|
|
БЕЗДОМНАЯ
Криминальная история
Дом нужен всем. И не только как строительное сооружение или знак
особого престижа и материального благополучия. Дом — это неизмеримо больше,
чем «крыша над головой» или жилье. Это одно из главных условий нормального
формирования психики человека и пространство безопасности его души.
В последние годы поразительно быстро растет в стране бездомность. О ней
много говорится, еще больше умалчивается. Бездомными рождаются дети,
бездомными становятся старики, женщины, молодежь… Может не все стороны
человеческой жизни отчетливо видны с высот экономической, законодательной,
политической мысли, преобразующей нашу жизнь? Может сама жизнь конкретного
человека, попав на весы рыночной экономики, вдруг обесценилась до крайности?
Но бездомность растет и созревает ее горькие плоды. Есть во всем этом
психологическая сторона, неминуемо переходящая в трагическую сумму
социальных бедствий.
Сергей Тимофеевич
Аксаков как-то заметил: «...иногда ничего нет невероятнее
истины и мудренее действительности». И это заключение его возникло, можно
сказать, по относительно пустяшному поводу — в связи с чрезвычайно
занимательным поведением двух окуньков, обосновавшихся на жительство в
мельничном пруду. Что же можно сказать иного, созерцая причины и формы
человеческого поведения во всем объеме фантастических последствий?
«Невероятность» и «мудреность» здесь и без вмешательства творческого
воображения увеличивается во много тысяч раз.
Для психолога, вздумавшего отчитаться о психологической стороне любого
человеческого события, есть только одна забота: как бы изложить все так, как
это вышло на самом деле? Казалось бы, какие проблемы? Пиши как есть и все.
Но на самом-то деле в любой сложной человеческой ситуации участвуют много
людей, и каждый из них имеет свою историю жизни и особенности психики. В
обыденной жизни мы часто именно на это не обращаем особого внимания.
Случилось однажды лет семь тому назад одно загадочное убийство. Впрочем,
главная загадка была в том, что в нем оказалась замешана женщина.
ЖЕНИТЬБА МИДХАТА
Старый Мидхат жил в трехкомнатной просторной городской квартире. Старший
сын и средняя дочь стали взрослыми и отделились. А вот младший любимый сын
Фагим взрослым не стал. Врачи признали его в детстве умственно отсталым, и
он так и остался на всю жизнь большим глупым ребенком. Вот уже два года, как
умерла его жена... Фагиму уже тридцать два, и все заботы, все горе о младшем
сыне легли на плечи старого Мидхата. Последние слова жены были: «Бедный
Мидхат». И все... Нет без нее ему жизни. И умереть спокойно не выйдет. Кому
нужен глупенький Фагим? Никому. А кому нужен старый Мидхат? Тоже никому.
Вот ведь судьба какая. С детских лет он никому не был нужен. Рос в детдоме.
Было ему там и голодно, и холодно. Убегал оттуда. Опять возвращали. Только
перед войной стали лучше кормить. Из детдома Мидхат ушел на фронт. Два года
провел в окопах. Остался жив, но лицо справа пересек глубокий шрам от
осколка мины. Окривел. А левая рука до конца не разгибалась. Пуля ударила в
локоть. За глаза его так и называли Кривой Мидхат и побаивались с ним
шутить. Характер был у него необщительный, строгий. Война не только шрамы
снаружи оставляла, но и все, что там было пережито, тоже никуда не делось.
Говорят, на войне ко всему привыкаешь. Но всегда найдется что-нибудь, к чему
привыкнуть невозможно. Для Мидхата тоже нашлось такое. Не мог он привыкнуть
к разрушению творений человеческой мысли и труда. Каждый раз, увидев
пожарище или разгромленные строения, он испытывал неизбывное горе. Ужас
войны был для него и в смерти однополчан, и в смерти врагов, и в гибели
мира, созданного для человеческого счастья.
После войны Мидхат стал хорошим плотником. Устроился на завод, получил
комнату и обжился в городе. Невест было полно. После войны такой редкостью
стали свадьбы. Сколько домов и хозяйств нуждались в крепкой мужской руке?
Сколько уцелевших в войну растущих мальчиков и девочек ждали отцовского
взгляда или скупой улыбки? Сосчитал ли кто-нибудь? Конечно, хороший плотник
в любом месте притягивал к себе сердца одиноких женщин. И детвора вилась
вокруг, надеясь на мимолетную ласку. Но он все откладывал женитьбу. Не
решался.
Во время отпуска один из его товарищей по бригаде предложил ему подработать
в селе. Там жили его дед с бабкой. Надо было поправить избу. Мидхат не знал
куда себя деть. Собрался да поехал. Тут и началось. Избу наладили, прибежала
соседка. Соседке помогли, а там у старой Гульсары забор свалился. Гульсара
аби оказалась тещей одноногого Арслана, которому надо было конюшню поднять.
А у того выросла дочь, следовательно, единственная внучка своей бабушки.
Мидхат ей забор починил. Гульсара аби потрогала новый забор, попробовала его
на крепость и что-то уж очень глубоко задумалась. Спустя некоторое время
Мидхат переселился в дом Арслана. А его товарищ осел у своих сено запасать.
В семье Арслана приняли Мидхата как родного. Да еще бабушка Гульсара вилась
вокруг него как пчелка. Это была хорошая семья. Кривой Мидхат, работая целые
дни, поневоле присматривался к чужой жизни. Для него, не знавшего семьи с
ранних детских лет, в каждой детали их общей жизни таилось счастье,
неизвестное и недоступное ему. И было непривычно легко и грустно рядом с
ними. Постепенно Мидхат прикипел всем своим сиротским сердцем к семье
Арслана.
Единственную дочь Арслана звали Залия. С детства ее дразнили Залия-тау. Мать
у нее была неугомонная женщина маленького роста и худая как щепка. А Залия
всех поражала габаритами своего тела. Рослая толстушка с круглым, как
сковородка, лицом отличалась поразительным добродушием и смешливостью. А
когда выросла, мало кто решался к ней присвататься. Многие женихи не могли
даже дотянуться до ее широких полных плеч. Да и родители ее особенно-то
никого к ней не подпускали. Боялись, что обидят ее. Очень уж она была проста
и доверчива. Одна бабушка Гульсара покоя не знала, разыскивая по всем
окрестным селам подходящего жениха для засидевшейся на родительском дворе
внучки. А той и горя было мало. Ей и с родителями хорошо жилось.
Мидхат, удивившись при первом взгляде на Залию, больше не обращал на нее
особого внимания. Зачем на нее смотреть? О женитьбе он не помышлял. Смешно
было бы. Куда он годился рядом с таким необъятным чудом природы? Худой,
сутулый, малорослый, с испорченным шрамом лицом. Впрочем, никому ничего
такого в голову и не приходило. Если только бабушка Гульсара втихаря
что-нибудь загадывала, но никому ни словом не обмолвилась. Зато Залия спустя
некоторое время после переезда к ним Мидхата стала какой-то
неуравновешенной.
Исподтишка присмотревшись к Мидхату и послушав его скупые воспоминания о
детдоме, о войне, которыми он поделился за вечерним самоваром с ее отцом,
Залия закрылась в бане и начала там рыдать на всю деревню. На вопросы
перепуганных родителей отвечала со свойственной ей прямотой, что она ни за
кого, кроме Мидхата, замуж не пойдет, а если Мидхат ее в жены не возьмет, то
утопится в Нуре. Ну, предположим, речка Нура в своих верховьях Залие была по
колено. Но родителям вышла проблема. Расстроенное семейство уже не
надеялось, что конюшня будет достроена, а их дочь вылезет когда-нибудь из
бани. Мать приноровилась ей в окошечко еду просовывать. У Мидхата в связи с
этим случилось что-то вроде легкой контузии. Ему ведь и во сне не могло
привидеться такое.
Два дня Залия сидела в бане, заливаясь горючими слезами. Два дня Мидхат
молчал как рыба. Он ронял из рук инструменты и строительные материалы,
отказывался от еды, не слышал, когда к нему обращались, наступал на кошку и
много чего несообразного наделал. К концу второго дня он уже ничем не
занимался, а стоял как истукан возле бани. Он слышал только плач Залии и с
ужасом смотрел на речку Нуру, которая озоровала прямо за огородом. Так
прошел второй день. Просидев возле бани всю ночь напролет, Мидхат утром
третьего дня срывающимся голосом крикнул в окошечко: «Зачем туда забралась?
Выходи сейчас же оттуда! К свадьбе надо готовиться».
А вскоре все башкирское село, разбросавшее свои короткие улочки по берегу
прихотливой речки Нуры, взбудоражила новость. Пришлый плотник Мидхат берет в
жены Залию, дочь одноногого Арслана. В деревне все на виду и всем все
известно задолго до всяких объявлений. И невеста Мидхата Залия выросла и
жила у всех на глазах. Но так, чтобы никто ничего не подозревал и сразу
свадьба? Тут уж, согласитесь, целая сенсация. Сыграли свадьбу. Мидхат увез
Залию с собой в город. Так, неожиданно для самого себя, он женился.
Кончилось его сиротство, у него сразу появилась большая семья, где на него
надышаться не могли.
Плохо ли, хорошо ли, но прожили они долгую жизнь. Никогда Мидхат не говорил
Залие, что любит ее, что без нее ему жизнь не мила. Бывало, и ругались, и
дрались иногда. Жили как все. «Вот ведь какой у нее характер, — думал теперь
старый Мидхат, — всю жизнь хитрила со мной и все-таки перехитрила. Бросила
меня на старости лет одного. Какая ловкая! Теперь о чем плакать-то? Нет ее,
и все на этом. Вон как тихо... Ругаться не с кем. Живи один. Майся... Лучше
бы я умер вперед». Скупые слезы обиды и горя заволакивали глаза старого
Мидхата, и он вытирал их изношенным фартуком жены, постоянно попадавшим ему
под руку в минуту его одиноких размышлений. И опять у него все валится из
рук, и ничего ему не надо и неинтересно. Только забота о Фагиме держит на
этом свете.
А жизнь тем временем продолжалась. Но как-то неладно. В их трехкомнатной
квартире, оставшейся без хозяйки, появились постояльцы — южане, приезжавшие
торговать на рынках кто чем. Они хорошо платили за постой, несли в дом
продукты и выпивку, но порядка не стало. Комнаты пропитались терпким
запашком анаши. Торговцы покуривали травку после базарных трудов. Лица
постояльцев все время менялись: кто-то исчезал, на его место вселялся
другой. К ним постоянно приходили то ли друзья, то ли партнеры. Что-то
приносили, что-то уносили. Даже большая лоджия была завалена всяким товаром.
Постояльцы приводили с собой каких-то женщин, и те визгливо хохотали по
вечерам, бродили по квартире ночью и скандалили рано утром, когда их
бесцеремонно выпроваживали вон из дома.
Старый Мидхат с сыном разместились в маленькой комнате, расположенной рядом
с кухней. Он редко выходил из своего убежища. Иногда пытался всех выгнать.
Но его никто не слушал. Ему совали в руки засаленные мятые деньги, бутылки с
выпивкой, и все опять продолжалось без особых перемен. Тишина наступала
только днем, когда бойкие торгаши отправлялись хлопотать на рынках. Мидхат
успокаивался, пил водку и крепко засыпал на диване. Фагим в это время мог
заниматься всем, что ему было не лень делать.
ДРУГ ФАГИМА ГЕНКА
В последние полгода в квартиру старого Мидхата стали время от времени
наведываться Геннадий и Марат. Фагим им радовался. Геннадия он давно считал
своим другом. Генке было лет семь, когда он забрел во двор девятиэтажки в
другом квартале и крупно поссорился с местными ребятишками из-за качелей.
Фагим вмешался в конфликт и по неизвестной причине взял сторону маленького
нарушителя дворовых правил. Да еще привел нового приятеля домой и долго
играл с ним в прятки. После этого Генка стал ходить в гости к Фагиму. Его
вкусно кормили и уважали. Лет до тринадцати он не забывал навещать Фагима, а
потом исчез.
Когда Генка появился снова, ему было уже лет семнадцать. Фагим сначала не
узнал его и долго с подозрением присматривался к рослому и сильному парню.
Но Генка принес ему в подарок игрушечный трактор с дистанционным
управлением. Фагим растаял. Потом они тайком от старого Мидхата отметили
встречу умеренной выпивкой. Дружба возобновилась.
В следующий раз Генка пришел не один. С ним был Марат. И так повелось. Они
приходили вдвоем и устраивались на кухне. Часто приносили с собой спиртное,
кое-какую закуску. С Фагимом общался Геннадий. Марат молчал. Старого Мидхата
сначала тревожило их появление в доме. Но заметив, что Фагим тянется к
Геннадию, разговаривает с ним подолгу и как бы на равных, не стал
разбираться в этом и препятствовать посещениям. В общем, пустил все на
самотек. Да и не так уж часто они приходили, примерно два раза в месяц.
Сидели они в гостях до появления одного из азербайджанцев, приезжавшего в
город ненадолго и числившегося родственником постояльца. Потом, вежливо
распростившись, исчезали.
Геннадий не случайно сдружился с Фагимом. У него самого в детском возрасте
были серьезные проблемы с развитием. В шесть лет маленький Генка, живший в
то время у бабушки в деревне, свалился с обрыва и ударился головой о камень.
