> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ   > БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ

№ 09'06

Сабир Шарипов

Webalta

НОВОСТИ ДОМЕНА
ГОСТЕВАЯ КНИГА
XPOHOС

 

Русское поле:

Бельские просторы
МОЛОКО
РУССКАЯ ЖИЗНЬ
ПОДЪЕМ
СЛОВО
ВЕСТНИК МСПС
"ПОЛДЕНЬ"
ПОДВИГ
СИБИРСКИЕ ОГНИ
Общество друзей Гайто Газданова
Энциклопедия творчества А.Платонова
Мемориальная страница Павла Флоренского
Страница Вадима Кожинова

 

Сабир Шарипов

НАЙДЕНЫШ

Рассказ

Это давняя история. Я услышал ее от одного подростка в далеком ауле. Теперь он, должно быть, уже взрослый мужчина.. Если я в своем рассказе что-то напутаю, заранее извиняюсь перед ним и перед вами.

* * *

Ямиль еще прошлым летом, когда перешел в шестой класс, поднялся на комбайн, поработал помощником комбайнера. И нынешним летом перед началом жатвы его двоюродный дядя по имени Урал, живущий на противоположной стороне улицы, сказал ему:
— Айда опять вместе поработаем.
Мальчишка с радостью согласился, тем более что и мать с отцом не возражали. Впрочем, называть Ямиля мальчишкой как-то неловко. Вон некоторые его ровесники день-деньской пинают воздух на улице. Ямиль же вместе со взрослыми убирает в поле урожай. Если надо — может смазать-отладить узлы комбайна.
Но вот беда: только-только разгорелась жатва — испортилась погода. Как говорят в народе, тяжело вздыхая, самое время греметь громам. Зачастили дожди.
И сегодня пришлось ждать, пока валки скошенной пшеницы подсохнут и можно будет их обмолотить. А время не ждет, уже полдень наступил. Из-за того, видать, что дорога раскисла и машина могла застрять на ней, бригадная стряпуха привезла обед дежурившим на полевом стане механизаторам в конной повозке. Лошадь попалась ей строптивая, артачилась, и механизаторы развеселились, глядя, как молодушка «воюет» с ней. За повозкой прибежала собачонка, вся мокрая, измазанная грязью.
— Ха-ай, сестренка, серьезная у тебя охранница! — пошутил дядя Урал. — Где это ты нашла такую зверюгу?
У стряпухи язычок тоже острый.
— Смейся, смейся, езнэкей!* Вот полакает она молочка да как цапнет тебя за штанину, тогда будет не до смеха, — отозвалась молодушка и добавила, посерьезнев: — Увязалась за мной у моста через овраг. Я пожалела ее, кинула кусочек хлеба, так теперь не отстает, уж и не знаю, что с ней делать.
Мужчины принялись высказывать разные предположения о собачке:
— Наверно, отстала от каких-нибудь туристов, у нас в ауле таких бродяжек вроде не было.
— А может, нарочно ее бросили или забыли...
— Или сама погналась за какой-нибудь пичугой и заблудилась во время давешнего дождя. Похоже, совсем еще молодая, только-только со щенячьим возрастом простилась.
— А уши у нее торчком — должно быть, охотничьей она породы...
Как бы там ни было, Ямиль, забыв про обед, занялся собачкой. Сказал ей что-то ласковое, стал, легонько посвистывая, подзывать к себе. И собачка тут же прониклась доверием к мальчишке. Ямиль посвистел, отойдя к деревцу на краю поля, она побежала к нему. Он вернулся на стан, и она за ним.

——————
* Езнэ — муж старшей родственницы (башк.). Езнэкей — уменьшительно-ласкательная форма этого слова.

