|
|
МЕДИТАЦИЯ
Доигрался Федор-то наш Полетаев. Да-а, доигрался. Как же, вся Федоровка
об этом гудит! А ты не слышал? Ну так слушай.
Одним словом, подкатили к Федькиному дому аж три «джипа», обложили дом с
десяток омоновцев с автоматами да два интерполовца. Это я уж потом узнал,
когда меня как свидетеля в Москву возили. За что Федьку загребли? Да говорю
ж тебе — доигрался. А привел омоновцев к Федьке участковый наш, Петька
Арестов.
Приедет, бывало, Федька-то на выходной из района (долго на тракториста
учился), нахлебается бражки (у его матери Матрены она сроду не
переводилась), нахлебается и спит. А средь ночи смотришь: на крыше сидит,
да-а, как кочет на насесте. Ладно бы только свою крышу седлал, а то и моей
покоя не давал.
Просыпаемся мы как-то с бабкой от дымного удушья. Моя Лукерья поздно в тот
раз печку затопила. Выскочили мы во двор, чтобы отдышаться, глядь, а на
нашей трубе — он, петух гамбургский, сидит да скалится, от удовольствия,
видно. Какой петух, какой петух! Говорю ж тебе — Федька Полетаев. Выдернул я
дровину из поленницы да и шмякнул его так, что он и кукарекнуть не успел:
вместе с поленом к себе во двор скатился.
Вот-вот, в деревне тоже говорят: больной Федька, лунатик. Если больной, в
больницу иди, на курорт ехай, солнечные ванны принимай. А он — не-ет! Ему,
видишь ли, нужны лунные, да на крыше. Вот и доигрался.
После смерти Матрены жена-то его, Маруся (ох, умница баба), бражку в самогон
перегонять стала: дескать, эту порчу легче от Федьки спрятать. И спрятала —
трехлитровку в ларь с пшеницей закопала. А Федька-то, хоть и больной, а не
дурак. Унюхал тайник и вместо самогонки трехлитровку с водой сунул, а
самогонку — в другой угол. Днем потягивает, а ночью — на крышу. Участковый
Петька не раз его в районный вытрезвитель отправлял. Позвонит своим, чтоб
машину прислали, обыщет Федьку и сдаст прибывшим, а сам веселенький такой
домой идет. Да-а, каждый раз веселенький.
А в последний раз Петро у Федора ничего не нашел. То ли припоздал с обыском,
то ли Федька обронил, когда на крышу лез. Всего-то в его кармане оказалась
пуговица, а на пуговице знак, похожий на тот, что на мужских уборных пишут.
Участковый-то наш страсть смышленый. Покрутил пуговицу так и сяк и
допетрил-таки, что к чему. Как раз накануне по телевизору передали, что у
американцев в Белом доме из компьютера какая-то там буква пропала. Будто бы
тем самым демократ Клинтон новому президенту, Бушу-младшему, подлянку
устроил.
А ведь зря республиканцы демократов оклеветали. Находку участкового
исследовали в лаборатории МВД, и все министерство ахнуло: пуговица-то вовсе
и не пуговица, а пропавшая клавиша с белодомского компьютера. И даже
отпечаток пальчика Моники Ливински на ней обнаружили!
Ну и завертелось тут. Что? Как? Почему? Наши кинулись свои компьютеры
проверять на сохранность клавиш, американцы — ракетные установки: на месте
ли пусковые кнопки. Загребли Федьку-то, загребли. Обыск дома делали. А как
же! Нашли в ларе лопнувшую трехлитровку — морозы же пошли. А в другом углу
целехонькая... Маруся-то сильно убивалась, когда змеевик от самогонного
аппарата на ее глазах изуродовали. Да и участковый Петька недовольно
крякнул.
Федька-то на допросах ничего толком сказать не может. Твердит бедолага одно:
«Пил — помню, клавишу от гармошки Климова оторвал — помню. Больше ничего не
помню». Хитер, бестия. Как он Клинтона — на Климова, а? Вот тебе и лунатик!
Заинтересовались нашим Федором ученые разные. «Феномен», говорят.
Оказывается, такие, как наш Федор, под воздействием определенных условий
летать могут. Опыты с Федькой ставили. Подтвердилось. Может запросто даже в
прошлое слетать, да-а!