Пока его нашли да разобрались, что жив, он лежал без сознания. В районной
больнице поставили диагноз: сотрясение мозга, трещина лобной части черепа.
Лечили. Вроде все зажило. Последствия обнаружились, когда он пошел в школу.
К третьему классу Генка числился безнадежно отстающим по всем предметам
учеником. Особенно поражались все его полной неспособности к дисциплине. При
этом ребенок был словоохотлив, упорно и путано рассказывал обо всем, о чем
его никто не спрашивал. Учителя ставили вопрос о переводе Геннадия в
спецшколу. Комиссия дала добро. Но спецшкола оказалась очень уж далеко от их
места жительства. Возить туда Генку было некому. Проболтавшись почти год без
всякого учения, он вернулся в ту же школу и повторно сел в тот же класс.
Новая учительница чуть не заплакала с горя, когда обнаружила в списке
учеников своего класса Генку. Но не все было так плохо. За время
вынужденного отдыха его травмированный мозг малость самоорганизовался. Генка
стал вести себя более приемлемо. Наивысший результат его усилий уже мог
оцениваться в районе троечки. А физическое развитие, можно сказать, не
оставляло желать лучшего. Единственным предметом, в котором он преуспевал,
была физкультура. Так он и дотянулся до поступления в профтехучилище.
К семнадцати годам особым умником Генка не стал. Голова его работала в
ограниченном диапазоне. Проявлялась и детская привычка болтать обо всем, что
видел, и что ему взбредало в голову. Вполне мог с чистой душой наврать и о
том, чего не было и быть не могло. Когда его обижали — плакал, как маленький
ребенок. При всей своей мощной телесной конституции он панически боялся
физического наказания. Но кому он был так интересен, чтобы его пристально
рассматривать? Родители напрягали все силы, чтобы прокормить и одеть троих
детей. Если ничего особенного не происходило, они уже были довольны. А такие
же, как он, подростки, почувствовав в его энтузиазме какой-то подвох,
сторонились Геннадия. А ему хотелось дружить, как и всем.
И друг у него появился. Это был Марат. В отличие от Генки Марат речью своей
почти не пользовался. У него просто не было никакой потребности кому-нибудь
разъяснять себя, делиться своими соображениями и рассказывать разные байки.
Большую часть своей жизни он проводил в расслабленном состоянии и
меланхолическом созерцании внешних событий, да и то не всех подряд, а только
тех, что прямо на него наезжали, и уклониться от них не удавалось. Учился
Марат в десятом классе школы, пропускал занятия, но все знал на «хорошо».
Дома в двухкомнатной квартире размещались мать с отцом, старшая сестра с
мужем и ребенком, сам Марат. Поскольку единственной его страстью была музыка
во всех ее видах и жанрах и любил он ее послушать в полную звучность, то его
охотно выпроваживали из дома погулять.
Он и гулял как барин. Генка привлек его внимание тем, что у него была
порядочная физическая сила, с которой сам Генка не знал, что делать. Марат
не очень-то вслушивался в его болтовню и не обращал ни малейшего внимания на
причуды своего дружка. Ему было нужно, чтобы тот был рядом и беспрекословно
ему подчинялся. Генка и на самом деле проникся к новому другу поразительной
преданностью. Он научился понимать его не только с полуслова, но и с
полувзгляда. Для укрепления дружбы Генка записался в кружок, где его учили
драться и наращивать мускулы, и стал охранять Марата от любого сглаза. Такой
вышел тандем к обоюдной выгоде двух разных по характеру подростков.
Тихий и ленивый Марат не любил скучной жизни во дворе, на глазах у множества
жителей близлежащих домов. Разыскивая место поукромнее, они вдвоем забрели
на большую стройку. На стройке был сторож. По вечерам в старом списанном
вагончике, среди груды бракованных стройматериалов собиралось разнообразное
общество. Его членов объединяло задушевное желание свободно провести свой
досуг за бутылкой водки. Сторож, мужик бессемейный, сильно хромой на одну
ногу, держал это дело на коммерческой основе. Имел солидный приработок. Два
друга недурно устроились при этом импровизированном «кабаке». Понемногу
стали приобщаться к коллективным выпивкам взрослых мужиков, набирались опыта
жизни. А дальше случилось то, что и должно было случиться.
Между хромым сторожем и двумя завсегдатаями его служебного помещения возник
конфликт из-за поллитры. Все были уже пьяны. Началась свирепая драка. Марат
с Генкой вступили в бой на стороне сторожа. Те, кто подходил к обычному
месту приятного времяпровождения, принимались разнимать дерущихся. Получив
тумаков в ходе добровольной миротворческой миссии, они самозабвенно начинали
драться сами, ничуть не интересуясь историей вопроса и принципом минимальной
справедливости. Таким образом, впоследствии оперативники с первого захода
насчитали около десятка безусловных участников побоища. А последствия
возникли в связи с тем, что хромой хозяин этого бунгало был доставлен
«скорой помощью» в больницу с большим количеством травм и без сознания.
Через месяц он скончался. Марат с Генкой угодили под следствие. Досталось им
от родителей и близких родственников по полной программе. Да что толку.
Родители подростков были уверены, что ребятам за участие в драке грозит
только условный срок. А то и вовсе не осудят. По словам провинившихся, они
защищали сторожа от нападения его разъяренных собутыльников. Но происшествие
требовало активных воспитательных действий. Друзья попали под жесткий
прессинг со стороны родственников. Родители Марата решили пристроить его к
делу, полагая, что именно этого не хватает их ленивому сыну. Зять Хамит, муж
старшей дочери, чем-то торговал. Зарабатывал приличные деньги. Состоялся
разговор с Хамитом. Он обязался пристроить Марата в своем бизнесе. И
действительно пристроил.
У Хамита было три киоска. Они давали законную выручку, из которой
составлялась ничтожная часть его доходов. Да и дело там было несложное. А
львиная доля прибыли выпадала ему с торговли другим «товаром». В этой
торговой «фирме» он не был хозяином. Но навар был хороший, и намечалась
перспектива продвижения по крутой лестнице вверх. Хамит старался. Еще бы. До
приобретения еврожилья в престижном районе города уже оставалось, как
говорится, рукой подать. Ну какой еще «товар» дает такой навар? Конечно
наркотики.
В систему сбыта было втянуто человек двадцать разного ранга и социального
положения. Оборот рос. Система расширялась. Оптовая доставка «товара» шла с
юга. Курьера надо было встречать и провожать без сбоев. А это время,
нервы... Хамит понаблюдал за Маратом, заметил при нем Геннадия и решил, что
пацанов вполне можно приспособить за небольшие деньги для транспортировки
«товара» от курьера до его «офиса». Тем более что в последнее время Хамит
начал осторожно работать от себя, внедряя в общий оборот свои деньги и
оставляя тайком от партнеров понемногу от поступающих партий в собственном
«портфеле». Марат очень вписывался в эту затею. А общие системные расчеты за
«товар» шли по другому каналу.
Перевалочный пункт, к которому шел курьер с юга, очень удобно устроился в
квартире старого Мидхата. Курьер каждый раз объявлял себя братом одного из
постояльцев-южан и отдыхал перед обратной дорогой с большими удобствами и
без особого риска. Марат с Геннадием старательно взялись за работу.
Обнаружилось, что Геннадий с Фагимом вполне ладят. Дружба их возобновилась и
окрепла. Подростки могли дожидаться в квартире Мидхата очередного «брата» с
юга день напролет. Курьеры были довольны. «Товар» не задерживался на руках.
Больше всех был доволен Фагим. Дружба с Генадием стала для него, можно
сказать, окном в большой мир. Марат с Геннадием иногда приносили выпивку, и
Фагим думал, что наступил какой-нибудь праздник. Геннадий строго следил,
чтобы Фагиму лишнего не наливалось. Он знал, что тот может начать чудить, и
тогда с ним не справиться и вдвоем. Марат лично забирал у курьера дорогую
поклажу. Доставив ее Хамиту, они получали фантастические по их меркам
деньги. Все это им очень нравилось.
ЕЕ ЗВАЛИ ХАНА
К пятидесяти трем годам эта женщина овдовела. Муж, с которым она прожила
двадцать семь лет, был лесником. Жили они на казенных усадьбах. Три раза
перебирались с одного места на другое. Каждый раз, расставаясь с обжитым
домом, она пугалась и долго тосковала о нем как о чем-то дорогом и
безвозвратно потерянном. А потом постепенно обживалась на новом месте и
снова ей казалось, что здесь она будет жить всегда. Последний ее дом был на
лесном кордоне в пяти километрах от ближней деревни. Дети выросли и ушли из
дома. Они остались вдвоем с мужем.
Муж был хорошим хозяином, но характером крут. Ревновал ее к каждому
проезжему гостю. Напившись, бил без удержу. Так что, когда муж умер,
горевала она умеренно. Но после смерти мужа на его место назначили другого
лесника. Тот приехал с домочадцами и со своим хозяйством. Ей пришлось
съезжать. Вот это ее сокрушило. Она ополоумела. Ничего не соображала, не
могла собрать свои вещи и не знала, куда девать нажитое добро. Вызвали ее
старшего сына, поселившегося с семьей в большой деревне соседнего района.
Часть имущества и скота он быстро продал, а кое-какой скарб погрузил на
телегу, запряг молодую кобылу и сзади привязал двухлетнего бычка. Усадив
сверху плачущую горькими слезами мать, отправился со всем этим к себе домой.
Кончилось переселение тем, что снохе не понравились ее замашки, ее
внешность, ее молчание и черные глаза. Года два шла ежедневная война.
Наконец сыну стало ясно, что дальнейшее совместное существование его жены и
его матери не имеет никакого смысла. Была у него младшая сестра. Другой
близкой родни не было. Так что, этой женщине некуда было приткнуться, как
только к дочери. Так и решили. А как только решили, мгновенно в доме
установился мир и покой. Сноха повеселела, а свекровь присмирела. Сборы были
недолгие. Перед отбытием устроили проводы. Хорошо выпили, обе женщины
прослезились, перецеловались, и неудобная свекровь пустилась в дальнюю
дорогу.
Дочь жила в большом городе. Вышла замуж за врача. У них подрастали двое
мальчиков восьми и трех лет. Дочь с зятем год назад получили благоустроенную
двухкомнатную квартиру и вселились в нее из общежития. В то время это было
уже неимоверным счастьем. Строили планы, как жизнь облегчить, заработать на
мебель. Предполагалось, что мать внуков будет нянчить, по дому хлопотать, а
дочь работать пойдет. Может, мать и свои деньги, вырученные от продажи скота
и разной утвари, добавит в общий котел. А там скоро и сама пенсию начнет
получать. Тогда можно будет подумать, как расширить жилплощадь. Вот все и
сложится удачно и благополучно. Конечно, такими мечтами в большей мере
воодушевлялась дочь. У зятя иногда были плохие предчувствия. Но и другого
выхода из создавшегося положения не просматривалось. От брата пришло
сообщение: «Встречайте маму» и т.д.
Поехал зять на вокзал, а тещи нет. Только утром нашли ее в отделении
милиции. Там им показали протокол задержания, в котором был недвусмысленно
отражен следующий факт: Валиахметова Ханикамал Файзулловна задержана в
пункте прибытия поезда по заявлению проводницы вагона № 7 Левитиной М.С.
Было установлено, что находясь в нетрезвом состоянии, она всю дорогу
буянила, оскорбляла некоторых пассажиров и ударила проводницу по голове
пустым ведром для угля. Дочь с зятем с трудом уговорили отпустить
задержанную с ними домой. Так началась ее жизнь в городе.
Ханикамал Файзулловна в повседневности звалась Ханой. Внешность имела
простоватую, но в целом привлекательную. Невысокого роста, пропорционально
сложенная и быстрая в движениях, она была наделена крепким здоровьем и
физической выносливостью. Руки были крупноваты, с резко выступающей сетью
вен и узловатыми суставами. С возрастом Хана располнела, но ходила легко и
держалась прямо. Любила одеться, по своим представлениям, красиво. В ее
черных глазах, которые так не понравились снохе, проступало выражение
настороженности и отчуждения.
Нельзя сказать, что она была трусливая или злобная по натуре. Но долгая
жизнь на лесном кордоне, окруженном со всех сторон бескрайним лесом, где в
случае опасности чаще всего она могла рассчитывать только на свои силы и
смекалку, оставила свой след в ее характере. Дом был для нее не просто
местом жительства, но главным условием сохранения собственной жизни и
единственным убежищем от любой угрозы. Без дома Хана была уязвима до полной
беззащитности. Ее настороженность возрастала до отчаянного состояния. Дом
для большинства женщин и детей — это больше, чем жилье.
Благоустроенная городская квартира дочери Салимы очаровала Хану. Ее сразу же
прописали. Хана поняла, что теперь будет здесь жить по закону. Это ей
понравилось. Квартира во всех ее замечательных деталях увлекла ее настолько,
что она неделями не выходила из дома. Дочь с зятем с утра провожали старшего
сына в школу и бежали каждый на свою работу. Хана оставалась дома с младшим
внуком.