Старшие, ополаскивая руки перед обедом, продолжали разговор о ней.
— Не поймешь, какая у нее масть. Белая она или черная?
— Уши вообще-то черные.
— Ну вот, Ямиль, обзавелся ты подружкой.
— Придется тебе поделиться с ней обедом.
— А это она или он? А-а, оказывается, кобелек. Как ты его назовешь?
Все примолкли, когда заговорил самый старший из механизаторов:
— Ты ему, сынок, дай башкирскую кличку. А то и собакам, и лошадям, и прочим животным дают иностранные клички, слышать их уже надоело.
Ямиль совет принял. Задумался, перебирая в уме собачьи клички. Он уже чувствовал себя хозяином этого остроухого существа непонятной масти. Вроде окрас у него местами темный, местами белесый. Ладно, искупать надо его, тогда все станет ясно. «Как же его назвать?» — задумался Ямиль.
— Подуй ему в ухо и скажи три раза: Табылдык. Это будет самое верное решение, — сказал старый механизатор. — Ну-ка, поднесу я твоему дружку гостинец, мне самому такая еда не по зубам...
Поднявшись из-за сколоченного из необструганных досок стола, старик подошел к кобельку, положил перед ним необглоданную кость и отошел проверить, не подсохли ли валки. Пока его не было, стряпуха обратилась, посмеиваясь, к Ямилю:
— Слышал, что сказал умный человек? Только не вздумай назвать кобелька Уралом. А то покличешь: «Мах-мах, Урал!» — и вместо него к тебе с другой стороны улицы прибежит Урал-езнэ...
Сидевшие за столом покатились со смеху.
Табылдык, если сказать по-русски, — «найденыш». Что ж, пусть будет Табылдык, решил Ямиль и, как посоветовал старик, подув в собачкино ухо, три раза громко произнес кличку.
— Айда-ка, братишка, садись и ты, еда стынет, — отставив шутки в сторону, сказала стряпуха Ямилю. — Не бойся, и Табылдыку твоему дам поесть.
Так появился у Ямиля четвероногий дружок. С разрешения, нет, по распоряжению дяди Урала Ямиль сел в повозку стряпухи и отвез Табылдыка к себе домой, в аул. Приспособил на огороде ящик от старого пчелиного улья под временную конуру, нашел подходящую жестянку, налил в нее катыку, положил рядом кусочки хлеба, попросил прихворнувшего, а потому сидевшего дома отца присматривать за собачкой и поспешил в поле. Небо прояснилось, веял теплый ветерок, наверно, он подсушил валки. Издали доносился гул моторов. Комбайнеры будут работать дотемна, а потом и всю ночь, до утренней росы. Дядя Урал, конечно, отправит Ямиля на ночь домой, но, пока не отправит, надо побыть там, старшим может понадобиться помощь...

