|
|
КОРНЕЙ
ЧУКОВСКИЙ
БРАЛ УРОКИ БАШКИРСКОГО ЯЗЫКА
Широкий кругозор был у Корнея Ивановича Чуковского: писатель, критик,
детский поэт, литературовед, переводчик.
Но мало кто знает, что Корней Чуковский стремился изучить башкирский язык.
Об этом рассказывал писатель Гайнан Амири:
— Дело было так. В 1961 году я работал в доме творчества, в подмосковном
писательском городке Переделкино. Здесь находилась дача К. Чуковского, где
он проживал почти постоянно. Однажды ко мне обратился писатель Павел Нилин:
— Вы ведь из Башкирии?
— Да.
— Знаете, Корней Иванович ищет башкирского писателя, который мог бы дать ему
уроки башкирского языка.
Я, конечно, с радостью согласился.
На второй день мы встретились.
— Пожалуйста, извините меня за покушение на ваше время, — сказал Корней
Иванович. — И не удивляйтесь, почему я — в мои-то годы! — решился изучать
ваш язык.
— Немножко удивляюсь, Корней Иванович, — сказал я.
— Видите ли, я в некоторой степени знаком с тюркологией. Если бы вы хотя бы
чуточку ввели меня в курс башкирского языка, я, может быть, с помощью
словаря смог бы читать свои сказки, переведенные на ваш язык.
Я дал несколько уроков и подарил Корнею Ивановичу башкирско-русский словарь.
Перед моим отъездом К. И. Чуковский подарил мне свою книгу «Люди и книги» с
такой дарственной надписью: «Дорогому Гайнану Гимазетдиновичу Амирову,
благодаря которому я узнал, как музыкален и выразителен башкорт теле
(башкирский язык).
Корней Чуковский.
Переделкино.
3 февраля 1961».
Вскоре, 27 марта 1961 года, я получил от Корнея Ивановича следующее
письмо (оказывается, К. И. Чуковский познакомился со своими детскими книгами
«Федорино горе» и «Тараканище», изданными на башкирском языке):
«Дорогой Гайнан Гимазетдинович!
Как я жалею, что наши встречи в Переделкино были так мимолетны и кратки. Я
так и не расспросил Вас о вашей литературной работе, о башкирских писателях,
о башкирском народе. Удастся ли нам встретиться вновь? Сказки «Федоранын
кайгысы» — «Бэхлеуэн таракан» доставили мне много радости. Я еще раз
убедился, как самобытен и звучен башкирский язык.
Все время твержу: берепен-берехен бурелэр...
Честь и слава тт. Хормет Бикколову и Шакир Бикколову, потрудившимся над
переводом этих сказок, честь и слава художнику В. Г. Кложеву и вообще всем,
кто с такой любовью участвовал в создании этой чудесно оформленной книги.
Когда я прочитал Ваше письмо, я захотел узнать, что же значит выражение «кайнар
сэлэм», которое Вы написали в конце письма. «Сэлэм» я понял. Но что такое «кайнар»?
Рылся в Вашем словаре, не нашел. И что такое «кайгыхы», тоже не мог
дознаться. И лишь тогда сообразил, что у вас есть и к и к и что оба слова
начинаются с к. Тогда оказалось, что кайнар — горячий, а кайгыЬы — горе.
Это дает мне возможность послать Вам кайнар сэлэм и пожелать, чтобы в Вашей
жизни было поменьше кайгы!
Ваш Корней Чуковский.
27/111-61».
Позже, в 1963 году, я написал стихотворение «Старый кедр» и посвятил его
Корнею Чуковскому. Оно было включено в мой сборник «Капля весны», изданный
на родном языке в 1964 году.
Поэт Газим Шафиков собирался ехать в Переделкино. Я попросил его передать К.
И. Чуковскому мою книгу с посвященными стихами. Просьба моя была исполнена с
лихвой: Г. Шафиков «Старый кедр» перевел на русский язык и вручил Корнею
Ивановичу вместе с моим сборником:
«...Растет старый кедр на склоне горы, возвышаясь над другими деревьями. Он
крепок этот кедр, он плодоносит, он укрывает своей тенью и защищает своим
стволом молодую поросль, которая жмется к нему, говорится в этом
стихотворении».
Спустя некоторое время я получил от Корнея Ивановича второе письмо:
«Дорогой Гайнан Гимазетдинович, не сказать никакими словами, как обрадовало
меня Ваше стихотворение « Карт кедр агасы». Я знаю, каким глубоким уважением
окружено Ваше имя в Башкирии, для литературы которой Вы сделали так много.
