой знакомый режиссер собрался снимать
клип на основе песни знаменитого барда и предложил мне написать сценарий. На
каком-то торжестве он подвел меня к этому барду, и тот, будучи без гитары,
просто полунапел мне текст. Речь шла опять-таки о нашем парне, погибшем
теперь уже в Чечне. Павший, как водится, отправлялся прямо на небо, и
«Господь прижимал его десницами к груди».
— Ну как? — спросил бард, закончив.
— Изумительно, — сообщил я. — Можно только одно маленькое редакторское
замечание?
— Пожалуйста! — кивнул он, насупливаясь.
— Все-таки наш православный Бог не Шива и вряд ли у него несколько правых
рук. А если вас уж так тянет на старославянизмы, то поменяйте «десницы» на
«длани». Остальное нормально.
— Спасибо! — вымолвил бард, побуревший, как свекла, и я понял, что никакого
сценария от меня больше не требуется. Никогда.
Обиделся. А что, собственно, случилось? Я, с вашего позволения,
профессиональный поэт, автор нескольких книг стихов и лауреат премий именно
за стихотворчество. Да, я давно не сочиняю, но из поэтического цеха, так же
как из спецслужб, уходят только в запас. К тому же мной защищена диссертация
именно о поэзии — фронтовой. То есть, как сейчас принято выражаться, я
«эксперт». И вот эксперт дает бесплатный редакторский совет барду, имеющему,
скажем мягко, несколько меньший филологический опыт и допустившему в своем
тексте довольно смешной ляп. Спасибо надо говорить и проставляться, а не
надуваться как индюк. Но, увы, повторюсь, частое пребывание в телеэфире
обладает каким-то мало еще изученным, но чрезвычайно мощным оглупляющим
воздействием, которое в конечном счете приводит к полной утрате чувства
реальности....
ДОЛОЙ ТЕКСТОВЩИНУ!
В заключение выскажу некоторые конкретные предложения. Мне кажется, без
возвращения в песенную индустрию профессиональных поэтов, без восстановления
профильных художественных советов на телевидении и при Министерстве
культуры, без создания, скажем, на базе Литинститута специального песенного
семинара, где будут преподавать классики жанра, дело не сдвинется. Мы и
дальше будем вынуждены слушать доносящуюся отовсюду изобретательно
аранжированную полуграмотную текстовщину, унижающую здравый смысл и наши
национальные песенные традиции. А все это ведет в итоге к усугублению того
социального и нравственного неблагополучия нашего общества, которое сегодня
признано всеми, независимо от политической и прочих ориентаций. И последнее.
Вы давно слышали новую хорошую патриотическую песню? Лично я — давно. Не
пишут-с. Даже к 60-летию Победы не сподобились! А вот про «дитя порока» и
про то, что рай, оказывается, начинается в ресторане, где гитары и цыгане,
слышу постоянно...
Умный народ глупых песен не поет. Он либо отторгает навязываемую ему
нелепицу, либо сам непоправимо глупеет, а затем исчезает из Истории...
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
