|
Эпопея в
современном осмыслении
В научном сообществе филологов Башкирии существенна роль
литературоведов-русистов, зарубежников, фольклористов. Они изучают народное
творчество, осмысляют наследие мировой классики, обобщают художественные
процессы ХХ века. Основные направления этих поисков были заложены в 70—80-е
годы ведущими литературоведами: Л. Г. Барагом, А. В. Барминым, Д. С.
Гутманом, В. А. Зарецким, Р. А. Карабановым, В. С. Синенко, В. Г. Прокшиным,
С. Ф. Юльметовой и другими.
В 90-е годы их ученики и соратники продолжали развитие литературоведения и
фольклористики на новом этапе, возглавили научные подразделения и кафедры
вузов республики, объединили молодых исследователей для решения актуальных
вопросов филологии. В изучении фольклора это Б. Г. Ахметшин, Л. И. Брянцева,
И. Е. Карпухин, в осмыслении русской классической литературы — В. В.
Борисова, В. А. Зарецкий, Р. Г. Назиров, в изучении русской литературы ХХ
века — Р. К. Амиров, А. А. Петишев, В. И. Хрулев, Н. М. Щедрина, в области
зарубежной литературы — Г. Г. Ишимбаева, Е. А. Морозкина, Т. Л. Селитрина,
А. А. Федоров, в сфере литературной критики и книгоиздательства — Е. С.
Неживой, В. В. Пугачев. Сегодня литературоведческая среда пополнилась
специалистами нового поколения (С. М. Аюпов, В. А. Беглов, И. Ш. Юнусов и
др.).
Тесная связь с научными центрами России, расширение контактов с зарубежными
учеными позволили филологам республики наравне со столичными коллегами
участвовать в общероссийских и международных проектах, издаваться в
престижных научных издательствах. Отрадно, что в сферу анализа современных
литературоведов входят теоретические проблемы: типология художественного
мышления, жанра и стиля, межнациональные литературные связи. Об одной из
таких работ пойдет речь в нашей статье.
1
В конце 2005 года в Москве вышла в свет монография В. А. Беглова «Эпопея в
русской литературе» , в которой предпринята смелая попытка на обширном
материале (от произведений древнерусской литературы до прозы конца ХХ века)
исследовать развитие эпических форм. В монографии охарактеризованы жанровые
признаки эпопеи, пути их становления и трансформации. Общие положения
сопровождаются анализом произведений М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, Н.
В. Гоголя, Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, А. М. Горького,
М. А. Шолохова, В. С. Гроссмана, А. И. Солженицына и других писателей,
оказавших влияние на судьбу жанра. Весомость данной публикации придает и то
обстоятельство, что она является частью серии «Классика жанра», в
редакционную коллегию которой входят видные российские ученые и издатели.
Осмысление литературы сквозь призму истории и теории жанра — продуктивное
направление литературоведения. Путь, избранный В. А. Бегловым, изобилует
сопоставлениями жанров национальных литератур и эпох, мнений критиков и
литературоведов. При всей несомненности подобного подхода, автор монографии
предполагает возможные вопросы о корректности отбора материала, полноте
выявления жанровых признаков, степени привлечения современной литературы.
Книга приглашает к диалогу и дискуссии.
Исходной посылкой исследования служит мысль о том, что эпопея способна своей
историей свидетельствовать о движении литературы во времени. Причем о
движении в том смысле, в каком об этом говорил А. Н. Веселовский в проекте
создания истории всемирной литературы. . Актуальность темы «Эпопея в русской
литературе» определяется потребностью вычленить обязательный жанрообразующий
минимум.
Удалось ли сделать это автору монографии и насколько убедительны его
положения? Адекватны ли они развитию литературы за последние два века?
Попытаемся ответить на эти вопросы.
