|
|
Лейсян Тимирова
Бабушкин Юра и закон
В большом городском парке в этот день было малолюдно. Оттаявшая земля
жадно впитывала последний снег, а воздух метался над ней легкими холодными
ветерками. Молодая женщина с двумя детьми вошла в лес, прилегающий к парку.
Ребенка полутора лет она несла на руках, а следом торопливо перебирал
маленькими ножками второй. Он был постарше.
Через час та же женщина вышла из лесу одна. В руке у нее был пучок цветущей
вербы. Трое парней подошли к ней с расспросами. Им хотелось узнать, где
растет верба. Женщина ответила приветливо и охотно показала им дорогу, но
совсем не ту, по которой входила в лес с детьми. Ее угостили баночкой пива,
которую она с радостью тут же и выпила. Весело перекинувшись обычными
репликами, молодые люди и женщина разошлись в разные стороны. Побродив по
городскому парку, женщина уехала на троллейбусе.
В лесу начало темнеть. На склоне горы, в небольшой ложбинке под увалом,
остались двое детей. У младшего было бледное припухшее личико. Смотрел он
вокруг безучастно. Усевшись на оставшийся вокруг могучего дерева грязный
снег, малыш сосредоточенно колупал кусочки старой коры. А второй, которому
уже исполнилось три года, бродил поблизости и подбирал пакетики из фольги, в
изобилии рассыпанные по лесу гулявшими днем горожанами. Он их тряс,
нетерпеливо нюхал и, ничего не обнаружив внутри, бросал на землю. Наконец
возле большого старого пня ему попался нарядный пакетик, почти полный
солеными сухариками. Из пакетика пахло хлебом. Ребенок вскрикнул, и
несколько сухариков мигом захрустели на его крепких молочных зубах.
Младший забеспокоился и встал на коленки. Комбинезон его промок до пояса,
ботинок с одной ноги свалился. «Ма... ма... ма... ка... ка... дай... ма...
ма-а...», — закричал малыш и попытался встать на ножки. Снежный холмик стал
расползаться под ним. Он упал, перевернувшись на спину, и заплакал.
Ребенок в лесу горько плакал и искал глазами маму. Мамы не было. Охватив
взглядом стоящие вокруг мощные стволы деревьев, возносящиеся до неба, он
замер. Стволы вверху сливались в темную массу шевелящихся ветвей. Деревья
падали на него, и громадное темное колючее чудовище всей массой надвигалось
на малыша со всех сторон. В одно мгновение беспомощное существо постиг ужас
неминуемой гибели. Спасения не было. По лесу разнесся пронзительный крик.
Это был крик разрывающегося от страха и тоски маленького сердца.
Услышав этот крик, старший мальчик, крепко схватив пакетик обеими руками,
побежал к брату. Не добежав до него, споткнулся и упал. Куртка с рубашкой
задрались, обнажив живот и спинку. Пакетик вылетел из рук, а его содержимое
высыпалось на мокрую лесную землю. Кожа на ладошке была содрана. Старший
заревел от обиды и боли. В лесу стемнело и стало холодно.
О ТОЧКЕ ЗРЕНИЯ…
Дети, брошенные в лесу, обречены на гибель, а мамаша неизвестно где и кто.
Есть ли смысл анализировать такую ситуацию? И с каких точек зрения она может
быть удовлетворительно рассмотрена?
Кто-то эту мать ругает последними словами, а кто-то сочувствует драме
материнского сердца несчастной женщины, вынужденной из-за тяжелых жизненных
обстоятельств отделаться от живых младенцев. Некоторые жалеют детей и
сокрушенно думают о переполненных Домах ребенка, приютах и детприемниках…. А
другие утешаются, представив себе подросшего прелестного ребеночка,
спасшегося от злой судьбины благодаря попечению добрых людей и
государственных учреждений. У людей точек зрения много. И в каждой есть своя
доля правды. Но все решает точка зрения государства на детскую жизнь.
Государственная точка зрения выражена в законодательстве. Конституции,
Конвенции, Декларации, Указы, Кодексы, законы и постановления, положения,
приказы и инструкции, письма, целевые программы, планы, мероприятия — все
косвенно или прямо свидетельствует о том, что у нас дети окружены любовью и
заботой семьи и государства, а любое злодейство в отношении детей должно
быть пресечено в зародыше. Во всех этих документах утверждается приоритет
прав и интересов всех детей, растущих в полной и неполной семьях,
детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей.
При несомненном преобладании в нашей стране добрых людей и благодаря
комплексной и всемерной защите семьи, материнства, отцовства, законных прав
и интересов детей со стороны государства, таких скверных матерей и вот так
брошенных детей у нас в принципе быть не должно. Не положено. Может быть,
это единичное, уродливое исключение из всеобщего благополучия?
Сегодня многие авторитетные аналитики с тревогой заявляют о прогрессирующей
тенденции и нарастающей статистике беспризорничества. По данным
социологических исследований, в стране более четырех миллионов
беспризорников. А кто это такой — беспризорник? Если следовать логике
законодательных определений, беспризорник — это ребенок (младенец,
малолетний или несовершеннолетний), существующий в какой-то (неизвестно —
какой?) период своей жизни без попечения родителей, без попечения
государства и, вполне возможно, вообще вне поля зрения кого-либо из взрослых
законопослушных граждан.
Согласитесь, что здесь возникает какой-то правовой нонсенс, так как в итоге
надо признать, что часть детей в нашей стране ни свои права на хорошую
жизнь, ни свои интересы благополучного развития по некоторым причинам не
могут реализовать, а обидеть их безнаказанно может каждый. Понятно, почему в
главном законодательном оплоте детского счастья — Семейном кодексе РФ — не
упоминается такой субъект, как беспризорник. Там все продумано,
предусмотрено, расписано и хорошо отлажено, а тут вдруг, нате вам, —
беспризорник. Откуда бы?
А беспризорники есть, и очень много. Только их права и интересы не описаны
нигде. Сегодня даже добрые люди не знают, что надо сделать, чтобы ни один
ребенок, ни на какой, даже краткий, период жизни не испытал участь
беспризорника. А вместе с тем все больше детей оказываются брошенными своими
родителями. Должны ли они быть наказаны за это? И какова должна быть мера
наказания? Общественное порицание? Лишение родительских прав? Штраф?
Пожизненное заключение?
Остановимся на этих вопросах. Мы к ним вернемся по ходу изложения истории
двух малышей, брошенных матерью в холодном весеннем лесу на верную гибель.
СПАСЕНИЕ
Бывшая учительница музыки Дина Вильевна шла по шоссе, отделяющем городской
парк от так называемой «лесной зоны». Было поздно. Кругом ни души. Только в
середине парка звучала музыка, и долетали издалека возбужденные голоса
людей. Дине Вильевне было страшновато. Она уже жалела, что пошла безлюдной
дорогой. Но так выходило короче.
Дина Вильевна остановилась передохнуть и оглядеться. Какой-то странный звук
донесся со стороны леса. Он был похож на крик ребенка. Женщина удивилась и
стала вслушиваться. Лес тихо шумел, крик растворился внутри него. Дина
Вильевна решила, что ей почудилось. Она двинулась в путь и опять
остановилась в недоумении. Новый взрыв детского плача перешел в длительный,
отчаянный крик. Что-то ударило через музыкальный слух в сердце Дины Вильевны.
Вроде, ей ясно сказали доступными словами, что ребенок там один, и он
гибнет. Она ахнула и заметалась по дороге. Уйти и забыть? Звать на помощь?
Кого? А вдруг замолкнет? Где тогда искать? Внезапно она решилась.
Лесная тропа петляла под гору между деревьями. Крик слабел, прерывался.
Пожилая женщина спотыкалась, падала, останавливалась и снова шла,
ориентируясь по слуху на ослабевающий детский голос. Минут через двадцать
она добралась до лощинки и с трудом рассмотрела маленького мальчика,
лежавшего боком на земле. Он дрожал и всхлипывал, набираясь сил для нового
громкого плача. Дина Вильевна попыталась поставить его на ножки. Он слабо
сопротивлялся и тянулся опять к земле, невнятно бормоча сквозь рыдания:
«Там... там... там...». Дина Вильевна наконец поняла, что там есть что-то, с
чем ребенок упорно не желает расстаться. Пошарила руками по лесной подстилке
и подтянула к себе мокрый комбинезон, внутри которого неподвижно лежал
второй ребенок, вдвое меньше первого. Он чуть-чуть дышал. Других признаков
жизни не было. У Дины Вильевны началась истерика. Плакала она в голос, руки
тряслись, а сердце сбивалось с ритма. Она задыхалась.
Опамятовалась женщина только тогда, когда сиплый детский голосок произнес:
«Тетя, пусти. Домой хосю». Оказывается, склонившись к маленькому комочку,
лежавшему на земле, женщина машинально одной рукой удерживала старшего
мальчика, крепко прижав его к себе. Отстранив старшего, она взяла
младшенького на руки и пошла. Старший крепко держался за полу ее старого
драпового пальто. Дорога в гору была долгой. На шоссе они вышли в полночь.
Обессиленная Дина Вильевна присела отдохнуть на край строительного блока,
лежавшего у фонарного столба. Руки и ноги у нее дрожали, тупая боль в спине
отдавала в правое плечо. Старший мальчик сел рядом на обломок камня и
мгновенно заснул, прислонившись головой к ноге пожилой женщины. А она стала
с опаской присматриваться к своей находке, лежавшей на руках. Боялась, что
ребенок умер, пока она несла его в гору. Но Бог милостив. Ребенок,
согревшись от незначительного тепла человеческого тела, дышал хрипло, но
глубже и чаще. В нем медленно восстанавливалась жизнь.
Так она и сидела, когда на шоссе невесть откуда появилась фигура грузного
мужика в мешковатой потрепанной одежде. Шел он расслабленно и тихо пел
сипловатым баритоном трогательную блатную песню. По всему было заметно, что
он нашел идеально подходящие место и время для своего душевного
удовольствия.
Мужик, не ожидая никаких помех своему душевному комфорту, остановился в
полуметре от Дины Вильевны. Перед ним сидела неизвестно где вывалявшаяся в
грязи старуха и молча в упор смотрела на него немигающими, гневными глазами.