Начиналась ее сказка. С замирающим сердцем включив горелку на газовой плите,
она подолгу любовалась голубым огнем. Открывала и закрывала блестящие краны
с холодной и горячей водой. Без особой надобности перемывала всю посуду и
каждый день искала по дому, что надо постирать и вымыть. А то, приготовив
еду, просто сидела у окна и наблюдала городскую жизнь. Внук весь день был
предоставлен сам себе. Она не понимала, как за ним нужно «смотреть». Сыт,
одет... Ну и все. Дочь ее Салима нарадоваться не могла порядку и чистоте в
доме. Благодаря матери она после работы могла сама больше времени проводить
с детьми и мужем. А всякие мелкие недоразумения и неполадки, возникающие от
неумения Ханы, Салима умела оправдать и исправить незаметно для мужа. И мать
старалась не обижать.
Но однажды случилось... Внук Ханы освоился с предоставленной ему свободой
действий. Каждый день ему в голову приходили новые проекты, в результате
которых он разбивал рюмки в серванте, резал себе пальцы, падал с подоконника
прямохонько головой об угол стула, ложился спать под кроватью и ломал
телевизор. Апофеоз его счастливой жизни наступил, когда он нашел зажигалку
и, забравшись в кладовку, долго и упорно добивался, чтобы огонек выскочил. И
добился. Хана успела вытащить внука и залить начинавшийся пожар. Но потом
впала в ярость и избила поджигателя до видимых невооруженным глазом синяков
и кровоподтеков. Придя в себя, она испугалась и попыталась устранить следы
поджога в кладовке. Внук притих, свернувшись калачиком на диване.
Когда дочь Салима с зятем и сыном-школьником вернулись с работы, на площадке
второго этажа их дожидалась соседка из нижней квартиры. В ее кладовке все
было залито водой. Заодно она рассказала, что их малыш два часа страшно
кричал и слышно было, как он время от времени, захлебываясь рыданиями,
просил: «Не бей меня. Я не плохой. Я маленький. Мне три годика. Не бей...».
Сердце Салимы стало тяжелым как свинец. Зять перестал мигать. Поднявшись в
свою квартиру, они увидели Хану, которая спокойно чистила картошку в кухне.
Ребенок спал на диване. У него была высокая температура. Личико опухло.
Выяснение обстоятельств закончилось шумным скандалом. Хана особой вины за
собой не чувствовала. По ее разумению, вред, нанесенный глупым внуком
квартире, заслуживал еще большей кары. Как же не бить ребенка? Убить за это
мало. Кем он вырастет, если уже сейчас бандит? Хотел пожар сделать. А то,
что у соседки вода, то Хану это не касается. Значит, за домом своим плохо
смотрит. Вода высохнет, а вот если бы пожар вышел... Она упорно не понимала,
почему на нее напали с упреками и о чем, мучаясь и горько плача, кричала ее
дочь. А дочь кричала:
— Ты и матерью такой была. Отец натерпелся твоих выходок. Он меня и в
интернат отвез, чтобы ты не изуродовала. Забыла, что ли, как меня избила
зимой и закрыла в нетопленой бане. Если бы не отец, меня бы уже похоронили.
Он меня оттуда вытащил и самогоном растирал всю ночь. А ты спала как ни в
чем не бывало. Брат у бабушки прятался, когда ты напивалась. Теперь за
ребенка взялась? Это же внук твой! Безжалостная... Куда ты смотрела, когда
он в кладовку залез?
Уязвленная словами дочери, Хана схватила свою старую сумку, накинула плащ и
ушла из дома на улицу. Не обращая внимания на окружение, она шла и
разговаривала вслух сама с собой: «Вот как с матерью обходится! С детских
лет была строптивая, как отец. Про баню вспомнила. Видали ее? Значит, довела
меня тогда. Думает, что я спала. Нет уж... Назло не выходила, когда он ее из
бани притащил. Раз любит ее, пусть сам и возится. Я ей покажу... Знаю их
породу. Сначала вспыхнут, как солома, а потом ходят шелковые, прощения
просят. Отец ее тоже напивался и бил меня, оскорблял. Зато потом я из него
веревки вила. Издевалась как хотела. Вину свою хорошо знал. И эта опомнится,
побежит меня искать. Я ей устрою...». Вот насчет зятя у Ханы никакой связной
мысли не появлялось. Он не ругался, не кричал на нее. Молча смотрел мимо
Ханы, и глаза у него были пустые и холодные. Это было непонятно и страшно.
На улице стало темнеть. Хана шла по городской улице, поглощенная своими
размышлениями и обидой. Безотчетно она была уверена, что она не может
потеряться, так как есть прямая хорошая дорога, красивые дома и вокруг много
людей. Это же не дремучий лес. Не догадывалась, что в городе человек может
безвозвратно заблудиться и посреди широкой площади, и идя по прямой дороге
среди множества людей.
В ПОИСКАХ ДОМА
Вернулась Хана домой через четыре дня. Да не одна. Салима увидела свою
мать в сопровождении дворничихи Гали, известной в квартале своим
пристрастием к шумным попойкам. От обеих женщин исходил явственный запах
водочного перегара. Галя вошла первой и с порога, взыскательно осмотрев
прихожую, заявила:
— Это ты ее дочь? Ты зачем, бессовестная дрянь, мать выгнала из дома? Она
здесь прописана, мне в ЖЭКе все документы показали. Попробуй только еще раз
ее тронуть, я тебе устрою. Тебя выселю, а она будет здесь жить. Таких деток,
как ты, топить надо сразу, как на свет вылезут.
Хана помалкивала. Обе они прошли мимо ошеломленной Салимы на кухню и на ее
глазах сели пить чай. К приходу зятя Галя с чувством исполненного долга
удалилась. А Хана молча принялась чистить краны в ванной. Инцидент был
исчерпан. Жизнь семьи пошла по новому фасону. Маленький внук пугался при
виде Ханы до судорог. Пришлось срочно устраивать его в детсад. А пока он не
выздоровел, дочь, когда надо было отлучаться из дома, оставляла его у
соседки. Зять приходил с работы и сидел в комнате, где и ужинал вместе с
детьми. Хана пряталась в кухне. В комнату заходила только после отхода зятя
ко сну. А между ними в постоянном страхе и безвыходном отчаянии металась ее
дочь. Всем было плохо.
Можно ли назвать домом место, где тебе плохо? В жизни каждого бывают
нелегкие испытания, обиды, страдания и горе. Единственное место, где
вылечивается душа человека — это дом. Большой он или маленький — неважно.
Важно другое — связаны ли люди, живущие в одном месте, доверием и любовью
друг к другу. Достаточно одному человеку внести в дом факел ненависти,
предательства и отчуждения, как дом рухнет. Здесь есть знакомые вещи, есть
приметы твоего существования, ключ в твоих руках легко скользит в замочную
скважину... Но все это вместе уже не твой дом, а пустая декорация. Здесь к
тебе подкрадывается твоя гибель, и деться от нее некуда. Остается только
уйти. Есть мудрая армянская пословица: «Если на площади гроза, я пойду
домой, а если в доме гроза, куда я пойду?».
Хана озлобилась и начала свою битву с семьей дочери. То, что дочь с зятем и
два ее внука потеряли счастье и лишились покоя, она не чувствовала. Зато
собственные неудобства ощущала как непрерывное оскорбление и умаление своих
достоинств. А ее оскорбленные достоинства нашли удобный приют в компании
дворничихи Гали, куда время от времени она наведывалась с непременным
подарком в виде бутылки водки. Отправившись туда в гости, Хана исчезала на
неопределенный срок. В это время всем, кроме Салимы, снова становилось
хорошо жить в доме. И только неясность перспектив омрачала общее счастье.
Как Хана и рассчитывала, дочь кидалась ее искать. Зять смотрел на ее хлопоты
неодобрительно и требовал, чтобы она не отвлекалась от дома. При этом видно
было, что он не все говорит, о чем подумал, вспомнив тещу. Дочь раздражалась
и начинала перечислять все опасности, которые грозят бедной беспомощной
матери, потерявшейся в незнакомом городе. Зять отделывался сдержанными
репликами, общий смысл которых сводился к тому, что скорее городу грозят
неминуемые беды, когда такие селянки толпами повалят. Отношения в семье
становились напряженными. А Хана в это время расслаблялась и набиралась сил
для новой битвы на территории квартиры, право на жительство в которой
подтверждалось ее пропиской.
Так прошло два года. Хана освоилась в городской жизни настолько, что ее было
и не отличить от горожанки. Она уже получала пенсию. Кое-какие деньги
оставались у нее от проданного имущества. Питалась она за счет дочери. Но на
гулянки приходилось тратить свои. В будни дочь с зятем с утра уходили на
работу и уводили с собой детей. Так что Хана до вечера распоряжалась
квартирой по собственному усмотрению. Друзей у нее прибавилось. Она начала
их иногда приглашать к себе, чтобы показать, что и она здесь полноправная
хозяйка. Вначале со всякими предосторожностями, потом все смелее и смелее.
Наконец однажды засиделась с друзьями так, что зять успел прийти домой с
работы. Что тут началось! Зять по очереди вытаскивал ее друзей на лестницу и
отправлял их совсем невежливым способом вниз. А гостеприимной, пьяненькой
теще успел до появления ее дочери с детьми объяснить что-то такое, что она
сама тихонько исчезла вслед за друзьями. Ее положение в квартире дочери
становилось все более проблемным.
Естественно, что закадычная подруга Галя по широте своей души не могла
остаться в стороне от проблем Ханы. Сказать правду, так был у Гали и более
прагматичный повод для размышлений. Хана так привыкла кантоваться у нее, что
уже вроде бы второй дом родной себе нашла. Это тоже не всегда было кстати
одинокой Гале, у которой не утихли еще любовные страсти и сожители не
переводились. Два таких повода достаточно, чтобы крепко подумать на трезвую
голову.
В силу своей профессии, природной наблюдательности и круга интересов Галя
была хорошо осведомлена о состоянии дел многих жильцов своего участка.
Однажды она утром увидела плотника Мидхата из квартиры № 76 у большого
магазина и наметанным глазом сразу определила: берет водку на опохмелку.
«Вот кривой черт, — подумала она, — раньше брезговал поговорить с пьющими, а
теперь сам хлебает». Дальше выяснилось, что жену Залию Мидхат похоронил. То,
что с ним живет слабоумный сын Фагим, Галя и раньше знала. А какие хорошие
трехкомнатные хоромы в этом девятиэтажном доме — это уж всем было известно.
Объединив все разрозненные сведения в единую композицию, Галя ахнула. Тут
столько выгод, что надо быть дурой, чтобы их упустить. Если Хану подсунуть
Кривому Мидхату, то ведь и она, Галя, может там иногда расположиться для
приятного времяпровождения. А то ее соседи уже озверели и качают свои права.
А уж Хана будет ей всю жизнь «обязана». Такой подарок получить да не
расплатиться?
Услышав, что она может стать хозяйкой трехкомнатной квартиры, где еще больше
чудесных благ, чем в квартире дочери, Хана заинтересовалась сходу, и Гале не
понадобилось ее уговаривать. План начал обрастать деталями. У Гали был
собутыльник, который работал раньше с Мидхатом. Дружил, не дружил — неважно.
Подружится. Потом он приведет в квартиру Мидхата Хану. А там... «Только
сильно не пей, пусть он налакается как следует. А ты тихонечко, тихонечко...
Приласкаешь, приберешься, покормишь. И в постель сразу не лезь. А то
выгонит», — инструктировала опытная Галя. Хана и сама знала, что на первых
порах надо вести себя осторожно. Сначала присмотреться, пристроиться,
зацепиться... А там...
Решили и сделали. Наступил момент, когда Хана принарядилась и отправилась в
гости к старому Мидхату в сопровождении приятеля дворничихи Гали. Они вошли
в прихожую квартиры № 76, и с этой минуты Хана потеряла душевное равновесие.
Такую квартиру она в жизни не видела.
Мидхат обустраивал свой дом долго и тщательно. Все, что он строил своими
«золотыми» руками для себя и Залии, было сделано красиво, продумано и
прочно. Даже полки на лоджии и в кладовках были покрыты лаком. Пол был
настелен широкой доской, лежащей вплотную без единой щелочки. Навесные шкафы
в кухне блистали рифленым стеклом дверок и были украшены выпуклыми
накладками и точеными ручками. Светлое дерево играло своей мастерски
подобранной фактурой, и давно купленная крепкая мебель фабричного
производства не могла перебить красоту каждой вещи, сделанной самим Мидхатом.
Все эта красота была покрыта слоем пыли. Окна были не мыты, грязные
занавески обвисли. Постояльцы разобрали и вынесли на лоджию большой
старинный круглый стол из дуба, крышка которого опиралась на толстые,
отграненные продольной выточкой, переходящей в крупные шаровидные подпоры,
ножки. Стулья с резными спинками растащили по углам, и на них была свалена
повседневная одежда торговцев. Множество вышитых руками Залии нарядных
подушек валялось на подстилках, набросанных прямо на пол. Везде громоздились
тюки и коробки с товарами. Запустение в квартире старого Мидхата выглядело
особенно грустно.
Не спрашивая разрешения у Мидхата, разволновавшаяся Хана пошла осматривать
квартиру. «Вот это дом! Это лучший дом в мире! Бывают же счастливые люди!» —
восторженно вскрикивала она, забыв обо всем на свете. И вдруг слезы потекли
по ее лицу. В один миг она всем своим существом почувствовала, что никогда
не была счастлива. Мужа она ненавидела, и тот дом, где они жили вместе,
никогда не был по-настоящему ее домом. Была нора, было укрытие,
превращавшееся время от времени в поле битвы. Если бы после смерти мужа у
нее остался дом, она бы освободилась от тяжкого груза ненависти. И тогда
полюбила бы всем сердцем своих детей и внуков. Если бы у нее был дом, она
стала бы другим человеком. А сейчас она живет гадко и сама как камень. Жизнь
уходит... А здесь такое чудо пропадает, и некому даже пыль вытереть... Во
всех деталях, в хозяйственных мелочах, в каких-то незначительных штрихах
обстановки, уцелевших от разрушения, ощущалось присутствие невидимой, но
подлинной хозяйки дома. Почему-то к Хане пришла мысль: «Она меня не пустит
сюда». Хана замерла и закрыла руками лицо.