Уж четыре года Федька носит на пальце шайбу. Ремонтировал двигатель, а
шайбы, чтоб не растерять, — на пальцы. Все снялись потом, а одна — ни в
какую. Присмотрелись к шайбе ученые, заметили на ней какой-то абразив.
Провели исследования, анализы там всякие. И опять-таки все ахнули.
Оказывается, надпись внутри гробницы египетского царя Тутанхамона «Здесь был
Федя» нацарапана нашим Федором еще две тысячи лет тому назад! И
графологическая экспертиза подтвердила авторство. Да-а! Международный
скандал разгорается. Всякого теперь понавешают на мужика-то. Вот и
председатель наш, губошлеп, туда же. Знаю, говорит, теперь, куда поросята со
свинофермы пропадают. В суд подавать буду. Будто он раньше не знал, куда
поросята исчезают. А на какие шиши коттеджи для себя и главных специалистов
выстроил? Вот она, медитация, где! А Федьку жалко. Доигрался!
ФЕНОМЕН
Слышал, у Федора-то Полетаева опять феномен обнаружили? Да-а, вся Федоровка
об этом знает, и даже в районной газете о нем писали. Хоть я и не силен в
медицине, однако расскажу все, как мне сам Федька поведал.
С месяц назад захватило у Федора горло. У него же хроническая ангина. А как
же, ведь сколько он холодной самогонки в стужу на крыше выпил! Вот и
аукнулось.
Захватило, значит, горло, температура поднялась. Пришлось в районную
больницу ехать. Доктор, как положено, стала проводить осмотр. Сунула ему
градусник под мышку — температура тридцать восемь и пять, нормально. То есть
так и должно быть при обострении болезни. Стала прослушивать его своим
прибором: приложила трубочку спереди — тихо, послушала с правой стороны
груди — ничего не слышно. Что «тихо»? А то, что работы сердца не слышно.
Докторша всполошилась, схватила Федьку за запястье, а там пульс отсутствует.
Наложила на руку прибор определения кровяного давления, а его тоже нет.
«Кого нет, кого нет?» Да кровяного давления нет: стрелка на шкале падает без
задержек на нуль — и все. Совсем растерялась докторша, позвала главврача,
сбежались другие ее коллеги. Все крутят, слушают, щупают необычного
пациента, заставляют приседать, дышать, не дышать... Сняли кардиограмму
сердца: на пленке — ни одной загогулины, сплошная прямая линия. Да-а, как у
покойника! Федора быстро на рентген. Просветили, проявили пленку. Смотрят, а
вместо сердца — пустота! Да-а, все на месте, а сердца нет и все тут, как
будто потерял. Молодая докторша не выдержала такого результата да так и
рухнула в обморок. Хорошо, что коллеги рядом были, отходили бедную.
А Федор никак не поймет, что происходит вокруг, только носом шмыгает и
терпеливо ждет, когда же ему от ангины лечение пропишут. Неизвестно, чем бы
вся эта история закончилась (уже хотели медицинским светилам в столицу
звонить), да молодой травматолог, выпускник Уфимского медицинского,
сообразил, в чем дело. Растолкал он своих товарищей и взялся прослушивать
пациента с головы до пяток. И как только прислонил прибор ниже пояса, стало
прослушиваться слабое сердцебиение. Ниже — сильнее, а еще ниже и пульс
обнаружился, и давление оказалось в норме. Здесь и заметил доктор огромный
синяк на левой ягодице больного. Окончательно утвердившись в своей догадке,
коротко спросил: «Падал?»
Ну как же! На моих глазах это произошло. Перекрывал Федька крышу (я ему еще
железо подавал), да вдруг сорвался и полетел вниз. Ну, летать-то ему не
привыкать, а потому приземлился удачно — прямо на задницу. Ничего, казалось
бы, не повредил, только матюкнулся на всю улицу. А оно вон как повернулось:
оказывается, при «посадке» сердце от сотрясения сильно сместилось вниз, в
область мочевого пузыря. Федьке-то хоть бы что, а для медицины — феномен.