Вроде он ей что-то давно должен и не собирается отдавать. Приглядевшись, он
рассмотрел на руках диковинной бабки ребенка. Ребенок был тоже весь в грязи
и мокрый. А еще увидел он необутую ножку ребенка. Из дыры в носке беззащитно
выглядывала округлая голая пяточка. Мужика все это сильно резануло, и в
груди сделалось душно.
Через пять минут сдержанного негодования, высказанного непечатными
междометиями, мужик осторожно взял ребенка на руки. Старуха выслушала все
молча и, наклонившись, начала тормошить какой-то узел, лежащий у ее ног.
Мужик рассердился вконец: «Брось мешок, — зашипел он, — дите застывает.
Дорогу показывай, старая дура». Но мешок пошевелился и заплакал. Потом встал
с земли и, испуганно оглянувшись, судорожно, обеими руками вцепился в подол
старухиного пальто, прижался к нему лицом, прильнул к ее ноге всем дрожащим
телом. Старуха с трудом поднялась, взяла мальчика за руку, и они пошли в
сторону многоэтажек, обозначенных далекой мелкой россыпью огней.
Мужик стащил с себя худой шарф, укутал им ножки ребенку и пошел за старухой
ровным упорным шагом, опасаясь нечаянно оступиться в темноте.
Дина Вильевна, получив нежданную помощь, оживилась настолько, что обрела
способность рассуждать. Как могло случиться, что дети оказались на грани
гибели? То ли сами забрели в лес и потерялись? То ли кто-то привел и бросил
их там? И где же их мать или другие родственники? Вдруг их ищут и не могут
найти?
Мужик тоже думал. По всему выходило, что он вначале ошибся, приняв старуху
за хмельную бабулю малышей. Бабка была трезвая, как стеклышко, и тащила с
собой вроде бы чужих деток. Откуда? Понятно, что из далекого лесу, их там,
похоже, мамка бросила? «Точно, мамка, — присмотревшись к ребенку, слабо
шевелившемуся у его груди, заключил мужик, — такая малявочка без мамки еще
никуда не побежит. Ах ты мать-перемать, растуды тебя, да такой змее надо
кишки выпустить и на шею намотать…». Далее следовали нелитературные и
нецензурные слова крайнего осуждения. Он, вообще-то, привык выражаться
вслух. По этой причине кое-какие фрагменты его глубоко прочувствованной
тирады помимо его воли прорвались наружу.
Дина Вильевна остановилась, обернулась и спросила строго и сухо: «В чем
дело?» Мужик виновато заморгал и, с трудом перестраиваясь на культурный лад,
начал оправдываться:
— Я это… Ты, мать, не пугайся… Я не на тебя.… Сразу-то не понял. А теперь их
мамашу матерю… Она ведь их погубить надумала.…
Дина Вильевна остолбенела и закричала:
— Не может быть, чтобы мать детей убивала! Это невозможно! С ума можно
сойти!
— Да ты чего разоралась-то? — отвечал мужик. — Дите испугаешь. Какая-то ты
интересная. Старая, а жизни не знаешь. А я таких видел. Самый поганый зверь
лучше их.
ДАЛЕКО ОТ ПАРКА
В далеком от городского парка районе города, в двухкомнатной квартире на
кухне расположились две молодые женщины и скучный худощавый парень,
увешанный металлическими бляшками. Одна из женщин была хозяйкой, а вторая ее
подругой. Парень к обеим относился индифферентно. Он был голоден.
— Слушай, Кать, а где твои славные поросятки? — обратилась подруга к
хозяйке.
— А тебе что, без них скучно? — с легкой усмешкой ответила Катя и
отвернулась к плите, на которой жарилась картошка.
— Да не то, чтобы скучно, — засмеялась та, лениво потянувшись всем телом, —
а как будто чего-то не хватает. Привыкли уже к твоему бардаку. А тут вдруг
порядок и тихо, пусто как-то.
— Отцепись, Алька. Чё пристала? — с плохо скрываемым раздражением заговорила
Катя. — Ну, увезла я их к матери в район. У нее там им хорошо будет. А у
меня, сама знаешь, жрать нечего. Гошка ушел. Ему эти паршивцы медитацию
делать мешали. Живет теперь у косой Лизы. Руслан приедет и выгонит меня
отсюда в общежитие. Квартира-то его.
— А ты не уходи, — решительно заявила Алька, — у тебя ребенок от него. Что,
скажешь не так? Твой Юрик точно на него похож. Видно же. Все знают, что ты с
ним в гражданском браке жила. Правда ведь, Лиман? — обратилась она к
парню-металлисту.
— Ты че меня втягиваешь? Мало ли кто с кем жил и кто на кого похож? Ее что?
Заставляли рожать этого сопливого Юрика? Руслану по фиг, чей это пацанчик.
— Знаешь, что я тебе скажу, — вдруг холодно и отчужденно сказала Катя. Я
ведь Юрку родила, чтобы Русланчика женить. Все-таки квартирка в Уфе, богатые
предки.… Да не вышло. А второго, который от Гошки, проворонила. Думала в
роддоме оставить, да Гошка пришел и давай канючить: «Карма, карма,
перевоплощение, да в Нирвану не пустят». Я и подумала, что он-то не бросит,
возиться с ними будет, а я уж в третий раз не промахнусь. Устроюсь как
королева. А Вадька весь больной оказался. Вот теперь и Гошка слинял к
буддистке. Осточертели мне эти дети. Связали по ногам и рукам. Стыдно
сказать, а я уже четыре месяца без секса живу. Ни разу на тусовку не
вылазила. Думаешь, легко? А без этих я еще в цене буду и поживу, как
человек. Теперь я умная.
Катя резко поставила сковороду с картошкой на стол. Все принялись за еду.
Разговор на время прервался. Вдруг хозяйка вскочила и кинулась в ванную
комнату. Вышла она оттуда бледная. Алька забеспокоилась.
— Тебе плохо? — участливо спросила она. — Ты, может быть, опять залетела?
— Да откуда? — с непонятной злостью в голосе ответила Катя. — Есть не могу.
Кажется, что Вадька руку за картошкой тянет, а рука грязная.
Алька выронила вилку и встала из-за стола.
— Лиман, пошли, — растерянно прошептала она. — Катька заболела, нечего тебе
тут жрать.
Но Лиман не шевельнулся. Он с аппетитом налегал на картошку, и в лице у него
проступило жадное, хищное выражение кота. Алька схватила сумку и пошла к
выходу. Как только за ней захлопнулась дверь, Лиман засмеялся и, сыто
крякнув, уцепился за бедра Кати.
— Кать, ты на самом деле уже четыре месяца сексом не занималась? Это для
здоровья вредно. Давай я тебя пощекочу, приласкаю. Я наелся. А ты красивая,
— вкрадчиво обратился он к Кате, залезая руками ей под юбку. — Пойдем,
поваляемся. Забудь ты о своих зверятах. Как-нибудь вырастут. А мы пока…
Они переместились в комнату и повалились на диван.
В УБЕЖИЩЕ
Добравшись до родного подъезда, пожилая женщина остановилась в
нерешительности. Мужик внимательно присмотрелся к ней и хмыкнул:
— Чего забоялась? Ничего плохого не думай. Занесу ляльку к тебе и уйду. А
то, может, дед у тебя строгий и не впустит тебя с такими довесками? Тогда ко
мне пойдешь с ними. Тут недалеко.
Дина Вильевна, озадаченная странным приглашением, возмутилась:
— Вы что выдумываете? Никакого деда у меня нет. Муж уже пять лет как умер.
Он был нормальный, благородный человек. И ничего я не боюсь. Я подумала, что
вы и так сильно помогли, дотащили маленького. Откуда мне знать? Может, это
вы куда-нибудь торопитесь? А мы сами потихоньку взберемся. У меня третий
этаж.
— Гляди-ка, отчаянная какая. Не боится она. Если ты одна, да такая чудная,
бояться надо. Никого чужого в дом не впускай. Сегодня твоя жизнь — копейка
деревянная, — сурово выговорил ей мужик и пошел в подъезд.
Через несколько минут они вошли в однокомнатную квартиру, тесно уставленную
старой мебелью и устланную ковровыми дорожками и плетеными половиками. В
квартире было тепло. Мальчик, осмотревшись, пошел на кухню и, заявив: «Дай
кусать, пить хосю», взобрался на стул у окошка. Пока снимали с маленького
ребенка мокрую одежду и укладывали его голенького на диван под ватное
одеяло, старший мальчик заснул, положив головенку на стол.
Дина Вильевна умылась, накинула теплый фланелевый халат и поставила чайник
на плиту. Оказавшись у себя дома, она окончательно поверила в то, что теперь
Бог не оставит этих несчастных детей без своего попечения. Кратко и горячо
помолившись, она стала пристально рассматривать своего помощника.
Заметив, как его разглядывают, мужик решил, что ему пора бы и к своему
порогу. Но Дина Вильевна подошла близко и взяла его за рукав куртки:
— Ну уж нет, — сказала она решительно, — снимите куртку и умойтесь. Сейчас
чай попьем и познакомимся. А потом вместе подумаем, что делать дальше.
Мужчина покорно снял куртку и пошел мыть руки. Дина Вильевна поставила на
стол еду и налила крепкого чая в чашки. Попили чаю и познакомились. Мужик
представился как Володя по батюшке Алексеевич. Даже какую-то справку показал
в подтверждение. А когда возник вопрос о месте жительства, оказалось, что он
сторожит старые дачные участки за улицей Российской, попавшие под скорый
снос, и надо там у всех спрашивать, где Вова Зубра.
После чаепития Вова Зубра засобирался снова домой. Перед уходом подошел к
дивану, где разметался ребенок. Пощупал его и кинулся в кухню.
— Мать, иди-ка посмотри малявочку, — тихо проговорил он, — чего-то с ним не
ладно.
Дина Вильевна подошла к дивану. Ребенок задыхался. Лицо его покраснело, а
вокруг рта четко обозначился отдающий голубизной бледный круг. Она
приложилась ко лбу ребенка губами и в панике закричала:
— У него температура высокая, он весь горит, пневмония началась. Не выживет.
Вова, беги за водкой. Растирать надо.
Вова Зубра, схватив свою куртку, спешно вспоминал, где круглосуточная
«поилка». Дина Вильевна набирала по телефону номер «скорой помощи». Руки у
нее тряслись.
