|
|
ПОСЛЕДНЯЯ РОЛЬ
Когда Владимир Бахрин был просто Вовкой, ему пророчили будущее слесаря
или аппаратчика на заводе. То есть не пророчили в прямом смысле слова —
такими бесполезными делами, как предсказание, в их рабоче-крестьянской семье
не занимались. Там даже думали редко, потому что не оставалось времени. Но
иногда отец Вовки за рюмашкой то ли мечтательно, то ли просто для
продолжения разговора изрекал: «Вот Вовка мужиком станет — пойдет на завод».
Детство Бахрина — это бесконечная череда повторяющихся событий. Весна —
посадка картошки и прочих овощей, а также продажа излишков зимнего запаса,
лето — прополка, окучивание и сбор урожая, осень — выкапывание картошки и
сбор оставшихся овощей. Самым унизительным и ужасным для Вовки было стоять
на рынке среди стареньких бабусек. Он со страхом ожидал, что мимо него
пройдет кто-то из одноклассников или знакомых. Еще тогда он научился менять
голос, а с помощью всяких кепок и шляп — и свой внешний вид до полной
неузнаваемости. Чуть позже, в расцвете своей карьеры, он назовет свое
стояние с ведром картошки первым этюдом, всякий раз подчеркивая, что это был
профессиональный этюд в тринадцатилетнем возрасте.
Жизнь летом в деревне, может, и вызвало бы у кого-то умиление и чувство
трогательного единения с природой, но только не у Владимира Бахрина. Ночевки
на сеновале или на печи, в качестве постельного белья — ни разу не стиранные
дерюги. В конце лета Вова приезжал домой весь искусанный вшами, с грубой
грязной кожей, несмотря на посещение бани, и с нарастающим желанием
вырваться из такой жизни. Его раздражал запах скотины в хлеву, грязная от
копоти и жира посуда, с которой ели все подряд, разговоры ни о чем,
неправильная речь. У Бахрина до сих пор сохранилось стойкое ощущение, что он
по чьему-то величайшему недосмотру и ошибке родился именно в своей семье.
Ничем, ни одной своей чертой он не был обязан родителям. Предполагали, что
Вова пошел в прабабку по материнской линии.
Больше, чем работа в огороде, больше, чем стояние на рынке, Вову раздражало
и бесило то, что в их семье не принято было читать. Единственным и
необходимым занятием был только физический труд, приносящий пользу и доход.
Титаническими усилиями Вове Бахрину удалось уговорить своего родителя
оставить его после восьмого класса в школе, а не отправлять в ПТУ. С этого
момента между семьей и Бахриным легла глубокая трещина, которая росла с
каждым годом, в конечном итоге разделив два образовавшихся материка.
* * *
— Пап, тебе надо что-нибудь?
— Нет, я уже тысячу раз повторил, мне не нужна сиделка! Я ни в чем не
нуждаюсь! Выйди вон из комнаты! — хорошо поставленным голосом заорал
Владимир Бахрин на младшего сына.
— Монолог был хорош, вполне в папином духе! — пробормотал сын себе под нос.
* * *
Высохший и потерявший былую героическую красоту Бахрин лежал в специально
для него отведенной комнатке, которая раньше была чуланом. Все ожидали его
скорой смерти. Да, это грех, но когда человек долго мучается и мучает
других, смерть становится единственным избавлением. Владимир Бахрин обладал
несколькими старческими болезнями: маразмом, переломом шейки бедра и слабым
сердцем. Все это свалилось неожиданно и, вопреки утешениям близких, уже не
прошло. Почти все время он лежал в забытьи, урывками вспоминая события своей
яркой жизни. Иногда к нему входила жена или один из сыновей. В минуты их
посещений Бахрин впадал в агрессию, и хорошо еще, если дело ограничивалось
воплями монологов и проклятий, иногда он мог даже ударить вошедшего костылем
или опрокинуть на него утку.