Чем все закончилось, говоришь? А вот чем. Стали врачи на своем консилиуме
решать, как возвратить сердце на место: это ж не дело, если оно ниже пупка,
ничем не защищенное, находится. А вдруг, не дай Бог, инфаркт с человеком
приключится, лечить сердце будет куда сложнее на непривычном-то месте.
Травматолог и прописал Федору: ночью спать так, чтобы плечи намного ниже
таза находились, а днем как можно чаще делать стойку на руках или голове.
Ночная часть процедуры у него сразу гладко пошла. Жена Маруся здесь
послужила удобным тренажером. А вот стойку на руках Федору так и не пришлось
довести до профессионального уровня: он постоянно опрокидывался назад и,
падая, попадал ногами то на стол, то в шкаф. Очередная его неудача едва не
закончилась потерей трюмо. Всегда спокойная Маруся на этот раз не смогла
сдержать своих эмоций. Она схватила муженька в охапку да так поставила его
на голову, что только благодаря Богу шея осталась целой. Но, как говорят,
худа без добра не бывает — сердце после этой встряски вернулось на место.
Да-а, врачи после очередного обследования подтвердили. Такой вот феномен!
ДВОЙНИК
Вот ты все домогаешься, почему я из города в деревню вернулся. А если скажу
— не поверишь: из-за двойника, да-а! Ты веришь, что каждый человек на земле
имеет своего двойника? Нет? А я не только верю, но даже знаю своего. Точно!
Это открытие я сделал давненько еще. Лукерья моя тогда затяжелела первенцем,
Серегой. И как только узнала об этом, никакого покоя ни мне, ни себе —
талдычит одно: «Давай уедем в город, там я хоть в больнице разрешусь!»
Поддался я на эти уговоры, и переехали мы на жительство к моей городской
теще. Устроился в «Горгаз», освоил специальность слесаря. Обслуживал заявки
горожан: кому газовую колонку исправить, кому горелку на плите
отрегулировать... Работа несложная, но много мотаться по адресам
приходилось. А значит, все время на виду у людей.
Подходит как-то ко мне на автобусной остановке мужичок, шустрый такой,
предлагает:
— Пойдем, Фадеич, ко мне, телевизор посмотришь. — И многозначительно хлопает
себя ладонью по оттопыренному карману.
Я, конечно, не язвенник, чтобы от халявы отказываться, но здесь особый
случай: благодетеля-то этого впервые в жизни вижу.
— Телевизор, — говорю, — я и дома посмотрю. Видно, ты меня с кем-то путаешь:
не Фадеич я, а Федосеич.
Но мои доводы его нисколько не смутили, и он продолжал наседать:
— Олимпийские игры скоро, а у меня телевизор — того...
— Что «того»? — зачем-то переспросил я.
— Ну, это самое... говорит, а не показывает.
Выручил меня автобус, подкативший к остановке.
— Заходи. Мира, два, квартира... — прозвучал за закрывшейся дверью умоляющий
голос.
Ох, сколько же потом таких встреч со страдающими телезрителями произошло!
Меня умоляли зайти, благодарили, а бывало, и халтурщиком обзывали, и даже
угрожали. Конечно же, после всего этого в моей голове созрела версия о
двойнике, который живет не на другом конце земли, как ранее полагал, а
здесь, в нашем городе. А вскоре догадка подтвердилась.
В тот день заявок у меня было немного, проблем с ремонтом никаких не
возникало, а газопотребители оказались на редкость благодарные. И я,
довольный такой, что хоть песню запевай, взял курс до дома. Однако по дороге
вспомнил, что осталась еще одна заявка. То ли совесть меня заела, то ли
жажда дополнительной благодарности с курса сбила, только подался я по
оставшемуся адресу.
Дверь на мой звонок открылась как бы сама по себе, на пороге стоял малец лет
четырех и влюбленно смотрел на меня. Его внешний вид, все его детские черты
были прямым воплощением образа будущего сына, который я мысленно рисовал
себе, копируя с собственного облика. Сильно смутившись, я поперхнулся, а
мальчонка схватил меня за руку и со словами: «Папа, а мы газовика ждем!» —
потянул в прихожку. В конце ее, загораживая проход, стояла миловидная
женщина. Я расплылся в глупой улыбке и, сделав попытку представиться, икнул.