Даже через русский перевод я вижу, как поэтично Ваше стихотворение и какую
великую честь воздает оно мне. (Перевод, кстати сказать, чрезвычайно
удачный.) Низко кланяюсь Вам — благодарен от души.
Я не ответил Вам сразу, так как все поджидал башкирских друзей (сюда в
Переделкино), чтобы они прочли мне вслух и перевели бы другие стихотворения,
входящие в «Каплю весны». Но друзья до сих пор не приехали — и я, чтобы Вы
не сочли меня невежей, пишу эти коротенькие строки.
Обнимаю Вас.
Ваш К. Чуковский».
...Сказки Чуковского переведены на многие языки народов нашей страны и мира.
В том числе и на башкирский язык. «Муха-цокотуха», например, была переведена
и издана у нас в Уфе еще в 1936 году, «Доктор Айболит» (перевод С. Кулибая),
«Тараканище» (перевод Шакира Биккола), «Федорино горе» (перевод X. Бикколова),
«Краденное солнце» (перевод С. Сафуанова) были изданы на башкирском языке в
послевоенные годы и пользуются огромной популярностью среди детей.
ЖЕНЩИНА У МОНУМЕНТА
7 августа 1965 года в Уфе был открыт Монумент Дружбы. Идея его создания
родилась в 1957 году, в дни празднования 400-летия добровольного
присоединения Башкирии к Русскому государству. Авторами проекта стали
московские скульпторы М. Ф. Бабурин и Г. П. Левицкая, архитекторы Е. И.
Кутырев и Г. И. Гаврилов.
Мы расскажем о малоизвестной страничке из истории создания памятника.
Сложной задачей для скульптора Михаила Бабурина оказалось создание
монументальных женских фигур — башкирки и русской, символизирующих два
народа, более четырех веков назад соединивших свои исторические судьбы в
одну. Фигуру русской женщины Михаил Федорович лепил со своей дочери. А чтоб
выразить в бронзе национальный башкирский характер, скульптор вместе с
помощниками проехал по аулам. Были сделаны натурные зарисовки, отобрано
самое характерное, типичное. Но моделью для фигуры женщины-башкирки,
входящей в ансамбль памятника, скульптор выбрал москвичку, педагога
московского вуза Зухру Муратову. Родилась она в Уфе, училась в школе №3,
жила в родительском доме на Случевской горе. Ее дядя — поэт Фатих Карим,
погиб под Кенигсбергом.
Зухра Газизовна рассказывала:
— Я жила в Москве и преподавала английский язык в институте имени Гнесиных.
Однажды меня познакомили с молодым скульптором Галиной Левицкой. Потом была
встреча с Михаилом Федоровичем Бабуриным. От позирования я очень упорно
отказывалась, но скульптор убедил, что это необходимо. Позировала четыре
месяца.
Когда все было готово и нужно было переводить скульптуру в металл, он снова
побывал в башкирских деревнях. Видимо, хотел проверить себя, уточнить
какие-то моменты. Из экспедиции вернулся убежденным в своем выборе.
До последнего времени только мои родственники да редкие знакомые знали, что
я имею какое-то отношение к Монументу...
Сама Зухра Газизовна на открытии Монумента не была, вместе с мужем она
находилась в командировке за границей.
Бывая в Уфе, 3. Муратова обязательно приходит к Монументу Дружбы, где две
бронзовые женские фигуры протягивают друг другу лавровые венки... В одной из
них проглядывают черты московской башкирки.
Автограф Дениса Давыдова
В Национальной библиотеке имени Ахмет-Заки Валили в Уфе более трех миллионов
книг. Среди них несколько тысяч старинных и редких, к тому же с интересной
судьбой. Это, например, изданный в 1821 году военно-исторический труд
знаменитого поэта-партизана 1812 года Дениса Васильевича Давыдова «Опыт
теории партизанского действия», на книге дарственная надпись: «Дмитрию
Васильевичу Дашкову от сочинителя».
Кто такой Д. В. Дашков? Почему Денис Давыдов подарил ему свою книгу? Как
книга попала в Уфу?
На эти вопросы ответил краевед Н. Н. Барсов.
«Достаточно вспомнить, — писал он, — знаменитую в свое время (начало XIX в.)
дискуссию «карамзинистов» с «шишковистами» о русском литературном языке.
Объединившиеся в литературное общество «Беседа любителей русского слова»
реакционные литераторы во главе с президентом Российской академии А. С.
Шишковым с ожесточенным упрямством настаивали на том, что писать должно лишь
на языке церковных книг, который они называли «словеноросским». В противовес
им сторонники Н. М. Карамзина (В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, Д. В.