«СКОРАЯ ПОМОЩЬ»
Через двадцать минут на лестнице послышался говор и шаги. Приехали двое.
Врач, совсем молодой, высокий и удивительно спокойный, не торопясь, вошел,
разделся и зашел в ванную мыть руки. Его сопровождала медсестра, усталая
полная женщина лет пятидесяти, немедленно открывшая чемоданчик и
приступившая к расспросам.
— Что случилось? Сколько лет ребенку? Имя, фамилия, когда родился? В какой
поликлинике наблюдаетесь? — автоматом перечисляла она вопросы, делая паузы
между ними для предполагаемого ответа.
Врач в это время уже начал осмотр маленького ребенка. Поставил градусник. И
задумался о чем-то.
Медсестра вдруг поняла, что на ее вопросы никто не отвечает, и недоуменно
осмотрелась.
— Вы кто? — спросила она Дину Вильевну.
Дина Вильевна назвала себя.
— Что вы плачете? Вы что, глухая? — спросила медсестра и выразительно
показала себе на ухо.
— Я не глухая, я боюсь, чтобы он не умер, — отвечала Дина Вильевна,
преодолевая застрявший в горле комок, — а как его зовут, не знаю.
Врач посмотрел на градусник и начал выслушивать легкие малыша. Окончив
осмотр, он покачал головой, пожал плечами и спросил медсестру:
— Какая сегодня больница принимает тяжелых? Пиши направление. Надо везти, —
и, не дожидаясь ответа медсестры, повернулся к Дине Вильевне:
— Одевайте ребенка, бабуля, поедете с ним.
И услышал в ответ:
— Я не могу. У него одежды нет. И на кухне у меня еще один спит. Он не может
остаться без меня.
— Батюшки! — запричитала медсестра. — Что творится! Родители оставляют
маленьких детей на полоумную бабку, а сами развлекаются где-нибудь. Мне ведь
надо документы заполнить, а она не говорит, как зовут ребенка. Вахит
Салимьяныч, я так не могу. Спроси ее сам, может, тебе она ответит.
Врач взял Дину Вильевну за руку, посчитал пульс и вывел ее на кухню. С
недоумением покосившись на спящего мальчика, голова которого упиралась в
край стола, он сел на табурет, попросил сесть рядом Дину Вильевну и мягко
приступил к деликатному делу:
— Бабушка, вы успокойтесь, давайте, не торопясь, вспоминать. Как зовут
вашего внука?
И Дина Вильевна почувствовала, что комок, застрявший в ее горле и мешавший
ей говорить, пропал. Она глубоко вздохнула и стала кратко и последовательно
тихим голосом объяснять врачу все, что произошло этой ночью. Медсестра
появилась в дверях кухни со шприцем.
Врач подошел к телефону, набрал номер и подождал, когда кто-то на другом
конце провода возьмет трубку.
— Эдик, — сказал он, — это я, Вахит. Слушай меня внимательно. Твоему Ваське
четыре года, и у вас я видел кучу детской одежды. Возьми по два полных
комплекта одежды на двухлетнего ребенка и на трехлетнего. Ботинки теплые не
забудь. Да, простынки какие-нибудь, клееночку и старый горшок положи. Ну, ты
сам знаешь, что надо. Приезжай быстренько. Пиши адрес…. Это недалеко. Я буду
ждать примерно через полчаса в машине нашей «скорой» у подъезда. Все. Привет
Лиле.
Поговорив таким образом с невидимым Эдиком, молодой врач вернулся в кухню,
наклонился к Дине Вильевне и поцеловал ей руку. Ребенку сделали укол. Дина
Вильевна подняла на руки из-за стола мальчика. Врач его тоже осмотрел.
Медсестре он сказал:
— Везем всех троих. А пока съездим на вызов и вернемся. Одежду нам привезут
через полчасика. Пошли.
— Ничего не понимаю, — ворчала медсестра, — дурдом какой-то. Ни имени, ни
фамилии, голые, босые, и бабка старая без памяти. Как мы их сдавать будем?
Дина Вильевна посадила мальчика кормить.
Вова Зубра возвращался к дому Дины Вильевны с добычей. За пазухой
согревалась чекушечка. Он уже подбегал к подъезду, когда мимо него проехал «жигуленок».
Возле подъезда стояла машина «скорой помощи». В нее грузили укутанного в
одеяло «малявочку». Рядом стояли высокий молодой врач и Дина Вильевна с
мальчиком, одетым в красивую теплую куртку и другую новую одежду. Вова
закричал:
— Погоди, мать! Я растирочку-то принес, всегда пригодится, — вытащил из-за
пазухи чекмарик и стал совать его в руки Дины Вильевны, — куда это вас
везут? Пусть скажут. А то навестить в больничке понадобится.
Врач засмеялся, шагнул к Вове Зубру навстречу и протянул ему руку:
— Вахит, — представился он после рукопожатия, — а о вас Дина Вильевна
рассказала. Я вас уважаю. Вот моя визитка. В случае чего, пожалуйста, ко
мне. А сейчас поедем в дежурную больницу. Там видно будет. Позвоните завтра.
Вова Зубра выпрямился и с достоинством ответил:
— Чё не позвонить? Позвоню. Малявочку только вылечи. С меня пол-литра.
Вахит опять развеселился:
— Ладно. Как вылечится, так и разопьем за его здоровье.
В приемном покое больницы детей осмотрели и решили принять их как
подкидышей. Дежурившая в ту ночь сестричка Лена, терпеливо и ласково
расспрашивала мальчика, как зовут его и маленького брата, как зовут маму,
как зовут папу… Но старший мальчик упорно на все вопросы отвечал: «Не скажу.
Мама не велела. Хосю домой к бабуске». — «А где твоя бабушка?» — спрашивала
Лена. Не задумываясь ни на секунду, мальчик прижимался к Дине Вильевне и,
крепко обняв ее за шею, целовал ее в щеки, в нос, в ухо, приговаривая: «Моя,
моя, это моя бабуска». Оторвали его от «бабуски» с трудом.
А маленький его брат опять задыхался, и единственное слово, которое он
лепетал, было: «Мама». Лена недоумевала: «Так вы их бабушка? Тогда вы должны
знать, где их родители и как их зовут». Дина Вильевна только сокрушенно
качала головой, боясь вслух при мальчике заявить о себе как о чужом ему
человеке. Так и не выяснив никаких сведений, годных для документального
оформления факта поступления детей в лечебное учреждение, Леночка наставила
на бумаге сплошные прочерки и ушла устраивать детей в отделение. Дине
Вильевне вежливо объяснили, что ее положить в больницу с детьми никак
нельзя. Она им никто и может спокойно возвращаться домой.
Спокойно или нет, но к утру Дина Вильевна вернулась домой, выпила кучу
лекарств и забылась тяжелым сном. Тем временем сведения о подкидышах
поступили в отделение милиции и в райотдел опеки и попечительства.
ИНСТИНКТ САМОСОХРАНЕНИЯ
Молодая привлекательная женщина Катя гуляла. В двухкомнатной квартире не
переводились водка и угощение. Друзья приходили в любое время, многие
оставались ночевать и несли с собой продукты и выпивку. Она ни минуты не
была одна. Если веселая компания расходилась в разные стороны, Катя
немедленно отправлялась в гости. Ее спрашивали о детях. Она всем отвечала,
что отвезла их к матери в район. Детские вещи и игрушки начали исчезать из
дому.
Неделя пролетела незаметно. Детские пособия, которые она получила накануне
как одинокая мать, быстро растаяли в круговороте развлечений. Оставалось
надеяться на случайных партнеров, которые могли ей купить косметику,
оплатить модную стрижку, подарить соблазнительную маечку… Но это то ли
будет, то ли нет — не угадаешь. Кате позарез нужны были деньги, деньги и
деньги. О деньгах она мечтала страстно, неутолимо и неотступно. Ждала
подходящего случая, мысленно отрабатывала способы «уцепиться», беспокоилась,
чтобы не прозевать «момент». О детях старалась не вспоминать.
Через две недели она заявила о пропаже детей в милицию. Милиция начала
розыск потерявшихся малюток в установленном порядке. А это дело затяжное и
имеет свои непреодолимые объективные трудности.
Соседи по месту жительства показали, что дети были, а теперь их нет и давно.
Две соседки вспомнили, что Катя говорила две недели тому назад, что
отправила детей к матери в район. Небольшая нестыковка в сведениях никого не
насторожила. В район отправили запрос. Получили отрицательный ответ. Поиск
застопорился. А она тем временем ликовала. На нее клюнул богатенький
мужичок. Иномарка, рестораны, шубка, место работы в качестве запасной
секретарши с приличной зарплатой… Мечты почти сбывались. Почти потому, что
лысый поклонник был надежно женат и имел обожаемого сыночка. Но все лучше,
чем ничего.
В БОЛЬНИЦЕ
В больнице детей разместили на разных этажах. Маленькому приготовили детскую
кровать с решеткой в крайней палате. Сразу же сделали уколы и положили под
капельницу. Старший мальчик попал на второй этаж, в палату, где лежали две
молодые мамы с больными детьми.
Утро в детской больнице самое деятельное время. Мамы и бабушки хлопочут
вокруг своих детей обо всем сразу: одевают, утешают, прибирают койко-место,
кормят, выносят горшки, осаждают пост дежурной по этажу медсестры, занимают
очереди на уколы и процедуры, в столовую и к лаборантке на анализы.
Среди этой сутолоки крепко спал одинокий ребенок, помещенный в палату ночью.
Время от времени слабо вскрикивал, вздрагивая всем маленьким телом. Он
описался в кровати. Но не просыпался.
Начался обход. Врач осмотрела пятилетнюю, нарядную, как принцесса, дочку
одной мамы и шестилетнего сына второй. Потом подошла к спящему мальчику.
Осторожно, чтобы не разбудить его, пощупала лоб и сказала медсестре: «Пусть
спит. Надо бы белье ему поменять. Горшок принесите. Проследите, чтобы
оставили ему завтрак на раздатке. Пусть Валя за ним смотрит».
Так началась жизнь мальчика в больнице. Маленького его брата в это время
перевели в реанимацию.