В ответ на меня обрушилась такая лавина обвинений и упреков в пьянстве,
развале семьи, супружеской неверности, что стали подкашиваться ноги. И
вдруг, когда оглушенный неожиданностью, я готов был рухнуть на пол, атака
хозяйки квартиры на полуслове захлебнулась. Ее глаза и глаза мальчугана
растерянно застыли на чем-то за моей спиной. Я повернулся и увидел в дверном
проеме... самого себя, да-а! Сначала я подумал, что кто-нибудь за мной в
квартиру трюмо заносит: мое отображение в проеме было в таком же клетчатом
пиджаке, в руке держало такой же чемоданчик для инструмента, также отвисла
челюсть от удивления, а свободная рука потянулась к уху, чтобы дернуть его.
— Г-газовик, значит? — заикаясь, первым нарушило немую сцену мое
отображение, оказавшись живым человеком.
— Г-газовик, — икнув, признался, я.
— Ф-Фадеич, — протянул он руку.
— Ф-Федосеич, — еле выдавил я и протянул свою.
— Ну проходи, твори, — уже спокойно пригласил он.
Едва двигая обмякшими ногами, я прошел на кухню. Только за работой мне
удалось окончательно взять себя в руки. Когда дело было сделано, хозяин
пригласил меня за стол. Наполнив стаканы «Столичной», он произнес:
— Знаешь, Федосеич, умом все понимаю, а вот сердцем никак не приемлю. — При
этих словах мой двойник залепил звонкий подзатыльник крутившемуся почему-то
около меня своему наследнику, тем самым давая мне понять, о чем идет речь.
И, захрустев огурцом, закончил: — Тесно нам с тобой в городе будет. Да и за
грехи свои перед людьми каждый сам должен отвечать. Так что, если один из
нас смедитирует в другой регион, обоим легче станет.
Вот так я и оказался снова в Федоровке, но уже после рождения Сереги. Благо
домишко наш еще сохранился. А Серега к четырем годам образовался ну в
точности как тот городской мальчонка. И хотя умом понимаю, что телемастер
Фадеич здесь совсем ни при чем, сердцем же эту абсурдность принять не могу.
ДЕФОЛТ
Ты вот грамотный мужик, так скажи мне: какая валюта в нашей стране самая
ходовая, а? Ну, понес — «доллар, евра...» Тьфу на них! Вон наш авиазавод все
свои вертолеты за доллары продает, а едва концы с концами сводит. В то же
время соседний спиртзавод процветает. Усек почему? Да он же сам валюту
производит! Причем самую твердую по курсу, несмотря на ее жидкое физическое
свойство. Предприятие как бы печатный денежный станок в руках держит. Теперь
сообразил, что у нас во все времена самой конвертируемой валютой была и
остается водка? Ну и самогон, разумеется. Особенно неоценимы они во
взаиморасчетах в сфере услуг.
Ну что бы делала, скажи мне, бабка Дуня, когда бы у ее избы крыша потекла?
Да так и спала бы, накрывшись на ночь корытом или клеенкой, не будь у нее в
заначке бутылочки «самтреста». Тот же Семка, сосед ее, ни за какие деньги не
полез бы на крышу менять лопнувший лист шифера. Он совестливый, никогда за
такую работу копейки не возьмет, тем более со старого человека. А вот в
«твердой валюте» он с благодарностью одним махом опрокинул граненый, да еще
с готовностью поинтересовался у старой: уверена ли она, что только в одном
месте крыша протекает.
Вот и заставила нужда почти каждый двор самогонным аппаратом обзавестись,
чтобы свою «валюту» на все случаи жизни иметь. И, представь, ведь в основном
бабы этот «печатный станок» в руках-то держат. Они и производством
занимаются, и сами расчет производят. Мужиков, по известным причинам, на
пушечный выстрел к этому деликатному делу не допускают. Но и мужик наш
деревенский не лыком шитый: чтобы иметь в доме и не употребить?! Да он из
самого тупикового положения достойный выход найдет...
У Семки вдруг ни с того, ни с сего ворота во дворе покосились, закрываться
не стали. Попробовал он их исправить — у одного не получается: ну никак не
осилит столб выровнять и все тут. Кликнул на помощь Катерину, жену, но той
некогда — на дойку собирается.