Ее спутник с недоумением наблюдал за ней. В конце концов ему надоело ждать.
«Иди на кухню. Чё ты болтаешься по квартире и орешь? Крыша съехала, что ли?»
— зашипел он. И она пошла знакомиться со старым Мидхатом.
Старый Мидхат ею ничуть не заинтересовался. Позвал домой с улицы Фагима.
Поговорив скупо с давним приятелем и выпив стакан водки, он молча и понуро
зашел в маленькую комнатку возле кухни и лег на диван. Через минуту он уже
спал. Спутник Ханы допил бутылку и ушел. Хана осталась в кухне. Зашел Фагим.
Крупный, полноватый и круглолицый, он был похож внешне на свою мать. Все в
нем было нормально, только ума не хватало. Хана накормила его, и он ушел в
дальнюю комнату. Она взялась за уборку и больше ни о чем не думала.
Старый Мидхат проснулся, когда Хана занималась стиркой в ванной. Он услышал
шум воды, характерные для стирки звуки, почувствовал запах стирального
порошка и вдруг замер. Ему показалось, что сейчас из ванной выйдет Залия,
вытирая мокрые руки передником. Сердце его сжалось. Он знал, что этого не
может быть. Но это было пронзительным напоминанием о ней. А потом... Запах
жареной картошки, чистота в кухне, вымытая и аккуратно расставленная посуда,
сверкающие стекла окна — все, все напоминало ту жизнь, когда Залия была
рядом.
Чужая женщина вошла за ним в кухню и спросила: «Чай попьете?» Он уставился
на нее с недоумением и ужасом. Хотел ее прогнать. Но внезапно раздумал и сел
пить чай, который она налила в чистую чашку. Женщина ему не нравилась. Она
ходила как лиса, тихо, незаметно подкрадываясь к нему. Вот только это
напоминание об утраченной навсегда общей жизни с Залией... Оно было так
дорого ему. Хана осталась в доме Мидхата.
Со временем Фагим понял все так, что это его тетя. Он больше не выходил на
улицу в мятой, давно не стиранной одежде. Хана его вкусно кормила. Ему было
хорошо. Мидхат привыкал к присутствию Ханы в их с Фагимом жизни с большим
трудом. Ему не становилось веселее от ее забот и не хотелось видеть Хану
рядом. При этом он старался не обижать ее. Мидхат чутьем угадал ее
бесприютность, и обычная человеческая жалость останавливала его, когда не
выдерживало сердце. Кроме того, он видел, что Фагиму лучше в присутствии
Ханы, порядка в доме стало больше. Так тянулось долго. Однажды он сам начал
разговор о том, что раз уж Хана живет с ними, то надо бы как-то
по-человечески все оформить. Хана молча смотрела на него и думала: «Вот ты
какой, оказывается. Сам обо мне подумал. С чего бы? Знаю ведь, что в твоем
сердце только одна жена».
После того разговора отношение Ханы к Мидхату стало другим. Она по-прежнему
вместе с ним пила водку, старалась угодить во всем, прилежно вела хозяйство,
но иногда начала требовать от него действий по приведению квартиры в
порядок, решительно отбирала из его рук лишний, по ее мнению, стакан водки,
откладывала деньги на какие-то покупки, приструнила постояльцев. Марату с
Генкой тоже не поздоровилось, когда Хана заметила, что они дают водку Фагиму.
Хозяйка — не хозяйка, а в доме появилась женщина.
Свою дочь Хана навещала редко. Каждый раз приходила с подарками для внуков и
вела себя приветливо. Зять стал успокаиваться и время от времени они мирно
обсуждали какие-нибудь пустяки. Салиму тревожило то, что от матери часто
пахло алкоголем.
СТАРШИЙ СЫН МИДХАТА
Флорид, старший сын Мидхата, пришел домой с работы в ночную смену. Дома
никого не было. Поел и задремал в кресле. Телефонный звонок не сразу проник
в его сонное сознание. Просыпаться не хотелось. Но звонок не умолкал. Он
нехотя взял трубку, прижал ее к уху и опять закрыл глаза, готовый
отключиться после пары теплых слов. Звонила сестра Фарида.
«Ты что? Хочешь квартиру потерять? Отец пьет, за Фагимом не смотрит. Там уже
живут какие-то бандиты, — с надрывом кричала она в телефонную трубку, — я
даже боюсь одна туда заходить. Мне соседи все рассказали. Ты знаешь, что
отец какую-то старую потаскуху завел? Она уже там поселилась. Хозяйничает.
Пьянчужка какая-то. Они вместе напиваются с утра. Вот бессовестный, на
старости лет распутничает, позорит нас. По пьяни еще женится на ней, вот
узнаешь тогда беду. Ох, бедная мама, даже после смерти, наверное, ей покоя
нет. Что ты за человек? Случись что, фиг ты увидишь эту квартиру. Все
растаскивают, все ломают...».
Флорид окончательно проснулся и открыл глаза. Голос Фариды раздражал и злил
его. Фарида с детских лет была неукротимой болтушкой, и остановить ее можно
было только крепким подзатыльником. Но то, что она сообщила об отце,
нравилось ему еще меньше. Он решительно прервал Фариду:
«Все. Закрой свой рот. Надоела. Я один, что ли, должен туда таскаться? Как
это боишься заходить? А твой Зуфар не может с тобой сходить? Все валишь на
меня да на меня. Я с ночной смены пришел. Думаешь, легко? Мне ведь через
весь город к ним тащиться надо. А вы там поближе. Могла бы и сама за Фагимом
поухаживать. Всю жизнь стараешься на моей спине кататься. Квартира...
квартира... Отец пока не умер, а ты уже мечтаешь квартирку получить. Без
тебя как-нибудь разберусь».
Слышно было, как сестра вскрикнула и зарыдала. Флорид бросил трубку и еще
раз мысленно отчитал сестру в более крепких выражениях. Но беспокойство
осталось. Дело в том, что Флорид месяца два назад навещал отца. Ханы в это
время не было в квартире. Но Флорид все заметил. Следы ее присутствия
явственно ощущались везде. В доме было прибрано, в шкафах лежало выстиранное
белье, сложенное ровными стопками. На полу расстелен вычищенный старый
палас. О постояльцах напоминали только сумки и тюки, уложенные у стены
ровным валом и накрытые покрывалом.
Флорид строго отчитал отца и попытался объяснить Фагиму, что Хана очень
плохая женщина. А Фагим, хохоча и радуясь брату, упрямо твердил, что это его
тетя, и она добрая. Мидхат слушал упреки и распоряжения старшего сына молча.
Тот уехал в полной уверенности, что во всем разобрался и все уладил. А тут
опять... Никакого покоя. Флорид был взбешен. После обеда он поехал к отцу с
намерением окончательно разрешить все проблемы и прогнать наглую бабу
бесповоротно.
У Ханы был день рождения. Ей исполнилось пятьдесят восемь лет. Ее не
озадачивали смысл прожитой до сих пор жизни и размышления о каких-то других
тонкостях бытия. Хане нужен был дом. И ум до предела был загружен только
одной целью. Такой ум — великая сила. Оттачиваясь исключительно в одном
направлении, при удачном стечении обстоятельств он достигает высокого
мастерства в решении своей единственной задачи.
Мидхат приготовил ей в подарок красивый шелковый платок. Она суетилась на
кухне у газовой плиты. На столе уже стояли две бутылки красного вина и
бутылка водки. Были даже конфеты. Но Фагим их все съел. Флорид явился, когда
приготовления к праздничному обеду почти закончились. Увидев Хану, он начал
неистово ругаться и выгонять ее из дома. Хана ничего не понимала. Мидхат
молчал. Он не хотел ссориться с детьми. Видя, что Хана не уходит, Флорид
силой подтащил ее к двери. Она упиралась. Тогда он сорвал с вешалки ее
одежду, сумку и туфли и выбросил все за дверь, а следом вытолкнул женщину.
Она оказалась в подъезде, растрепанная, обезумевшая и в одних носках. Флорид
бушевал в квартире до тех пор, пока старый Мидхат не рассердился.
Мидхат не спорил с сыном, он просто вытащил старый солдатский ремень и пошел
на него с потемневшим лицом. Как ни странно, Флорид мигом притих и, чуть не
плача, стал уговаривать отца жить «по-хорошему» и не гулять на старости лет
с разными... Фагим наблюдал все с необыкновенным интересом, и разные смутные
догадки всплывали в его бедной голове. Когда старший сын ушел, Мидхат оделся
и пошел искать Хану. Не то чтобы она очень была ему нужна, а просто потому,
что вышло все не по-человечески. Привел он ее обратно сильно пьяной.
Спустя неделю в квартире старого Мидхата появилась дочь Фарида. Пришла она в
сопровождении мужа и двадцатилетнего сына, внука Мидхата. В этот раз шума
было больше. Хану вытолкали опять за дверь, а внук Мидхата проводил ее по
лестнице до выхода из подъезда и угостил пинком, и она упала на четвереньки
к ногам у расположившихся на скамейке старушек.
К своей дочери Салиме Хана пришла с изрядными синяками и ссадинами на спине
и на руках. Салима плакала и уговаривала мать больше не ходить туда. Без
толку. Хана, отлежавшись, опять вернулась в квартиру Мидхата. Но теперь она
старалась, чтобы ее никто не заметил. Прежде чем открыть дверь ключом, долго
стояла, прислушиваясь к голосам внутри. Если кто-нибудь приходил, Хана
пряталась в маленькой комнатке Мидхата и не выходила оттуда при посторонних
посетителях.
Мидхат пробовал намеками дать ей понять, что не стоит больше ходить к ним.
Но Хана смотрела на него как бездомная собака, которую выгоняют из теплого
угла, укрывшего ее от непогоды. Старый Мидхат смущался и замолкал. Самое
плохое началось, когда Фагим начал вести себя агрессивно и неуправляемо.
Благодаря усилиям старшего брата и сестры, он стал относиться к Хане как к
чужой женщине того сорта, который легко доступен мужскому домогательству.
Таких иногда приводили в дом постояльцы, и слабоумный Фагим видел, что с
ними делают и как потом с ними обходятся.. Навряд ли старшие брат с сестрой
догадывались о том, как у Фагима в голове увяжется то, что они делали ради
своей цели. Они действовали по своему разумению. А их разумение Фагиму было
понять не под силу. Его сознание упрощало картину мира до нескольких блоков,
доступных его непосредственному ощущению и созерцанию. Чувственность Фагима
однажды уже была разбужена, когда одна из приятельниц южанина, накурившись
анаши, сама забралась в его постель. Фагиму это понравилось. Что же он
должен был понять, когда Флорид с Фаридой начали упорно доказывать ему, что
тетя Хана такая же, как та, которая лежала тогда с ним под одеялом? Это была
беда. Хана не знала, как быть. Мидхат пока ничего не замечал.
ПОСЛЕДНИЙ СОН СТАРОГО МИДХАТА
Тот день был теплым для поздней осени.
Марат с Генкой с утра были озабочены и озадачены. Хамит поручил им
наведаться в квартиру старого Мидхата и ждать там курьера по имени Фархи.
Без бутылки идти было неудобно, а денег у них в этот день не оказалось.
Марат попросил в долг у сестры. Та не дала. Геннадий сунулся к соседям. Там
прогнали. Так они и отправились «в гости» с пустыми руками. Пришли туда
около двух часов. В квартире было тихо. На кухне сидел один Фагим. Увидев
друзей, он оживился и полез в холодильник. Там примостилась початая бутылка
водки с навинчивающейся крышечкой. Друзья обрадовались ей и разлили в кружки
грамм по сто. Отметили встречу и безмятежно расположились ждать прибытия
дорогого гостя с юга.
Через некоторое время из маленькой комнатки рядом с кухней вышел со стаканом
старый Мидхат. Начал ворчать, обнаружив, что его бутылка водки уже на столе,
и ребята нахально ее разлили. Да еще Фагиму дали. Марат быстренько вылил ему
в стакан почти все, что оставалось в бутылке и завел разговор о том, что
если старый Мидхат даст взаймы им денег, то они поставят бутылку за свой
счет. А вечером долг вернут. Мидхат кивнул головой и бережно понес стакан с
водкой в комнатку. Через минут пятнадцать вынес деньги и опять ушел. Дверь в
комнату он все время плотно прикрывал.
Пока Геннадий с Фагимом радовались встрече, обсуждали свои глупые новости,
Марат пошел в комнату и прилег отдохнуть. Так прошло больше часа. Геннадий,
наговорившись всласть с Фагимом, вспомнил об обещанной старому Мидхату водке
и пошел поднимать Марата. По расчетам, курьер должен был прибыть с двух до
четырех часов дня. Фагима научили, что тому сказать, если спросит Марата, и
побежали за водкой в ближайший магазин. На часах было двадцать минут
четвертого.
