|
|
Юрий Ергин
Человек, которого звали Котовым
Имя Наума
Эйтингона (он же Леонид Наумов, он же Котов, он же Том),
одного из блестящих профессионалов отечественных спецслужб, было
рассекречено и впервые появилось на страницах советской печати только в 1990
году к 50-летию организованного им в августе 1940 года в Мексике убийства
Льва Троцкого. А до этого даже упоминание об этом одном из самых успешных
закордонных работников НКВД, проведшем в Китае, Турции, США, Испании,
Франции, Мексике уникальные разведывательные и диверсионные операции против
врагов Советского Союза, было под запретом: о его смерти в мае 1981 года
никаких сообщений в газетах не было. Только во время похорон в Москве на
Донском кладбище, где присутствовал очень ограниченный круг лиц, один из
ветеранов советских спецслужб так сказал о пройденном Эйтингоном жизненном
пути: «Сегодня у этой могилы как бы завершилась рыцарская эпоха истории
нашей ЧК…»
Немногие знают о том, что около полутора лет, с первых чисел марта 1922 по
май 1923 года, Наум Эйтингон работал в Уфе, был членом Башкирского
объединенного государственного политического управления (ОГПУ), активно
участвовал в ликвидации политических и уголовных бандформирований в нашей
республике. После отъезда из Уфы в Москву он стал начальником Восточного
отдела ОГПУ, одновременно обучался в кузнице кадров советской разведки —
Восточном факультете Военной Академии. Затем Эйтингон перешел на работу в
Иностранный отдел (ИНО) ОГПУ и уже в конце 1925 года выехал в свою первую (и
долгосрочную) командировку в Китай. Перед отъездом состоялась памятная для
него встреча с Ф. Э. Дзержинским, о которой сам Эйтингон так рассказал через
полвека в письме члену Политбюро ЦК КПСС, председателю КГБ СССР Ю.В.
Андропову: «…В 1925 году, перед отъездом в Китай (это был мой первый выезд
за кордон), я вместе с бывшим в то время начальником Иностранного отдела ГПУ
Трилиссером был на приеме у товарища Дзержинского. Он, после того, как
коротко объяснил обстановку в Китае и указал, на что следует обратить особое
внимание, сказал: «Делайте все, что полезно для революции». Всю жизнь я
следовал этому напутствию и делал то, что считал полезным и нужным Советской
власти и партии…».
Детство Наума Эйтингона, родившегося в ноябре 1899 года в белорусском
Могилеве, прошло в небольшом городе Шклове (неподалеку от Гомеля), где его
отец работал конторщиком на местной бумажной фабрике. После смерти отца в
1912 году на руках его матери осталось четверо детей, среди которых Наум был
старшим. Зарабатывая частными уроками, он поступил в Могилевское
коммерческое училище, однако из-за материальных трудностей был вынужден уйти
из 7-го класса этого учебного заведения и устроился на работу статистиком в
городское управление, и этот заработок фактически кормил всю семью.
Опьяненный, как и многие, Февральской революцией 1917 года, он пополнил ряды
«мартовских эсеров», но уже осенью того же года, не разделяя отношения
эсеровской партии к войне до победного конца, вышел из нее. После
Октябрьской революции городскую управу распустили и Эйтингон стал служить в
Могилевском Совете в отделе по пенсиям для семей убитых на войне. Однако уже
в марте 1918 года после заключения Брестского мира Могилев был оккупирован
немецкими войсками, а Совет разогнан. Эйтингон стал сначала рабочим, а затем
кладовщиком на местном кирпичном заводе.
После восстановления в Могилеве Советской власти Эйтингон в составе группы
членов профсоюза строительных рабочих был направлен на службу в Губернский
продовольственный комитет, а в апреле 1919 года откомандирован в Москву на
курсы при Всероссийском совете рабочей кооперации. После окончания курсов
Эйтингон стал работать в Губсовете рабочей кооперации в Гомеле. В октябре
1919 года в период наступления войск интервентов, когда линия фронта
вплотную подошла к Гомелю, он участвовал в охране подходов к городу и
вступил в члены большевистской партии. Это было очень непростое время:
имевшему в тот момент партбилет в кармане автоматически гарантировалась
виселица.
В мае 1920 года судьба Эйтингона круто изменилась. Парторганизация отправила
его на работу в Особый отдел Гомельского укрепрайона, после ликвидации
которого Эйтингон стал уполномоченным по военным делам местного ГубЧК.
Именно с этой службы в военной контрразведке началась работа Эйтингона в
органах государственной безопасности, которая продлилась более 30 лет. Почти
сразу же он стал членом Коллегии, а затем и заместителем председателя
Гомельского ГубЧК Николая Волленберга.
Основная работа гомельских чекистов состояла в борьбе с бандитизмом, как
политическим, так и уголовным, а также польским шпионажем, организованным
против большевиков. Эйтингон был активным участником легендарного дела
«Крот», имел прямое отношение к поимке в мае 1920 года Эдуарда
Опперкута-Стауница, известного эмиссара Бориса Савинкова. В октябре того же
года при столкновении с одной из вооруженных банд савинковского «Народного
Союза защиты Родины и Свободы» он получил тяжелое ранение в левую голень и
два месяца пролежал в госпитале. Когда врачи стали настаивать на ампутации
ноги, Эйтингон, уже лежавший на операционном столе, успел вынуть свой
маузер. Этот «довод» убедил медиков отказаться от простого для них, но
совершенно не приемлемого для их пациента решения спасти жизнь чекиста.
