|
|
Ринат Юнусов
Город из добра
* * *
Птица, летящая в медленном небе,
О чем ты расскажешь мне, кроме полета?
То, что я был здесь, и то, что я не был,
Был и не понял понятное что-то.
Будет полет, как забвенье, струиться,
След беззаботно в лазури теряя,
И промолчит вдохновенная птица,
Крыльями небо на землю швыряя.
И не обмолвится суетным словом
О чудаках, не имеющих неба,
Напрочь замученных в пляске веселой,
Напрочь уставших от зрелищ и хлеба.
Брошенных нас в нелетанье убогом
Ты не научишь искусству забвенья.
Мудрая птица, лети себе с богом,
Я не нарушу твое вдохновенье.
СТАРОСТЬ
Заброшенный старый бульдозер
Никто в переплав не увозит.
В давно опустевшем карьере
(Так вытащить и не сумели),
В породу уставившись слепо,
Стоит он, ссутулясь нелепо.
Когда-то рычащий, крушащий,
Неистовый и работящий,
Подобно бездомной собаке,
Поджав свои старые траки,
Забылся. Железо, не боле.
Пацан, наигравшийся вволю,
Погладит рубцы и порезы
Рукою, не знавшей железа.
Весною залетная птица
В кабине уютно гнездится.
Алкаш с непотребной ухмылкой
В мотор побросает бутылки,
Побалуется рычагами.
И все... Снова — небо и камень.
Зимой его снегом укроет,
Весною дождями умоет.
И людям нет разницы, право,
Какой он: седой или ржавый.
АНТЕЙ
Мой страх по капле исчезал.
Лечила степь мои увечья.
И ветер раны мне лизал,
И гад тихонько уползал
Из вывихнутого предплечья.
А воздух брал меня на грудь
И делал легким и упругим.
Катались мышцы, словно ртуть.
Мне только стоило вздохнуть,
И травы падали в испуге.
И солнце ткало кожу мне
Из первоклассного атласа.
Нежна, как иней в январе,
И, вместе с тем, равна броне,
Тупящей саблю из Дамаска.
Вливалось в жилы горячо
Пространство, сдобренное светом,
И подставляла мне плечо
Союзника, меня еще
Не разлюбившая планета.
* * *
Космогония — в нашей крови.
Человек, словно зернышко хлеба,
Был посеян в пределах Земли,
Но — всю жизнь домогается неба.
Космос — черный магнит. Кем во мгле
Он поделен и каждому роздан?
Почему мы тоскуем по звездам,
Как по обетованной земле?
Космос лапы на грудь положил
И лизнул не в лицо — прямо в сердце,
И привадил, и приворожил.
И куда же от этого деться?
Ничего тут не надо менять,
Поддаваясь рутине сомнений,
Надо просто понять и принять
Наши шесть основных направлений.
На трапеции вниз головой,
На метле, на летающем блюде,
Братцы, в космос хочу, как домой,
Как и все нормальные люди.
* * *
И замок рухнет, с жизнью попрощавшись,
Когда его воздушные пролеты
Падут на землю, так и не дождавшись
Кого-то.
И небо станет слоем атмосферы
(Откройте рот, дышите — не дышите.
Безверье. Вот рецепт: купите веры.
Спешите.)
Помята роза лапами Азора.
Ни лепестка поднять не в силах ветер.
Он в мертвый штиль умчался от позора
В карете.
А призрак, что остался без часовни,
По буеракам бегает и хнычет,
Про вельзевулов да про преисподний
Талдычит.
И поползли года колонной танков.
Их путь на свалку… Видите, ребята,
Чем разрушение воздушных замков
Чревато?
* * *
Я взялся делать город из добра,
А если так, то быть мне трижды битым.
Но я уже везу бетон и битум
И с бревен из-под топора кора
Уже летит,
Уже стропила сбиты,
Уже разбиты парки и проспект —
Весь город взгромоздил на свой хребет
Без всякой канцелярской волокиты.
Но что-то здесь не то. Гляжу сердито:
То ракурс неудачен, то фасад
Взмахнуть не в силах легкими крылами,
То холод хочет возвратиться в камень,
Как будто камень я не обтесал.
Что я построил: каменный загон?
Жилище скуки, холода и зноя?
Ища объемы, подбирая тон,
Добра искал я, а нашел... другое...
Я с этим лабиринтом не знаком.
С тем, что мертво, знакомиться не стоит.
Но заселили люди город мой
И, в общем-то, вполне довольны мною.
Лишь я хожу ночами за пургою,
Прошу ее, чтоб объяснила мне,
Где промах мой, чего я не достроил?
Что должен дать я каменной стене,
Чтоб уподобилась она струне
Иль хоть на миг, но стала бы живою?
Ответа нет, я трижды бит собою.
Опять в дорогу, видно, мне с утра.
И я набрел на поле голубое,
Настало лето, строиться пора.
И, трижды три, старанья я утроил,
И взялся строить город из добра.
И, будь я проклят, я его построю.
* * *
Я в грусти, и, значит, Светлана появится ночью.
Влетит налегке, как улыбка чеширского барса.
Замрет на мгновенье, оформится из многоточий
И тут же наложит запрет всухомятку питаться.
И тут же наполнит квартиру березовым светом,
И сядет кроить, и испортит отрез крепдешина.
Компьютер свихнется, осмыслив понятие «Света».
И это естественно, он по природе мужчина.
Я знаю на ощупь ее перламутровый голос,
Он сыпется буквами, каждая как статуэтка.
Я в волосы Светы уйду, как в далекую волость,
Где есть еще пчелы, маслята и шишки на ветках.
Лучами восхода ты мне нарисуешь картинку:
Шагает Алиса туда, где звезда догорает.
Из запаха роз я ей вырежу завтра фламинго.
А ты объясни ей, что птицей в крокет не играют.
ЗОДЧИЙ
Колонны бедра дивные несут.
И портики улыбки расточают.
Но мой акрополь время раскачает
И совершит неторопливый суд.
Уйдет в песок аттический узор,
В прах обратятся ласковые фрески.
И старый грек задернет занавески,
И мне опять замешивать раствор.
Я птицу научился понимать
И выстроил полет полночной птицы,
И все до самой маленькой частицы
Учел, но зданье рушится опять.
Земное тяготенье свой затвор
Спокойно передернуло, и выстрел
В куски разнес все то, что я возвысил.
И мне опять замешивать раствор.
Я вытянул из капельки росы
Тишайший вздох хрустальной паутины,
Взял дно зрачка и профиль бригантины
И выстроил невиданной красы
Дворец. И мир движенье на мгновенье
Остановил. И крики восхищенья
Раздались. Знатоки пришли в движенье
И дружно стали обсуждать творенье…
Ну, вы тут продолжайте разговор,
А я пошел замешивать раствор.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
