> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ   > БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ

№ 09'06

Надежда Горлова

Webalta

XPOHOС

 

Русское поле:

Бельские просторы
МОЛОКО
РУССКАЯ ЖИЗНЬ
ПОДЪЕМ
СЛОВО
ВЕСТНИК МСПС
"ПОЛДЕНЬ"
ПОДВИГ
СИБИРСКИЕ ОГНИ
Общество друзей Гайто Газданова
Энциклопедия творчества А.Платонова
Мемориальная страница Павла Флоренского
Страница Вадима Кожинова

 

Надежда Горлова

КНИГИ — НЕ ТО, ЧЕМ ОНИ КАЖУТСЯ

В последний вагон литературы

Оксана Робски. Про любоff/ on. – М.: ЗАО «РОСМЭН-ПРЕСС», 2005.

Главное, за что хвалила Оксану Робски критика: она-де «научила говорить» Рублёвское шоссе, ввела в литературный оборот новых русских персонажей, показав, что и они «любить умеют», а не только на анекдоты годятся. Но вообще-то богатые, которые или принцы, или плачут, испокон века населяют дамские романы - от трагических мелодрам до иронических детективов. Их наличие - характернейшая черта жанра, героиня которого – либо Золушка, либо Белоснежка (принцесса, но со своими проблемами). Первые два романа Робски были про Белоснежек, третий - о Золушке. «Про любоff/ on» - почти женский роман. Правда, в отличие от других современных образцов жанра, написанный недурно, - не с фабричного конвейера сошёл, а выпечен дома, с душой. С применением образного мышления, оглядкой на стиль. Даже с формальным экспериментом (история показана глазами не только женщины, но и мужчины, разница восприятий передана прекрасно, обычно же мужская психология – зияющий провал женских романов). В каждом вагоне метро – по две-три девушки, читающих «Про любоff». И это не вызывает протеста. Все-все-все мегатиражные дамы должны равняться на качественный уровень романов Робски, видеть в них «литературный минимум», который им пока не сдать. Робски - это не то, что читать нужно. Робски - это то, что читать можно.
И снова «но». Эпилог «Про любоff/ on» перебрасывает мостик от жанровой литературы к серьёзной. Жанровое, развлекательное произведение ставит предписанные жанром вопросы (если детектив, то «кто убил и как главный герой это понял», если дамский роман, то «как и с кем главная героиня найдёт счастье», и т.д.) и исправно отвечает на них. Серьёзная литература ставит вопросы посложнее и с ответами не спешит. В «Про любоff/ on» всё идёт сначала к тому, что героиня найдёт счастье с принцем, потом к тому, что принц-то – подонок, и такого нам даром не надо, и вроде как счастье ждёт в Лондоне, с новым знакомым… И вдруг, на последней странице возникает маленькая этическая заминочка, которая меняет дело. Не совсем ясно, позвонила ли героиня, - милая, добрая, скромная, интеллигентная преподавательница своему циничному возлюбленному, когда узнала, что его машина заминирована? Правда, она думала, что он хотел её убить. Так если не позвонила, – правильно ли она поступила? Месть местью, а случайные прохожие? А «не убий» и «прощайте врагов ваших»? А «соучастие посредством невмешательства?» Образ милой, доброй, скромной сразу несколько изменяется… Итак, последняя страница всё-таки причисляет третью книжку Робски к серьёзной литературе.

 

Умный циник не получился

Сергей Минаев. «Духless». – М.: Эксмо, 2006.