В декабре 1921 года председателя Гомельской ГубЧК Николая Волленберга
перевели на аналогичную работу в ЧК Башкирской Автономной Социалистической
Республики, столицей которой в то время был Стерлитамак. Как это бывает во
все времена, Волленберг пожелал взять с собой в Башкирию некоторых своих
наиболее надежных подчиненных. В их числе был и его первый заместитель по
Гомельскому ГубЧК Наум Эйтингон. С новым назначением Эйтингона в Москве на
Лубянке согласились, однако сразу же выехать в Башкирию ему не удалось.
Открылись раны, и еще два месяца Эйтингон пролежал в Москве в госпитале. В
Стерлитамак он попал лишь в начале 1922 года.
В то время в Башкирии была сложнейшая политическая ситуация. 16 ноября 1917
года Башкирским Шуро (Советом) территория ряда областей Уральского региона,
населенных в основном башкирами, была провозглашена «автономной частью
Российской республики». Под заголовком «Автономия Башкирии» 22 ноября газета
«Правда» сообщила, что Башкирский Совет «приступил к автономии в пределах
Оренбургской губернии», получившей впоследствии название «Малой Башкирии»:
все было сделано в соответствии с известным лозунгом большевиков о праве
наций на самоопределение. Уфимская губерния осталась в составе РСФСР.
Объявив автономию, лидеры башкирского национального движения приступили к
формированию соответствующих государственных органов. В условиях начавшейся
Гражданской войны особое внимание было уделено созданию собственных воинских
частей. В числе первых структур Башправительства был создан Военный отдел,
который возглавил Ахмет-Заки Валидов.
Совершенно другой, по сравнению с Центром, была реакция на провозглашение
башкирами своей автономии со стороны местных партийных и советских органов.
Они были убеждены в том, что башкиры еще не доросли до самостоятельного
государственного существования. Полагая, что социалистическая революция не
имеет границ, эти работники предоставление Башкирии автономии оценили как
уступку буржуазным националистам. Известно, что в то время
доброжелательность к автономии и башкирскому национальному движению проявил
В.И. Ленин. В январе 1918 года в беседе с председателем Башкирского Шуро
Шарифом Манатовым он сказал: «Мы не признаем движение башкир
контрреволюционным движением, направленным против нас… Мы считаем, что
национальные движения народов Востока вполне естественны и нужны…»
В начале февраля 1918 года несколько членов Башкирского правительства, в том
числе и Заки Валидов, были арестованы представителями Советов Оренбурга и
обвинены в заговоре против новой власти. В ночь на 4 апреля отряды казаков и
башкир совершили налет на Оренбург, освободили из двухмесячного заключения
Заки Валидова и его соратников, которые, собравшись в Челябинске, призвали
башкирский народ с оружием в руках выступить на борьбу с большевиками. Уже в
июле были созданы специальные военные отряды для борьбы с Советской властью.
Однако сотрудничество Башкирского правительства с Колчаком оказалось
временным, оно не оправдало надежд лидеров Башкирского национального
движения на сохранение объявленной ими автономии. Адмирал Колчак был
сторонником «единой и неделимой России», постепенно он начал свертывать
самостоятельность башкирских войск, в ближайшей перспективе маячила реальная
ликвидация уже провозглашенной автономии Башкирии. Разочаровавшись в
Колчаке, члены Башправительства начали задумываться о заключении соглашения
с большевиками, которые по-прежнему утверждали, что в РСФСР каждой нации
будет предоставлено право на самоопределение. В участии башкирских полков на
своей стороне были заинтересованы и большевики: судьба революции, по словам
В.И. Ленина, в то время решалась на Урале.
В ноябре 1918 года военные действия Башправительства против Советской власти
были прекращены. Начались переговоры о переходе на советскую платформу при
условии, что большевики признают в пределах Малой Башкирии Автономную
Башкирскую Советскую Республику, входящую в состав РСФСР. Широко известно,
что в телеграмме от 6 февраля 1919 года в адрес Уфимского губревкома за
подписями В. И. Ленина и наркома по делам национальностей И. В. Сталина
предлагалось не отталкивать башкирскую делегацию и согласиться на амнистию
выступавших против Советской власти башкир при условии создания с ними
единого фронта против Колчака.
В заключенном 20 марта 1919 года Соглашении Центральной Советской власти с
Башкирским правительством было закреплено положение о том, что «власть
Автономной Башкирской Советской Республики (АБСР) организуется в точном
основании с Советской Конституцией, утвержденной V Всероссийским съездом
Советов». Последнее означало, что органы управления Малой Башкирии должны
были быть пересмотрены по образцу органов власти Советской России.
Однако, не дожидаясь окончания переговоров о переходе на сторону Советской
власти, руководители Малой Башкирии приступили самостоятельно к формированию
новых органов власти, но не в соответствии с Конституцией РСФСР: вся полнота
власти, как законодательной, так и исполнительной, была передана избранному
еще в феврале 1919 года на I Всебашкирском съезде Временному революционному
комитету (Башревкому). Первым председателем Башревкома сначала был Заки
Валидов, а с мая того же года Харис Юмагулов. За Валидовым был оставлен пост
военного комиссара Башревкома.
Претворение в жизнь соглашения было задержано и в связи с началом военного
наступления колчаковских войск. Уже в середине марта 1919 года белые заняли
Уфу, а через два месяца в их руках оказалась практически вся территория
Башкирии. Башревком был вынужден спешно эвакуироваться в Саранск. Еще в июне
того же года в процессе подготовки Башревкома к развертыванию собственного
национально-государственного строительства при нем была создана партячейка,
организация которой мотивировалась тем, что «РКП(б) стоит в авангарде борьбы
за освобождение трудящихся». Получившая название «Временное центральное бюро
коммунистов Башкирии», она, тем не менее, не получила утверждение ЦК РКП(б),
поскольку в основу построения этой парторганизации с самого начала был
положен не классовый, а национальный принцип.