Пришлось звать Ваську Пыркина. Вдвоем-то быстро сделали — Катерина еще из
дома выйти не успела, а Семка ей:
— Наливай! Умаялись мы с Васькой с этими воротами, чтоб их...
— Ваське за подмогу налью, а ты обойдешься — для себя же делал.
Но у Васьки солидарность к другу аж через верх прет.
— Ты извини, Катерина, — тоном, не терпящим возражения, заявляет он, — но я
в жизнь один не пью, да и нахальства такого не имею, чтобы на воротах вдвоем
надрываться, а наслаждаться — одному.
Махнула баба рукой и сдалась. А уже на другой день Семка проявил
солидарность и помог Ваське укрыть брезентом стог сена от надвигающегося
дождя. И не только за «спасибо» от Васькиной жены, а с «валютным» довеском.
И такая круговая взаимовыручка пошла, готовность в любой работе подсобить
соседу, ближнему, что нигде во всей деревне не увидишь покосившийся столб
или неприбитую штакетину на заборе. Всех сельчан это устраивало, а как же:
Федоровку-то образцовой в районе называть стали! Всех, но не Семку. Гордая
натура — не мог он смириться с тем, что каждый раз приходится униженно
клянчить у жены честно заработанное валютное вознаграждение. Стал он
задумываться, как взять в свои руки производство и самому им распоряжаться.
И ведь придумал.
Не успела еще Катерина хлопнуть калиткой, уходя на ферму, как Семка
немедленно водрузил на плиту флягу с отыгравшей бражкой, которой жена
собиралась заняться, придя с работы. А через полтора часа две трехлитровки
уже ласкали Семкин взор родниковой чистотой сногсшибательного содержимого.
Упрятав их в укромное, но легкодоступное для себя место, он долил оставшуюся
во фляге брагу водой и поставил на прежнее место. Вечером, задернув шторки
кухонного окна и ничего не подозревая, Катерина привычно взялась за дело. Но
каково же было ее огорчение, когда поднесенная к потекшей из змеевика
жидкости зажженная спичка сердито зашипела и погасла. Попробовала на вкус —
горькая вонючая вода.
Наблюдавший со стороны эту канитель Семка вкрадчиво и по-актерски талантливо
спросил:
— Что-то не так, Катюша? — а через мгновение, сплюнув предложенный на пробу
напиток, он громовым голосом распекал жену: — Еще на прошлой неделе говорил
тебе, что пора ее гнать. А ты все — «некогда». Чуешь — перекисла она,
уксусом отдает, хоть на маринад для огурцов пускай.
Ну ладно бы такая беда обрушилась на одну Катерину. Нет, за неделю она, как
чума, прокатилась по всей деревне, сея панику и неуверенность в завтрашнем
дне среди женской половины населения: не смог, видно, Семка удержать в тайне
содеянное. Повторные же попытки исправить положение вели только к напрасной
трате сахара и дрожжей. Мужики же стали проявлять подозрительное
самодовольство и спокойствие, вкушая втихую плоды своей бархатной
валютно-финансовой революции. А Семка, чтобы как-то отвести от мужиков
возможные подозрения, распустил слух, что турки, которые нам дрожжи
поставляют, стали что-то добавлять в них, дабы подорвать нашу финансовую и
экономическую основу.
Ах, кабы знали мужики, что нельзя вот так, по-партизански, вести себя на
валютном рынке, что это неминуемо приведет к разрушению всего так хорошо
сложившегося уклада деревенской жизни! Перестали они помогать друг другу в
деле, да и просто общаться. А зачем? У каждого в тайниках спрятаны
трехлитровки, полторушки. Сидят и тянут поодиночке. Стали заваливаться
заборы, протекать крыши, зарастать огороды, появляться другие признаки
разрухи.
Что дальше? А то: выпили мужики свои запасы и протрезвели — поняли, что
подрубили сук, на котором сидели. В общем, как сказал бы великий реформатор
Егор Гайдар, пришли к полному дефолту: «валюты» нет, взаиморасчеты вести
нечем, а с того и созидательная жизнь в деревне остановилась.
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