* * *
Когда Вова узнал свою первую женщину и одновременно познал свои возможности
в любовных утехах, то моментально нашел решение одной из своих проблем. Он
ушел из дома и стал жить у любовниц, коих находилось немало. Родители с
негодованием отреклись от «выродка». Бахрин, благополучно избежав
уготованной ему участи слесаря, избрал для себя иной жизненный путь. Он с
остервенением учил прозаические отрывки, стихи и басню — готовился к
поступлению в местный театральный, а заодно и проматывал заработанное
любовницами. Все его девушки в то время были старше, он выбирал таких,
которые жили в одиночку, без родителей, и имели работу. Порывистая
«гениальность» Бахрина заставляла двадцатипятилетних (а то и постарше)
продавщиц или кассирш отдавать без сожаления деньги на «искусство», которое
олицетворял собой Вова, а безумные ночи любви оправдывали его существование
как нахлебника. В театральный его не взяли, назвав «таким как все».
Посоветовали выступать в заводской самодеятельности или в кружке Дома
культуры.
В ярости Бахрин порвал с последней из сожительниц, не забыв занять у нее
денег, на которые и уехал покорять Москву.
* * *
— Отцу совсем плохо...
— Мам, ему недолго осталось. Скоро отмучается, и мы вместе с ним.
— Да что ты говоришь-то?! — праведно возмутилась некогда очень красивая, но
постаревшая от переживаний женщина. Однако и в ней уже жила мысль о том, что
скорей бы это произошло.
* * *
В Москве Бахрину не везло. Его не взяли ни в одно из театральных училищ, у
него украли последние деньги на вокзале, и Вове пришлось пережить то, к чему
так упорно толкали его родители. Бахрин начал работать грузчиком.
Заработанного хватало только на еду, и Вова, чувствуя себя совсем плохо в
этом отвергнувшем его городе, понемногу откладывал деньги на обратный билет.
В течение года продолжалась эта пытка, являвшаяся платой за тягу к
самостоятельной жизни.
Ближе к лету Бахрин вернулся на родную землю, где снова приобрел уверенность
в собственной исключительности и даже гениальности. Бывшая любовница, та
самая, что дала ему денег на билет в Москву, приняла его без упреков. Может
быть, потому, что Вова отдал ей долг, а может быть, и потому, что в это
время у нее просто не было замены Бахрину. Впрочем, ей даже как-то по-новому
понравился ее возмужавший друг.
Череда неудач и провалов не заставила Владимира усомниться в правильности
своего решения избрать судьбу актера, ибо актер — не профессия, а призвание,
как любил он говаривать. Посулы судьбы звучали в ушах Владимира
громогласными трубами, тревожными колоколами, и он шел на их зов.
* * *
— Елизавета, Елизавета! — стучал Владимир Иванович своим костылем по стене.
Он вспомнил спектакль об английской королеве, в котором когда-то играл
героя-любовника, и сейчас призывал к себе рыжую бестию.
Его жена мученически вздохнула и отправилась в чулан. Младший сын покрутил
пальцем у виска, старший хлопнул его по руке.
* * *
Большую роль в том, что Вова Бахрин стал в конечном итоге Владимиром
Ивановичем, актером, на котором держался весь театр, сыграли опыт его работы
грузчиком и врожденная наблюдательность.
Во второй раз Владимир пришел к экзаменационной комиссии не только с
избитыми отрывками и навязшими в зубах стихотворениями, а еще и с
собственным этюдом «из жизни». Он показал вокзал со всеми его обитателями.
Это было блестяще, и не только по мнению самого Бахрина, но и по мнению
сидевших в комиссии профессионалов. Его взяли.
Время, проведенное в институте, ознаменовалось десятками разбитых девичьих
сердец, их попранными мечтами о свадьбе, несколькими якобы бахринскими
детьми и ролями, ролями... Он играл главные роли во всех спектаклях. Его
амплуа — герой-любовник и трагик — сохранилось за ним до самой старости. Там
же, в театральном, он женился на самой хорошенькой и самой скромной девушке.
Его опытность и знание женщин подсказали, что это женщина-жена. И он никогда
не жалел о своем выборе.
Потом Владимир Бахрин — лучший студент курса — стал служить в лучшем театре
города. Он вбирал в себя энергию зала и, пропитав ее собственной, в
утроенном размере возвращал зрителям. Год от года сильнее и дольше
становились аплодисменты, увеличивалось количество поклонниц, цветов и детей
«от него», так никогда им и не признанных. Режиссеры ставили «на него»
спектакли, артисты мужского пола его тайно и явно ненавидели, женского —
тайно и явно обожали. Владимир Иванович давно потерял счет супружеским
изменам, которые изменами никогда не считал. Любви его жены хватило им обоим
на целую жизнь — он не услышал от нее ни одного упрека, ни обвинения в чем
бы то ни было. Когда жене звонили многочисленные женские голоса и объявляли,
что у них дети от Владимира, она отвечала без тени мести или кокетства:
— Володи нет, он сейчас на прогоне, перезвоните вечерком, часов в десять.