Солнце светило в окно тесной комнатки, где располагался Мидхат. На тумбочке
у дивана стояли два пустых стакана, тарелки с остатками еды, лежали две
вилки и кухонный нож. Рядом с диваном на табурете сидела Хана и тихо
напевала однообразную простенькую мелодию. Старый Мидхат заснул. Спал он на
правом боку, обняв левой рукой большую розовую подушку, украшенную мелкими
веселыми цветочками. Некрасивое его лицо расслабилось, рот раскрылся.
Хана, услышав, что ребята ушли, собрала посуду и вышла на кухню, где сидел
за столом опьяневший Фагим. С кухонного стола она убирать не стала, так как
слышала, что Марат с Генкой побежали за водкой. Сложила посуду из комнаты в
мойку и включила горячую воду. Только вымыла стаканы, как почувствовала
спиной, что на нее наваливается чье-то тяжелое тело. Хана вывернулась и
увидела Фагима. В этот момент она ни о чем не думала. Это было мгновенное,
точное и неотвратимое знание. Если Фагим натворит то, что захотел, он сразу
всем расскажет. Мидхат узнает непременно. Мидхат может проснуться и застать
Фагима за этим делом. Это ужас. А самое главное знание заключалось в том,
что больше ей не жить в этом доме.
Все рухнуло. Никогда не будет у нее своего дома. За идиотской улыбкой Фагима
ей почудились разъяренные лица старших детей Мидхата, отнявших у нее
последнюю надежду на убежище в этом мире. Сердце Ханы оледенело. Сознание ее
вспыхнуло, и лавина отчаяния и гнева унесла последние остатки разума в
пропасть безумия. Она с необыкновенной силой оттолкнула пьяного Фагима, и он
упал на спину, ударившись о холодильник затылком. В руке у Ханы был нож.
Пьяное забвение в последнее время стало для старого Мидхата единственным
счастьем, но этот сон был непривычно тревожным. Где-то далеко от Мидхата
слабо закричал Фагим, хлопнула дверь, все вокруг наполнилось каким-то
движением, несущим непонятную угрозу. Старый Мидхат силился проснуться, но
хмельное наваждение удерживало мозг в бездействии. Мидхат не хотел такого
сна. Должно было наконец наступить желанное пробуждение.
Тяжелый сон прервался... Но это не было пробуждением. Оглушающий грохот
поразил старого Мидхата, и вспышка странного непереносимого огня пронеслась
сквозь него, причиняя жгучую боль. Мозг его взорвался и разлетелся в разные
стороны. Каждая клетка тела содрогнулась в конвульсии гибельного ужаса. А
потом клетки распались и разлетелись как ненужная пыль. Он оказался в
непроницаемой мгле. То, что осталось от старого Мидхата, было слабо
светящимся во мраке клубком одномоментных и неразделенных временем
воспоминаний о его жизни. Он был одновременно младенцем, впервые закричавшим
о себе между ног своей матери, молодым парнем, зрелым мужчиной и стариком. И
тонкая нить его жизни плотно сплелась вокруг источника смутного света,
пробивающегося наружу слабыми лучами между темными пятнами.
Посветлело вдали. И старый Мидхат различил неясный контур женской фигуры. Он
знал, что это его жена Залия. Она была не одна. На ее руках лежал мальчик
лет трех — его младший сын Фагим, который плача тянулся к нему. Потом внизу
мелькнула другая картина: Фагим безжизненно лежит на полу кухни в
трехкомнатной квартире. Он весь в крови. Над ним склонилась знакомая фигура
с кухонным ножом в руке. Мидхат знал ее, но имя отсутствовало.
Чувство непоправимой вины вошло в него, раздирая на части память. В конце
жизни расплывалось какое-то черное пятно... Почему оно такое тяжелое? Как
оно мучительно тянет вниз и не дает отлететь! Усилием воли Мидхат устремился
к жене и сыну. Но они быстро удалялись от него. А сам для себя он медленно и
неуклонно исчезал, так и не догнав их. Потускнели детали и мелочи жизни.
Оставалась одна сущность, неуничтожимое ядро приобретенного опыта души. Это
была смерть.
ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО В КВАРТИРЕ № 76
Геннадий с Маратом, купив поллитру, торопились вернуться в квартиру
старого Мидхата. Они подзастряли в магазине. Конечно, «он» приедет и
подождет. Но не стоило долго заставлять ждать Хамита. Рассердится. Лифт не
работал. Почти бегом поднялись они на пятый этаж и подбежали к двери
квартиры. Геннадий нажал на кнопку звонка. Никто не открывал. Марат заметил,
что дверь приоткрыта. Удивились, но особенного значения этому не придали.
Вошли.
Через пять минут они вылетели из квартиры. Лица у обоих заметно побледнели,
глаза были вытаращены, руки тряслись. Пометавшись по лестничной клетке,
начали спускаться по лестнице вниз. Навстречу им поднимался Флорид, старший
сын Мидхата. Он решил в этот день навестить отца с братом и еще раз
проверить, не кантуется ли в квартире эта дрянная баба. Марат Флорида не
знал. А Генка видел его в детстве и, остановившись, возбужденно заговорил,
глядя мимо Флорида:
— Ты куда идешь? Там все мертвые лежат. Мы за водкой ходили... А они уже
мертвые. Кровь везде... Ты позвони куда надо. Нам нельзя... Мы пойдем... нам
некогда... свои дела...
Парни посмотрели друг на друга и вдруг, как бы опомнившись, побежали вниз по
лестнице. «Вот еще не хватало, — раздражился Флорид, — придурки какие-то.
Небось, вмазались и ходят тут людей пугают». Настроение у него совсем
испортилось.
Дверь в квартиру отца была приоткрыта. Внутри тихо. Флорид вошел в узкую
прихожую. Снял обувь и надел старые тапки. Пошел дальше. Дверь на лоджию
была открыта настежь. Ханы не видно. Флорид направился в кухню.
Его брат Фагим лежал на спине поперек входа в кухню. Голова его упиралась
затылком в холодильник, а ноги вытянулись в сторону мойки. Лицо было
спокойным и красивым, как у заснувшего на руках матери младенца. Обнаженная
грудь, плечи и руки были в крови. Кровь растекалась темными потоками вокруг
тела. Флориду показалось, что брат дышит. Он заметался по квартире,
отыскивая телефонный аппарат. Телефонный шнур тянулся в дальнюю комнату,
запертую постояльцами на ключ. Флорид, тяжело дыша, стал стучать в соседские
двери. Трясущимися руками он набирал номер «скорой помощи» из квартиры
соседа-пенсионера. Впервые он понял, что любит своего бедного брата, что
тревога за его слабоумную жизнь с детских лет стала для него постоянным
страданием сердца, заглушаемым повседневными мелкими делами. Вызвали
«скорую».
Сосед пошел вместе с Флоридом в квартиру. Флорид открывал ящики шкафов,
искал вату, бинты. Ему пришло в голову самому перевязать раны Фагима, чтобы
остановить кровотечение. Сосед подошел к Фагиму, взял его за руку и сказал:
— Не надо. Пульса нет.
Флорид рухнул в кресло. Голова его отяжелела, и перед глазами появилась
какая-то пелена. Приехала «скорая». Врачи прошли на кухню. Флорид вдруг
опомнился.
— Где отец? — закричал он. — Это из-за него, он... Мама ему велела смотреть
за Фагимом. Куда он смотрел? Почему он его оставил одного? Куда он делся? Я
его найду. Я скажу ему... Надо Фариду вызвать. Мы ему...
Врачи констатировали смерть и вызвали милицию. Милиционер начал осмотр
квартиры. Первая дверь, которую он открыл, была дверь маленькой комнаты
рядом с кухней. Там, на диване, обняв рукой большую розовую подушку,
украшенную мелкими веселыми цветочками, лежал на правом боку старый Мидхат.
Голова его была расколота как орех. Лица не было. На полу валялся кухонный
нож с белой пластмассовой ручкой и собралась лужа крови. В ногах, на
откинутой боковине дивана, приткнулась выточенная из цельного бруса ножка от
старого дубового стола, купленного родителями во времена их молодости.
Флорид потерял сознание.
Тем временем Марат с Геннадием выскочили из подъезда девятиэтажки. Солнце
светило в полную силу. У подъезда на лавочке сидели, как куры на насесте,
вездесущие бабуси-пенсионерки, прикрыв свои разнообразные прически
платочками, шляпками, шарфиками. Рядом под их бдительным присмотром бегала
детвора. Вырвавшись из подъездной полутьмы, оба парня остановились, как
ошалелые, и стали осматриваться. Первое, что они увидели перед собой, — это
много внимательных, цепких глаз, рассматривающих их в упор. Пока они
сообразили, куда бежать дальше, их портреты в малейших деталях запечатлелись
в самом надежном хранилище бытовой информации, под платочками, под шляпками
и под шарфиками. Помешкав недолго, они побежали направо.
На углу дома остановилось такси, из которого ловко вывернулся смуглый, худой
азербайджанец. Шагнув навстречу парням, он поприветствовал их вскинутой
рукой и быстро залопотал:
— Эй, вы от Хамита? Зачем торопитесь? Я же приехал. Зачем этот ваш паршивый
Хамит посылает мне мальчиков? Где сам?
Генадий рванулся к нему, забежал за угол и выпалил:
— Фархи, заворачивай... Туда нельзя. Там лажа... Большой базар будет. Сейчас
менты приедут. Всех заберут... Там мокруха... Кровищи — во!
Марат сразу пошел в сторону такси, наклонился к шоферу:
— Отвези куда-нибудь... Скорее!
Смуглое лицо азербайджанца Фархи явственно побледнело. Он попятился спиной к
машине и проворно, как белка, влетел внутрь. Такси, сделав крутой поворот,
сорвалось с места, чуть не сбив с ног Марата. Ребята побежали рядом с
машиной, растерянно вскрикивая, ругаясь и размахивая руками. Такси прибавило
скорость. Примирившись с неудачей, Марат с Генкой быстро пошли в сторону
соседнего квартала. Шли они молча. Неожиданное завершение встречи с
азербайджанцем Фархи загнало их в еще больший тупик. Наконец Геннадий
неуверенно спросил:
— Видел у старика что...? А Фагима-то зачем? Он же безобидный. Я думаю...
Марат оборвал его:
— Во, дурак... Чё тут думать? Бежать надо. Влипли. Мы же и так меченые. Нас
еще и по этой бузе заметут.
Геннадий испуганно умолк. Спустя некоторое время он опять обратился к
Марату:
— Ну чё? Идем к Хамиту?
Марат остановился, подумал и яростно сплюнул в сторону:
— Как? Без товара?
— А что? Он забашлял, что ли, черномазым?
— А ты как думал, дурной калган? Без задатка ему дурь не повезут. А чё ты
рот раззявил? Все выложил этому сразу... Да и я тоже свалял дурочку... Надо
было сначала товар забрать, а там бы пусть этот урод шел в ментовку
ночевать... Ты первый начал орать, придурок.
Геннадий испуганно сжался и запричитал:
— Чего ты на меня кидаешься? Я, что ли, виноват? Как с утра пошло все не
так... Хамит теперь ухайдакает нас. Соображаешь? Этого чучмека теперь сроду
не вычислишь. Он теперь и с товаром, и с деньгами, и с чистой рожей. А у нас
кругом облом. Куда идти-то? Когти рвать надо, а как?
— Ты тупой? Никак. Мы же под следствием. Сразу загребут, и живые не выйдем.
— А ты больно умный? Вот и придумай чего-нибудь.
Думать им не хватало мозгов. Товар ушел. Хамит, выложивший за него приличный
задаток и не заинтересованный в том, чтобы курьер «прошел» мимо него,
дожидался их дома. А уголовное дело, по которому они проходили как
подозреваемые за нанесение тяжких телесных повреждений, закончившихся
смертью потерпевшего, находилось в разгаре следствия. Вдобавок ко всему оба
«засветились» у старого Мидхата. Так что думай не думай — кругом
шестнадцать. Какая разница, куда идти? Они пошли домой к Марату, где их ждал
Хамит.
Хамит, хмурый здоровый мужик, осатанел, услышав их отчет о деле. Для начала
он кинулся на своего деверя и, ухватив его за грудки, начал трясти так, что
у того глаза закатились. Но тут явились тесть с тещей и с двух сторон
принялись энергично обрабатывать зятя всем, что попало под руки. Крик
поднялся на весь дом. Зять поостыл, но, обороняясь от яростного нападения,
не забыл со всей силы пнуть Геннадия в зад. Тот полетел в коридор и головой
врезался в стенку. Из носа пошла кровь. Оба друга принимали все, что им
досталось, безропотно. Они надеялись, что если Хамит перегорит на первой
взбучке, то дальше уже хуже не будет.
Но Хамит в деле состоял не один. Был еще Бугай. И были еще персоны поважнее
Хамита с Бугаем. За срыв поставки товара они спросят с Хамита. Что он им
скажет? Что с бодуна поленился сам к знатному курьеру с поклоном наведаться?
Сопляков послал на расчет? Тут еще может выйти наружу его самодеятельность с
заначкой... Хамиту захотелось снова напиться. Но проблема стояла колом. Надо
было что-то решать и как-то действовать. Он пошел в ванную, сунул свою
круглую, как футбольный мяч, голову под холодную воду и... голова начала
работать.