* * *
Хлеб убрали, золотую осень неторопливо сменило черное предзимье. Птицы, которые остаются у нас, остались, те, которые должны были улететь, улетели. Снег, правда, толком еще не выпал, лишь слегка припорошил землю.
Для заметно подросшего Табылдыка Ямиль сколотил ладную, утепленную конуру. Она теперь стояла не на огороде, а во дворе. Молодой хозяин изредка прицеплял к сшитому из сыромятной кожи ошейнику пса блескучую цепь, — старший хозяин, то есть отец Ямиля, привез ее из Стерлитамака, — и Табылдык, звеня этой цепью, бегал вдоль проволоки, протянутой через двор. Он не обижался на то, что его сажают на цепь, не скулил. Что поделаешь, такая уж у собак судьба, надо привыкать к сторожевой службе.
Зато, спущенный с цепи, он мог вдоволь наиграться с Ямилем. Пока было тепло, они успели раза два-три искупаться в пруду, бегали наперегонки в ближний лес или даже до осинника на краю поля, на котором Ямиль работал летом. Ах, как завидовали некоторые ребята Ямилю! Собака у него и шустрая, и веселая, и сообразительная. Понимает слово «нельзя». Если Ямиль понарошку «забудет» свой портфель на улице, Табылдык тут же хватает его зубами за ручку и доставляет хозяину. Если хозяин разрешит, Табылдык провожает его до самой школы и приходит встретить после уроков.
Однажды дядя Урал, увидев возвращавшегося из школы Ямиля, вышел на улицу и предупредил его:
— Говорят, сегодня из райцентра приедет специальная бригада по отстрелу бродячих собак. Как бы с Табылдыком чего не случилось. Будь настороже, держи его на привязи.
Ямиль уже знал об этом, прочитал сообщение в районной газете — отец ее выписывает. Оказывается, в районе возле некоторых птицеферм появлялись бешеные лисицы. Нападая на них, заражались бешенством и собаки. Поэтому начали уничтожать бродячих собак, чтобы они не покусали и не заразили страшной болезнью людей. Но Табылдыку вроде бы не должна грозить опасность. У него спокойный характер, он умен, все понимает, только разговаривать по-человечески не умеет.
Торопливо пообедав, Ямиль вышел во двор. Неожиданно с другого конца аула донесся звук ружейного выстрела. Выходит, приехала та самая бригада, скоро доберется и до этого конца. В ауле несколько десятков собак. Есть среди них и ничьи, то есть бродячие. В том, что у четвероногих бедняжек нет хозяев, виновны не они сами, а люди. Хоть собаки и не виноваты, а все равно их перестреляют, потому что неизвестно, которая из них здорова, а которая, может быть, уже заразная. Страшная болезнь сначала протекает незаметно. Если человека укусит даже здоровая на вид собака, врачи назначают ему на всякий случай уколы от бешенства.
В собак, сидящих на привязи, не должны стрелять. И все же Ямиль заволновался. А вдруг во всех подряд будут стрелять? И родителей дома нет. Отец опять расхворался, его положили в больницу в соседнем поселке, мама пошла проведать его.
Ямиль быстренько примкнул цепь к ошейнику беспечно игравшего рядом с ним Табылдыка. В это время снова послышался выстрел. Тревога Ямиля усилилась. И Табылдык забеспокоился, начал рваться к воротам. Потому, видимо, что во всем ауле собаки разлаялись, будто сообщали друг дружке о грозящей им опасности. Ямилю пришла мысль: если он посадит пса в конуру и сам туда залезет, то уж точно в них стрелять не станут.
Он попробовал залезть в конуру, но попытка не удалась, лаз оказался для него маловат. Понял, что застрянет, если даже снимет свою теплую куртку. Подрос он за минувшее лето и в плечах раздался. Может быть, спрятать собаку в коровьем хлеву? Нет, нельзя, там заперт и двухлетний бычок. Почему-то не ладит он с Табылдыком, норовит забодать его, дескать, вот какой я сильный. Что же делать? Думай, Ямиль, думай быстрей! Придумал: они спрячутся под стожком сена, сложенным на картофельном огороде.
Сначала он сделал углубление в стожке, потом притащил выцветший кусок брезента, которым была накрыта поленница, и устроил уютное гнездо. Сейчас, сейчас, осталось только подгрести надерганное сено, чтобы закрыть за собой лаз, замаскироваться.