Она ни разу не попрекнула мужа своей неудавшейся по его вине карьерой (Бахрин
запретил ей быть актрисой), ни детьми от других, ни
любовницами. Кто-то считал ее душевнобольной, кто-то редкой стервой, но
никто не знал, какой крест безответной любви рядом с любимым она несла.
* * *
— Что ты шумишь? Что тебе принести?
— Я тебя не звал! — грозно стукнул Бахрин костылем. — Убирайся, да не душись
ты больше этой отвратительной лавандовой водой!
Жена вздохнула и закрыла дверь темного обиталища бывшего актера.
— Ого, что за тексты, даже не разберусь откуда! — присвистнул младший сын.
* * *
Господство Бахрина на театральных подмостках продолжалось долго. Он так
упоенно играл, что на его мужественной шее надувались вены, его трясло от
ярости и знобило от холода, он пылал в любви и горел в холодном огне
ненависти на сцене так, будто все было в жизни. Иногда партнеры пугались его
чересчур правдоподобной игры, но только потом поняли, что сцена — его жизнь
и он никогда на ней не играет. Играл, и довольно слабо играл, Владимир
Бахрин в жизни.
По достижении им переломного сорокалетнего возраста в его жизнь робко
постучалось безумие. Тогда Бахрин принял его за вторую молодость. Он начал
искать и находил все более молоденьких любовниц, все более ярко и вызывающе
одевался, со все возрастающей страстью отдавал себя залу. Почти все
заработанное шло на одежду себе и подарки «девочкам». В то время семья
Бахриных откровенно бедствовала. Владимир чаще стал разговаривать цитатами,
больше отдаляться в недосягаемость между простыми смертными и гением. Но
одновременно усиливалась его неуверенность в себе.
Как-то раз его старший сын рассказывал за столом об устройстве звездных
светил. Смысл был примерно таков: когда звезда расходует имеющуюся у нее
энергию, она сжимается, становится меньше и незаметнее, пока не угаснет
совсем. Отец семейства отнес это незамысловатое высказывание на свой счет,
оскорбился и перестал общаться с сыном. Младшему, явно обладающему
актерскими способностями, категорически закрыл с помощью своих связей путь в
театр, чтобы не составлял конкуренции.
* * *
— Он мне жизнь поломал, — опять начал жаловаться младший брат старшему.
— Значит, не судьба была, — по привычке ответил старший.
* * *
Первый приступ случился с Владимиром Бахриным на спектакле. Прямо на сцене в
середине монолога раздался его надрывный крик, и на глазах испуганных коллег
и изумленных зрителей Бахрин упал в декорации. Вскоре после этого ему
пришлось уволиться из родного театра, в котором не столько опасались за
здоровье лучшего актера, сколько заботились о собственной репутации. Вместе
с безумием пришла еще и горечь от сознания своей ненужности и
несправедливости судьбы по отношению к нему.
Второй приступ случился в школе. Теперь легендарный провинциальный актер
ходил по школам и ПТУ, названным колледжами, и читал стихи. Читал с не
меньшим жаром, чем играл свои прославленные роли. Читал и плакал иногда,
глядя на жующие рожи и слушая тупое хихиканье. После этого случая Владимир
Иванович Бахрин больше не выходил из своего чулана.
* * *
— Дети, дети! Жена! — патетически возвестил за стеной муж и отец.
— Ну, что, представление начинается?
— Пожалей ты отца! — младший получил слабый втык от усталой матери.
* * *
Бахрин, как тот пастушок, что врал о приходе волков, уже много раз умирал и
давал свой предсмертный наказ родным, поэтому они шли в чулан привычно, как
на ежевечерний спектакль. Но последнюю свою роль он отыграл уже перед пустым
залом. Потом, как и в прежние годы, было много цветов, слез и внимания
женщин, но насладиться всем этим он уже не мог...
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