Давыдов, В. Л. Пушкин, Д. В. Дашков, а также присоединившиеся к ним вскоре
А. С. Пушкин и будущие декабристы Н. И. Тургенев, М. Ф. Орлов, Н. М.
Муравьев) создали знаменитый литературный «Арзамас», стоявший за приближение
литературного языка к народно-разговорной речи. Среди арзамасцев Д. В.
Дашков пользовался большим авторитетом: на одном из собраний член «Арзамаса»
Уваров, обращаясь к Дашкову, назвал его «сильным вождем Чу» (прозвище Д. В.
Дашкова), провозгласившим первым брань и погибель «Беседе». Совместная
длительная борьба карамзинистов против шишковистов сблизила Д. В. Давыдова с
Д. В. Дашковым.
Путь книги в Уфу также можно проследить. Д. В. Дашков принадлежал к
старинному и очень богатому дворянскому роду, владевшему многими имениями в
Рязанской и Уфимской губерниях. Под Уфой Д. В. Дашкову принадлежал
Благовещенский медеплавильный завод. В конце 1830-х годов библиотека
Дашковых из Петербурга и рязанских поместий была перевезена в Благовещенский
завод, откуда значительная часть ее русского фонда попала впоследствии в
Республиканскую библиотеку. Сохранившаяся часть книжной коллекции Дашковых
представляет исключительную ценность как по составу книг, так и по накнижным
автографам.
Из надписей, на подаренных Д. В. Дашкову книгах, можно отметить еще
автографы исторического романиста М. Н. Загоскина, баснописца А. Е.
Измайлова, Г. Р. Державина, В. А. Жуковского, Н. И. Греча и других известных
лиц.
Под руководством знаменитого партизана Отечественной войны 1812 года Дениса
Васильевича Давыдова сражались и башкирские воины. В своих прозаических
произведениях «Тильзит в 1807 году», «Дневник партизанских действий 1812
года» он рассказывает и о башкирах. В Бородинском сражении, отмечает он,
отличился батальон Уфимского полка. После взятия неприятелем центрального
редута русских, генерал-майор Ермолов взял командование над батальоном
Уфимского полка на себя. Вот как пишет Денис Давыдов:
«Приказав ударить сбор, Ермолов храбро повел их на редут. Найдя здесь
батальон Уфимского полка, последний с края 1-й армии, Ермолов приказал ему
идти в атаку развернутым фронтом, чтобы линия казалась длиннее и ей легче
было бы захватить большее число бегущих. Для большего воодушевления войск
Ермолов стал бросать по направлению к редуту георгиевские кресты, случайно
находившиеся у него в кармане; вся свита Барклая мужественно пристроилась к
ним, и в четверть часа редут был взят. Наши сбрасывали с вала вместе с
неприятелем и пушки; пощады не было никому; взят был в плен один генерал
Бонами, получивший двенадцать ран...»
Интересное описание башкир, может быть, чересчур шаржированное, он дает в
произведении «Тильзит в 1807 году»:
«...В этот день, как будто для развлечения нас от неблагоприятных
обстоятельств, прибыли в арьергард несколько башкирских полков, только что
пришедших в армию. Вооруженные луками и стрелами, в вислоухих шапках, в
каких-то кафтанах вроде халатов и на лошадях неуклюжих, малорослых... [они]
были присланы в арьергард, как нас уверяли тогда, с намерением, поселив в
Наполеоне мысль о восстании на него всех народов, подвластных России,
устрашить его тем...
Вечером много было рассказов о приключениях с башкирцами в течение этого
дня. Что касается до меня, я был свидетелем одного весьма забавного случая.
На перестрелке взят был в плен французский подполковник, которого я забыл
имя. К несчастию, природа одарила его носом большого размера, а вследствие
случайностей войны этот нос был пронзен насквозь стрелою, которая
остановилась ровно на половине длины своей. Подполковника сняли с лошади и
посадили на землю, чтобы освободить его от этого беспокойного украшения.
Много любопытных, между коими и несколько башкирцев, обступили страдальца.