До него дошло, что если сопляков заберут по подозрению в убийстве, то в поле
зрения следаков может попасть вся компания «бизнесменов», снабжавшихся через
квартиру старого Мидхата наркотой. Это дело посерьезнее, чем пропажа
«посылки». Мысли его заметались и спутались. Вода стекала с головы ручьями
по его плотной спине, и невольный озноб мелкой дрожью пробежал от затылка до
пят.
После нервного до мордобоя совещания Хамита с несколькими авторитетными
лицами решено было на время упрятать Марата с Геннадием подальше от зорких
глаз правоохранительных органов. В десять часов вечера у подъезда дома, где
они находились, остановился черный «джип». Марата с Геннадием загрузили в
него. «Джип» уехал в неизвестном направлении.
ПРОБЛЕМЫ СЛЕДСТВИЯ
Редко бывает такая удача, чтобы убийство совершалось при непосредственных
свидетелях, убийца смирно сидел на месте преступления, а несокрушимые улики
и доказательства непротиворечиво соседствовали бы с истерзанным трупом. Все
вроде бы налицо: нож на полу возле убитого, ножка от стола сбоку, на кухне
малость недопитая бутылка водки и три кружки... Произошло преступление средь
бела дня в многолюдном доме. А вот личность убийцы со всеми приметами и
таинственными мотивами, естественно, растворилась в пространстве. Ищи-свищи.
А дело-то будет плохое, с резонансом и под контролем. Сроки как всегда жмут,
людей мало. А работы... Особенно со свидетелями.
Свидетелей действительно набралась много. Оперативники гребли материал
лопатой. Потом просеивали. Лишнее отбрасывали. Они всегда примерно знают,
что им нужно. В этом случае лишнего оказалось навалом. А свидетелям что? Дай
только им волю — все, что накопилось на душе, выложат, а конкретно по следам
преступления ничего путного могут и не сказать.
Вот одинокая соседка по лестничной клетке — ей об одном, а она — о другом.
«У него ведь руки золотые. Мастер. При жене ходил такой весь аккуратный,
подтянутый. Ну выпивал иногда. И бедный Фагим веселенький всегда, в белой
рубашечке. А как Залия умерла, так пошло-поехало. Я ему: ты что это Мидхат?
Разве так можно? А он ни слова. Молчит как рыба.
А тут надо же? Никто и подумать не мог. Бабу завел. Стыд, срам... Пьющая.
Вообще никому житья не стало. Напустил в квартиру азербайджанов. Весь базар
тут толчется. Как же не убьют? Запросто. Мы и то стали бояться. Я
участковому жаловалась. А он...».
История взаимоотношений старого Мидхата с женой и с новой дамой его сердца
пополнялась, дополнялась, углублялась. А кто убил — соседка, ясное дело, не
видела и не знала.
Второй сосед напирал в показаниях на постояльцев. Старый Мидхат заходил к
нему утром, ему опохмелиться надо было. Жаловался. Рассказывал, что и днем
ему покоя нет. Постояльцы велели ему сидеть дома и ждать какого-то важного
гостя из их краев. Совсем с ним не считаются. Фагима портят. А то, что
касается убийства, то тут ничего соседу неизвестно. Сосед после обеда спал.
Проснулся, когда в дверь позвонил Флорид. Но он точно знает, что убил торгаш
Ахмет. Чистый бандюга, террорист. Накурится и кидается на всех с кинжалом.
Второй-то тихий, вежливый. А этот, слова не скажи, укусит, зверь поганый.
Зато девять бабушек, сидевших на скамеечке у подъезда с четырех до пяти,
дружно утверждали, что видели именно убийц. По их мнению, два парня,
выскочившие из подъезда в пятом часу, самые убийцы и есть. Вон дедок с
первого подъезда мусор выносил, так он видел, как за ними машина приехала с
азербайджанцем. Они на этой машине и уехали. Чисто киллеры... По глазам
видно было. Описание примет было настолько подробным и красочным, что
компьютерная программа не вместила бы все данные. У нее ведь нет такого
воображения. А тут можно было художнику портреты заказывать.
Нашлись еще два свидетеля, которые видели, как в квартиру старого Мидхата
примерно в два часа дня ломились именно эти, судя по описанию, два парня.
Единственно, что насчет того, когда эти парни ушли, показания расходились.
Одни видели, что в начале четвертого часа дня, а все бабули твердили свое —
в пятом часу и все.
Кое-что добавил опрос соседей с четвертого этажа. Отставной подполковник,
проживавший с женой в трехкомнатной квартире, расположенной прямо под
квартирой старого Мидхата, долго отнекивался от всех вопросов. Но и его
прорвало, когда речь зашла о том, что ему слышно, а что не слышно с потолка.
Оказалось, что все слышно. Он уже хотел в суд подавать на верхних соседей.
В день убийства подполковник намерен был посмотреть телепередачу о Байконуре
в пятнадцать часов тридцать минут. «Ящик» включил за пять минут до начала
передачи. В это время наверху начали шуметь. Сначала на кухне поднялся крик
и что-то тяжелое били об пол. А потом минут через десять в маленькой комнате
начали что-то колотить. Как будто мясо рубили. Раза четыре ударили так
сильно, что жена испугалась. Только отремонтировали все, а с потолка
сыпется. Откуда знать, что там творится? Он уже заходил туда и посмотрел.
Кровь лужами стоит.
Такого зверства на месте боев не видал. Что-то странное. Если бы драка была,
то он бы понял по шуму. Все-таки до подполковника дослужился не в офисах.
Всякое повидал. А тут без драки и без огнестрельного? Да за десять минут два
трупа? Оба мужика ведь не слабые, не младенцы. Вон его сын позавчера каких
дров наломал в подъезде... Полтора часа унять не могли втроем. Да и отец
жилистый, упорный. С характером был.
Что вы мне докладываете? Пьяный, пьяный... Видали мы пьяных. Не надо
мутить... Там ведь всего одна бутылка на кухне стояла. Сосед Макарыч видел
его утром, человек нормально разговаривал. Убитый у него на опохмелку
просил. Значит, с утра нечего было потребить. Когда он успел бы так
напиться? Это, милые мои орлята, без просыпу три дня надо пить, чтобы без
боя сдаться. Да что вы мне свое рапортуете? Вы ищите, ищите... А мы
посмотрим.
Молодая привлекательная женщина с четвертого этажа, которую пригласили в
квартиру подполковника без особой надежды услышать от нее что-нибудь ценное,
долго мялась, нерешительно начинала что-то говорить и замолкала на
полуслове. Она оказалась матерью двенадцатилетней девочки Олеси, которая в
половине пятого в этот день должна была находиться в музыкальной школе на
уроке сольфеджио. Перед этим Олеся вышла погулять во двор. Ну и малость
увлеклась прогулкой. Возле подъезда еще никого не было. Олеся разложила на
скамейке камешки, листочки, веточки и соображала из них какой-то орнамент.
В это время из подъезда вышла бабушка, которая поселилась на пятом этаже у
дяди Мидхата. Она была в плаще, застегнутом на все пуговицы, лицо у нее было
красное, глаза большие. А главное, что поразило Олесю, она все спотыкалась и
разговаривала сама с собой. Олеся услышала: «Больше никто не будет меня
гнать. А то, видали... Думают, я плохая... Больше не будут думать». Женщина,
качаясь и бормоча, удалилась. Олеся прибежала домой с улицы без двенадцати
минут четыре. Пока в спешке собирались в музыкальную школу, девочка
рассказала маме про эту женщину. «Еще какая-то пьяная старуха путается под
ногами», — с раздражением подумал следователь. Но показания привлекательной
женственной мамы Олеси аккуратно запротоколировал. Они потом были подшиты к
делу. Особого значения следователь в них не обнаружил.
И кто бы мог подумать, что «пьяная старуха» тем временем толклась у дверей
квартиры № 76 и слезно просила милиционеров допросить ее, уверяя, что знает
убийцу. Сначала от нее отмахивались, потом пытались выпроводить с места
происшествия, потом послали за следователем. Следователь, глубоко вздохнув
от предчувствия неприятной работы, поднялся на пятый этаж.
На лестничной площадке, закрыв лицо большим платком, рыдала невысокая,
небрежно одетая пожилая женщина. Слезы обильно струились из-под сморщенных
век. Запах алкоголя витал вокруг нее на расстоянии полуметра. Следователь,
брезгливо отворачиваясь, предложил ей пройти для дачи показаний в квартиру.
Слегка пошатываясь, она вошла и зарыдала с новой силой, замотавшись в
прихожей то вперед, то назад, то тычась в разные стороны. «Да помоги
свидетельнице дорогу найти!» — крикнул свидетель милиционеру, идущему
следом. Тот крепко взял женщину сзади под руки и ввел в большую комнату, где
расположился следователь.
После настойчивых заявлений о неутешном горе, она наконец начала отвечать на
вопросы удивительно быстро и точно. «По всему видно, что напилась, а
отвечает как трезвая», — удивился следователь. И стал писать. Имя —
Ханикамал Файзулловна Валиахметова, родилась в тысяча девятьсот сороковом
году, в настоящее время пенсионерка, проживает по адресу... На вопрос: «Кем
приходитесь погибшим?», сразу объяснила, что она невеста старого Мидхата, а
Фагима любит как родного сына. Следователь записал: «Сожительница».
Дальше Ханикамал Файзулловна показала, что в десять часов утра в день
убийства находилась в квартире и мыла пол. Пришел пьяный старший сын Мидхата
Флорид и изнасиловал ее. Она пожаловалась Мидхату. А тот стал драться с
сыном. Тогда Флорид убил отца, а потом и Фагима зарезал, чтобы тот никому не
рассказал. Хотел и ее убить, но она успела убежать. А вечером пришла сюда и
не могла зайти в дом, так как боялась Флорида. Но теперь ей жить незачем,
поэтому она хочет дать показания. Пусть теперь ее этот зверь Флорид убивает.
Следователь испытал двойственное чувство. С одной стороны — невероятная
удача, убийца найден, остается задержать. С другой — непосредственная
свидетельница убийства очень уж проблемная. Сомнения могут возникнуть. Видно
же, что пьяная в дым. Вдруг врет? Но этого Флорида надо задерживать так и
сяк. А куда же он делся? Участковый доложил, что у старшего сына убитого
заподозрили инсульт и увезли в больницу. Так что нуль проблем с задержанием.
Он там, вроде бы, без сознания лежит. Только охрану поставить, а так-то и
спросу с него пока нет. Если только вылечат. Но это уже другие трудности и
для других спецов.
Ханикамал Файзулловну отвезли в дежурку и оформили ей направление на
медосмотр по факту изнасилования. А состав свидетелей пополнился за счет
членов семьи Флорида и его сестры Фариды. Тут работа следователей резко
усложнилась. Когда жене Флорида, с трудом оторвавшейся от полемики с
врачами, можно сказать, бестактно сообщили об имеющихся по делу подозрениях
в отношении ее мужа, основанных на показаниях единственной непосредственной
свидетельницы трагического происшествия, то уже никто не мог задать ей ни
одного вопроса. Она полчаса не закрывала рта, и шквал грубых обвинений в
адрес всего мира, конкретной системы правопорядка, пьющих проституток и
самих усопших напоминал извержение вулкана. А сестра Флорида Фарида впала в
заторможенное состояние и после каждого вопроса долго и тупо рассматривала
цветочный горшок с фиалками, стоявший на подоконнике. Вопросы повторяли и
так и сяк, а она в конце концов отвечала очень кратко и преимущественно
невпопад. Контакт следователя с ней так и не состоялся. Но писать надо было.
Он и писал, что мог.
Пришлось привести и двух постояльцев-торгашей, которые оказались без права
пребывания и ничего пояснить не желали или не могли. В предполагаемое время
убийства, и даже намного раньше и намного позже, они неистово дрались на
рынке, за что были уже задержаны и отпущены. Их передали куда нужно и
затеяли поиск такси, на котором, по показаниям дедули, бродившего с мусорным
ведром по территории, уехали два парня. Нашли и такси, и таксиста.
Таксист парней помнил, но клялся, что никуда их не возил. Из разговора
клиента с парнями он понял, что кого-то замочили по адресу. А его клиент,
когда обратно влез в машину около того дома, сказал: «Молчи и гоняй быстрей
далеко». Один парень, зараза, чуть под колесо не попал. А второй какой-то
сумкой ударил по стеклу. Таксист хотел остановиться и накостылять им по шее,
но клиент не дал, нож вытащил. Потом с багажом высадился у входа в
центральный рынок. Но рассчитался, гад, неплохо. Прямо в лицо деньги бросил.
Бешеный...
В итоге оперативно-разыскных действий получилось, что не успели выделить
папку под оформление уголовного дела, а материалы по нему уже распухли в
объемистый том. При этом никто никуда не продвинулся. Оперативные материалы
упорно превращались в архивно-историческую летопись убийства. Были документы
с места происшествия, целый роман из свидетельских показаний, человек пять
подозреваемых, а за кем гнаться конкретно, пока не ясно. Предстояла еще
большая работа.
Второй круг следственного поиска требовал некоторых отсрочек по времени.
Вещдоки отправились к специалистам, тела убитых — на судмедэкспертизы,
проверялись дополнительно некоторые свидетельские показания. В квартире
старого Мидхата был на месте классический набор предметов, которым положено
быть на месте убийства. Доказательства того, что коллективная пьянка в
квартире состоялась, стояли на кухонном столе. Нож со следами крови лежал на
полу в комнате.