Новизна рецензируемой работы заключается в стремлении выявить о п р е д е л
я ю щ и е тенденции в развитии жанра эпопеи, установить компоненты ее
эволюции: статический (обязательные признаки) и динамический (трансформация
признаков). Исследователь выделил и описал категориальный минимум —
показатель жизни жанра, установил сопряжение литературных эпох.
Согласимся с автором монографии в том, что эпос выявляет сущность мироздания
(бытия) и характер участия в нем человека. В этом смысле эпопея
рассматривается и как универсальная схема этого процесса, тяготеющая к
канону, и как модель, присущая литературе на конкретной стадии ее развития с
неизбежной трансформацией канона. Способы эпопейного моделирования
проецируются на литературу в целом. И в этом смысле обращение к эпопее
является и попыткой историко-литературного прогнозирования.
В работах подобного рода необходимо серьезное теоретическое обеспечение.
Применительно к данной теме важно понять ту роль, которая отводилась эпопее
в русской литературе на ранней стадии ее развития. Ведь она формировалась
позднее других европейских литератур.
Эпопея в русской литературе, утверждает В. А. Беглов, еще не порвала с
архаической традицией прошлого, но уже выражала тенденции собственно
литературного способа освоения мира. На фоне кризиса представлений о
целостности мира обращение к ней означало восстановление утраченного.
Классической эпопее свойственна жанровая целостность, объемлющая ее
признаки. Главные из них: «эпическое состояние мира» (Гегель), герой,
реализующий свой потенциал внутри этого мира; позиция автора, наделенного
правом обобщения, представление мира не певцом, а сказителем; наличие
метаязыка и др.
Как все это проявилось в русской литературе?
В. А. Беглов аргументированно доказывает, что в ХVII веке становление
государственности, чувство оптимизма, осмысление собственной истории как
части мирового развития привели к трансформации жанра эпопеи. Появилась
героическая поэма. Однако отсутствие «эпического состояния мира» (Гегель)
объясняет творческие неудачи создателей национальных эпопей (М. В.
Ломоносов, В. К. Тредиаковский, М. М. Херасков).
Литература ХIХ века занимает в монографии центральное место. В пяти главах с
разной степенью обстоятельности рассмотрены в е х и развития эпического от
«Тараса Бульбы» и «Мертвых душ» Н. В. Гоголя через поэму Н. А. Некрасова
«Кому на Руси жить хорошо» к «Войне и миру» Л. Н. Толстого и «Запискам
охотниках» И. С. Тургенева.
Исходной точкой размышлений В. А. Беглова о судьбе эпопеи в это время служит
повесть «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя, поскольку именно к этому произведению
применима формула М. М. Бахтина о предмете эпопеи, источнике ее, эпической
дистанции. В жанре эпопеи изменился и характер взаимосвязи ее элементов. Н.
В. Гоголя интересует не существование в вечности, а сосуществование миров,
каждый из которых обладает самостоятельной ценностью.
Реконструкция современности с позиций эпического освоения рассматривается в
монографии на материале «Мертвых душ» Н. В. Гоголя и поэм Н. А. Некрасова.
Исследователь опирается на тот факт, что «Мертвые души» задумывались Н. В.
Гоголем по известному литературному образцу — «Божественной комедии» Данте.
Отдельные главы первого тома представляют собой травестирование «кругов
ада».
Определение Н. В. Гоголем жанра своего произведения как поэмы указывало на
проблемы, важнейшие для национального сознания. Первый том, особенно эпизоды
встреч Чичикова с помещиками, есть попытка проникновения в суть национальной
жизни. Рядом с констатацией утраты духовности — надежды на воскресение.
Формируются условия для двоякого толкования ключевых эпизодов произведения и
его идеи: романного и эпопейного.
По мнению В. А. Беглова, поставленная Гоголем задача (соединение прошлого,
настоящего, будущего) в силу объективных причин не могла быть решена в
универсальной жанровой форме. Исследователь полагает, что было бы натяжкой
причислять «Мертвые души» к эпопейному ряду, в котором «Тарас Бульба» более
органичен. В «Мертвых душах» на первый план выходит проповеднический пафос,
что позволяет обозначить жанровый феномен «Мертвых душ» как художественную
проповедь (В. А. Недзвецкий).