Но в то время, как лекарь, взяв пилку, готовился пилить надвое стрелу возле
самого носа, так, чтобы вынуть ее справа и слева, что почти не причинило бы
боли и еще менее ущерба этой громадной выпуклости,— один из башкирцев, узнав
оружие, ему принадлежащее, схватил лекаря за обе руки. «Нет,— говорил он,—
нет, бачка, не дам резать стрелу мою; не обижай, бачка, не обижай! Это моя
стрела; я сам ее выну». — «Что ты врешь,— говорили мы ему,— ну как ты вынешь
ее?» — «Да, бачка, возьму за один конец,— продолжал он,— и вырву вон; стрела
цела будет». — «А нос?» — спросили мы. «А нос? — отвечал он,— черт возьми
нос!» Можно вообразить себе хохот наш. Между тем подполковник, не понимая
русского языка, угадывал однако ж, о чем идет дело. Он умолял нас отогнать
прочь башкирца, что мы и сделали. Долг — платежом красен: тут в свою очередь
французский нос восторжествовал над башкирскою стрелою...»
МАТРОС С ЛЕДОКОЛА «АРКТИКА»
Фидус Асхадуллин из Янаула поднял флаг Родины на Северном полюсе.
17 августа 1977 года в 9 часов 40 минут по московскому времени над Северным
полюсом был поднят флаг Советского Союза. Сообщение об этом взволновало весь
мир.
Можно подумать: что в этом событии необычного? Северный полюс покорен давно.
Флаг нашей страны взвивался там много раз. Сотни людей побывали в районе
Северного полюса, даже жили там и работали.
Удивительное в том, что впервые в истории Северный полюс был достигнут
водным путем, на атомном ледоколе «Арктика». Ни одному судну ранее не
удавалось дойти до этой точки, хотя попыток было немало.
Среди матросов советского атомного ледокола «Арктика», участников этого
похода, было трое из Башкирии. Это старший матрос атомной
паропроизводительной установки Фидус Асхадуллин, старший техник Рафик
Булатов и мастер-электрик Мунир Абдуллин.
Родительский домик Фидуса Фаизовича Асхадуллина расположен на окраине Янаула.
Здесь он родился. После исторического рейса на Северный полюс он приезжал в
отпуск, а потом выступил в своей школе. Школьники спросили его, как он попал
на ледокол «Арктика».
Фидус ответил, что служил на флоте, плавал на атомных подводных лодках,
приобрел специальность. После демобилизации уехал в Мурманск, семь лет
работал на атомном ледоколе «Ленин». В конце 1972 года большую группу
специалистов с ледокола во главе с капитаном Ю. С. Кучиевым командировали в
Ленинград. Там Фидус Асхадуллин принял участие в испытании нового атомного
ледокола «Арктика». И вот 9 августа 1977 года атомоход снялся с якоря и взял
курс на Северный полюс.
Много было событий в жизни юноши из Учалов Фидуса Асхадуллина. Но эти дни
запомнились ему навсегда. В ночь на семнадцатое августа на ледоколе
«Арктика» никто не спал. Все знали: Северный полюс близок. Около четырех
часов по переговорному устройству Фидуса вызвал вахтенный механик Михаил
Семенович Гурьян. Приказал:
— Асхадуллин, тебе почетное задание: установить на Северном полюсе
десятиметровый флагшток для поднятия Государственного флага СССР. Выполняй!
В это же время по переговорному устройству прозвучал голос вахтенного
штурмана:
— Широта 90 градусов. Атомный ледокол «Арктика» достиг Северного полюса!
Первым на лед Северного полюса спускаются Фидус Асхадуллин и
мастер-ремонтник А. А. Шпринг. Подбирается ровная площадка. На макушке Земли
устанавливается стальной блестящий стержень.
И тогда с борта атомохода спускается парадный трап. Бережно несут алое
полотнище Государственного флага СССР. Под звуки Гимна флаг поднимается в
небо. И это еще не все. Капитан ледокола прикрепляет у подножия флагштока
древко от флага экспедиции Георгия Седова, которая не смогла тогда дойти до
Северного полюса. Пятнадцать часов провели на полюсе члены команды с
«Арктики». Гордо реял на флагштоке, установленном Фидусом Асхадуллиным, флаг
Родины.
Матросы из Башкирии и на Северном полюсе промашку не давали. Старший техник
Рафик Булатов из куска резины изготовил «почтовый» штемпель с надписью:
«Северный полюс. Атомный ледокол «Арктика». 17 августа 1977 г.» — и стал
штамповать конверты, открытки, фотографии. Желающих получить сувенир было
много.
Звучит трехкратный прощальный гудок «Арктики». Ледокол возвращается к родным
берегам.
Уроженцу земли башкирской, старшему мастеру атомной паропроизводительной
установки ледокола Фидусу Фаизовичу Асхадуллину было присвоено звание Героя
Социалистического Труда.
АВТОГРАФ АННЫ АХМАТОВОЙ
В центральном историческом архиве РБ, в личном фонде известного краеведа
Николая Николаевича Барсова хранится подлинник письма поэтессы Анны
Ахматовой:
«Лариса Анатольевна!