Там же нашли на краю лужи крови хорошо отпечатавшийся след мужского ботинка.
Экспертиза показала, что мужчина, оставивший отпечаток, вполне мог нанести
удар старому Мидхату по голове с того расстояния, где он стоял. Массивная
ножка дубового стола лежала на краю дивана. Все аккуратно собрали, что нужно
засняли, где-то поскребли... А то, что не унесешь, описали, перечислили и
под этим расписались все, кому положено. Все было сделано профессионально и
грамотно. Но вещдоки изымаются тоже соответственно тому значению и смыслу,
которые в них видят следователи.
При осмотре трупов было установлено, что Фагиму нанесли двадцать два удара
тем кухонным ножом, что лежал в комнате на полу. Все удары были нанесены
спереди в верхнюю часть туловища, и два из них оказались смертельными.
Глубина их не превышала двух с половиной сантиметров. У Мидхата была одна
рана в боку. Осмотр показал: удар был слабый, острие ножа попало в ребро и,
не нарушив его целостности, выскользнуло из тела.
Освидетельствовали Хану и никаких следов сексуального или какого-либо
другого насилия не обнаружили. А тем временем доктора привели Флорида в
годное для допроса состояние. Флорид показал, а проверка по месту жительства
и по месту его работы подтвердила, что в день убийства он с раннего утра до
трех часов дня находился на глазах у общества на другом конце города,
поскольку работал в утреннюю смену.
Хану нашли и снова привели к следователю. Понятно, что у следователя в этот
раз отношение к ней резко ухудшилось. Он ее прямо спросил... Хана опять
заявила, что знает... Теперь, по ее свидетельству, старого Мидхата с Фагимом
убил незнакомый ей мужчина, который зашел ровно в час дня, когда она мыла
пол. Описала внешность мужчины. Следствие опять задумалось: а был ли он на
самом деле, а если был, то кто бы это мог быть? Впоследствии ее дочь Салима
опознала по описанию Ханы внешность своего отца. Но это обнаружилось много
времени спустя.
Да ведь еще два неизвестных пока молодых человека ошивались на месте
происшествия. Может, именно они... Но их надо где-то искать. А где? Помог
его величество случай. Два следователя одновременно вышли покурить. И один
поделился с другим своей неприятностью. У него пропали два пацана, крайне
необходимые для раскрытия дела. И неизвестно куда. Другой тоже хотел бы
увидеть двух парней, на которых показывали пальцем «детективы» со скамейки у
подъезда. В руках у него была свеженькая ориентировка с фотороботом,
наговоренным бабулями.
Первый взглянул и ахнул. Это были тютелька в тютельку его персонажи. Именно
те самые два пацана, по которым он, можно сказать, скучал уже вторую неделю.
Так счастливо все искомые данные в исчерпывающей полноте, вкупе с
отпечатками молодых пальцев тут же и нашлись в уголовном деле на столе
первого товарища. Марат с Геннадием украсили верхнюю строку списка
подозреваемых в двойном убийстве в квартире № 76. А в скором времени
остались единственными.
Пришли результаты дактилоскопической экспертизы. На кружках с кухонного
стола, на ручках входной двери, на недопитой бутылке водки отпечатки их
пальцев висели как гроздья винограда. Не было их только на ноже и на ножке
стола. Все, кроме последнего обстоятельства, сходилось замечательно:
показания свидетелей, результаты экспертиз, сведения по предыдущему
следствию... Только сами подозреваемые исчезли. То, что Марат с Геннадием
пустились в бега, находясь под следствием по первому делу, казалось
серьезным поводом к подозрению. А пока следователю захотелось еще раз
увидеть Хану и спросить ее конкретно о Марате и Геннадии. Почему она ни
слова о подростках не сказала, хотя могла их видеть в квартире? Но и Хану не
нашли. Следователь плюнул и решил забыть об этой полоумной старухе. Улик
накопилось достаточно и без нее.
Марата и Геннадия объявили в розыск.
ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ
Пять месяцев Марат с Геннадием жили на курорте. Работа была
необременительная. Полдня они помогали кочегару в котельной. Остальное время
отдыхали и развлекались. Здоровье у обоих значительно улучшилось. Начали уже
скучать от такой благодати. Время от времени их навещали из города.
На этот курорт иногда съезжалась элита наркоторговцев со своими свитами.
Расслаблялись, справляли праздники, шиковали, подлечивались... Заодно
выясняли между собой всякие вопросы. Иногда со своим патроном приезжал
Хамит. Вопрос о двух подростках завис. Пора было его решать. Во-первых, их
нелегальное содержание стоило денег. Во-вторых, ориентировки с их портретами
и описанием примет уже месяца полтора украшали стенды в городе и были
разосланы по всем районным отделам милиции. В-третьих, родители Геннадия и
Марата преследовали Хамита по пятам. Их мучило подозрение, что их сыновей
уже, возможно, нет в живых. А это не шутки. В-четвертых, на квартирах Марата
и Геннадия произвели обыски. Хамиту просто повезло, что он ускользнул
вовремя. В-пятых... Да что там говорить… Надо было решать.
Предложения были разные. Бугай рвал и метал, требовал их физического
устранения, чтобы концы в воду. Хамит валялся у него в ногах, умоляя
пожалеть и что-нибудь придумать поумнее. Вопрос о жизни Марата и Геннадия
пошел на решение вверх, к самым влиятельным лицам. Влиятельные лица, обдумав
это дело, спустили указание: сдать Геннадия с Маратом милиции, а если что,
там эту мелкоту можно достать с меньшим риском. Логика за этим указанием
была такая: времени прошло порядочно, никто никого не беспокоил по линии
движения «товара», а подростков можно надежно «проработать», чтобы о «деле»
не обмолвились. Марат с Геннадием должны убийство взять на себя, нехорошее
дело закрыть чистосердечным признанием и уйти на срок. За колючей проволокой
тоже «работа» есть. А то на курорте зажирели и разбаловались.
Бугай получил строгача. Ему было сказано, что будущие кадры надо готовить и
воспитывать, а не «мочить» и закапывать. Свою мысль надо развивать и
совершенствовать, дабы сдуру не навредить делу. А если еще повторится и
дойдет до людей высшего круга, ему будет плохо. Хамиту досталось еще
сильней. Марата и Геннадия «проработал» один спец по юриспруденции. После
критических замечаний сверху Бугай с Хамитом чуть не на руках доставили
подростков в город. Хамит сам анонимно позвонил в милицию с заявлением о
том, что они скрываются по своим домашним адресам. За ними немедленно
приехали и забрали вместе со всей обувью, какая нашлась в квартирах. Для их
родителей вышла «радость со слезами на глазах».
Следствие быстро пошло к завершению. Задержанные подозреваемые сознались в
содеянном. Да так охотно, что изнервничавшийся с этим делом следователь впал
в некоторое сомнение. Но ему уже не дали времени разбираться с собственными
чувствами. Эксперты нашли среди обуви, вывезенной с места жительства
подозреваемых, кроссовки Геннадия. Идентифицировали след, снятый в квартире
старого Мидхата с одной из них. Это было серьезным основанием для обвинения
в убийстве. Обоих подростков отвезли в квартиру № 76 для дачи признательных
показаний по месту происшествия. Следственный эксперимент зафиксировали на
видеокамеру. Подростков неоднократно допрашивали, проводили очные ставки и
процедуры опознания.
Одновременно продвигалось следствие по драке на стройке, где выяснилось, что
хромой сторож умер в результате перелома основания черепа и травмы головы в
области темени, причиненной тяжелым предметом. Все сходилось на том, что
удар по темени нанес Марат. Два уголовных дела объединили в одно. Работа
следователей стремительно продвигалась вперед. Марат с Геннадием помогали
следствию с необыкновенным усердием. Все шло бы как по маслу, если бы не
вмешались родители подростков.
Услышав, что их дети упорно признаются в страшном двойном убийстве со всеми
отягчающими последствиями, они не просто встревожились, а вообще утратили
всякое равновесие. Немедленно появились два адвоката, выразившие сомнения в
правдивости признательных показаний. С их помощью была грамотно составлена
жалоба от родителей обоих подростков в вышестоящую инстанцию на действия
следствия. Суть ее заключалась в том, что подростков принудили к признанию
методами физического насилия и психологического давления на их неокрепшую
психику. Следователь и его начальство вынуждены были писать объяснительные и
рапорты, а также отвечать на малоприятные вопросы. Все это кончилось тем,
что следователя отстранили от дела. Дело передали другому, по предположению,
более опытному. Другой следователь оказался женщиной.
Следователь Зинаида Егоровна сделала все, чтобы это дело не привязали к ее
рабочему столу. Проработав в органах семнадцать лет, она хорошо знала, что
доводить чужое дело с любой точки зрения и в самом лучшем случае неудобно.
Неудобно пересматривать работу коллеги и исправлять его недочеты. Из такой
ситуации обычно трудно выйти без охлаждения отношений. Предыдущего
следователя она знала и уважала за крепкий профессионализм. А недочеты у
всех бывают и не всегда они возникают по вине следователя.
Неудобно заново начинать расследование, когда прошло столько времени после
совершения преступления и многие важные первичные впечатления, мелкие
детали, нюансы уже недоступны. Неудобно, потому что вышестоящие инстанции, с
одной стороны, будут ждать желаемых результатов и нервничать, а родители
подростков, с другой стороны, будут стоять на своем и добиваться «правды»
еще настойчивей, так как отстранение следователя, с самого начала ведущего
расследование, вроде бы косвенно уже укрепляет подозрение на его виновность.
На самом деле разборка по жалобе родителей может закончиться без каких-либо
последствий. Зинаида Егоровна по своему опыту хорошо знала это. Подростки,
набравшись ума в камерах СИЗО и проинструктированные как следует адвокатами,
способны и не такие номера выкидывать. Как правило, впоследствии их
хитроумные заявления разваливаются при первой же серьезной проверке. Но
потрепать нервы они могут.
Никакие отмазки Зинаиде Егоровне не помогли. Дело передали ей вкупе со всеми
перечисленными неудобствами. Под его обложкой уже лежал черновик
обвинительного заключения, составленный прежним следователем. Главный акцент
в нем ставился на собственных признаниях обвиняемых в совершении двойного
убийства, неоднократно подтвержденных подростками. Были и объективные
доказательства, поддерживающие их признания. Все вместе составляло три
объемистых тома. В дополнение к этому имелась видеокассета с подробной
съемкой признательных показаний Марата и Геннадия по месту убийства в
квартире № 76. Тяжело вздохнув, Зинаида Егоровна погрузилась в изучение
материалов уголовного дела.
ЖЕНСКАЯ ВЕРСИЯ
Как показывает долгая история сыскного дела, хорошо наработанный стандарт
профессиональных действий не всех и не всегда выручает. Но и отступать в
практике от такого стандарта следователю бывает нелегко. Нормы ограничивают
и диктуют порядок действий. Зинаида Егоровна вначале поставила себе
нормальную задачу — сделать все, чтобы укрепить доказательствами и
подтвердить версию предыдущего этапа следствия. Это был единственный
разумный путь, на котором опровергалось подозрение в физическом насилии с
принуждением к признательным показаниям над подростками. Этого хотели все,
кого так или иначе обеспокоило такое подозрение. На Зинаиду Егоровну
надеялись. Был и бесспорный расчет на то, что ее-то трудно будет обвинить в
зверской расправе над двумя крепкими пацанами. И это было верно. Ожидалось,
что подозреваемые, увидев перед собой милую женщину, могут и отказаться от
своих признательных показаний. А тем временем найдутся дополнительные и
бесспорные доказательства их вины, и на этом дело с «хорошим» концом будет
передано в суд.
Но Марат с Геннадием при первом же знакомстве с новым следователем опять
начали настаивать на своем признании. Зинаида Егоровна внимательно
присматривалась к их поведению. Геннадий делился с ней своими богатейшими
впечатлениями о приключениях, пережитых им в связи с двумя происшествиями. А
ее интересовало, где же подростки болтались пять месяцев и почему оба
одновременно вернулись под крыши родительских домов? Родителей она видела.
Люди простые. Спрятать своих деток на такой срок и так надежно им навряд ли
удалось бы. Да и не по средствам. Дело это стоит немалых расходов, а главное
— в нем смысла нет для них. Родители твердо уверены, что их детки никого не
убивали. Следствие еще никаких версий в то время не выдвинуло. Зачем же так
ухищряться, тратиться, усугублять вину?
Геннадий, болтавший без умолку по поводу убийства, мгновенно замолкал при
малейшем намеке на место их пребывания в бегах. Зато в выражении его лица
появлялись явные признаки растерянности и страха. Где уж ему что-то скрыть
от такого следователя, как Зинаида Егоровна? Марат на все вопросы отвечал
коротко, ровным невыразительным голосом. Про убийство толковал сухо и
деловито. А как только разговор подвигался к их длительной отлучке, начинал
волноваться, хамить и отбиваться доступными ему способами. Зинаида Егоровна
вынуждена была отступиться. Но странная мысль о том, что подростки боятся не
обвинения в страшном двойном убийстве, а чего-то другого, что надо скрыть от
следствия любой ценой, у нее возникла. А это могло означать, что предыдущий
следователь не при чем. Источник принуждения, если он имел место, мог
оказаться в другом месте. Но стоило ли ворошить? Все ведь надо было
доказывать. А в руки не попадала ни одна ниточка, ни один очевидный факт.