Мальчик проснулся незадолго до обеда. Молодые мамы побежали искать санитарку
Валю, которая должна была обиходить подкидыша. Услышав, что подкидыш
проснулся, Валя нахмурилась и, вытерев подолом синего халата руки, отчитала
молодых без соблюдения этикета:
— Чё примчались? Сами-то на что? Одежка у него там в тумбочке. Дите как
дите. Не кусается, небось. Подумаешь, обсикался. Еще и обкакается, если не
посадите куда положено. Ну и что? Имеет право. Видите, что я лестницу драю.
Вот закончу и приду. А вы пока посмотрите за ним. Мне зарплату за чистоту
плотют. А на этих бедолажек денег нету. За них не плотют. Знаете их сколько?
Кажный день тащат. А все Вале забота. Разорваться мне, что-ли?
Молодые мамы вернулись в палату не солоно хлебавши. Мальчик уже был переодет
в сухую одежду и сидел на горшке. В палате хлопотала женщина из соседней
палаты, о которой было известно, что она мать троих детей и лежит в больнице
с младшим сыном. Сноровисто сняв мальчика с горшка, она вытерла его,
подтянула штанишки, посадила на кровать и тотчас же унесла горшок. Молодые
женщины переглянулись и полезли в тумбочки. Через пять минут мальчик жадно
ел кусок свежего хлеба с котлетой. Рядом с ним лежало большое яблоко и
пирожок. Когда пришла Валя, он сидел между детьми молодых мам, и дети
увлеченно играли с ним в маму, папу и сыночка.
Валя заулыбалась:
— Ну вот. Теперь хлопчик не пропадет. А вы-то какие славные! Молодые еще, а
уже добрые. Не боись, выживем! Давай, Вася, руку.
И вдруг мальчик сердито ответил ей:
— Я не Вася. Я Юла.
— Как не Вася? У меня все такие красивые зовутся Васей, — оживленно загудела
Валя. — Не хочешь, что ли, Васей называться? Ну ладно. Будешь Юрой. А братик
твой Леня где?
— Какой тебе Леня? Это мой Вадя, — возмущенно взглянув на Валю, заявил Юра.
Санитарка Валя, которой постоянно доставалась самая важная бесплатная
функция — заменять подкидышам в больнице всю их родню, в мгновение ока
разомкнула сложный замочек души испуганного, брошенного матерью ребенка,
скрывавшего свое имя в отчаянном сопротивлении этому страшному для него
миру. Позвали на обед. Валя взяла его за руку и повела в столовую. После
обеда вся больница знала, что это Юра, а не просто какой-то «мальчик». Одни
приглашали его в гости в палаты и угощали лакомствами. Другие отгоняли Юру
от своих деток и обходили его стороной. А санитарка Валя, время от времени
заходившая на этаж, гудела густым контральто, перекрывавшим любой обычный
человеческий шум: «Где мой красавчик Юра? Не таскайте его по палатам. Вот
игрушку нашли!» Человеческая доброта неиссякаема, и учиться ей можно всю
жизнь.
Через два дня Юра освоился и бегал везде беспрепятственно, делал попытки
выбраться на лестницу, сам выносил свой горшок и ходил в столовую. Правда,
больничный режим его заставляли соблюдать строго. Когда кто-нибудь спрашивал
Юру о маме, он задумывался, внимательно осматривал всех окружавших его
женщин и потом показывал на одну из них рукой. «Вот моя мама», — утверждал
он и весь день ходил за выбранной на эту должность женщиной, требуя от нее
внимания и заботы. На следующий день Юра выбирал и назначал своей «мамой»
какую-нибудь другую, подходящую, по его мнению, кандидатуру.
Некоторые пожилые бабушки, пестующие в больнице своих внуков, провоцировали
Юру на выбор «своей» бабушки. Но тут Юра был непоколебим. «Моя бабуска там,
— говорил он серьезно и взволнованно и махал маленькой рукой в сторону окна,
— моя бабуска плидет и побьет тебя. Она любит Юлу».
БАБУШКА ЮРЫ
Дина Вильевна, восстановив свои силы после ночного происшествия, долго
рассматривала в уме сотни доводов «за» и «против». Думала так, думала иначе.
Ну и надумала. Сын, услышав о ее решении, деликатно покряхтел в телефонную
трубку и комментировать ее план отказался. Зато сноха потрудилась за двоих.
Много было сказано и услышано в этом разговоре, но Дина Вильевна уперлась на
своем и не сдавалась. Разругались по всем позициям.
После всех разговоров нервы ее расшатались. Она зашла к одинокой соседке
Нюсе за успокоительными каплями. Тетя Нюся была лет на пять постарше Дины
Вильевны, но на болячки жаловалась редко и неохотно. Ее больше интересовали
всякие общественные события и социальные проблемы. Сели они вдвоем, попили
чаю, и Дина Вильевна выложила тете Нюсе свою проблему в полном объеме.
— Вот что, Дина, — строго сказала она, — может быть, все они не знай какие
умные и благородные собой, и послушать их полезно, но если дите сиротское к
тебе пристало, куда денешься? Дите Бог направляет. Что же ты ему вместо
хлебушка камень сунешь? Да и какие такие страхи всех напугали? Хоть один
мальчоночка, да пусть не до взрослости, а сколько-нибудь, в тепле и в любви
поживет.
После разговора с соседкой Нюсей Дина Вильевна сильно окрепла и пошла к себе
с абсолютно здоровыми нервами. У дверей ее квартиры стоял участковый и
терзал звонок. Увидев ее, он приосанился и сугубо официальным тоном сообщил,
что ей предстоит дать исчерпывающее объяснение по поводу ее действий,
совершенных в отношении двух малолетних детей неизвестного происхождения.
Дина Вильевна завела его в квартиру и все рассказала. Он старательно
записывал.
Потом дал ей почитать листок, заполненный с одной стороны на три четверти
крупным ломаным почерком. Там, кроме формальных сведений о статусе, адресе и
дате рождения Дины Вильевны, было написано: «Поясняю, что мной в лесу (дата)
были обнаружены два чужих ребенка от одного до трех лет, которых я
самовольно забрала к себе домой. Пояснить адрес, Ф.И.О. их родителей не
могу. Имен их не знаю. В данный момент дети находятся в лечебном учреждении.
Впредь обязуюсь действовать по закону и согласовывать свои действия с
участковым оперуполномоченным…(Ф.И.О)». Все. Поразившись неожиданному
повороту дела, Дина Вильевна своей рукой подтвердила правдивость изложенных
с ее слов сведений, и поставила внизу свою подпись.
В конце третьего дня Дина Вильевна, заочно известная всем как «Юрина
бабушка», явилась в больницу и, не обращая внимания на всеобщее, странное по
настрою, любопытство больничного общества, схватила Юру на руки. Они начали
целоваться, обниматься при всем народе. К ним присоединилась неприступная
для всех санитарка Валя и, к всеобщему удивлению, начала верещать вокруг «бабуски»
и Юры, нежнейшими руладами выражая свое искреннее расположение к худой
интеллигентного вида пожилой женщине. У Юры на тумбочке появилась вкусная
еда, а в руках заводной автомобиль. Юра сиял. Он повел Дину Вильевну по
палатам, громко выкрикивая: «Смотлите, смотлите, бабуска моя. Она меня
любит. А вас не любит».
Через полчаса в тесном кабинете заведующей детским отделением больницы
состоялся разговор. Дина Вильевна настойчиво просила разрешения забрать Юру
к себе домой. Заведующая отделением устало объясняла, что она не имеет права
кому попало отдавать ребенка. Дине Вильевне надо оформить опекунство или
усыновить Юру. Тогда пожалуйста.
— Вы думаете, нам легко с такими детьми? — с горечью говорила заведующая
Дине Вильевне. — Изворачиваемся как можем. А их все больше. Мест не хватает.
Передать их в детдом не можем. У нас недавно такая девочка упала с лестницы.
Ножку сломала. Головку ушибла. Верите, я тут закрылась в кабинете и плакала
из-за нее. Больница ведь не приспособлена для их содержания. Сами видите. А
тут еще капитальный ремонт, больных девать некуда.
Никакие доводы Дины Вильевны о неудобствах и опасностях пребывания Юры в
качестве подкидыша в больнице, при скудном пищевом рационе, в условиях
набиравшего силу капитального ремонта, не действовали. Юру не разрешили
забирать. Закон не позволял.
Расставание с Юрой было грустным. Он плакал, кричал на всю больницу: «Хосю
домой к бабуске!» Растерянная Дина Вильевна уговаривала его подождать
немного. Санитарка Валя помрачнела как грозовая туча.
— Мучают детей ни за что, ни про что, — глухо ворчала она, — мало ему
досталось, бедолажке… там-то… в лесочке. Нашелся добрый человек, так и пусть
поживет в ее доме. Она ведь спасительница его.
К маленькому Вадику Дину Вильевну не пустили. Состояние его было тяжелым.
Дина Вильевна ушла из больницы домой одна. В конце недели к ней в гости
наведался Вова Зубра. Узнав, что «малявочке» совсем плохо, он достал
завернутую в носовой платок визитку и позвонил молодому врачу «Скорой
помощи» Вахиту:
— Может, каких лекарств нет? Сходи узнай. Меня ведь и на порог не пустят, —
гудел Вова в трубку. — Потом мне перескажешь, что там им надо. А я тут
корешей соберу. Достанем как-нибудь. Куда прийти? К больничке? Завтра?
Ладно. А я тебе что хошь выполню. Тяжелую работу или еще что. Всех построю
тебе на помощь. Не сомневайся.
На следующий день он опять зашел к Дине Вильевне. Лицо у Вовы было мокрое и
темное. Взгляд тяжелый. Он прошел на кухню и стал отчитываться о встрече с
врачом Вахитом:
— Плохо дело, мать…. Вахит вышел смурной. Малявочка, говорит, не жилец.
Может, только чудо поможет? Вот дал рецепт. Сильное лекарствице. Дорогое.
Побегу искать денег. Ты, мать, не плачь. Малявочке в раю местечко оборудуют.
Он душа чистая, зря только здесь замаялся. Там ему мука его зачтется. Это
она погубила малявочку. А он по ней тоскует. Вот и не помогает ему лечение.
Если умрет, найду ее, своими руками задушу.
— Не надо, Вовочка, — всхлипывая, взмолилась Дина Вильевна, — посадят тебя
опять.
