|
|
Ася Асеева
ПЛАЧИДО ДОН
В конце прошлого года на Первом канале прошла премьера семисерийного
фильма Сергея Бондарчука «Тихий Дон», пролежавшего на заграничных полках
почти 13 лет. Правда, возникает вопрос: а Бондарчука ли это фильм? Сама
история этого произведения заставляет заподозрить, что мы увидели не то или
не совсем то, что хотел показать нам автор «Войны и мира», «Судьбы
человека», «Они сражались за Родину». Уже на перестроечном Пятом съезде
Союза кинематографистов многие коллеги предъявили Сергею Бондарчуку
претензии: зачем нужен еще один «Тихий Дон», когда уже есть фильм Сергея
Герасимова? Сам Бондарчук, обосновывая свою идею, как-то сказал: «Мало кто
знает, что еще в рукописях этот роман у Шолохова назывался «Казачьи война и
мир». «Войну и мир» я уже снял. Так что все логично…». Правда, этот
грандиозный замысел он собрался реализовать, как показало время, слишком
поздно. К тому моменту, когда фильм пошел в производство, начался распад
Союза, — первые съемочные дни пришлись на путч 91-го года. Фильмы Бондарчука
никогда не были малобюджетными, и «Тихий Дон» с его батальными сценами
требовал денег, которых уже не было. Поэтому когда одна итальянская
киностудия предложила совместный проект, Сергей Бондарчук, согласившись,
незамедлительно приступил к работе. Дал согласие и на условие контракта о
том, что актерский состав должен быть интернациональным, уступив главные
роли в фильме заморским актерам: Григория Мелихова играл британец Руперт
Эверетт, его отца Пантелея — итальянский сириец Фарид Мюррей Абрахам,
Аксинью — француженка Дельфин Форрест.
Бондарчук снял 10 серий за 11 месяцев, а еще за 6 — полностью смонтировал
фильм. Но права режиссера на фильм нигде зафиксированы не были, в итоге
из-за банкротства итальянской продюсерской фирмы фильм был арестован, и все
160 тысяч отснятых метров пленки легли в банковский сейф.
Съемки фильма «Тихий Дон» были величайшей авантюрой, закончившейся смертью
режиссера, — в Россию так и не был возвращен окончательный авторский
вариант, только отснятый рабочий материал (скорее всего, не весь). Вот из
него-то и были составлены 7 небольших серий для российского зрителя. В
качестве режиссера этой российской телеверсии выступил Федор Бондарчук, сын
мастера. Он смонтировал картину и помимо работы над озвучиванием (фильм был
снят на английском языке) и созданием спецэффектов еще и доснял несколько
незначительных сцен (например, некоторые пейзажи). Именно этот сборный
вариант непонятно чьего производства мы и посмотрели в ноябре 2006-го. Как
заметил актер, сыгравший роль Петра Мелихова, В. Гостюхин, «набирали картину
из лоскутов». Что ж, задача перед сыном режиссера стояла действительно
трудная — воссоздать здание фильма отца из доставшейся в наследство груды
деталей. Федор Сергеевич объяснил свой подход так: «Здесь можно было делать
картину про страну, про народ, про казачество на фоне любви, а можно и про
любовь на фоне изменений в стране. После изучения архивов отца, касающихся
«Тихого Дона», мне кажется, что для него главной была история Григория и
Аксиньи. И он снимал историю любви».
Это «кажется» объясняет многое. Только вот зрителям, судя по многочисленным
отзывам, показалось несколько иное, — и это иное вступает в противоречие с
«кажется» Бондарчука-младшего. Возможно, душою фильма должна была стать
именно любовь. Но российский зритель, наблюдая за историей главных героев в
течение 7 серий, так и не увидел этой любви. Взаимоотношения главных героев
фильма Аксиньи (Форрест) и Григория (Эверетта) больше походили на
вынужденную дружбу двух надменных одиночеств, попавших в стан
варваров-недочеловеков (местность и российская актерская группа). Может
быть, дело в том, что актер Эверетт, известный «в миру» как мужчина
нетрадиционной ориентации, просто не смог сыграть страсть к женщине, и
потому он так вял и холоден с Аксиньей? А может, они вообще не поняли
специфики любви диких казаков (само слово «казак» — жупел для европейца!)?