После того, как в августе 1919 года под натиском Красной Армии колчаковцы
были выброшены за Урал, Башревком вернулся из Саранска в небольшой в то
время захолустный городок Стерлитамак, который по согласованию с Москвой был
объявлен столицей Малой Башкирии. Не оставившее мысль о собственной линии по
вопросу национального партийного строительства Центральное бюро коммунистов
Советской Башкирии под председательством Хариса Юмагулова попыталось
закрепить ее на открывшейся 8 ноября 1919 года в Стерлитамаке I
Всебашкирской партийной конференции. В работе конференции кроме коммунистов
Малой Башкирии приняли участие представители ЦК РКП(б), Уфимского,
Оренбургского и Челябинского губкомов партии.
Выступивший на конференции Заки Валидов вновь ратовал за создание «особой
национальной партии коммунистов Башкирии», руководство которой принадлежало
бы национальному пролетариату. Русские коммунисты должны были ограничиваться
работой «только среди колонистов, полностью подчиняясь своему партийному
органу». После бурных дискуссий большинством голосов это предложение было
отвергнуто: в соответствующем постановлении говорилось о том, что возникшая
на съезде областная партийная организация в своей деятельности будет
руководствоваться только общепартийным Уставом. Председателем областного
комитета партийной организации Башкирии был избран Харис Юмагулов, однако в
составе 7 членов обкома большинство оказалось за людьми, не разделявшими
позиций своего председателя. Это были Г. Шамигулов, М. Тагиров, А. Измайлов
и Ф. Самойлов. Последний был также членом ЦК РКП(б), еще ранее он был
направлен Центром в Башревком «для борьбы с национализмом». Указанное
обстоятельство фактически сразу же сделало неизбежным возможность будущих
столкновений между членами обкома партии, с одной стороны, и Башревкомом — с
другой.
Противостояние этих сил уже в середине января 1920 года привело к острому
политическому кризису, толчком для которого стала борьба за захват
руководства только что организационно оформленной Башревкомом новой силовой
структуры — собственной Башкирской ЧК, по замыслу ее создателей выпадавшую
из строго централизованной системы Всероссийской чрезвычайной комиссии.
Параллельно с Башкирским ЧК в Стерлитамаке продолжала существовать и уездная
ЧК, местный орган уфимской Губ ЧК, совершенно не скрывавшая своего
негативного отношения к башкирской автономии и при любом удобном случае
допускавшая различные действия против Башревкома.
Обе конфликтующие стороны, Башревком и обком партии, прекрасно понимали, что
растущая и набирающая силу БашЧК в перспективе станет весомым аргументом в
любой политической игре. По стране уже шла слава о Всероссийской ЧК —
«разящем оружии диктатуры пролетариата», наделенной в то время внесудебными
полномочиями и особенно не церемонившейся с политическими противниками
большевиков.
В начале января 1920 года Харис Юмагулов, испытывая сильное противодействие
возглавленному им Башревкому со стороны большинства в обкоме партии и
чувствуя, что теряет руководство республикой, принял волевое решение:
назначил без согласования с обкомом партии председателем БашЧК Тагира
Имакова, лично ему преданного человека. Реакция членов обкома была
незамедлительна: на срочном заседании, созванном на следующий день, было
постановлено: «Ответственным перед обкомом за действия Башкирского ЧК
является товарищ Измайлов, его же утвердить председателем». В БашЧК на
несколько дней наступило двоевластие. В ночь с 15 на 16 января 1920 года по
приказу председателя Башревкома Хариса Юмагулова были арестованы сначала
два, а на следующий день все члены обкома партии и ряд других ответственных
лиц. Башревком ввел в Стерлитамаке военное патрулирование города и обратился
к населению с воззванием, в котором руководство обкома РКП(б) обвинялось в
попытке ликвидировать автономию Башкирии.
16 января В.И. Ленин срочной телеграммой вызвал Хариса Юмагулова в Москву
«для дачи объяснения по поводу произошедших в Стерлитамаке событий».
Наведение порядка в Малой Башкирии было поручено командующему Туркфронтом
Михаилу Фрунзе, который тотчас же ввел в Стерлитамаке военное положение.
Юмагулова во главе Башревкома сменил Заки Валидов, во время январских
событий находившийся в Москве и поэтому не принявший в них участие. Однако
нападки на Башревком, теперь уже во главе с Валидовым, продолжались.
В начале марта Заки Валидов, занявший пост председателя Башревкома, выступил
за отсрочку созыва II областной партийной конференции, на чем настаивал
Центр и его представитель Артем (Федор Сергеев). Заки Валидов был против и
созыва в ближайшее время съезда Советов Башкирской республики, выделяя в
качестве причины «гражданскую войну, слабую политическую подготовленность
башкир и наличие трений на национальной основе». 13 марта 1920 года
Башревком обратился в ВЦИК, ЦК РКП(б) и лично к В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому
и И. В. Сталину с заявлением, которое в партийных документах в дальнейшем
получило название «ультиматум Валидова». В нем выражалось недовольство
односторонним подходом представителей Центра к Башкирской республике. В
качестве примера упоминалось имя Артема (Сергеева), который «забрал в свои
руки обком партии». Требуя отзыва в Москву из своих учреждений его и других
лиц, Башревком настаивал на невмешательстве партийных органов в
административные дела автономии, а также о необходимости подчинения БашЧК
только Башревкому, а башкирских военных частей — только Башвоенкому.