Уф, успел! Когда перед воротами остановилась бортовая машина, Ямиль уже сидел в гнезде под стожком, зажав Табылдыка между коленями. Тишина. Только сердце его громко билось в груди, да Табылдык легонько поскуливал, не понимая, зачем хозяин затащил его в эту темноту. Пыль от сена и запах прели, видно, щекотали и его ноздри. Ямиль, прикрыв рот и нос отворотом куртки, негромко чихнул. Затем осторожно поворошил сено перед собой, и ему стал виден двор.
Там о чем-то спорили несколько человек, у одного, в полувоенной одежде, висело на плече ружье. Ямиль расслышал только сердитый женский голос. Это его тетушка, жена дяди Урала, разносила в пух и прах вошедших во двор мужчин. Надо думать, пришла по какой-нибудь житейской надобности. Или, узнав о приезде «охотников», захотела защитить Табылдыка. Мужчина, одетый в замызганный халат, раскрыв кожаную папку, тыкал пальцем в какую-то бумагу, а хитрая тетушка кричала, смешивая правду с выдумкой:
— Их нет дома, они всей семьей уехали в Стерлитамак, я своими глазами видела, как садились в машину. И собаки у них теперь нет — волки, говорят, ее съели. Бросьте, не ходите тут, не навлекайте на себя собачьи проклятия!..
А тем куда деться — ходят, раз сверху приказ получили. Другой мужчина, с жирным красным лицом, решительно застегнул свой бушлат цвета недозрелой дыни на все пуговицы и, взяв ружье наизготовку, пинком распахнул калитку огорода. Зыркнул глазами туда-сюда. Увидев на двери бани замок, сделал несколько шагов в сторону стожка. Остановился, разглядывая следы на припорошенной снегом земле. А там кто только не наследил: и гуси ходили, и овцы, и корова свои лепешки оставила...
У собак чутье тонкое, чужаков чуют издалека. Учуял и Табылдык — и зарычал тихонько. Услышал, нет ли его «охотник», а может, просто случайно подошел к стожку и встал как раз напротив места, где сено было разворошено. И тут уж Табылдык не выдержал, гавкнул. «Охотник» вздрогнул, попятился и, вскинув стволы ружья повыше, приказал:
— А ну-ка, кто там есть, вылезай!
Табылдык, словно только этого и ожидал, вырвался из укрытия под стожком и, яростно лая, запрыгал из стороны в сторону перед человеком с ружьем. Так охотничья собака ведет себя в лесу при встрече со зверем, стараясь задержать его, пока к добыче не подоспеет хозяин. Но хозяин запоздал… Крик Ямиля: «Не стреляй!» потонул в громе выстрела.
Ямиль, тоже выбравшийся из-под стожка, увидел, как раненый Табылдык, отчаянно взвизгнув, упал, зацарапал когтями мерзлую землю. И тут же — откуда только силы у него взялись? — напрягся, вскочил и, оскалив зубы, прыгнул, как рысь, на своего врага. Не допрыгнул. Шмякнулся на мерзлую кучку навоза. Побелевший с испугу истребитель собак всадил в бессознательно дергавшегося пса заряд из второго ствола двустволки.
— Фашист! — только и смог выкрикнуть потрясенный случившимся Ямиль. Он не запомнил, как оказался возле бани и обессиленно опустился на ее крыльцо.
Появились с носилками еще двое из спецбригады. Человек в замызганном халате обернулся к Ямилю, сказал то ли ему в утешение, то ли в свое оправдание:
— Сам виноват. Если бы собака была привязана, осталась бы жива. Я — ветеринар, только кровь у нее взял бы на анализ. Думаешь, нам их не жалко?
— Сдох. Можно оттащить труп в машину, — сказал жирнолицый и нервно закурил.
— Куда вы его? — вскинулся Ямиль.
— Куда надо. Там закопают или, если заразный, сожгут.
— Он не заразный! Оставьте, я сам... — Ямиль слышал, что любимых собак хоронят как родных.
— Нельзя...
На выстрелы прибежали несколько человек из окрестных дворов. В их числе — та стряпуха, благодаря которой Ямиль обрел Табылдыка.
— Герои! — сказала она презрительно. — Справились с умной собачкой умного парнишки.
— У нее паспорта не было, — попытался оправдаться ветеринар.
— И бегала свободно, — добавил жирнолицый. — Нам сообщили, что она подралась с другой собакой. Могла и заразиться. Если бы от ее укуса умер ребенок, вы не распускали бы тут свои языки.
— Паспорта у собаки не было! — фыркнул кто-то. — И колхозникам-то паспорта давно ли начали выдавать!
— Наш Ямиль не то что вы, собаку любил и берег. Он всю осень на комбайне работал, вот он какой! — не совсем кстати сказала стряпуха.
Тут она глянула на окровавленный труп Табылдыка, и ей стало дурно. Прикрыв рот уголком пуховой шали, она торопливо, чтобы люди не увидели, как ее стошнит, ушла во двор.