Глядя на бесстрастную и деревянную игру актеров, казалось: обменяйся они
своими ролями, европейский эффект был бы большим. Да и озвучивание внесло
свои странности — Максим Суханов глухим бурчанием только усугубил аутизм
«горячего казака» Григория, тогда как Марина Зудина своими криками с
придыханием (пародия на Быстрицкую) наделила испуганную Форрест чуждым ей
темпераментом.
Впрочем, нарекания вызывает игра большинства актеров. Пантелей колоритного
Мюррея Абрахама мало напоминал отца-деда-главу казачьего дома, а походил на
шута, старичка-сатира или невменяемого цыгана, — не спас и голос Сергея
Гармаша. Но если иностранцы, не понимающие в принципе особенностей казацкой
и вообще российской души, могут быть условно прощены, то неестественность
российских актеров поначалу не находит объяснения. Испуганный
Степан-Щербаков, говорящий как человек, перенесший паралич, и в то же время
лихорадочно бодрая Дарья-Андрейченко, — даже утопившаяся весело…
Почти все актеры фильма не жили жизнью своих героев, а изображали эту жизнь.
Естественен и органичен в фильме был актер Лапиков, здесь дух был не отделен
от плоти, — возможно, оттого, что играл он на языке оригинала. И отчасти
понятной становится психологическая зажатость наших актеров, вынужденных
говорить свои роли на английском языке, а потом и дублировать самих себя,
подстраивая русскую речь под темп заученной английской, которая искажала
мимику и тормозила естественную эмоциональность игры. Но остается странное
ощущение, что дело не только в этом. Игра почти всех наших актеров несколько
схематична. И бог с ними, с иностранцами, но своих-то актеров мы знаем и
видели, на что они способны в кино. И не верится, что такой ас-режиссер,
умеющий, можно сказать, вынуть душу из актера, не смог одушевить свой фильм.
Индивидуальные актерские способности остались невостребованными,
использованы только их внешние данные.
Возможно, что так и было нужно спонсору-заказчику, которого не интересовала
живая и душевная игра наших актеров, потому, что герои «Тихого Дона» не
должны были предстать перед западным зрителем более человечными, чем
позволяет общепринятый европейский стандарт.
В фильме масса обыкновенных «ляпов», — начиная с пустых ведер Аксиньи, с
которыми она поднимается от реки, и ее же простоволосости, непредставимой
для казачки, выходящей на улицу (говорят, что Бондарчук не смог заставить
Форрест повязать платок, — видимо, актриса считала свои волосы единственным
своим достоинством), — кончая немецким пулеметом времен Второй мировой и
совершенно не донским говором героев (чем были обижены донские казаки после
просмотра).
Но если казаки вообще не узнали в фильме настоящего донского быта тех
времен, то российский зритель не узнал знакомого ему с детства романа-эпопеи
о трагических страницах истории нашей Родины. Вместо потрясений страны и
личных трагедий на зрителя изливается бессмысленно бродящая, воюющая, пьющая
и разряженная под казаков хаотичная масса, перемежаемая умиротворяющими
донскими пейзажами. Фильм — сплошное действие, ни проблеска мысли, одно
беспричинное следствие, расписной лубочный вариант семисерийного клипа а ля
рюс.