В Стерлитамак прибыл Лев Троцкий, второе, после Ленина, лицо в РСФСР. На
состоявшемся совещании кроме представителя ЦК РКП(б) Артема (Сергеева)
приняли участие представители Башкирского обкома и губкома партии. Было
решено не акцентировать внимание на арестах, проведенных Башревкомом в
середине января, и считать, что «этот эпизод вычеркивается из истории
Башкирской республики». Троцкий подверг резкой критике попытку Ф. Самойлова
поставить вопрос о преследовании Башревкомом организаций коммунистической
партии в Башкирии. В постановлении совещания говорилось: «руководители
партийных организаций… ни в коем случае не должны вмешиваться в практическую
административную работу советских учреждений, а должны оставаться
руководящими политическими организациями трудящихся масс». Было решено
сохранить Башревком в прежнем составе во главе с Заки Валидовым.
В сложившихся условиях областная партийная организация начала перестройку
своей деятельности: коммунисты были переведены на военное положение, в
уездных центрах и заводских поселках для борьбы со всеми выступлениями
против Советской власти из них были созданы части особого назначения (ЧОН),
которые просуществовали до середины 1920-х годов.
Положение в Башреспублике и после окончания Гражданской войны сильно
усложнялась тем, что основная масса крестьян по-прежнему с большим
недоверием продолжала относиться к новой власти. Особое недовольство
крестьян вызывала реквизиция «излишков продуктов», а позднее — тяжесть
налогового обложения и сильное расхождение цен на промышленные и
сельскохозяйственные продукты. Самым крупным выступлением против большевиков
стало восстание «Черного орла», происшедшее в феврале-марте 1920 года, в
котором приняло участие свыше 25 тысяч жителей Мензелинского, Белебеевского
и Уфимского уездов. Это восстание было беспощадно подавлено войсками
внутренней охраны, ЧОНами и батальонами ЧК.
19 мая 1920 года ВЦИК и Совнарком РСФСР приняли специальный декрет, сильно
урезавший политические права и экономическую самостоятельность Башреспублики.
В знак протеста члены Башревкома оставили свои посты и тайно покинули
Стерлитамак.
Башревком 2-го состава подготовил созыв съезда Советов Автономной Советской
Башкирской республики, который состоялся 25 июля 1920 года. Ревком был
ликвидирован, а его функции перешли к Башкирскому ЦИК и Совнаркому АБСР.
Постановлением ВЦИК от 22 мая 1920 года БашЧК вошла во Всероссийскую сеть
Чрезвычайных комиссий. После этого БашЧК возглавляли только посланцы из
Москвы: Семен Лобов (июнь — декбрь 1920 года), Иван Каширин (декабрь 1920 —
май 1921 года), Петр Гузаков (июнь — октябрь 1921 года), которые уже
совершенно не замечали башкирскую специфику и совершенно не считались с
местными кадрами.
Вот в таких сложных политических и экономических условиях 29 декабря 1921
года в Стерлитамак с мандатом ВЧК №15088, свидетельствующим о назначении на
пост председателя Башкирского ЧК прибыл Николай Волленберг. Именно ему было
суждено стать последним ее председателем и первым руководителем созданного
на месте БашЧК нового органа — Башкирского Государственного политического
управления (ГПУ). Выше уже говорилось о том, что Волленберг прибыл в
Стерлитамак со своей командой, ее костяк составили начальник секретного
отдела В. Алексеев, начальник агентурного отдела П. Корнель и комендант
БашЧК М. Сидоров. В первых числах марта 1922 года в команду Волленберга
после излечения в госпитале в Москве влился и Наум Эйтингон.
Из воспоминаний В. П. Алексеева: «По приезде в Уфу, новую столицу автономии,
увидев вооруженную охрану вокруг здания ГПУ, Эйтингон сказал: «…Да уберите
пулеметы к … матери. Вы же на авторитет бандитов работаете. Их просто в
город впускать не надо, а уничтожать, где мы наметим».
Вступление Волленберга на должность председателя БашЧК ознаменовало
завершение затянувшейся конфронтации БашЧК с партийными и советскими
органами Башреспублики. Информируя центр о положении дел, уполномоченный ЦК
РКП(б) при Башкирской АССР Е. Пестун в своей обширной докладной записке от 7
февраля 1922 года отмечал, что «с приездом нового председателя БашоблЧК Н.
Волленберга с несколькими работниками между обкомом, БашЦИКом и БашоблЧК
установились правильные отношения. Прежнее состояние ЧК как питателя борьбы
групп отошло в прошлое. В комиссию, согласно постановлению Цека РКП(б),
вводятся два коммуниста-башкира и привлекаются на ответственную работу ряд
башкирских товарищей. Это сломало недоверие и враждебность к ЧК. В
наследство от прежней Коллегии остался гнилой штат, зараженный групповой
борьбой и негодный по качеству».
Конечно, было бы неправильно связывать коренные перемены во взаимоотношениях
местного органа ЧК с республиканскими властями только с личностью самого
Волленберга и прибывшей с ним команды. На стабилизацию политической
обстановки, начавшуюся с первых дней 1922 года, определенную роль оказала и
перестановка в руководстве Башреспублики: от власти были отстранены те
руководящие работники, которые сильно раздражали своим «контрреволюционным
прошлым». Благотворно повлияла и смена целого ряда, прямо скажем, одиозных
личностей и в самом руководстве БашЧК: была проведена «чистка» 20 — 30
сотрудников.