В середине ХIХ века необходима была сила, способная стать цементирующим
началом нации. Именно в этом ракурсе комментируются произведения Н. А.
Некрасова. В поэме «Кому на Руси жить хорошо» признаки эпопеи предстают с
неожиданной стороны. По мнению В. А. Беглова, событием в ней становится рост
крестьянского самосознания, а «герой» заменен семью странниками, которые
несут не только сюжетообразующую, но и жанрообразующую нагрузку.
Таким образом, художественные искания Гоголя и Некрасова расцениваются как
устремленность к утраченному эпическому мышлению.
2
Известно, что вторая половина ХIХ века прошла под знаком романного мышления,
однако историческая память эпопеи не могла не сказаться на художественном
строе произведений. Одно из свидетельств этого — «Война и мир» Л. Н.
Толстого. Писатель ориентировался на создание произведения, не стесненного
рамками романной поэтики и по общему духу близкого классическому эпосу. Но
осуществлять замысел приходилось в условиях, когда довлели «антиэпопейные»
начала реального бытия.
По мнению исследователя, создалась парадоксальная ситуация: связи между
людьми укреплялись при внешней опасности и ослабевали, растворяясь в
суетности малых дел. На войне люди жили по законам мира, а в мире — по
законам войны. Для выражения этого Толстой ищет адекватный язык. И на помощь
приходит поэтика эпопеи. То, что его современникам могло показаться
анахронизмом, таило свою привлекательность: монументальное и неподвижное
становятся знаками устойчивого бытия, очерчивают контуры истинного.
Экскурс в литературу ХIХ века завершается обращением к «Запискам охотника»
И. С. Тургенева. Это вызывает сомнение. Однако подобный подход
обосновывается рядом доводов: «Записки охотника» посвящены опыту
восстановления диалогических связей между людьми. Путь к этому — создание
метаязыка, носителем которого должен стать каждый. Обновление содержания
«Записок охотника» в 70-е годы (добавление трех новых рассказов), по мысли
исследователя, определялось сменой жанровых доминант. Тургенев подчеркнуто
ориентирован на элементы поэтики эпопеи.
Дальнейшая трансформация эпических форм прослеживается В. А. Бегловым в
заключительной части монографии «Горизонты эпопейного в литературе ХХ века».
Главная сложность в этот период видится исследователю в том, что ХХ век
объективно менее всего располагал к жанру эпопеи. Насилие, внутренний
террор, войны — таково его наполнение.
Творчество многих писателей ХХ века стремится придать «звериному» обличию
эпохи (О. Мандельштам) человеческие очертания. Высказывание Горького о том,
что коммунизм породит новых Шекспиров и Гомеров, исполнилось лишь в части
трагедийного содержания. Как следствие — нивелировка жанровых признаков
эпопеи и отнесение к ней всего, что запечатлевает эпохальные события
времени: «Цемент» Ф. В. Гладкова, «Жизнь Клима Самгина» А. М. Горького,
«Тихий Дон» и «Поднятая целина» М. А. Шолохова, дилогия В. С. Гроссмана
«Жизнь и судьба», «Красное колесо» А. И. Солженицына и другие. Роднит их
взаимодействие с «памятью жанра» эпопеи, исходы которого оказываются
различными.
Так, авторская установка в «Цементе» на поиск «советской меры» бытия
сталкивается с жизненной правдой. Герои лишены эпопейной атрибутики: дома,
очага, тем более — алтаря. Эпопейный культ жизни сменяется культом смерти.