Нашему зрителю такое смотреть нелегко. Как нелегко укрыть этим лоскутным
целлулоидным одеялом имя такого режиссера, как Сергей Бондарчук. Вместо
художественной трагедии «Тихий Дон» мы увидели трагедию режиссера, — а
вернее, трагедию российского кино в эпоху перемен. И вычислить, какова доля
вины в провале самого режиссера, актеров, сына, который занимался монтажом
того, что попало ему в руки, невозможно. Можно только пожалеть, что Сергей
Бондарчук не взялся за экранизацию «Тихого Дона» раньше, когда ругаемое
сейчас Госкино давало деньги под самые разные проекты и, в отличие от
современных капиталистических продюсеров, не вмешивалось в процесс, выступая
цензором только в финальной стадии. А финал этой истории можно было
предвидеть заранее, вспомнив хотя бы басню дедушки Крылова про
представителей трех стихий, впряженных в одну повозку. Деньги в роли хозяина
всегда тянут туда, где свободное творчество гибнет — как погиб фильм «Тихий
Дон» режиссера Сергея Бондарчука.
ВОЙНА, ВИД СБОКУ
Запоздалая рецензия на кинофильм «9-я рота» Бондарчука-младшего,
вызванная к жизни «Тихим Доном» Бондарчука-старшего.
Трудно оценивать фильм на тему, которая, в силу обстоятельств, затронула
твою жизнь. Ты настроен изначально критически, ты с первых кадров ждешь
авторских проколов и готов их высмеять. Сознаемся, что здесь силен элемент
ревности, — любая домохозяйка, глядя, как героиня мыльной оперы моет полы,
обязательно ткнет в нее презрительным пальчиком: «Кто ж так моет, кто ж так
выжимает!». Именно поэтому постараемся ограничить фактическую критику и
больше времени уделить, так сказать, концептуальной. Начать с того, что «9-я
рота» по моде последнего времени вошла в сознание ее потенциального зрителя
задолго до выхода на широкий экран. По рекламной модели западного образца,
обкатанной на таких фильмах, как «Турецкий гамбит», «Ночной (Дневной) дозор»
и других подобных, мысль о жизненной необходимости сходить и посмотреть
вбивалась в голову обывателя с неумолимой мощью кузнечного молота. Вопрос о
рекламе, зомбирующей потребителя любой продукции, — не тема нашей статьи, но
все же стоит отметить, что, несмотря на отработанную технологию, так
построенная реклама уже оборачивается для ее создателей своей темной
стороной. Зритель начинает понимать — чем назойливей реклама, тем хуже
фильм. Возможно, это эффект обманутого ожидания — вначале формируется
идеальный образ, а потом предъявляется неидеальное кино, и на контрасте
между ожидаемым и реальным возникает раздражение от несбывшихся надежд, и
тут даже мелкие недостатки превращаются в крупные.
Я смотрел «9-ю роту», не надеясь на хорошее, поскольку отношусь к той
категории «домохозяек», которые знают, как на самом деле «моют полы». Иными
словами, мне помогал (или мешал) мой афганский опыт. Положительным моментом
было то, что я ничего не имел против Федора Бондарчука — он даже был
симпатичен мне как актер-любитель. Я знал, что до этого он снимал видеоклипы
и рекламу, но не знал, какие именно, поэтому был непредвзят к нему как к
режиссеру. Слабую надежду на положительный исход просмотра питал озвученный
в рекламе факт, что фильм основан на реальных событиях и консультантами были
участники этих событий. «Эти-то не дадут соврать, ударят по рукам, а то и в
морду двинут под предлогом контузии, если что не так покажется», — думал я,
усаживаясь перед экраном и вставляя диск в дисковод (сами понимаете, что
смотреть фильмы в кинотеатрах, где над ухом хрустят попкорном, — удел и
образ жизни нового поколения, но не моего, у которого даже конфетку в
темноте зала развернуть считалось move ton). Была еще положительная мысль:
хорошо, что Федор снял кино про ту войну — фильмов про Афганистан вообще
немного — можно пересчитать на пальцах одной руки, да и из них только один —
«Афганский излом» Бортко — мне понравился (за исключением комиссара Каттани
— Микеле Плачидо в роли майора Бандуры). Но война так и осталась
неохваченной кинематографом более-менее широко, и уже ушла в прошлое,
исчезла из памяти общества, накрытая Чечней и вообще новой эпохой как медным
тазом. Короче, сел смотреть с надеждой — а вдруг обойдется, вдруг получится,
несмотря на опасения.