Однако главная причина новых перемен состояла в начавшейся в это время
реорганизации самих органов ЧК, главный смысл которых состоял в том, что
после окончания Гражданской войны и в связи с переходом на мирные рельсы она
была лишена своих чрезвычайных полномочий. С одобрения Политбюро ЦК РКП(б)
ВЦИК своим постановлением от 6 февраля 1922 года упразднил ВЧК и создал
Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР. В соответствии
с этим постановлением на ГПУ была возложена политическая охрана безопасности
Советской республики. Новый орган был освобожден от несвойственных для
спецслужб функций: борьбы со спекуляцией, преступлениями по должности и
прочими уголовными преступлениями. Судебные функции, ранее периодически
выполняемые органами ВЧК, были переданы специально предназначенным для этого
судебным органам. Отменили и ранее широко используемое ЧК право внесудебной
расправы с контрреволюционерами и другими преступниками. Правда, уже осенью
того же года ВЦИК снова предоставил ГПУ право внесудебных репрессий вплоть
до расстрела лиц, взятых с поличным на месте бандитских налетов и
вооруженных преступлений, а также право высылки в лагеря активных деятелей
антисоветских политических партий на срок до 3 лет. Одновременно с принятием
в феврале 1922 года нового положения об НКВД ГПУ было выведено из его
структуры, оно стало самостоятельным ведомством, подчиняющимся
непосредственно Совнаркому РСФСР.
В соответствии со сказанным были преобразованы и органы Чрезвычайной
комиссии Малой Башкирии. Экстренное заседание Президиума Всебашкирского ЦИК
4 марта 1922 года рассмотрело вопрос «О ликвидации БашоблЧК и организации
Госполитуправления при БашЦИКе». На Башкирское областное Государственное
политическое управление (БОГПУ) при БашЦИКе были возложены задачи сбора и
систематизации всесторонней информации от агентуры, подавление
контрреволюционных выступлений и бандитизма, борьба со шпионажем, охрана
железнодорожных и водных путей республики.
Свои действия Волленберг согласовывал с партийным руководством республики,
предложения и указания которого также неукоснительно принимались им к
исполнению, он аккуратно отчитывался на заседаниях Башобкома о положении дел
в своем ведомстве. 26 апреля 1922 года, выступая на заседании оргбюро обкома
партии, он критически проанализировал состояние дел в упраздненном БашЧК и
подробно остановился на проблемах возглавляемого им БОГПУ: «Самое главное и
основное, на чем я останавливаюсь более подробно, это наш аппарат,
призванный на такую серьезную, я бы сказал, первой важности работу. Аппарат
этот построился на политическом хаосе, принятом от бывшего ЧК. Подбор
работников был очень скверным. Из 976 работников пришлось оставить только
143, из которых 90% не годны для наивысшей, весьма серьезной работы…»
В то время в Башкирии совершенно легально действовала АРА — американская
администрация помощи, созданная еще в 1919 году министром торговли США
Гербертом Гувером (будущим президентом США в 1929—1933 гг.) с целью помощи
европейским странам, пострадавшим в годы Первой мировой войны. В связи с
голодом в Поволжье Советское правительство в 1921 году разрешило
деятельность АРА в РСФСР. Действовала она и в Башкирии, где руководителем
спецслужбы АРА был полковник Уолтер Белл, а его заместителем Пит Хофстра.
Позднее к ним присоединились еще пять американцев: С. Берд, В. Келли, Г.
Бленди, Д. Мерфи и Р. Слоем. В одной из первых информационных сводок БашЧК
областному комитету РКП(б) говорилось, что «работа АРА принимается
населением как продажа России американцам». Там же сообщалось, что
«население воспринимает помощь других стран в противоположность Советской
власти и компартии, отбирающих у всех все в свою пользу». Однако по мере
наращивания помощи со стороны АРА отношение к американцам изменилось. Ведь
именно продовольственные поставки из-за океана спасали жизни десяткам и
сотням тысяч людей, проживающим в Башкирии. К ноябрю 1922 года в республике
было организовано 138 приютов, 46 бесплатных столовых обслуживали почти 22
тысячи человек. Безусловно, что, оказывая помощь голодающим, АРА
использовала свои легальные возможности сбора информации различного типа для
американских спецслужб.
Поэтому неудивительно, что Волленберг как руководитель БОГПУ в своем докладе
оргбюро обкома отметил, что от «АРА больше вреда, чем пользы… Она проводит
агитацию против Советской власти, для чего широко использует мулл и
священников…». Сообщая также о том, что ГПУ продолжает выполнять функции
борьбы с бандитизмом и политического сыска, в частности, следит и
контролирует работу других, кроме коммунистической, партий, а для этого
«нужны еще 12 политически воспитанных башкир исключительно для борьбы с
бандитизмом, а в 6 кантонах уполномоченных обязательно заменить».
В 1923 году деятельность АРА в РСФСР была запрещена под предлогом ведения ее
сотрудниками контрреволюционной деятельности. Из Москвы была послана
телеграмма следующего содержания: «При отъезде Ары приветствия,
благодарности, проводы могут быть устроены, но должны носить абсолютно
официальный характер от имени местных ВЦИКов, СНКомов, Губисполкомов, ни в
коем случае не должно быть массовых от имени населения благодарственных
актов и выступлений».
Все приведенные выше документы об истории БашЧК и Башкирского ОГПУ находятся
в фондах Центрального государственного исторического архива и Центрального
государственного архива общественных организаций Республики Башкортостан
(бывшего Партархива). Там же хранится несколько интересных фотографий,
сделанных в Уфе 20 декабря 1922 года в день празднования пятой годовщины
органов ВЧК-ОГПУ.