Вова Зубра тяжело поднялся и медленно пошел к выходу.
ЗАКОН И ЮРА
Надеемся, никто не будет возражать против того, что каждый рядовой гражданин
должен иметь представление о законах государства, хотя бы в самых общих
чертах и в необходимом для разумной жизни объеме. Не претендуя на
профессиональную доскональность и глубину постижения законодательных норм,
попробуем осмыслить правовой статус некоторых участников нашей истории с
позиции упомянутого выше рядового гражданина (гражданки). И в первую очередь
обратимся к Семейному Кодексу РФ.
В центре всей этой законодательной композиции — семья, которая основывается
на браке, заключенном исключительно на добровольных началах в органах записи
гражданского состояния. Все остальные фактически брачные отношения не
порождают никаких правовых последствий, ни при каких обстоятельствах и
сроках. Ну, к этому страна уже привыкла со времен Великой Отечественной
войны. За год до ее окончания, в самый разгар военных действий
законодательные органы вспомнили, что в тылу большинство женщин состояли до
войны в незарегистрированных надлежащим образом супружеских отношениях с
будущими бойцами Советской Армии, ныне сражающимися и погибающими на
фронтах. Так мало того, они ведь и до войны, и во время войны успели
нарожать детей.
Надо отметить, что до этого момента фактические браки признавались наравне с
зарегистрированными по действующему с 1926 года Кодексу законов о браке,
семье и опеке. Следовательно, большинству населения особой нужды не было
обивать пороги загсов.
Но вот Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года всем
женщинам, оставшимся с детьми после ухода мужей в состоянии фактических
семейных отношений отказали в признании этих самых отношений законными.
Оказались они по новому закону безмужними, да еще и без правовых
последствий, а дети без отцов, вроде как нагулянными. Правда, им разрешалось
узаконить свои фактические отношения постскриптум, доказав в суде с помощью
свидетелей собственное право числиться женой. Зато установление отцовства
было начисто отменено. Разрешили его только после войны и только в тех
случаях, когда вернувшийся живым с фронта фактический муж регистрировал свой
брак с дождавшейся его фактической женой в загсе. Заодно можно было признать
свое отцовство над подросшими детками, если фронтовик твердо знал, что они
его собственные. Много ли таковых было-то? Да все ли?
Послевоенная безотцовщина и сиротство — это особое бедствие для поколения
выживших во время войны детей. Страна у нас в большей своей части была
деревенская. Суды и загсы в то время находились в городах. Тяжелые условия
жизни, бездорожье, заботы о скудном пропитании…. А если вспомнить об
эшелонах эвакуированных матерей с детьми, в пользу которых свидетельствовать
было некому?
Что же значит остаться «без правовых последствий»? Вдова переставала быть
вдовой, дети переставали быть детьми военнослужащего, наследование имущества
после гибели фактического отца и супруга было невозможно…. И так далее, так
далее... Полное бесправие. Последствия? В последний год войны детская
смертность в тылу выросла вдвое. Но что ворошить прошлое? На войне как на
войне. Народу было не до того, чтобы вдумываться и вчитываться в
законодательные новации военной поры. Терпели все и растили в муках
оставшихся в живых детей. Ждали Великой Победы.
Какие же причины сегодня побуждают нашу законодательную власть свято
сохранять и беречь данное установление? Все на свете реформировали и
преобразовали в неимоверно короткие сроки и с самыми неожиданными
социальными последствиями. А почему же именно эта норма Семейного кодекса РФ
не поддается никакому переосмыслению? Может быть, она удобна и
привлекательна с каких-то точек зрения для сегодняшней власти, но не для
детей, родившихся вне законного брака.
Ни для кого не секрет, что многие современные молодые люди заводят детей,
предпочитая жить друг с другом в незарегистрированных отношениях. В
Концепции демографического развития Российской Федерации на период до 2015
года от 24 сентября 2001 года отмечается, что каждый четвертый ребенок в
России рождается вне брака. Такие отношения в бытовом лексиконе получили
определение «гражданского брака». Граждане есть, ребенок есть, а семьи с
правовыми последствиями у ребеночка нет. Никто никому ничего не должен. Вот
такая получается гарантия абсолютной свободы сексуальных отношений за
пределами зарегистрированного брака для любого индивида половозрелого
возраста.
Не стоит забывать и то, что есть ведь в любом деле, даже в таком
замечательном, как судебное производство, и человеческие факторы, которые
могут привести к трагическим ошибкам в этом тонком вопросе. Сверх того,
теперь учащаются случаи, когда и мамаша не радеет о правах и интересах
ребенка, а то и сама в отсутствии. Кто тогда? Некому посетовать на ошибку
природы, некому и в суде постоять за малютку. Так ли уж все безукоснительно
и просто, как о том повествуется в ст.ст. 47—53 (глава 10, разд. IV)
Семейного Кодекса РФ, посвященных установлению происхождения детей?
Из обсуждаемого нами коренного принципа семейного законодательства прямо
следует допустимость безотцовщины. Вместе с положенным ребенку по праву, но
пропавшим из его биографии собственным отцом, в его жизни обрываются связи с
бабушкой и дедушкой, тетями, дядями и другими родственниками со стороны
родителя. А ведь любой из них мог бы стать опорой ребенку в трудных
обстоятельствах. Что остается ему? Остается одинокая мать.
Явление это широко распространилось. Что же это такое — одинокая мать? Это
когда все родительские полномочия, права, обязанности и ответственность
оказываются сосредоточены в одних руках — руках матери. Где же в это время
пребывает положенный ребенку по милости природы отец? А его никогда не было,
нет, и быть не может. Это воистину фантастическое условие требуется по
нашему законодательству, чтобы признать мать одинокой и оказать ей усиленную
государственную поддержку. Поддержка никому не мешает, но….
Вот небольшой эпизод из жизни. В пригородной электричке разговаривают две
немолодые женщины. Одна из них жалуется на отбившегося от рук
пятнадцатилетнего сына:
— Я ему так и сказала, что я одна его ращу и для него мать и отец. Если он
на мать будет кидаться, так я морду ему набью как отец. Ничего, сил хватит.
А он мне, представляешь, говорит: «Нашлась какая, нагулялась в молодости
направо и налево, а теперь строишь из себя святую. У других хоть
какой-нибудь отец, а у меня вообще нет. Даже не помнишь, с кем спала. Надо
мной ребята потешаются. Говорят, от святого духа родился. Кто тебя просил
меня рожать? Родила, так не суйся в мою жизнь. Иди, мужиков ищи себе, гуляй
дальше». Я так и осела.
Женщина украдкой вытирала слезы. Подруга ее сокрушенно молчала.
Все знают, что никакая государственная поддержка не может компенсировать
ребенку отцовское попечение и само знание об отце. Ребенок может примириться
с потерей родителей из-за непредвиденных трагических обстоятельств, с
разлукой с ними из-за какой-либо необходимости, но ему надо знать, что они у
него есть, думают о нем, и когда-нибудь он их увидит. Даже если умерли, то
были. Как ребенку объяснить, когда одного родителя просто нет, никогда не
было, и быть не может? Как это вообще можно понять? А наше государство
понимает.
Материнская любовь — самая стабильная и нерушимая опора жизни. Только
материнская любовь порождает обязанности и дает силы для их выполнения. Эти
обязанности не способен перечислить, предписать и описать никакой Кодекс.
Для этой любви не существует ограничений во времени, в обстоятельствах, в
условиях. Но если мать не способна любить ребенка и пожертвовать для его
благополучия своей жизнью? Жизнь ее детей может превратиться в настоящий ад.
Именно такая мать и досталась трехлетнему Юре и полуторагодовалому Вадиму...
Им сильно не повезло. Родная мать родила их от двух разных сожителей и,
официально имея место в заводском общежитии, детей там не регистрировала.
Однако справку о совместном с ней проживании детей в общежитии куда надо
представила и государственную поддержку получила. Дети находились в квартире
отлучившегося надолго первого сожителя матери без всякого законного
основания. Они с момента рождения жили в статусе бомжей. Мы уже убедились,
что защита прав и интересов Юры и Вадима для их мамаши не представляла
никакой ценности. Для предполагаемых отцов — тем более. Сведения о жизни
этих детей никто специально не искал. О чем, собственно, беспокоиться? У них
же есть одинокая мать, которую мы поддерживаем. А эта мать единолично и
жестоко распорядилась их жизнью, приговорив их к смерти.
В детских домах и домах ребенка до 87 процентов детей имеют живых родителей
или одного из них (чаще одинокую мать). К ним надо прибавить миллионы
беспризорников, тоже в большинстве своем имеющих живых родителей. Известия о
матерях и отцах, посягнувших на жизнь своих малолетних и несовершеннолетних
детей, нарастают. Может быть, уже есть основания признать, что в нашей
стране по неизвестной причине у части населения происходит прогрессирующая
деградация родительского инстинкта? Адекватно ли действуем?
Но вернемся к препятствиям, которые огорчили героев нашей истории и почти
всех причастных к ней лиц.
ДИНА ВИЛЬЕВНА УПОРСТВУЕТ
Вернувшись из больницы домой, Дина Вильевна погоревала, глядя на детскую
раскладушку, так удобно и укромно уместившуюся впритык к старинному пианино,
и взялась за дело. Нашла в телефонном справочнике номера всех отделов опеки
и попечительства, комиссий по делам несовершеннолетних, разных
административных лиц, наделенных, по ее личному мнению, полномочиями решить
ее и Юрин вопрос, и с учительским педантизмом начала донимать всех по
телефону. В итоге, она узнала, что надо делать утром следующего дня.
Утром следующего дня Дина Вильевна, выстояв очередь, входила в кабинет
заведующей отделом опеки и попечительства районного управления народного
образования по своему месту жительства. В руках у нее была старая нотная
папка со всеми документами, так или иначе характеризующими ее личность.
Органы опеки и попечительства — это особое, ни с чем не сравнимое место в
структуре муниципальной власти. Это место милосердия. Одна сторона его
преданно обращена к неприступным строениям закона, а другая сторона видит и
знает все многообразие человеческой беды, не умещающейся в прокрустовом ложе
любого закона. Там находится административный эпицентр детского горя.