Но фильм начал напрягать с первых кадров, начиная с каких-то несоветских
призывников (даже кепка не соответствовала, несмотря на заверения, что вещи
все тех времен), драки в парикмахерской, за которую зачинщику ничего не
было, потому что «они же в Афган идут!» — и тут все замерли с открытыми
ртами, словно перед группой прокаженных. Не понятна сцена с Говорухиным в
роли командира энной степени, объявившего перед строем: «Кто не хочет лететь
в Афганистан — шаг вперед!» — интересно, кто ж перед строем будет
позориться? Впрочем, эта сцена открыла свой потаенный смысл — но об этом
позже, когда будем заниматься психоанализом и разбирать скрытые режиссерские
установки. А пока, продолжая смотреть, от нарастающей раздраженной скуки,
включил на ускоренный просмотр — все веселее слушать лилипутские голоса —
особенно прапорщика Дыгало (Михаил Пореченков) с целлулоидной нашлепкой
шрама на щеке, который готовил бойцов не на жизнь, а на смерть — готовил
жестокостью, перемежаемой бабьими истериками и слезами. Особенно «тронула»
своей пошлостью сцена, где прапорщик плачет в поле красных маков после
избиения своих подчиненных за то, что ему в который раз отказано вернуться в
Афган и мстить за убитых товарищей. Клубок эмоций понятен, судьба человека
тоже, — но только не в красных маках, товарищ режиссер, — думаю, объяснять
почему, не нужно…
Конечно, коробит стрельба героя по кличке Джоконда (художник, который
считает, что война — это красиво) в пятикопеечную монету, в ее реверс с
гербом СССР. Думается, что в раскрутке фильма на Западе этот эпизод был
одним из главных в рекламных роликах. То, что «убийство» герба было
выполнением (или предвосхищением) политического заказа, не вызывает сомнения
хотя бы потому, что по ходу фильма снайперские способности бойца-художника
больше не пригодились, хотя мы привыкли с чеховских еще времен, что ружье,
висящее на стене в первом акте, должно выстрелить в последнем. Но в нашем
случае оно выстрелило уже в первом, зато сразу в целую страну. Правда, нужно
отдать должное режиссеру: в конце фильма Джоконда погибает от пули в лоб —
стрелявший дух тоже, видимо, снайпер, а может, просто от пятака отрикошетила
собственная пуля, — но, предположив такой художественный ход, мы наделяем
режиссера чрезмерной изощренностью, которая не проявилась более нигде. Хотя,
впрочем, есть еще один момент, где можно заподозрить эту самую изощренность.
В финале погибнут все, кроме героя по кличке Лютый, того самого, кто учинил
избиение в парикмахерской. Можно развивать эту тему в сторону обобщений —
мол, выживет только человек новой эпохи, воистину боец, не отягощенный
интеллигентской тонкостью, он-то и устроит в России новую жизнь, тогда как
стеснительная и мечтательная интеллигенция, убившая Союз, погибнет сама. Но
это все рассуждения из арсенала интеллигента-недобитка, на самом же деле
Федор, как мне кажется, просто поймал такие смыслы случайно, когда ловил
свою рыбку бредешком в мутной воде. Иначе бы фильм получился совсем другим.