Правда, через это могла бы приоткрыться причина посещения квартиры старого
Мидхата Маратом и Геннадием. Упрощенная схема опиралась на их собственное
объяснение: они пришли повидаться с другом Фагимом и устроили пьянку. Какая
могла быть дружба между слабоумным Фагимом и семнадцатилетними подростками,
уже замешанными в одном преступлении? Очень уж для них неинтересное место и
неподходящий друг. И появлялись они там нечасто, но регулярно.
Второй, более серьезный повод для того чтобы задуматься, появился у Зинаиды
Егоровны в связи с обстоятельствами, последовательностью действий и деталями
ситуации преступления, описываемыми Маратом и Геннадием с замечательной
искренностью и хладнокровием. Расхождения с документально зафиксированными
данными по месту преступления встречались постоянно. Еще чаще подростки
расходились в показаниях друг с другом. Ну а у Геннадия между двумя
показаниями выходила такая кардинальная разница, что он сам удивлялся тому,
что он придумал в прошлый раз и что мелет в этот. Сопоставив все
признательные показания подростков с другими материалами дела, Зинаида
Егоровна поняла, что выполнить поставленную перед ней задачу в короткие
сроки не получится. И расстроилась.
Внимательно рассмотрев отчеты криминалистов после работы с отпечатками
пальцев на ноже и на ножке стола, написанные торопливым замысловатым
почерком, она обнаружила, что в первом из них имеется краткая приписка. Там
сообщалось, что обнаруженные на орудиях убийства отпечатки по рисунку линий
и объему пальцев скорее всего принадлежат подростку от тринадцати до
четырнадцати лет или — женщине. После этого была проведена еще одна
экспертиза по идентификации «пальчиков» подозреваемых подростков с
имеющимися отпечатками на орудиях убийства. Заключение было отрицательным.
Следов их пальцев не нашлось.
Отработанная предыдущим следователем версия рассыпалась на глазах при каждой
попытке Зинаиды Егоровны укрепить доказательную базу этой же версии. У нее
было такое чувство, что твердая почва расплывается и превращается с каждым
ее шагом в зыбкую трясину, способную поглотить и того следователя, который
почти закончил трудное расследование, и саму Зинаиду Егоровну. Она по
природе своей была упорна и педантична. Обдумав все, что в таких случаях
приходит в голову человеку, рискующему нажить массу неприятностей ни за что
ни про что, Зинаида Егоровна начала скрупулезно и методично перепроверять
расшатавшуюся версию с самого первого шага.
Есть такие вопросы, на которые каждый отдельный человек знает свои ответы,
но собери в одном месте всех вместе, и ответов как не бывало. Некоторые из
таких вопросов возникают исключительно в мужских мозгах и исключительно в
отношении женщин. Может ли быть на свете женская логика? А если даже и есть,
то куда и зачем она годится? Не лучше ли как-нибудь без этого феномена?
Дальше следуют множество нелепых и противоречивых предположений,
предложений, пожеланий и фантастических мечтаний. В конечном итоге вопросы
так и повисают в воздухе на каком-либо высоком уровне, где вместе собираются
множество очень логично мыслящих мужчин.
В нашей истории вопрос о женской логике возникает не случайно. Как мы видим,
на стадии оперативно-розыскных мероприятий и в дальнейшем расследовании была
проведена большая работа. Чего же не хватило для того, чтобы успешно
завершить ее бесспорно убедительным результатом? Удивительное дело, но не
хватило именно той самой пресловутой женской логики. Не беремся сказать,
было ли это понятно впоследствии мужскому синклиту, взявшемуся по
обязанности искать виноватых в сложившейся с этим уголовным делом спорной
коллизии. Возможно, что и нет, так как Зинаиде Егоровне выпало на ее голову,
в которой поселилась одна из лучших женских логик, много неприятных
последствий. Но она взялась за дело, и не в ее правилах было в угоду любым
интересам отступать от принципов профессиональной чести и от достоинства
своей женской логики.
Что же делать, если никто из мужчин не обратил внимания на второй кухонный
нож, который лежал на столе? Конечно, он не был орудием убийства. Им только
хлеб резали. Но это значило, что первый нож, который стал этим орудием,
возможно, был принесен в кухню из другого места, а потом оказался в комнате.
Второе обстоятельство состояло в том, что в мойке на кухне была недомытая
посуда. Два стакана стояли на тумбе чистыми, рядом с ними лежала ложка. А в
мойке остались две тарелки, одна ложка и две вилки. Рядом с ними валялась
мокрая тряпка для мытья посуды. На ноже, изъятом с места убийства, оказались
отпечатки пальцев, принадлежащих только одному не установленному лицу.
Тут уж любая женщина предположит, что до того, как его взять в руки, это «не
установленное» лицо мыло нож горячей водой, и представит себе мойку в кухне.
А для мужского сознания, за редким исключением, кухонная мойка — предмет
таинственный и ненужный. Никто не заинтересовался, а кто это мыл посуду на
кухне у старого Мидхата? И почему не домыл? Согласитесь, что недомытая
посуда в кухне будет замечена и логически правильно оценена как значимый
факт, скорее всего в женской логике.
Вот дубовая массивная ножка от круглого стола лежала в ногах у старого
Мидхата. Но как она туда попала, если весь стол в разобранном виде покоился
в дальнем углу лоджии, заваленной до дверей кучей разнообразных упаковок с
товарами рыночных торговцев? Его и видно не было из-под этой кучи. А дверь в
лоджию была открыта настежь, когда пришел Флорид. Он ее машинально прикрыл.
В протоколе осмотра помещения было об этом упомянуто. Да и Флорид указывал
при допросе на это обстоятельство. Не связали. А для Зинаиды Егоровны все
эти детали и обстоятельства были наделены смыслом.
Дальше — больше. При осмотре квартиры нашли след мужского ботинка,
отпечатавшегося по краю лужи крови. Это был след обуви Геннадия. Экспертное
заключение свидетельствовало, что Геннадий мог с того расстояния, где он
стоял, нанести смертельный удар жертве. Может быть, и мог бы, да откуда в
момент убийства взялась бы лужа крови на полу, если Мидхат спал на диване с
большой подушкой под головой? Уж если только после убийства просочилась.
Провели эксперимент. Оказалось, для того чтобы любая жидкость попала на пол
сквозь такой слой впитывающего материала, понадобилось примерно семь с
половиной минут.
Наконец Зинаида Егоровна выехала лично на осмотр квартиры №76. Квартира была
опечатана. Внутри все прибрано. Она искала женские вещи. И нашла. В прихожей
под обувной полкой стояли женские тапочки. На их подошве и части верха были
следы крови Фагима.
Марат с Геннадием продолжали настаивать на своих «чистосердечных» признаниях
в двойном убийстве. Присутствие в день убийства в квартире старого Мидхата
Ханы оба подростка уверенно отрицали. Они ее не видели. Вместе с тем, тот
факт, что Мидхат со стаканом водки ушел в свою комнатку из кухни, а потом на
тумбочке возле мойки оказалось два чистых стакана, а в самой мойке — две
тарелки и две вилки, давал основания думать, что Хана там была. Кроме этого,
имелись показания девочки Олеси о том, что Хана вышла из подъезда дома без
пятнадцати четыре дня.
Зинаида Егоровна добилась проведения судебно-психологической экспертизы для
Марата и Геннадия. Психология показала — это самооговор, осуществлявшийся по
взаимной договоренности. Причина такого поведения подростков не связана с
действиями следствия. Мотивация самооговора инициирована обстоятельствами,
не имеющими отношения к ситуации преступления и к ситуации расследования.
Таинственная мотивация, побудившая Марата и Геннадия к совместному
самооговору, высветилась через два с половиной года, когда группа
наркоторговцев попала в поле зрения специальных органов правопорядка и в
составе этой группы был взят с поличным Хамит, муж сестры Геннадия.
А пока, преодолев массу формальных и неформальных трудностей, Зинаида
Егоровна объявила в розыск Ханикамал Файзулловну Валиахметову.
УХОД ХАНЫ
Хана уехала из города обратно в район спустя три месяца после убийства.
Все это время она болталась по городу, ночевала с бомжами в подвалах и на
вокзале. В квартире своей дочери появлялась редко и только к ночи. Бутылка
водки постоянно была при ней. Салима знала, что в квартире, где ее мать
нашла себе странный приют, произошла трагедия. Но ей никогда не приходило в
голову заподозрить в этом свою мать. Зять Ханы бросил семью и ушел к другой
женщине. Салиме хватало своих переживаний и было трудно одной с двумя
детьми. Она уговаривала мать прекратить пить и бродяжничать и вернуться в
дом. Хана, согревшись и расслабившись, соглашалась с дочерью, вместе они
плакали и придумывали, как хорошо будет вместе, как наладится жизнь... А
рано утром Хана исчезала. Несколько раз, сильно опьянев, она пыталась
объяснить Салиме, что не может больше с ней жить, потому что за ней сюда
придут и тогда... Но Салима не придавала особого значения пьяной болтовне.
Она опасалась за сохранность рассудка своей матери. Так прошла зима.
А весной Хана засобиралась в дорогу. Салима проводила ее на вокзал и
посадила в поезд. Через два дня позвонила старшему брату, ожидая известия о
приезде матери в его дом. Хана у сына не появилась. Салима ездила на вокзал
к возвращению того поезда, которым отбыла Хана. Нашла проводницу вагона и
узнала, что Хана сошла с поезда ночью на маленьком полустанке. Старший брат
Салимы нашел свою мать на трассе. Там она устроилась в маленькое придорожное
кафе и выполняла днем всю черную работу. А вечером напивалась и ночевала где
попало. Ехать с ним домой она отказалась. Буфетчица, у которой Хана иногда
оставалась на ночлег, рассказала брату Салимы о том, что, сильно напившись,
Хана начинает заговариваться и просит прощения у какого-то Мидхата за
убийство его сына.
Осенью Хана опять пустилась в дорогу. Она доехала попутным транспортом до
деревни, недалеко от которой располагался лесной кордон, где она жила со
своим мужем. В деревне с трудом узнавали в спившейся, опухшей женщине бывшую
лесничиху. Кто-то ее гнал от своего порога, а кто-то жалел и пускал
переночевать в дождливую холодную погоду. На зиму она пристроилась в доме
одинокой старухи, которая тоже была рада выпить, и у нее водился самогон.
Старуха потом рассказывала, что незадолго до нового года Хана начала
поговаривать, что ей пора собираться домой. Куда домой? Если только к детям.
Но к детям она не собиралась, а все твердила: «К Мидхату, к Мидхату... Там
надо прибраться, полы помыть... Он приходил. Звал меня. Там у него дом...».
И однажды в сильный буран исчезла.
Хана шла дорогой из деревни в сторону лесного кордона и разговаривала сама с
собой: «Я убила тебя... Ты ведь знаешь... Фагима научили плохому... А я его
била... била... А потом ты бы убил меня... Что мне было делать? Куда теперь
идти? Зачем молчишь? Ты всегда так. Молчишь и молчишь». Снежные заносы
перепоясывали дорогу. Хана перебиралась через них, проваливаясь в снег и
падая с ног. Полежав, поднималась и брела дальше. Сквозь снежную мглу
завиднелся темный лес. До усадьбы лесника оставалось метров четыреста. С
края леса стояла зрелая развесистая береза, наклонившаяся к земле двумя
белыми стволами. Густой навес из длинных безлистных ветвей мотался по ветру
и как метлой выметал из-под нее в глубоком снегу полукруглую впадину. Хана
знала эту березу. Она направилась к ней. Положила на снег сумку и села,
прислонившись к стволу.
Нашли ее весной и похоронили на деревенском кладбище.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Уголовное дело закрыли в связи со смертью подозреваемой. Марат с
Геннадием отбыли наказание за драку на стройплощадке, закончившуюся тяжкими
телесными повреждениями и смертью хромого сторожа. Зинаида Егоровна работает
в другом месте и не любит вспоминать, как она развалила почти завершенное
расследование двойного убийства в квартире № 76 и что случилось с ней по
завершении дела. Дочь Ханы Салима вышла замуж второй раз. На этот раз
удачно. Ее дети подрастают и ничего не знают об истории своей бабушки,
портрет которой висит на стене в комнате. На этом портрете бабушка красивая
и молодая.
Жизнь идет. Другие женщины рискуют сегодня потерять свой дом. Все новые и
новые законодательные инновации в интересах рыночной экономики и
реформаторских амбиций угрожают женщинам лишением главного основания их
жизни, единственного убежища и укрытия для них и для их детей. И хочется
спросить энтузиастов наживы и «прогрессивных» идей: «А не страшно ли вам,
господа, отнимать у женщины дом?» Должно быть, страшно, так как женщина, не
имеющая своего очага, хранимого ею, превращается в другое существо,
психологию которого еще никто не постиг. А за бездомной женщиной идет
сокрушительная армия бездомных детей.
Что толку в интеллектуальном раже строить замечательные модели рыночной
экономики и в их неотступной и свирепой безжалостности искать изысканные
признаки прогресса? Если жертвой такой модели устройства жизни становятся
хоть одна женщина или ребенок, нет там ничего замечательного, нет там и
прогресса. А есть злостное посягательство на основы жизни, истребляемой
интеллектуальным безумием. Дайте женщине дом и поселите в нем детей. Может
быть, жизнь наладится и продолжится, как это положено, у всех и везде.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