— Нам сообщили, что она подралась с другой собакой, — сказал человек с ружьем, и Ямиль вспомнил: да, было дело. Неделю назад подростки и увязавшаяся за ними мелюзга ради забавы разожгли на берегу пруда костер. Рядом с ними крутились собаки, обнюхивали друг дружку. Одному нахальному псу почему-то не понравился Табылдык — все норовил напасть на него. В конце концов они сцепились под высоким осокорем. И тут Табылдык показал, что он может постоять за себя: сбил нахала с ног и чуть не загрыз. Ямиль насилу разнял их. Нахальный пес, припадая на переднюю правую лапу, убежал в кустарник. Про таких вот люди и говорят: молодец против овец, а против молодца сам овца.
Из кустарника пес, о котором шла слава, будто он хорош на охоте и ловко поднимает с лежки зайцев, заковылял в сторону своего двора. Мокроносый мальчонка в толстой зимней одежде, крикнув Ямилю: «Я на тебя дедушке пожалуюсь!», — побежал вслед за псом. Наверно, в самом деле пожаловался. А дед его — тот самый старый комбайнер, что на полевом стане положил перед приблудным песиком необглоданную кость и посоветовал назвать его Табылдыком. Вообще-то он добрый старик, но сегодня, может быть, сам же и науськал истребителей собак на Ямилева дружка. В отместку за своего покусанного пса...
Труп Табылдыка утащили в кузов стоявшей на улице машины. Двор опустел. Только воробьи суетились перед пустой собачьей конурой. Из-за ворот послышался шум мотора. Ямиль вскочил и стремглав кинулся на улицу, еще не зная зачем. Нет, знал: надо выпросить Табылдыка — сам его похоронит. Но машина уже тронулась с места. Ямиль побежал за ней. Сидевший в кузове жирнолицый дядька насмешливо помахал ему рукавицей. Это только раззадорило Ямиля, он побежал быстрей. Споткнулся о кочку, упал, но тут же вскочил и опять погнался за машиной.
За околицей аула, перед мостом через овраг, машина сбавила ход, и Ямиль, даже не особо запыхавшись догнал ее. Уцепился за дребезжащий борт. Пока машина медленно шла по мосту, он нашел упор для ноги и уперся в борт подбородком. У дядьки, сидевшего на поперечной доске возле кабины, округлились глаза. Он вскинул ногу в подшитом валенке, будто пиная мяч: дескать, отцепись, а не то... Но Ямиль и не подумал отцепиться. Напротив, подтянулся и лег на борт животом. Дядька стукнул два раза по крыше кабины и, обходя лежавшие посреди кузова собачьи трупы, цепляясь одной рукой за боковой борт, а в другой держа ружье, направился к нему. Не то хотел затащить в кузов, не то столкнуть.
Тут машина, одолев пологий подъем, остановилась.
— А ну слазь! — прошипел дядька. — А то я сейчас пальцы тебе прикладом размозжу!
Тем временем у заднего борта появился шофер. Этот был, похоже, почеловечней. Закричал, но без особой злости:
— Слезай, братишка, не балуйся! Мог ведь покалечиться и подвести меня под суд... — И, обращаясь к дядьке с ружьем, добавил: — Отдайте ему пса... Сволочью я буду, если еще раз поеду на такое дело.
Из кабины высунулся ветеринар:
— Можно отдать. Я кровь на анализ взял. Только пусть в поле закопает, в аул не тащит.
Услышав это, Ямиль спрыгнул на землю. Дядька кинул на обочину дороги труп Табылдыка. Ямиль оттащил его, взяв за ошейник, в сторонку, присыпал набранной у края поля соломой и, съежившись, словно озяб, пошагал в аул. Не тело — душа у него озябла.
Мать еще не вернулась домой. Посмотрев, все ли дома в порядке, задав корм дворовой живности, Ямиль взял железную лопату и направился на пригорок, где лежал Табылдык. Вскоре догнал его дядя Урал с ломом на плече и старым мешком под мышкой. Решил, оказывается, помочь племяшу. Земля-то подмерзла, одной лопатой мерзлый слой не пробить. Перекинувшись парой слов, договорились похоронить Табылдыка примерно в двух километрах от аула, возле осинника на краю поля — там, где впервые его увидели.
Дошли дотуда, неся труп в мешке поочередно. Выкопали глубокую могилу, постелили на дно этот же мешок, уложили Табылдыка поаккуратнее. Когда засыпали его землей, дядя Урал сказал, как при похоронах человека:
— Он никому в этом светлом мире не причинил вреда.
Ямиль кивнул несколько раз, безмолвно подтвердил его слова.

 

  

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

 


Rambler's Top100 Rambler's Top100

 

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев

Русское поле