Хотя, зря я, наверное, наезжаю на Федора — даже гламурному режиссеру никто
не запрещает мыслить широкими обобщениями. Взять, к примеру, сцену с
Белоснежкой и массовой любовью, которую она дарит всем бойцам по очереди, и
не только этому призыву, — ее помнят и те, кто прошел через учебку в Фергане
раньше. Тут явно проглядывается попытка режиссера показать любовь Родины к
своим… Нет, не сыновьям, это было бы уже чересчур, — тут, наверное, почти в
блоковском смысле: «О Русь моя, жена моя!», — только еще ниже, но не
проститутка, а просто воплощенная женскость, как она представляется мужчине
— отдавать себя всю и всем, жалеть своей любовью, дарить ее идущим на смерть
как последнюю радость — можно сказать, что и жена этому единому организму по
имени Рота, в котором нет индивидуальностей (как, в принципе, верно учит
прапорщик Дыгало), а есть единый боевой дух, которому и отдает свою душу и
тело Белоснежка. И, если честно, эта сцена не режет мужской глаз, но режет
горло эстетическому вкусу, и эта бритва острее, чем палехский лубок «плач
прапорщика в маках». Тут начинаешь задумываться — а не слишком ли изощрен
Федор Сергеич?
Не слишком, — отвечаешь сам себе, глядя фильм дальше. А дальше, собственно —
нет, не Росгосстрах, конечно, — война. Она сразу начинается с массовой
гибели — на глазах у новобранцев сбит на взлете самолет с дембелями. Федор
гордится этой сценой, сообщая, что она стоит пол-лимона зеленых. Лучше бы не
говорил — обычная компьютерная трехмерка, при том что художник явно не знает
таких законов физики, как закон инерции. За такие деньги спокойно можно было
разбить старый, но еще летающий транспортник. Но не будем повторять уже не
однажды отмеченное другими: пулемет с кривым стволом, мелкие окопы и прочие
ляпы. Вглядимся лучше в человека и режиссера, который их допустил.
На этой киношной войне появляется сам Бондарчук-младший в роли прапорщика
Хохла — как всегда симпатичный и добрый — прямо князь Мышкин из «Даун
Хауса», только не в чепчике, а в шоколадной лысине и десантной тельняшке. Но
вдруг этот добряк непонятно зачем заставляет молодого бойца добыть ему
спичек любой ценой, — и тот, не найдя их в расположении роты (ушли на боевые
без спичек?!), отправляется один в кишлак. Хорошо, что кончается все хорошо.
А потом рота под предводительством грозного капитана проморгала нападение
духов на колонну, охрану которой эта рота и обеспечивала, — грозный капитан,
трижды несостоявшийся Герой Советского Союза, погибает как неопытный боец, и
непонятно, как и чем он долгое время наводил ужас на духов, кроме квадратной
конституции атлета с картины Пикассо «Девочка на шаре». Кстати, это был
единственный офицер в фильме, — периодически через грохот и треск герои
орут: «Офицеры есть?», — но молчат офицеры, не дают ответа — потому что нет
их в наличии на войне Федора Бондарчука, — без надобности они тут, ведь
войну делают простые солдаты, а офицеры им только мешают или откровенно
вредят и подставляют — как то командование, которое послало роту на
бессмысленную гибель. Одно слово — шакалы. Но отсутствие руководства все же
сказывается: рота в кишлаке передвигается как остатки трехсот спартанцев — в
кучке, спина к спине, ощетинившись стволами; и если вы скажете, что есть
опасность одним махом (одной гранатой) всех побивахом, то ошибетесь, потому
что в американских фильмах про войну их вояки именно так и передвигаются
давно и успешно — почти без потерь.
Здесь мы незаметно подошли к началу нашего психоаналитического сеанса.
Конечно же, американский блокбастер! Вернее, попытка привить этот
заокеанский росток к древу нашего кинематографа. Федор даже и не скрывал
своих намерений — ни на словах, ни в самом фильме, весь строй которого
цельно стянут с «Взвода», «Цельнометаллической оболочки» и прочих, которые
он указал в качестве примеров для своего подражания — вот только их плюсы
(хотя бы сюжетная цельность) оставлены за кадром. Но клипмейкеру, вероятно,
это простительно. И все явные несуразности, — вроде идущих в полный рост
душманов, — это лишь жертвы в шахматном смысле, после которых у жертвующего
развязываются руки, и можно добавить огня, стрельбы и крови, без чего
классический блокбастер превращается в психологическую драму, которая в
нашем современном кино давно персона нон грата. Но американцев понять можно
— они вообще ведут какие-то свои, особые войны, и традиции киноподачи этих
войн чуть ли не древнее военных традиций Америки. Война русских (во всяком
случае, в Афганистане), по моим наблюдениям, явно поскучнее американской в
том же Вьетнаме (сужу по кино), особенно в восприятии боя его участниками.
