|
|
Вячеслав Киктенко
В потоке света
* * *
Когда играет за стеной невидимый рояль,
Так просто растревожить вновь уснувшую печаль,
И вдруг увидеть, как легко и явственно легли
Мгновений тени на лицо, на зеркало в пыли,
На луч в окне... там, за стеной, который год подряд
Вершится непонятный мне таинственный обряд:
Уходит музыка в окно, ее как будто нет,
А девочка — оттуда вся — является на свет.
И непонятно всякий раз: кто вообще она,
Каким потоком световым сюда занесена?
Я вовсе не влюблен в нее... она не влюблена...
Но эту музыку она в себя впитала так,
Что здесь стоит беззвучный свет, а там, пожалуй, мрак.
Так я, наверное, влюблен? Какое там! Она,
Считай, что призрак для меня, и слишком уж бледна.
Да я почти с ней незнаком! Знаком «Щелкунчик» мне.
Так почему же он почти не слышен в тишине?
Они, наверное, слились, они уже одно!..
И я брожу, и я гляжу бессмысленно в окно.
Нет, я, пожалуй что, влюблен. А вот в кого, во что?
В мечту, которая никто, или почти никто,
С которой вдруг слетает пыль... а может быть, вуаль...
Когда играет за стеной невидимый рояль.
* * *
Я видел, как музыка плакать заставила,
Как будто заставила встать над собой,
И в жизнь заглянуть, и читать ее набело,
И вдруг надломиться в слезах над судьбой.
Обычные люди... и судьбы, чего уж там,
Обычные, судеб таких большинство...
И первое счастье, и первый черемушник,
И первая горечь... достало всего.
Серьезные люди, трудяги, чьи доблести
Смекнул отличить эконом городской
Не грешной деньгой, а неслыханной в области
Тоской Паганини, нездешней тоской.
Ну что этой бабоньке с милою проседью,
В сережках простых, в лучшей блузке своей,
Послышалось в гневах и жалобах россыпью,
В рыданьях, во тьмах — что увиделось ей?
Что дюжему дядьке в кудрях поразительных,
Слегка начинающих вянуть уже,
Почудилось в этих взмываньях пронзительных
Смычков, полоснувших по самой душе?
Не та ли пресветлая весть изначалия,
Что цельность сулила и ясность души?
А жизнь расколола, а жизнь испечалила,
А жизнь... да и сами-то мы хороши!..
И вот, наклонившись над ней, как над колотым
Фарфоровым чудом, рыдают сердца...
Так будьте вы прокляты всем своим золотом,
Таланты прельстителя и гордеца!
Того гордеца, что восстал на всецелое,
И музыкой часть его, малую часть,
Пусть самую звонкую, самую смелую,
Поставить стремится над целым во власть!
Так будь же ты благословенно, проклятое
Стенание бездны, хотя б оттого,
Что плачут, увидев за ней то крылатое,
Что было и есть — искони. До всего!
* * *
Ах, как душа запела, как запела!
Пронзилась чем-то древним, дорогим,
И — разрослась в себе, и — закипела...
Откуда охолонуло таким?
Оттуда, все оттуда, все оттуда,
Где глыбы льдов разламывала кровь,
А в жилах пламенела из-под спуда
Земли и предков страшная любовь.
«...некому березу заломати, некому кудряву защипати...
Я пойду, пойду погуляю, белую березу заломаю,
Аи, люли-люли, погуляю!..»
Огни и корчи крови... лютый холод...
Зеленая походочка равнин...
И — песня надо всем! И — черный хохот
Над барством беломраморных лепнин.
Откуда, и куда... какая дикость,
Когда все так ознобно, так свежо.
Душа запела... разберись, поди-кось...
И страстно, а и страшно. Хорошо.
* * *
А сказка стоит на пороге столетий
И светится тихо, как звезды и дети,
Сквозь марева эр, сквозь календ короба.
Кряжисто рублены мороки эти,
Что ни столетье — изба.
Наглухо рублены: солнцем, луною,
Хищною силищею неземною
Разума-зверя, ин дик и хоробр...
А сказка волшебной прошла стороною,
И девица — красна, и молодец — добр.
Прошла все насквозь, и стоит на пороге,
Все так же лучась через млечную тьму,
И рыцарь все грезит о битве и роке,
И бредит царевна побегом к нему,
Воды из ковша — и босая бежала бы...
Ах, кабы трава на дворе не кололася...
А еще повилика противными жалами
Не отравила отцова колодезя!..
Ни царь дурачок, ни царевна-глупышка
Не поняли: как им бездомье досталось?
А в домике умная белая мышка
Где кроется выход — уже догадалась...
Да кто их расскажет, распутает тайны,
Предаст эти коды и веды огласке,
Чудовища-джины? Машины-титаны?..
Гудят великаны, забытые в Сказке.
Мембраны поют... но все так же, суглобо
Века, будто избы, молчат у дороги,
Рублены глухо, в лапу, и обло,
И сказка мерцает на каждом пороге.
КРАТКИЙ КУРС
...а вот Платон считал, что Аристотель
Зря не считал, что Мания есть плод
Любви царя небес в земном престоле,
Как некогда Сократ считал,
А вот
Собака Диоген считал, что финик
Ничуть не хуже солнца,
Что Колосс
По большей части действует как циник,
А не мудрит, и вел себя как пес.
А Лейбниц вот считал, что мир — монада,
И что в миры иные нет путей,
А если разобраться, и не надо,
Крутись в родной монаде без затей
И не гордись,
А вот прегордый Гегель
Считал, что диалектикой миры
Сшибаются легко, навроде кегель,
Причем не выпадая из игры,
А Кант вот заявил категорично,
Что совесть — основной императив,
Что вещь в себе тревожить неприлично,
Поскольку разум — чистый негатив,
А вот товарищ Маркс, почтя обманкой
Все блики сфер, допер, что только труд
Воздвиг меж человеком и болванкой
Реальную вселенную,
Но тут
Бородачи Руси пошли рядиться
В мистический туман, и Соловьев
Из Троицы нащелкал триединство
В раю бесед, сиреней, соловьев,
А вот Восток прозрел, что мы слепые,
Что зряче лишь незримое живет...
А как же любомудры, Мать-София?
А мысль?
А философия?
А вот...
* * *
Запорошенные леса.
Бензопила заголосила.
Лес рубят. Бабьи голоса.
Оранжевая парусина.
Со стоном тянется дрезина.
Рыдает лесополоса.
Суровой статью просквозила
Мужеподобная краса...
На рельсы валится осина
И падает на тормоза
Скупая бабия слеза...
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