Удачные, но лаконичные страницы книги посвящены творчеству М. А. Шолохова. В
эпопее «Тихий Дон» злоключения героев проходят на фоне трагической
реальности, связывающей воедино природное и человеческое. В их жизни
прекрасное и безобразное переплетено настолько, что нарушает привычные
нормы. По мнению В. А. Беглова, жанрообразующие признаки романа оказались в
«Тихом Доне» устойчивее и целостнее других, однако и они не смогли вытеснить
проявления в нем признаков эпопеи трагедии. Более того, выявились новые
возможности трансформации эпопейного вектора в развитии литературы.
На первый взгляд, обращение в 80—90-е годы к теме Великой Отечественной
войны по содержательности (конфликт, облик врага, патриотизм) располагало к
эпическим традициям. Однако сегодня стало очевидно, что войны начинаются
задолго до фиксированных историей дат. Они зреют внутри мира, разъедая его
суть завистью, подлостью, ложью. Война в мире была тоньше и страшнее, чем
просто война. Именно в этом ключе рассматриваются романы «Прокляты и убиты»
В. П. Астафьева, «Генерал и его армия» Г. Н. Владимова, повести и рассказы
В. В. Быкова, произведения «деревенской прозы», «Красное колесо» А. И.
Солженицына и другие.
На этом фоне судьба эпопеи представляется В. А. Беглову безотрадной. Если
следовать модным ныне гипотезам, то с исчезновением сюжета все становится
интертекстом, а интертекст абсолютизирует «антижанры» — антиутопию и
антиэпопею. В эпопее человек ищет свой «берег», отыскивает силы плыть против
течения. В антижанрах же нет «берегов». Уже 60—80-е годы ХХ века полны
примерами подобного рода. В романах А. Иванова, П. Проскурина вместо жизни
была ее имитация. Эпическая традиция трансформировалась в псевдожанр.
Монография В. А. Беглова достойна внимательного прочтения, которое вызовет
не только признательность автору, но и возражения по поводу отбора материала
и его интерпретации, неадекватности восприятия прозы ХХ века.
Вряд ли оправдана замена гегелевского определения «эпическая картина мира»
на «эпопейную картину мира», введенную В. А. Бегловым при характеристике
понятийного аппарата. Гегелевская формулировка определяет объективные
предпосылки эпического миропонимания. Она точна и емка по сути. Понятие же
«эпопейное состояние мира» двусмысленно и размыто. Оно отталкивается от
жанрового определения и переносится на историческую реальность. В результате
историческое налагается на эстетическое или подменяется им. Создается
путаница, особенно заметная там, где исследователь использует оба
обозначения.
Решение объемной задачи, поставленной в монографии, осложнялось
разнородностью литературного материала, спонтанностью самой потребности в
эпическом обобщении действительности. Это препятствовало стройности
структуры работы, вызвало «неровность» книги. Но есть и фактор субъективный.
Возникает сомнение в правомерности и перспективности избирательного подхода
к литературным произведениям и разной глубины их осмысления. Несоразмерность
в развертывании положений исследователя на материале прозы А. М. Горького,
М. А. Шолохова особенно заметна на фоне обстоятельного анализа произведений
ХIХ века и вряд ли свидетельствует о равноправии подхода. Она не
соответствует значимости привлеченных произведений ХХ века. Внутренние
возможности их оказались востребованными частично.
Данные замечания не умаляют сути сделанного. Монография В. А. Беглова
актуальна по своей теме и значительна по профессиональному осмыслению ее.
Ракурс, избранный литературоведом, позволил «уплотнить» историю русской
литературы и увидеть ведущую линию, проходящую сквозь три века, установить
связь «памяти жанра» с новыми решениями на каждом этапе развития. Этот
взгляд «сверху», с высоты крупной жанровой формы, позволяет взыскательнее
отнестись к сегодняшним художественным исканиям и экспериментам, укрепляет
представление о духовной и эстетической роли литературы.
Думается, что исследование В. А. Беглова, помимо своего научного значения,
напомнит о «магии» жанра, без которой любая литература уязвима и
недолговечна.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