Наша война — это суженное сознание, это отключение восприятия тех видео- и
аудиоэффектов, которые так стремится подчеркнуть нынешнее кино, — организм
сам блокирует ненужное, оставляя в фокусе то, что необходимо для выживания и
убийства врага. И делает это организм на «автомате» — большую часть
пропуская мимо, — потом не помнишь многих деталей. Поэтому, когда в кино
зрителя помещают в самое пекло и ему в ха… извините, в лицо ему летят
огромные красочные осколки и обломки, и медленные пули — то это не наша
война. «Нет, — сказал бы Николай Озеров, — нам такой войны не нужно!»
Заметьте, кстати, совершенно случайное совпадение: Федор Бондарчук учился у
брата комментатора, режиссера Юрия Озерова, мастера батальных сцен (каковым
был и отец нашего героя!). Но, видимо, новое время все же переучило юного
режиссера на свой лад. Оно же подсказало ему, что с документальным
материалом можно обращаться очень вольно, и принести правду в жертву тем же
требованиям блокбастермейкерства (иначе не скажешь). Ведь на самом деле 9-я
рота не погибла, — она потеряла шесть человек при сотнях уничтоженных
душманов. В фильме же от роты остался один боец, которому и выпало несчастье
узнать о бессмысленности и ненужности этого боя, — тогда как в реальности
рота выполнила поставленную задачу и обеспечила прохождение колонны. «Нас
забыли», — говорит оставшийся в живых. В связи с этим один остроумец
заметил: «На очереди будет фильм про героически погибшего и забытого на
орбите Гагарина. Он в космос лететь не хотел, но его заставили. Сам Королев
сказал: «Я думаю, Гагарин, ты там сдохнешь! Но надо лететь, да!» Только не
забыть приписать в конце: «Фильм основан на реальных событиях».
И в свете последних строк становится интересно — а зачем Федор Бондарчук
взял действительные события и превратил их в недействительные? Ну, о том,
что реальный бой, по прикидкам режиссера, не тянул на блокбастер, поскольку
там нужен совсем не русский масштаб потерь, — это мы уже поняли. А вот то,
почему был выбран именно этот реальный эпизод, становится понятным, если
вспомнить, что в бой с 9-й ротой вступили «Черные аисты» — воины Усамы бен
Ладена, который ныне так популярен на Западе, — да что там популярен! —
назначен его главным врагом. И как было не воспользоваться такой удачей и не
открыть этим именем дорожку на Запад, а заодно и намекнуть, что мы бивали их
главного врага еще в те времена, когда тот же Запад в лице ЦРУ взращивал
этого воина Аллаха на погибель наших солдат. Но, возможно, я опять
подозреваю Бондарчука-младшего в режиссерских излишествах…
Как бы то ни было, пора подвести итоги и ответить на вопрос: зачем и почему?
Зачем он снял этот фильм, и почему этот фильм получился таким, каким
получился?