На первой фотографии показан военный парад 36-го специального батальона
войск ОГПУ на площади около здания Уфимского горсовета (ныне это сквер на
углу улиц Ленина и Коммунистической). На трибуне выступает Наум Эйтингон,
член Коллегии БашОГПУ, справа от трибуны стоит Д.М. Чудинов (Касьян),
который, будучи в 1920 году заместителем председателя Уфимской ГубЧК,
препровождал царскую семью в ее последнем перед расстрелом переезде из
Тобольска на Урал. Рядом с ним (в черной шапке и пальто) Рубен Восканов,
первый секретарь Башкирского обкома РКП(б).
В тот же день руководство Башкирского ОГПУ и приглашенные на празднование
5-ой годовщины органов ВЧК-ОГПУ (в их числе был, кстати, ЧОНовец Аркадий
Гайдар) сфотографировались около здания бывшего Духовного училища по ул.
Гоголевской, 11. В то время в нем размещался клуб 41 дивизиона войск ОГПУ, а
ныне после реконструкции и надстройки верхнего этажа расположен биофак
Башкирского государственного университета. На фото у знамени стоит
командно-политический состав 41 дивизиона войск ОГПУ, а в середине за
пулеметным расчетом сидят: четвертый слева (в черной шапке и пальто) Рубен
Восканов, рядом с ним — председатель Уфимского горсовета Ф.Я. Першин.
Из воспоминаний В. П. Алексеева: «В конце 1921 года по инициативе ЦК партии
с группой работников Гомельской ЧК я был направлен в Башкирию и выполнял там
обязанности заместителя председателя ЧК автономной республики. Нас послали
туда в связи с тем, что в Башкирии не все шло гладко с созданием местного
государственного аппарата, возникали разногласия на почве межнациональных
отношений. По приезде в Уфу, изучив обстановку, в корне изменили направление
деятельности Башкирского ЧК, пресекли высокомерие, элементы великодержавного
шовинизма, имевшие место в коллективе местных чекистов, ввели в аппарат ЧК
национальные кадры, установили деловые отношения с ЦИК и Совнаркомом
Башкирии. В короткий срок нам удалось нормализовать ситуацию и создать
необходимые условия для становления и развития этой республики».
Выше уже говорилось о том, что в конце 1925 года Эйтингон в качестве
резидента ОГПУ выехал в свою первую заграничную командировку. Сначала это
был Шанхай, где в то время действовала объединенная сеть ОГПУ и
Разведывательного управления Красной Армии, а затем Пекин и Харбин. Именно в
Китае началась карьера Наума Эйтингона как непревзойденного мастера
организации специальных операций. С этого момента и до начала 1940-х годов
он стал Леонидом Александровичем Наумовым, хотя во всех официальных
документах по-прежнему проходил под своей настоящей фамилией.
В это время Центральное правительство Китая во главе с лидером партии
Гоминдан Сун Ят Сеном, пришедшим к власти после революции 1911 года,
практически контролировало только несколько провинций на юге страны.
Фактически же Китай был раздроблен на небольшие полунезависимые территории,
на которых хозяйничали многочисленные китайские генералы. Советское
правительство стремилось наладить сотрудничество с демократическими,
антиколониальными силами в Китае. Для формирующейся Народно-революционной
армии Китая Советский Союз отправил туда свыше 130 своих военных советников.
Сотрудничеству мешали бывшие белогвардейцы, белоэмигранты и японские
спецслужбы. Особенно много их было в Маньчжурии, находившейся под контролем
китайского генерала Чжан Цзо Линя. Он мечтал о создании в Северо-Восточном
Китае и на территории Маньчжурии и Восточной Монголии «Независимой
Маньчжурской республики», которая с присоединением внешней Монголии должна
была стать протекторатом Японии. Генерал всячески притеснял советских
служащих Китайско-Восточной железной дороги. Такая откровенная прояпонская
позиция угрожала советским интересам. Поэтому было решено уничтожить Чжан
Цзо Линя физически, что и было осуществлено под руководством Эйтингона в
июле 1929 года взрывом поезда с генералом на железнодорожном перегоне Пекин
— Харбин, официально охраняемом японскими военными. «Советский след» этой
операции долгие годы обнаружен не был: международный трибунал над военными
преступниками, собравшийся в Токио после второй мировой войны, счел
виновными в происшествии руководителей японского правительства и японской
армейской разведки.
Эйтингон-Наумов организовал в Китае целую сеть агентов и глубоко
законспирированных разведчиков. Именно при нем в Шанхайской резидентуре
начал работать Рудольф Иоганнович Абель, впоследствии известный полковник
советской разведки, скончавшийся в 1946 году. Именем его воспользовался
арестованный в США в 1957 году другой разведчик-нелегал (Вильям Фишер),
ставший знаменитым «полковником Абелем», много сделавшим для ознакомления
советских физиков с американскими разработками первой атомной бомбы.
Ликвидация Чжан Цзо Линя не привела к существенным изменениям ситуации в
Маньчжурии. Весной 1929 года китайская полиция внезапно совершила налет на
советское консульство в Харбине. При этом были захвачены документы военного
атташе и арестованы находившиеся в подполье, а в тот самый день собравшиеся
в здании консульства представители компартии Китая. После этого инцидента
Советский Союз разорвал дипломатические отношения с гоминдановским
правительством, и поэтому легальная резидентура ИНО и внешней разведки в
Китае фактически прекратила свою деятельность. Эйтингона отозвали в Москву,
работа молодого разведчика в Китае была отмечена его первым орденом —
Красного Знамени.