Обязанности у него столь обширны, что в самом кратком перечислении не
умещаются на трех страницах справочного текста, изложенного самым мелким
типографским шрифтом. Зато полномочия и штатное расписание кадров невелики.
Они ведь почему-то под крышей Министерства образования. Откуда там могут
быть лишние средства?
Дину Вильевну подробно расспросили, внимательно вникли во все ее доводы, и
пригорюнились… По закону брошенным детям, находящимся в государственном
учреждении, в том числе и лечебном, опекунов назначать не положено.
Считается, что функции опекуна принимает на себя данное учреждение.
Поскольку Дина Вильевна была одинокой пенсионеркой, то есть принадлежала к
нетрудоспособной группе населения, и не имела с Юрой близкородственных
отношений, вопрос о назначении ее опекуном затруднялся и с этой стороны.
Были и другие процедурные и законодательные нюансы, запреты, нестыковки…
Дина Вильевна нервничала, уговаривала, доказывала. Заведующая отделом
куда-то звонила, что-то уточняла, на кого-то сердилась. В конце концов, всем
со всей очевидностью стало понятно, что Юре будет лучше у Дины Вильевны, а
закону будет лучше, если его искусно и тонко обойдут в интересах ребенка,
которого он настойчиво защищает от Дины Вильевны. Но для этого понадобится
время. Дину Вильевну вооружили списком документов, справок, бланков,
необходимых для оформления опеки над двумя брошенными неизвестной матерью
детьми и отправили в отдел по делам несовершеннолетних РУВД.
Через месяц беготни и мытарств Дина Вильевна явилась снова туда же с той же
нотной папкой, с трудом вместившей все справки, свидетельства и выписки. За
это время в больнице умер маленький Вадим. Первым и последним словом
ребенка, у которого развился обширный абсцесс в легких, было слово «мама».
Дине Вильевне, сговорившись с санитаркой Валей и медсестрой, удалось дважды
забрать Юру на воскресные дни к себе домой. Он был пристально осмотрен со
всех сторон соседкой Нюсей и одобрен как человек, достойный заботы.
Днем Юра радовался, а ночью вскакивал с постели и в полусне бродил по
комнате, наталкиваясь на стулья. Дина Вильевна окликала его, брала на руки и
спрашивала: «Что ты ищешь? Хочешь пи-пи?» Юра внятно, не открывая глаз,
отвечал: «Где бабуска? Бабуску ищу» и, прижавшись к ней, крепко засыпал.
Здесь было единственное убежище и защита от всех опасностей для трехлетнего
малыша. Когда утром они возвращались в больницу, Юра вел себя плохо.
Ругался, падал на землю, пинался, в последний раз укусил Дину Вильевну за
руку и жестоко дрался с могучей санитаркой Валей, которая для соблюдения
конспирации поджидала их на улице.
Дело о назначении персонального опекуна мальчику Юре, которому с соблюдением
необходимых формальностей уже присвоили фамилию Бабушкин, медленно и
осторожно продвигалось. В отделе опеки и попечительства пополнялась папка по
делу ребенка, оставшегося без попечения родителей. В отделе по делам
несовершеннолетних мудрили по-своему, обосновывая отсутствие сведений о
родителях кучей запросов, оставшихся без ответа. В конце концов документы у
Дины Вильевны приняли и велели ждать, что будет дальше.
А дальше понадобилось еще два месяца согласований, поиска дополнительных
сведений, ожидания ответов и непредвиденных отсрочек. Но закон есть закон,
он непререкаем. Все понимали и, возможно, всеми силами хотели бы ускорить
решение вопроса. Не понимал всего этого один Юра. В больнице уже полным
ходом шел капитальный ремонт. На этаже работали строители, электрики,
штукатуры. Двери на лестницу и на улицу чаще всего были открыты. Мучались
ремонтом все. Надзор и уход за детьми усложнился. Юра, характер которого
стал заметно портиться, однажды днем потерялся. Он ушел из больницы в
расстегнутых сандалиях и без панамки. В руках нес медвежонка, подаренного
ему «бабуской». Шел путем, по которому водила его Дина Вильевна к себе
домой.
Из больницы поздно вечером позвонили Дине Вильевне. Наспех одевшись, Дина
Вильевна постучала в дверь соседки Нюси. Вместе они составили план поиска
Юры. Вместе и побежали его искать. Нашли на остановке транспорта в обществе
двух смуглых подростков, судя по внешнему виду и говору, попрошайничавших в
автобусах. Один из них держал ребенка за руку. Свободной рукой Юра крепко
прижимал к себе медвежонка.
Две пожилые женщины кинулись к Юре. Дина Вильевна попыталась взять его на
руки. И вдруг один из подростков заявил: «Вы кто такие? Это мой брат. Не
лезьте к нему. Сейчас позову наших». Тут способность Юры кусаться оказалась
к месту. Подросток вскрикнул и выпустил руку ребенка. Дина Вильевна, ухватив
мальчика поперек тельца, поспешно вошла в подошедший автобус. Соседка Нюся
забралась следом. Упрямый Юра добился своего. Он поехал к «бабуске».
После этого инцидента Дина Вильевна отправилась в больницу одна. В руках у
нее была справка из отдела по делам несовершеннолетних о том, что дело
заведено. В качестве места временного пребывания Юры Бабушкина, в порядке
исключения и по ходатайству отдела опеки и попечительства, Юра может быть
выписан из лечебного учреждения с передачей его на руки Дины Вильевны. С
этого момента Юра Бабушкин, возраст которого приближался к четырем годам,
узнал впервые нормальную жизнь счастливого ребенка.
Не хватало только маленького братика Вадима, о котором он иногда плакал. О
маме он вслух не вспоминал. Только, гуляя со своей обретенной через долгое
испытание любимой «бабуской», долгим взглядом провожал некоторых молодых
женщин, всматриваясь в каждую из них со странным вниманием.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К МАТЕРИ
Розыск пропавших детей по заявлению Кати продолжался. Прошло восемь месяцев.
Она ждала его завершения, чтобы получить официальный документ об их
исчезновении. Тогда можно будет навсегда закрыть эту страницу ее жизни, и
она забудет, сотрет из памяти, успокоится и, конечно, будет счастлива….
Почему бы и нет? Впрочем, и так ее дела шли в гору. Богатый любовник ввел ее
в круг своих друзей. У нее появилась машина. Правда, отечественная и отнюдь
не новая. Прежняя секретарша была уволена. Катя заняла ее место. У любовника
была запасная квартирка в хорошем районе города. Он переселил Катю туда.
Съездили на Канары. Единственное, что беспокоило доверчивого бизнесмена,
чтобы не было никаких детей. А в остальном Катя была идеальным
приобретением. Добрая, миловидная, честная и, ко всему прочему, похоже,
очень умная.
Однажды Катя заехала на старую квартиру за каким-то своим барахлом. В
почтовом ящике лежал листок. Ее вызывали в отделение милиции. Она удивилась,
но заехала по дороге. В милиции приятный молодой человек протянул ей руку и
искренне поздравил с удачей: «Нашлись, нашлись. Вам повезло. Ваши дети
нашлись». Катя побледнела и в ужасе отшатнулась. Молодой человек принял это
за признаки глубокого душевного волнения и, бережно взяв ее за плечи, усадил
на стул. Налил ей воды. У Кати началась истерика.
— Вот, — успокаивал ее молодой человек, — мы получили сведения, что ваши
дети поступили в больницу. Мы можем хоть сейчас поехать и забрать их оттуда.
Если их куда-нибудь перевели, в больнице все задокументировано. Считайте,
они уже с вами.
Катя пошла за милиционером, ничего не соображая. В голове назойливо вертелся
один вопрос: «Как они могли оттуда выбраться? Как они могли…?». И так без
конца. Машину повел сопровождавший ее молодой милиционер. У Кати тряслись
руки, и она не могла понять, куда они едут.
Приехали. В больнице детей не было. Им выдали справку о причине смерти
маленького Вадима с описанием диагноза. До этого Катя ходила как во сне. С
тех пор, как она бросила своих детей в лесу, картина их реальной гибели ни
разу не возникала в ее сознании. Не нужно было это ей. Но когда в больнице
перед ней стояли люди, на глазах которых умирал маленький Вадим, а они
делали все, чтобы спасти его, слышали последний его лепет и вздох, завеса
разорвалась.
Катя увидела своего маленького сына их глазами. Услышала их ушами то
единственное слово, которое он научился хорошо говорить и передавал этим
словом все свои чувства: боль и жалобу, желание и восторг, страх и надежду.
Страдание умирающего ребенка проникло в нее помимо ее воли, она заметалась в
ярости и завыла от ужаса, от предчувствия своей будущей смерти и… от
невозможности что-нибудь когда-нибудь забыть. Перед ней стояли люди, которые
все видели и запомнили. Теперь и ей нельзя забыть. А люди смотрели на нее
устало и равнодушно. Никто ее не утешал. Здесь без ребенка она никому не
была нужна, а выражение ее чувств опоздало на полгода.
А по поводу Юры им ничего определенного не сообщили. Заведующая отделением,
окинув одним взглядом молодую, модно одетую женщину с испуганным,
напряженным лицом, что-то прочла в ее глазах, необъяснимое словами. Кое-что
из истории Юры ей рассказали, о чем-то она догадалась сама. Общение с
родителями больных детей натренировало ее психологическое чутье до крайней
степени. Она не хотела разговаривать с этой матерью и сугубо официально
сообщила, что Юру забрали на основании решения уполномоченных органов. Кто?
Куда? Обращайтесь в ….
Выйдя из больницы, Катя взяла себя в руки и обдумала свое положение.
Милиционеру она объявила, что плохо себя чувствует и просит отложить все
хлопоты по возвращению сына на завтра. Милиционер пожал плечами и дал ей
подписать документ о том, что Катя осведомлена и, согласно закону, начата
процедура возвращения Юры, получившего фамилию Бабушкин, к родной матери.
Сведения о местонахождении Юры будут дополнительно уточняться. Вежливо
попрощался и ушел.
Катя села в машину и стала представлять себе жизнь с Юрой на руках. Картины,
возникающие в ее мозгу, были одна хуже другой. Но если подумать, то, имея
деньги, можно было устроить так, чтобы ее новое окружение не узнало о сыне.