Итак, мы имеем молодого человека 1967 года рождения, который отслужил, как
многие сыны Кино, в кавалерийском полку Таманской дивизии. Во время его
службы еще шла война в Афганистане, и молодой человек, по интернет-слухам,
тоже хотел на нее попасть. Но, опять же по слухам, родители
воспрепятствовали, и сын «за речкой» так и не побывал. Отношение к людям,
которые прошли эту войну, Федор высказал не только фильмом, — он вспоминал
два полярных мотива, по его мнению, толкнувших молодежь писать заявления в
Афганистан: первый — пойти на войну, чтобы после иметь ордена, квартиру,
машину; второй — достаточно странный для незрелых мальчишек: «война — это
красиво». Других мотивов — вроде юношеской романтики и жажды подвига — он не
упоминает, хотя это был самый распространенный мотив — мальчишеское желание
поиграть в войну. Конечно, тот, кто хотел, но не попал, жалеет об этом. И
становится понятной сцена с говорухинским: «трусы, шаг вперед» (именно так в
переводе на обычный язык). Никто этого шага не сделал, — тем самым, не
сделал его задним числом и в предполагаемых обстоятельствах сам режиссер. И
задним числом же в роли Хохла принял участие в войне, и сделал ее «красиво»,
как она представлялась ему по блокбастерам, — с использованием
фантастических цветов и нереального звука, с фонтанами крови и бензиновым
морем огня… И никто из консультантов, видимо, не сказал молодому режиссеру,
что люди, пошедшие на войну с жаждой романтики, влюбленные в нее заранее,
выходят с несколько иным видением. Опасное сравнение, но все же осмелюсь:
это как подростково-юношеское представление о женщине и представление о ней
после — ну, сами понимаете… Тут никакие рассказы старших не помогут. Так
вот, Федор в смысле представления о той войне, на которую ему и хотелось и
кололось, остался девственником. И с этой точки зрения нет ничего
удивительного в позиции режиссера, показавшего нам, что эта женщина-война
была вовсе никому и не нужна, такая бессмысленная и беспощадная, что просто
жуть — тут и правда задумаешься, зачем же ее иметь нормальному юноше? Вон,
глядите, они все полегли, а их все забыли…
Поймите меня верно: я не говорю, что Федор должен был сбежать на эту войну
через окно и познать ее (хотеть на войну, наверное, свойственно молодым
дуракам, какими мы были), — нет, я просто считаю, что не нужно было снимать
такой фильм-фантазию (продолжите нашу параллель с женщиной сами, я
стесняюсь), или же нужно было побывать в творческой командировке в той же
Чечне и сходить один раз на боевые, чтобы понять, — а не начинать съемку с
ощущением «война — это красиво». Может быть, война и красива, но потом,
после выхода из нее, и то не внешней красотой — просто она становится частью
твоей личности, и сколько ни пей после, ничего не забудешь (как мечтает
Хохол) и не начнешь жить по-новому — так и застрянешь, зависнешь между двух
жизней — до и после. Но мальчишки, которые играют в войну, которые рисуют
войну, которые снимают войну, — они еще не знают этого…
Как же после всего увиденного быть с заключительной фразой оставшегося в
живых: «мы победили»? А это то малое, что режиссер смог дать тем, кто там
был, — чтобы все верно поняли и не приняли на свой счет мысль про
бессмысленность их войны. А еще для того, чтобы фильм смог пройти по разряду
патриотического воспитания, любви к родине, к ее истории, — особенно в то
время, когда патриотизм снова в моде. И чтобы Владимир Владимирович посетил
и осенил фильм своим крылом, и тем самым перевел бы Федора из Down House
(оставив от дома вверх дном одни аплодисменты) на верхние этажи
кинематографа. Если коротко, то «нас забыли» — это для Запада, а «мы
победили» — для нас.
Впрочем, кино — не повод ссориться с хорошим человеком. Я по-прежнему хорошо
отношусь к Федору Сергеевичу и с удовольствием смотрю идущий ныне фильм с
его участием, повторяя вслед за любимыми героями: «А теперь что? А теперь —
кататься!». К тому же режиссер «9-й роты» искренне убежден в своей правоте,
и в том, что фильм стоит того, чтобы его смотрели. «…Нельзя всю жизнь
работать на зрителя, — говорит нам строгий креатор Бондарчук, — пусть
зритель иногда поработает на меня… Если уж ты собрался посмотреть это кино,
можешь, наверное, потерпеть три часа… Тем более что человек, который
попросил у тебя эти три часа, говорил о духовности».
Так бы сразу и сказал! Да я бы первый воскликнул: друг, три часа для такой
темы явно мало! Даешь телесериал «9-я рота»! А как иначе? Духовности должно
быть много…
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