Хотя я совсем не такая хорошая, какой Вы бы хотели меня видеть, судя по
Вашему письму, я благодарю Вас за него и шлю Вам самые светлые пожелания.
Анна Ахматова
25 января 1965 г.
Ленинград».
В комментарии к письму Н. Н. Барсов заметил:
«Передано Ларисой Анатольевной (Уфа). Л. А. Лилиева написала Ахматовой
восторженное письмо, ответом на которое был этот автограф».
Интересное письмо.
Это сегодня мы можем прочитать о ней положительную характеристику в
«Энциклопедии»: «Ахматова (настоящая фамилия Горенко) Анна Андреевна —
1889—1966, русская советская поэтесса. В поэзии — напряженный психологизм,
обостренное чувство истории, тяготение к классическому стилю поэтического
языка. Итоговый сборник «Берег времени. Стихотворения, 1909—1965».
Совсем по-другому говорили об Ахматовой многие критики после печально
известного доклада А. А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» и
постановления ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года.
Уничтожающей критике подвергались тогда Анна Ахматова и Михаил Зощенко, оба
были исключены из Союза писателей и до 1956 года не печатались.
Сам Александр Фадеев показал пример «критиканам», обругав по-всякому
Ахматову в статье «Задачи советской литературы».
«Для нее весь наш мир — чуждый мир, — писал он. — Как и свойственно всем
литературным декадентам, в стихах Ахматовой много мистицизма, чрезмерного
внимания к сексуальным мотивам, и если бы мы попытались воспитывать на этих
стихах нашу молодежь, они очень далеко увели бы ее».
И удивленно-раздражительно Александр Фадеев итожит: «Анна Ахматова была
всегда последовательна к своей поэтической линии, она никогда ее не меняла».
Выдержала испытание Анна Андреевна.
«Я никогда не переставала писать стихи. Для меня в них связь моя со
временем, с жизнью моего народа, — признавалась она в автобиографии. — Когда
я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей
страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было
равных».
...«И мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово», — твердо
верила русская поэтесса, даже тогда, когда в тяжелом состоянии
(дистрофические отеки) ее эвакуировали из осажденного Ленинграда.
Свои чувства замечательному поэту и хорошему человеку и выразила одна из
многих почитателей таланта Анны Ахматовой — уфимка Л. А. Лилиева.
Отличник народного просвещения России В. Гаврик пишет:
«Мне хотелось бы рассказать о жительнице Уфы, которой был адресован этот
автограф. Лариса Анатольевна Лилиева — воспитанница Смольного института
благородных девиц. Через годы судьба забросила ее в Уфу. Здесь у нее
появилась потребность поделиться своим духовным богатством, которое она
накопила в те «смольные» годы и после. Одно время по воскресеньям в Доме
учителя в Черниковке собирались человек 10 молодых учителей, и Лариса
Анатольевна рассказывала нам об искусстве живописи, музыке (репродукции,
пластинки). До сих пор, когда я вижу, например, портрет Струйской кисти
Рокотова, я слышу голос Ларисы Анатольевны: «Ее глаза, как два тумана...». А
однажды она преподала мне незабываемый урок. Как-то Лариса Анатольевна
упомянула одну книгу, которой я сразу заинтересовалась. Она пообещала
принести мне ее. Но когда я пришла на занятие, Лариса Анатольевна говорит:
«Вот, перехватили вашу книгу». Я ничего не сказала на это, а про себя
оскорбленно подумала: «То есть как перехватили?!» И, ни слова не говоря,
встала и ушла. На следующий день Лариса Анатольевна, немолодая женщина,
приехала с проспекта Октября, разыскала мою школу на окраине Черниковска,
чтобы вручить мне злополучную книгу. А так как меня в школе не оказалось,
она оставила ее у завуча, сопроводив извинительным письмом на четырех
страницах. В конце письма она приглашала меня в гости. Очевидно, так
поступать ее научили в Смольном институте. Боюсь, что мне чего-то недодали в
моем институте...»
Многие уважали и уважают Анну Ахматову и как поэта, и как человека.
Примечательно в этом отношении и стихотворение «Анне Ахматовой» Назара
Наджми, написанное после смерти поэтессы. Поэт рад, что она, сменив фамилию
Горенко на Ахматову (Ахмат — башкирское имя), гордо пронесла по жизни имя
сквозь обиды, была настоящим человеком, сияла на небосводе звездой и
погасла, оставаясь собой.
Анна Ахматова для Назара Наджми — образ светлой высоты, образ поэта.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