В Москве Эйтингон надолго не задержался. Он был командирован в Турцию, в
Константинополь, где по-прежнему действовал под прикрытием легальной
должности атташе военного консульства под именем Леонида Наумова. В то время
резидентура ОГПУ в Турции по решению советского руководства в целях
поддержания дружественных отношений с правительством Кемаля Ататюрка не
работала против страны своего пребывания. Основная ее задача состояла в
добывании различной политической информации в иностранных посольствах,
аккредитованных в Константинополе. Она занималась также организацией широкой
сети нелегальной резидентуры на всем Ближнем Востоке. Сначала ею руководил
небезызвестный Яков Блюмкин (застреливший в 1918 году в Москве германского
посла Мирбаха), устраненный в 1929 году за связь с Троцким, а затем бывший
начальник Восточного отдела ИНО Георгий Агабеков. Однако летом 1930 года
Агабеков бежал на Запад, выпустил в Берлине книгу «Записки чекиста», в
которой, в частности, расшифровал принадлежность Эйтингона к разведке.
Из опасений провала Эйтингона Центр в срочном порядке отозвал его в Москву,
где до осени 1936 года Эйтингон работал сначала в особой группе при
председателе ОГПУ, созданной для глубокого внедрения агентуры на объекты
военно-стратегического значения в странах, потенциальных противниках СССР, а
затем начальником 1-го отдела ИНО (нелегальная разведка). В эти годы он
неоднократно выезжал в Китай, США, Иран и Германию.
В 1936 году, когда в Испании началась война, Эйтингон под именем Леонида
Александровича Котова выехал в Мадрид на работу заместителем резидента ИНО
НКВД и советника по безопасности республиканского правительства Александра
Орлова (Фельдбина). Основная задача Эйтингона состояла в руководстве
партизанскими отрядами республиканцев. Параллельно с этим он участвовал в
ликвидации руководителей испанской Рабочей партии
марксистов-интернационалистов, которых Сталин считал сторонниками Троцкого.
Очень важным достижением Эйтингона в Испании была вербовка Рамона Меркадера,
будущего убийцы Льва Троцкого.
В июне 1938 года Орлов бежал в США, пригрозив Сталину выдать всех известных
ему нелегалов, если тот расправится с оставшимися в СССР его родственниками.
Орлов выполнил свое обещание, не выдав нелегалов, в том числе и Эйтингона,
который в августе того же года стал резидентом ИНО НКВД в Испании. Ему был
поручен ряд важных заданий, в частности, восстановление прерванной связи с
одним из членов «кембриджской пятерки» Гаем Бердженсем, работавшим в 1938
году в английской разведке «Интеллидженс сикрит сервис», в дальнейшем
регулярно поставлявшим Советскому Союзу информацию о создании в
Великобритании атомной бомбы.
За работу в Испании в ноябре 1932 года Эйтингон был награжден вторым орденом
Красного Знамени. Под псевдонимом Котов он был упомянут в известных мемуарах
«Люди. Годы. Жизнь» Ильи Эренбурга, бывшего в те годы в Испании
корреспондентом «Известий»: «Человека, которого в Испании звали Котовым, я
остерегался — он не был ни дипломатом, ни военным». Впервые опубликованные в
1960-х годах, эти строки были единственным упоминанием в советской печати
имени резидента советской разведки в Испании. После победы Франко в Испании
Эйтингон перебрался во Францию, где ему удалось восстановить все то, что
осталось от испанской агентурной сети НКВД. Большим успехом Эйтингона было
привлечение к сотрудничеству с советской военной разведкой племянника главы
испанской фашистской партии Примо де Ривера, личного друга Адольфа Гитлера,
который до 1942 года оставался важным источником информации о планах Франко
и Гитлера.
После возвращения в Москву лично Сталиным Эйтингону была поручена физическая
ликвидация Льва Троцкого, находившегося в то время в изгнании в Мексике.
Эйтингон-Том разработал и провел эту операцию, будучи искренне убежденным,
что выполняет «приказ партии и лично товарища Сталина, действует во имя
революции и на благо международного рабочего движения». В настоящее время
эта операция описана в деталях, и поэтому мы не будем останавливаться на
подробностях ее практического осуществления. Скажем лишь, что первая попытка
убить Троцкого в мае 1940 года, используя при этом группу боевиков во главе
с известным мексиканским художником-коммунистом Сикейросом, закончилась
неудачно. Только в авгус-те того же года убийство Троцкого удалось
осуществить Рамону Меркадеру. Операцией руководил лично Наум Эйтингон, в
этом ему помогала мать Рамона коммунистка Каридад Меркадер. Хорошо известно,
что самому Рамону Меркадеру уйти с места преступления не удалось, он был
осужден, вышел из тюрьмы только в мае 1960 года, прибыл в Советский Союз,
где 6 июля 1961 года ему была вручена Золотая Звезда Героя Советского Союза.
Тяжелобольной Рамон Меркадер упросил советское правительство отпустить его
на Кубу. Там он умрет в 1978 году, его тело привезут в Москву и похоронят на
Кунцевском кладбище без особых почестей.