А пока она должна заехать в салон красоты и привести себя в порядок. Надо
купить себе новые туфли. Надо выглядеть женственной, беспечной и немного
капризной. Надо…. Вдруг она явственно услышала слабый голосок Вадика,
который долетал до нее издалека. Вадик звал ее.
Дина Вильевна купала Юру в ванной. Он шалил, расплескивал воду и хохотал от
щекотки, когда она пыталась тереть его пятки. Дина Вильевна ворчала и
задыхалась во влажном нагретом воздухе. Пот заливал глаза. Халат весь вымок.
Она торопилась. Юрочка по режиму должен был уже спать. Припозднились они с
купанием. А еще покормить надо и витамины дать. Потом стирка. Завтра она с
утра пойдет с Юрочкой в отдел опеки и попечительства, а потом в милицию к
«девочкам» из отдела по делам несовершеннолетних, которые, несмотря на свою
загруженность, постарались сделать все, что можно, для Юрочки. Она им
принесет конфет и заставит попить чаю и чуть-чуть передохнуть. А как Юра
всем нравится! Все говорят: «Надо же, какой красивый мальчик!»
Ночью Дине Вильевне не спалось. В голове крутились мысли. Ее пенсии не
хватало на полноценное содержание Юры. Небольшие сбережения, отложенные на
черный день, таяли. Хорошо, что пообещали место в детском саду. Тогда она
сможет давать уроки музыки и выкрутится. Спасибо подругам, приходили к ней с
сумками, пакетами, мешками… Одеждой и обувью Юрочка обеспечен теперь на три
года вперед. Да еще соседка Нюся. Тащит со своего садового участка овощи и
фрукты.
Пробовала она выхлопотать что-нибудь в собесе, но там ей сказали, что по
закону не положено. В отделении пенсионного фонда выдавали сверх пенсии
надбавку для тех, у кого был на иждивении ребенок или еще кто-то. Но Дине
Вильевне прямо заявили, что Юра не может считаться находящимся у нее на
иждивении. По закону опекун не обязан содержать ребенка, а если содержит, то
это не иждивение, а чистая прихоть. А она еще и не опекун. Потому это
исключительно ее личное дело и пусть она найдет мамашу и требует с нее что
хочет. Если трудно, так никто не мешает ей отдать чужого ребенка в детдом.
Детское пособие тоже не дали, так как опекунство не утверждено в законном
порядке. Вот как утвердят, так и…. Только справку потом не забудьте
принести, что ваш ребенок снят с пособия по прежнему месту жительства.
Социальное пособие самой Дине Вильевне не выходило, а на ребенка положено
было хлопотать по месту его регистрации.
Попробовала она зарегистрировать Юру у себя. Еще хуже вышло. От нее
потребовали документ, удостоверяющий, что у Юры нет долгов по квартплате по
прежнему адресу, и он там выписан с соблюдением всех правил. Потом с
удовольствием посчитали предполагаемую квартплату, которая увеличивалась
после возможной регистрации Юры примерно в три раза. Это была сумма, не
представимая в пределах пенсии Дины Вильевны. Какой уж тут сон.
Когда наступило утро, Дина Вильевна с Юрой позавтракали и пошли. В отделе
опеки и попечительства ведущая прием приветливая стройная женщина как-то
замялась и, мельком взглянув на них, начала суетливо перебирать листы бумаги
на столе. Потом вышла из кабинета и снова вошла с еще одной сотрудницей.
Дина Вильевна ощутила странную перемену в атмосфере приема. Женщины
совещались почти шепотом, сочувственно взглядывая на нее и на Юру.
— Что-то случилось? — спросила Дина Вильевна.
— Да, — ответила ей ведущая прием. — Вы только не расстраивайтесь. У Юры
нашлась мать, и мы должны передать ребенка ей. Ваши документы по опеке не
успели пройти утверждение. Постановления нет. Так что, у вас нет права
удерживать ребенка у себя. Мать должна подъехать через час. Пусть Юрочка
останется. Мы за ним посмотрим. А вы… вам не обязательно с ней встречаться.
Привезете его вещи. Мы сами передадим и… Что это с вами? Гуля, подержи ее.
Сейчас… Выпейте воды. Где у нас аптечка? «Скорую» вызывайте…
Катя тоже плохо спала ночью. Вечером она обзвонила своих старых друзей. Ее
интересовало, кто из них согласен поселиться в двухкомнатной квартире, в
которой она находилась с детьми до головокружительного взлета к высотам
бизнеса. Единственным условием для проживания будущего жильца в квартире
было совместное житье с Юрой. На питание ребенка она обещала приплачивать и
привозить продукты. Ну и, конечно, навещать, когда сможет. Нашелся один
знакомый, который хлопотал об устройстве бездомного приятеля. Тот разошелся
в убеждениях с косными родителями и ушел из собственного дома. Договорились.
Утром она была занята тем, что завозила бездомника в квартиру.
В отдел опеки и попечительства она приехала с опозданием. Ей подвели
заплаканного Юру. Она поразилась тому, что он так вырос и повзрослел. Катя
подошла к нему, хотела взять его на руки. И вдруг увидела его глаза. Юра
смотрел на нее холодно и отчужденно. Что он мог помнить? Откуда было ему
знать, что она его с Вадиком бросила в лесу? Не может быть, чтобы он понимал
смысл происшедшего тогда?
Юра не мог размышлять и формулировать своего знания в словах. Он просто
отбивался от матери, отворачивался от нее и рвался из ее рук прочь. Взрослые
женщины из отдела опеки и попечительства в силу своего уникального опыта
созерцания детского горя видели и понимали в чем дело. Но не могли помочь.
Закон не разрешал. Закону нужны были другие доказательства, другие процедуры
и факты для этого случая. В данный момент их не было в наличии. Закон стоял
на защите материнских прав молодой женщины. Катя подписала необходимые
бумаги, схватила в охапку сопротивляющегося изо всех своих малых сил Юру и,
взбешенная, удалилась с ним из отдела опеки и попечительства.
Дина Вильевна лежала в кардиологическом центре. Лечили ее долго. Потом надо
было пройти реабилитацию. Когда она вернулась домой, ее встречала соседка
Нюся и сын Сергей. Дома все было на месте, как будто Юра не исчезал.
Прибавился красивый велосипед и детская мебель. Сын молчал, а тетя Нюся
лукаво ему подмигивала за спиной Дины Вильевны и веселилась без всякой меры.
Дину Вильевну покормили и уложили отдохнуть на диван. Сын подошел и погладил
ее по старой, седой голове:
— Ты лежи отдыхай и не волнуйся. Я усыновил Юру. Надо ехать за ним. Это
займет часа три. Ну, я пошел. Жди и ни о чем не горюй. Тебе придется
смотреть за внуком, так что болячки отменяются.
Дина Вильевна не нашла слов, чтобы выразить всю силу душевного потрясения, а
тетю Нюсю прорвало, и остановить ее было невозможно. Она путано,
перескакивая с пятого на десятое, рассказала все, что случилось во время
отсутствия Дины Вильевны.
Потрясенная Дина Вильевна постепенно узнала все. Что должно было случиться,
то и случилось. Катя не только была взбешена, но и испугалась, догадавшись,
что Юра помнит, и каким-то чудом понял, что именно произошло с ним и его
маленьким братиком. Она привезла его в двухкомнатную квартиру, сдала на руки
жильцу и сразу уехала. Через неделю соседи вызвали участкового. Юра три дня
находился в запертой квартире один. Балкон был открыт. Укутавшись с головой
в одеяло, Юра выходил на балкон и кричал, звал бабушку. Заметили его с
улицы.
Квартиру вскрыли. Жилец оказался наркоманом. Все признаки были налицо. Юра
ел все три дня кусок старой заплесневшей колбасы и сырые яйца из
холодильника. Пил воду из крана. Хлеба в доме не было. Спал он во второй
комнате на полу, натаскав туда все подушки, одеяла и разное тряпье. Соседи
собрали Юру в дорогу. Пенсионер из соседнего подъезда завел свой старый
«Москвич» и повез Юру с участковым в отделение милиции.
Все закрутилось в обратную сторону. Разыскивали Катю, готовили документы на
лишение родительских прав. Юра опять очутился в больнице, только в другой. И
другой отдел опеки и попечительства занимался его судьбой. В этот раз закон
уже ничему не препятствовал. Дело шло быстро. Сын Дины Вильевны Сергей нашел
двухкомнатную квартиру, куда Катя отвезла ребенка, не сразу. Пришлось
привлечь к поиску своих бывших сокурсников, которые имели некоторые
административные полномочия.
В переполненной больными детьми больнице Юра вел себя необщительно. Его
кровать стояла в конце длинного коридора. Чаще всего Юра лежал неподвижно,
повернувшись лицом к стене. На вопросы отвечать не хотел. Он был простужен и
сильно похудел. Сергей подошел к его кровати и долго, задумчиво рассматривал
лежавшего спиной к нему мальчика. Потом молча вложил ему в руки медвежонка,
который остался в квартире Дины Вильевны. Юра посмотрел на медвежонка,
подумал и тихо сказал: «Бабуска плишла».
Сергей сел рядом с ним и стал рассказывать ему про новый велосипед, про Дину
Вильевну, про тетю Нюсю, про его дом, где Юру ждут и любят. Юра, присев на
кровати с медвежонком в руках, недоверчиво качал своей русой головой и
упорно повторял: «Где бабуска?» Пришлось сказать, что Дина Вильевна в
больнице и надо подождать здесь, пока она выздоровеет.
— А ты кто? — спросил Юра.
— Я сын твоей бабушки. Получается, что твой папа, — твердо сказал Сергей.
Юра замер и стал пристально рассматривать лицо Сергея. Молчание затянулось.
Сергей осторожно поднял его на руки и прижал к себе. Вдруг на весь коридор
раздался горестный крик:
— Папа, папа! Ты где был? Меня мама обидела.
Юра рыдал как взрослый, измученный горем человек.
Время шло. Катю отыскали. Она представила справку о том, что заболела и
поэтому не могла забрать Юру в течение трех дней из той квартиры, где его
нашли. Катя не состояла на учете в наркодиспансере, не была алкоголичкой или
наркоманкой. Но других доказательств хватило с лихвой. Прокурор подписал иск
на лишение родительских прав. От явки в суд молодая женщина пыталась
уклониться всеми способами. Пока не вмешался Сергей. Он сам привел ее в суд.