Первыми своими книгами Робски обозначила моду на литературный гламур (то есть, на буржуазность – пристрастие к дорогому, престижному и блестящему). И вот эта мода, выразившаяся в литературе чем-то вроде «капиталистического реализма», проходит, её сменяет мода на антигламур. Новое движение возглавляют всё те же модники. Одним из первых написал книжку об идеологии антигламура гламурный журналист и бизнесмен Сергей Минаев. Как всё модное, «Духless» возымел мгновенный успех, и скоро будет забыт. Литературных достоинств – изысков стиля, глубины сюжета – в книге не наблюдается. Она написана так, как написал бы любой журналист-очеркист средней руки. О собственно литературных потугах говорит только выпендрёж, натужный и редко удачный: пространные англоязычные эпиграфы, англоязычные заголовки частей книги, частые упоминания иностранных брендов, не говоря уж о полуанглийском названии, мат, сленг, компактный словарный запас, частично заимствованный из-за океана, почему-то «the telki», «иметь секс», а не хотя бы «заниматься сексом»… Образность тоже в основном заимствованная: офис похож на башни из книг Толкиена, персонажи кривятся, как будто «откусили от зелёного лайма»…
Повествование ведётся от лица наркомана и алкоголика, чудом удерживающегося на посту коммерческого директора. Герою надоели его работа и досуг, одинаково бездарные, а счастье, хотя и недолгое, ему приносит выгодное коммерческое партнёрство. Антигламурным этот «производственный роман» делают два пункта. Во-первых, о работе в офисе написано с позиций критики. Довольно скучно бичуются бюрократия, очковтирательство, подсиживание, лицемерие, воровство и прочие беды, которые высмеивал ещё советский «Крокодил», причём изложено это кондовым языком специальной брошюры для внутреннего офисного использования: «Для меня слово «экспат» является определением иностранного социума, состоящего из всяких менеджеров гостиничного бизнеса, директоров ресторанов, разного рода консультантов по ассортименту, маркетинговых специалистов, креативщиков и сейлс/ оперейшн директоров». Это ли художественная проза? Во-вторых, немного более энергично, но не менее тривиально клеймится бездуховный гламурный отдых. Много занудных философствований о том, что в жизни время от времени «надо что-то менять».
Но симптоматична неудача автора в попытке изобразить главного героя.
Автор тщился сделать его умным циником, может, в духе Поланика или Берроуза, или Буковски. Но циник не вышел, вышло убожество. О плохом, но популярном кафе сказано следующее: «Видимо, тусовка ловит от нахождения в нём особый, сродни мазохистскому, кайф, если терпит все эти ужасы, сравнимые, безусловно, только с присутствием в нацистском концлагере». Или, о грубых секретаршах: «Воистину, не много у нас найдётся Матросовых, способных собственной грудью броситься (как будто можно «броситься чужой грудью» - Н.Г.) на амбразуру секретариата с гранатой в руках». Великого русского поэта, припомнив одну его строку, герой называет «Сашкой Блоком». И так далее. Подобные фразы характеризуют его как человека жалкого, на протяжении всей книги почему-то упорно пеняющего на зеркало. И, хотя в этом и состоит идеология антигламура, неужели автор настолько «не видит» собственного героя? Неужели – такова среда, что не с кем сравнить? Поверить трудно.

 

Обыкновенный уникальный

Милорад Павич. Уникальный роман: Роман-дельта / Пер. с серб. Л. Савельевой. – СПб.: Азбука-классика 2006.
В «Уникальном романе» нет ничего уникального. «Нормальный» роман Павича с избыточной образностью, как поразительной («Она из тех, кто сердцем способен раскалить печь»; Борзая «кладёт морду на её ладонь, и дама, глядя в её глаза, как в зеркало, подправляет помадой губы»; «Представьте себе красивую женщину, Удвойте её красоту, Утройте её. Потом возведите в квадрат. И забудьте её. Это Лемпицка»), так и софистической, скроенной по старому павичевскому лекалу («Желток – это сон, а белок – явь»; «В одном глазу она носила день, в другом – ночь, левую сторону видела как правую, а правую как правую и всегда принимала во внимание соотношения: сколько на Земле воды по сравнению с сушей (3:1), сколько воды в ней самой по сравнению со всем её прекрасным телом (1:3) и сколько есть Неба по сравнению с сушей звёзд – и здесь всегда имея в виду то же самое соотношение 3:1. Короче говоря, она выглядела как некто, у кого давно перестали расти ногти»). И с невнятной структурой, которая обозначена, но до конца не воплощена. В этот раз заявлено, что у детективного романа «сто разных окончаний», выбирай любую развязку или впиши свою на специально оставленных для этого в книге чистых страницах. Сто развязок – большая натяжка, ибо сто главок из дневника следователя никак нельзя назвать эпилогами, разве что эпизодами. Развязка всё-таки одна – гибель следователя, так и не распутавшего своё последнее дело, а кто убил его, внимательный читатель легко догадается. Детективный сюжет – не бог весть какой, читателю известно, кто убийца, но следователь этого не знает. Приём, придуманный не Павичем, и использованный уже, например, в «Преступлении и наказании» Достоевского. Впрочем, это не так важно – и «роман-кроссворд» Павича – никакой не кроссворд, а «роман-пособие по гаданию на Таро» – никакое не пособие. Идея «нелинейного романа» - популистская придумка, главное в романах Павича не это, а странная красота алогичной фантазии, которая подобна туману, и никак не укладывается в рассудочные схемы.
Но внимание роман привлёк тем, что имеет непосредственное отношение к русской культуре.
Героем одного из снов в романе Павича оказывается Пушкин. Он «низкорослый, очень лохматый и худой человек», владеет вуду и занимается чёрной магией. Конечно, присниться может всё, что угодно, сюжеты снов не обсуждаются, но… Как вспоминала Зинаида Шаховская, когда Ремизов в очередной раз рассказал свой сон о Ходасевиче, тот возмутился и строго-настрого наказал: «И помните, чтобы я не появлялся в смешном виде в ваших снах!» После чего Ходасевич Ремизову больше не снился. Вот и хотелось бы, чтобы писателям и их героям такие люди, как Александр Сергеевич, «в смешном виде» не снились. Ведь сон – отражение сознания сновидца. Павич – европеец до мозга костей, и лёгкое его отношение к русскому гению как к постмодернистской игрушке показательно. Право, уж лучше отрицание.

 

  

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

 


Rambler's Top100 Rambler's Top100

 

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев

Русское поле