В Москву Эйтингон и Каридад Меркадер вернулись кружными путями через Кубу,
Канаду и Дальний Восток только в конце мая следующего года. 17 июня 1941
года Эйтингону и Каридад Меркадер в Кремле, правда не в Свердловском зале,
как обычно, а в кабинете председателя Верховного Совета СССР М.И. Калинина,
были вручены ордена Ленина. Наградили и других участников операции по
уничтожению Троцкого. При вручении ордена Ленина Эйтингону Калинин сказал:
«Что бы ни случилось — помни: Советская власть всегда позаботится о тебе и
твоей семье…» Через десять лет эта «забота» проявится для Эйтингона
осуждением Военной Коллегией Верховного Суда СССР к 12-тилетнему сроку
пребывания в зловещем Владимирском централе. Каридад Меркадер, кстати, через
две недели после начала Великой Отечественной войны будет эвакуирована в Уфу
и только в 1944 году получит разрешение выехать в Мексику. Впоследствии она
переселилась во Францию, где до самой смерти в 1975 году получала пенсию от
советского правительства. Она умерла в Париже, лежа на кровати под большим
портретом Сталина.
В начале Великой Отечественной войны комиссар госбезопасности 3-го ранга
Наум Эйтингон стал заместителем начальника Особой группы при наркоме НКВД,
которую возглавил Павел Судоплатов, человек-легенда, автор широко известной
в нашей стране и за рубежом книги «Спец-операции. Лубянка и Кремль.
1930—1950». Основная задача группы состояла в организации диверсий в тылу
врага.
Эйтингон стал одним из организаторов партизанского движения на
оккупированной немцами территории СССР, Польши, Чехословакии, Болгарии и
Румынии. В начале 1945 года за их осуществление ему было присвоено звание
генерал-майора, а по окончании войны он был награжден вторым орденом Ленина
и орденом Суворова 1-й степени. Важная деталь — орденом Суворова за все годы
Великой Отечественной войны были награждены только два сотрудника
госбезопасности: Эйтингон и Судоплатов.
Разведчик Наум Эйтингон занимался и атомной проблемой. 20 августа 1945 года,
уже после взрыва двух американских атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, для
координации усилий по решению ядерной проблемы в нашей стране был создан
Специальный комитет при Государственном Комитете Обороны (затем при Совете
Министров) СССР во главе с Л. П. Берией. А уже в сентябре того же года для
добывания и обработки разведданных по этой же проблеме в составе НКВД был
образован Отдел «С» (начальник Судоплатов, один из его заместителей —
Эйтингон). В 1946—1947 годах Эйтингон руководил выводом за рубеж Вильяма
Фишера (Рудольфа Абеля).
В конце 1946 года по специальному указанию Сталина Эйтингон был направлен на
северо-запад Китая в провинцию Синьцзян (именовавшуюся в то время также
Восточным Туркестаном и Джунгарией) для изучения военно-политической
ситуации в этом стратегически важном районе, богатом сырьем и минералами
(нефть, золото, платина, медь). Ему было поручено задание по оказанию помощи
органам безопасности компартии Китая в подавлении сепаратистского движения
уйгуров, которое финансировалось и снабжалось оружием гоминдановцами и
англичанами. Уже в 1949 году Эйтингон, блестяще справившийся с уничтожением
уйгурских сепаратистов, был перекинут в Прибалтику, в частности в Литву, для
ликвидации националистического движения. Известно также, что с таким же
заданием в 1949 году Эйтингон побывал в Венгрии, Ираке, Иране и Турции,
однако подробности этой его деятельности до сих пор тщательно скрываются.
Несмотря на все заслуги Эйтингона он, еврей по национальности, попал в число
«еврейских заговорщиков», когда Кремль начал раскручивать «дела
убийц-врачей», и был арестован. В своих воспоминаниях Павел Судоплатов
пишет, что однажды Эйтингон, обладавший большим чувством юмора, невесело
пошутил: «При нашей системе есть лишь одна, впрочем, тоже негарантированная
возможность не закончить свои дни в тюрьме: надо не быть евреем или
генералом госбезопасности». Вскоре он был осужден Военной Коллегией
Верховного Суда СССР как «предатель Родины».
Сразу же после смерти Сталина в начале марта 1953 года, по указанию Л. П.
Берии, ценившего Эйтингона как профессионала, он был освобожден и вернулся
на работу в МВД СССР. Однако через несколько месяцев после ареста самого
Берии по указанию Хрущева снова был арестован и обвинен в «бериевском
заговоре», якобы имевшем целью уничтожение Советского правительства. После
4-х лет пребывания без суда в Бутырской тюрьме в 1957 году Эйтингон снова
предстал перед Военной Коллегией Верховного Суда СССР, которая приговорила
его к 12 годам лишения свободы. В своем последнем слове Наум Эйтингон
сказал: «Вы судите меня, как человека Берии. Но я не его человек, если я —
чей-то, то считайте меня человеком Дзержинского. Но если быть более точным,
то я — человек партии. Я всегда выполнял ее задания и государственные. А с
вами о них я говорить не буду…».
Эйтингон вышел на свободу в 1964 году и устроился в издательстве
«Международные отношения» сначала перевод-чиком, а потом редактором. В этой
работе ему помогло безукоризненное знание английского, французского,
испанского и немецкого языков. До последних дней жизни Эйтингон добивался
своей реабилитации. К сожалению, полностью реабилитирован он был только в
августе 1992 года уже после своей смерти. К 55-летию великой победы над
фашизмом 9 мая 2000 года семье Эйтингона были возвращены все награды,
отобранные у него 47 лет назад: два ордена Ленина, два ордена Красной
Звезды, орден Суворова 1-й степени, орден Отечественной войны 1-й степени и
медали.
Здесь читайте:
Эйтингон Наум
Исаакович (биографические материалы).
Карательные органы СССР
(справочник, включающий в себя также указатель имен).
Литература:
Шарапов Э.П. Наум Эйтингон - карающий меч Сталина. С-Пб.,
"Нева", 2003
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