Как уж он ее «уговорил», никто не знает, но посматривала Катя на него с
некоторой опаской. Родительских прав ее лишили.
Учитывая то, что Юра находился без попечения своей мамаши восемь месяцев и,
как установлено материалами дела, оставался после возвращения к матери по ее
вине фактически на попечении несовершеннолетнего наркомана, в судебном
порядке было разрешено досрочное усыновление Юры и передача его в семью
Сергея. Засчитали Юре срок сиротства с первого его дня. Дело в том, что
закон требует, чтобы ребенок после лишения родительских прав его родителей
пожил сиротой. Усыновление разрешается только через полгода после лишения
родительских прав. Есть, наверное, свои резоны и в такой норме, но нам,
простым гражданам, они не понятны.
Как бы то ни было, вечером в квартире Дины Вильевны стало тесновато. Новый
велосипед, сверкая деталями и антуражем, носился по квартире как ветер и
сигналил о победе, о счастье и радости. Звонкий детский голос возбужденно
выкрикивал: «Бабуска! Папа! Смотлите! Я больше не упаду! Я клепко делжусь!
Баба Нюся, не стой, мне надо плоехать».
ПРЕСТУПЛЕНИЕ БЕЗ НАКАЗАНИЯ
Вот так закончилась история о двух брошенных беспутной матерью в весеннем
лесу малышах. Маленький Вадим не выжил, а Юра нашел приют в сердцах добрых
людей. Но вопросы наши к Семейному Кодексу РФ так и не исчерпаны. Как мы
могли убедиться, Юра не погиб и не стал беспризорником вовсе не потому, что
у нас отлично налаженное семейное и «бессемейное» законодательство.
Предположим, что это не произошло потому, что государственная система защиты
детей в принципе способна оградить их от предательства, ненависти и
посягательства на жизнь ребенка со стороны родителей. Важен вопрос:
«Является ли подобное поведение родителей доказуемым и наказуемым
преступлением?»
В соответствии с семейным законодательством мать Юры лишилась в судебном
порядке родительских прав. Следовательно, надо полагать, справедливость
восторжествовала, и законное наказание как бы состоялось. В Комментариях к
Семейному Кодексу РФ дается следующее разъяснение к ст.69 (раздел IV):
«Исключительной мерой и одновременно высшей мерой семейно-правовой
ответственности за виновное невыполнение родительского долга является
лишение родителей родительских прав». Как мы видим, поведение названо
«виновным». Признаков уголовно наказуемого деяния в поведении этой матери не
установили. Доказательств достаточной силы и объема некому было представить.
Количество «несчастных» родителей, лишенных родительских прав по суду,
увеличивается в России на 60 тысяч за каждый год. К ним надо добавить
ежегодный прирост матерей, отказывающихся от новорожденных детей в роддоме
по доброй воле, и, следовательно, оставляющих вместе с ребенком и свои
драгоценные родительские права без всяких судебных тяжб и предполагаемых
огорчений.
Посмотрим, чего лишилась мать Юры после своих, мягко говоря, эксцентричных
поступков в отношении своих детей. В первую очередь ее лишили самого ребенка
и права на истребование его от других лиц. Произошло то, о чем она страстно
мечтала и чего добивалась неправомерными действиями. Мечта ее сбылась.
Заодно она лишилась прав на получение алиментов от совершеннолетнего
ребенка, права на наследование имущества ребенка в случае его смерти, права
на пенсионное обеспечение после смерти ребенка, права на комплекс льгот и
различные пособия для граждан, имеющих детей.
Зададимся парадоксальным вопросом: «А что негодная мать приобрела в
результате лишения родительских прав?». Чтобы найти ответ на этот,
«некорректный» с точки зрения законодательной логики, вопрос, попробуем его
перевести в плоскость обычных житейских представлений о выгодах бездетного
существования молодой здоровой особи женского рода.
Растить ребенка — это тяжелый, самоотверженный и непрерывный труд, не
ограниченный временными рамками. Все силы матери поглощены задачей
сохранения здоровья и жизни ребенка. До определенного возраста, пока ребенок
беспомощен и беззащитен, его жизнь почти полностью зависит от того, как мать
выполняет свою миссию. Все насущные материальные и нематериальные ресурсы
жизни, все ее жилое и социальное пространство отдаются ему. Бессонные ночи,
большие физические и психические нагрузки, стрессы, самоограничение в
потребностях и в собственном объеме материальных средств….
Она не может отлучиться от ребенка надолго. Если он заболел, то и вообще
нельзя выйти из дома по каким-то делам. У нее нет выходных и праздничных
дней, о своем здоровье она вспомнит только тогда, когда оно будет
препятствовать уходу за ребенком. Любая иная деятельность, которая могла бы
ей принести профессиональные почести, хороший доход и повысить социальный
статус в обществе, фактически неосуществима и откладывается на
неопределенные сроки. А если мать еще и в одиночку несет этот груз любви и
ответственности, и помочь некому? Мать и ребенок — единый ствол жизни,
трудно поддающийся абстрактному расчленению на раздельные права и
обязанности.
Зато особа, лишенная родительских прав, приобретает реальное право
высыпаться вдоволь; свободу реализовать все личные потребности, в том числе
и любые «низменные побуждения»; право заниматься любой другой деятельностью
в целях самообеспечения; право на неограниченный ничем, полезный для ее
личного здоровья, отдых и досуг; право решать проблему личных
взаимоотношений с представителями противоположного пола без всяких помех;
право рожать и бросать следующих детей.
Главное, что вся процедура лишения родительских прав происходит
преимущественно в условиях замечательной конфиденциальности. Даже штамп в
паспорт нельзя поставить, чтобы не повредить светлому будущему
вышеозначенной особы. И это еще неполный перечень приобретений, существенно
улучшающих ее благополучие и расширяющих перспективы ее счастливого
устройства в дальнейшем. То же самое, только с большим размахом, обретают и
лишенные родительских прав отцы.
Ну а как же алиментные обязательства, подробные описания каковых занимают
полностью раздел V Семейного Кодекса РФ? В статье 71 главы 12 (раздел IV) в
пункте 2 сказано: «Лишение родительских прав не освобождает родителей от
обязанности содержать своего ребенка». Яснее некуда. Но, во-первых,
алиментные обязательства не могут расцениваться как способ общественного
порицания и не имеют функции наказания. Они взыскиваются в общем порядке,
который ничем не отличает лишенных родительских прав родителей от
нормальных, даже очень хороших, но разведенных мам и пап. Со всех взимается
святая «четвертина» на поддержание жизни ребенка, с которым по любым
причинам алиментщик живет в горькой разлуке. Да еще система взыскания
алиментов у нас сегодня практически разваливается и полупарализована из-за
отсутствия механизмов безусловной реализации законного права получателей
средств на содержание.
Конкретно в отношении матери Юры надо заметить, что факт усыновления Юры
избавил ее вообще и от алиментных обязательств, взыскание которых
несовместимо с принципами усыновления. Так что, осталось только при
попечении государства вернуть ей все признаки целомудренного девичества и
обеспечить ее счастье каким-либо вознаграждением, обозначив его как
«социальное приданое».
Подведем итог. Перед нами ребенок, по произволу матери или отца, или обоих
вместе, фактически лишенный всех человеческих и государственных прав на
более или менее длительный период своей маленькой жизни. В этот период он
мог заболеть, погибнуть, попасть в руки преступников. Ему было отказано в
достаточном объеме питания, в соответствующей одежде, в необходимых для его
развития средствах. Сам ребенок не может адекватно оценить нанесенный ему
моральный и физический вред. Он все терпит, а потом, когда подрастает и
может передвигаться по собственному желанию на какое угодно расстояние,
уходит из этого места и становится беспризорником. Его мы должны считать
потерпевшим особого, специфического профиля.
С другой стороны, есть родители, поведение которых Семейный Кодекс РФ
неоднократно строго определяет по разным позициям как противоправное.
Противоправность и степень виновности этого поведения опять же усугубляется
некоторыми особенностями правоотношения между потерпевшим и обидчиками.
Согласитесь, что есть ощутимая разница между ситуацией, в которой вред
причиняется ребенку родителями, и ситуацией, когда его обижают чужие, плохие
тети и дяди. Во втором случае у ребенка есть защита со стороны родителей. А
в первом только орган опеки и попечительства, которому то ли сообщит
кто-нибудь о причиненном вреде, то ли нет. Эта разница без проблем
опознается всеми простыми и неискушенными в тонкостях законодательных
принципов гражданами любого возраста и статуса.
И есть длительная процедура законного лишения родительских прав, в
результате которой сиротский удел ребенка подтверждается и утверждается, а
родителям достаются обратно все утраченные ими с рождением ребенка свободы,
радости и возможности процветания. Это все в пределах Семейного Кодекса РФ.
Но есть ведь еще и Уголовный Кодекс РФ.
Там впервые введена ст. 156, которая именуется: «Неисполнение обязанностей
по воспитанию несовершеннолетнего». Но для ее применения требуются очевидные
признаки систематического, жестокого обращения с ребенком, которые могут
быть однозначно зафиксированы на его теле или обнаружены как результат
истязаний, побоев, криминального поведения. Между противоправным поведением
родителей, описанным в Семейном Кодексе и составом признаков преступления по
ст. 156 УК РФ обнаруживается пространство безнаказанности, в котором права
ребенка теряют свою содержательность.
Можно ли надеяться на будущее процветание страны, если происходят массовые
безнаказанные преступления против ее самого драгоценного потенциала и
единственного, ничем не заменимого ресурса, обеспечивающего смысл и
целесообразность развития. Дети, женщины и мужчины — вот и весь состав,
который называется населением страны. От того, как эти категории населения
между собой взаимодействуют и как друг с другом живут, зависит социальное,
экономическое и демографическое развитие, преодоление негативных тенденций в
жизни общества и снижение или повышение преступности, рост и падение
благосостояния, повышение уровня жизни и возрастание всех ее других благ,
процветание или крушение государств. Кому в этом составе принадлежат
приоритеты в защите жизни, правовые привилегии и насущные интересы развития?
Несомненно детям. Так что нам мешает поставить действенный законодательный
заслон посягательствам на их права со стороны преступных родителей?
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
