|
|
ЗАВОДСКИЕ
I
ХРЕНОВА ТАНЯ
Я однажды заходила к ней, просили что-то ей занести.
В однокомнатной квартирке в Свиблово все было покрыто самодельными
ковриками, салфетками, дорожками, кружевами, - ни одной голой поверхности.
Рассказала жизнь.
Приехала с сестрой из деревни «по лимиту», устроилась на завод. За Таней
ухаживал Иван Хренов, старше ее, вдовец с двумя детьми, непьющий. Она
влюбилась, и вышла за него.
Детей обнаружилось пятеро, одна девочка болела полиомиелитом, с трудом
ходила на костылях. А муж оказался запойным, - полгода мог не пить вообще,
зато потом…
Таня посвятила себя заботе о приемных детях. Своего родить не решилась, - и
так пятеро, сделала однажды аборт. Плакала, рассказывая мне об этом через 50
лет. «До сих пор снится, как ребеночек кричит. На каждой исповеди в этом
каюсь. Батюшка говорит: «Ты уже свой грех выплакала», а я как вспомню, что
сделала, - слезы сами текут».
Таня мечтала хоть раз побывать в театре. Однажды после работы заводских
повезли в театр, - на грузовике. Таня хотела, но не поехала, дома –
стирка-глажка, да и ужин готовить надо. Смотрела вслед грузовику, вытирала
глаза.
«А я хорошая была, - иду как-то, а мужики говорят: «Ладная какая! Как на
станке выточенная! Деталька!»»
Муж умер, дети разъехались, осталась одна полиомиелитная Любочка.
Состарившись, Таня определила Любочку в Дом инвалидов. Другие приемыши,
узнав об этом, возмутились, и перестали общаться с Таней. Но Любочку взять к
себе также не могли – дети, работа, маленькая жилплощадь, да и здоровье.
Старшая падчерица умерла, - больное сердце, - а Тане не сообщили. Она узнала
случайно, через несколько месяцев, говоря об этом, тоже плакала.
Единственным человеком, который заботился о старой Тане, стала ее
племянница, единственная дочь единственной родной сестры, тоже вышедшей за
алкоголика и рано овдовевшей. Племянницу интересовала Танина квартира. Она
не скрывала этого, но помогала Тане хорошо, «трудолюбивая женщина,
добросовестная».
Сестра Ольга понимала, что квартира, - это да, и все равно ревновала дочку к
сестре. Звонила и плакала: «Ты у меня дочь переманить хочешь, чтобы я одна
осталась и с голоду померла! Мать без хлеба сидит, а она тетке полы моеть!»
Таня, «раз такое дело», разрешила племяннице не приходить, но завещание
оформила правильно.
Умерла совсем одна, нашли, как это водится, не сразу.
II
ТАМАРА ПАВЛОВНА
Пришла однажды в редакцию, принесла покоробленную от слез школьную
тетрадку. Ее сын умер от врачебной ошибки, плача, она написала посвященные
ему стихи, и принесла – ей очень нужно было поделиться горем.
«Родной мой, я устала, уснула я, прости.
Коварный сон приснился, буди меня, буди.
Мой ненаглядный мальчик, скажи скорей, скажи,
Что это сон. Родной мой, буди меня, буди.
Что будто ты отравлен, мы навсегда расстались,
И ты лежишь, не дышишь. Буди меня, буди!
Как боль была жестока, но ты все претерпел.
Не жаловался даже, меня ты все жалел.
Вставай, мой сын бесценный, вставай, мой сын родной,
Уехать мы мечтали, ты должен жить, родной!»
И так далее. «К сожалению, мы не можем это опубликовать». «Да? А можно я
вам тогда прочитаю?» Шептала по тетрадке, плакала.
Приходит с тех пор иногда. «У меня здесь никого, кроме вас, нет».
Собирается отдать свои стихи в журнал «Иностранная литература», просто
потому, что знает: есть такой журнал, когда-то читала. Еще ей очень хочется
как-нибудь придти и поучиться печатать на машинке, которая стоит у нас под
столом. Я жалею, что еще не дала ей сделать это. Старуха старухой, показала
паспорт, оказалось - 45 лет. На первой фотографии – красавица, «Весна»
Боттичелли. Попросила дать ей посмотреть паспорт нового образца, и осталась
недовольной, «не солидно».
«Хочу я в сказку верить, что я тебе скажу.
Родной мой, не пугайся, что плачу и стону.
Ты помнишь сказку детства? Царевна там жила.
Там принц ее спасает, а здесь она тебя.
Как будто в сказке этой она тебя нашла.
Целует тебя нежно в безгрешные уста.
Хочу я в сказку верить, сон горький пусть уйдет.
Ты к ней встаешь навстречу, живешь, родной, живешь!»
Вышла замуж, переехала с мужем из деревни в Екатеринбург, работала на заводе
авиационных приборов. Родила сына, с мужем развелась. Мать разбил паралич,
забрала ее к себе, ушла на пенсию по уходу за больной, что в стаж не
включили. Мать умерла, и в этом же году сын заболел лейкозом, сразу после
школы. Сдал экзамены в художественное училище, но ходить на занятия уже не
смог. Разменяла трехкомнатную квартиру на однокомнатную на окраине, все
деньги потратила на лечение. В больницу не клали, говорили, «нет мест»
(позже заведующего посадили за торговлю больничными местами), наконец,
положили, и случайно вкололи повышенную дозу. Умер в 21 год. Тамара Павловна
продала квартиру в Екатеринбурге и купила дом в деревне. Иногда приезжает в
Москву к сестре-пенсионерке, заходит в редакцию.
Зашла перед Новым годом, принесла карамельки: «Чай будете пить, помяните
Антона. У вас что-то в личной жизни изменилось? Вид у вас совсем другой стал
– артистичный. Я вот в церковь хожу, а веры нет у меня той. Все думаю, за
что же это такое мальчику моему непорочному? За мои, значит, грехи. Аборт,
говорят, смертный грех, но я не делала, Бог миловал, я замужем совсем не
долго была, не получилось у меня. Сын мой отца почти не знал, я одна у него
была опора. С другими мужчинами никогда не встречалась, как другие вот
гуляют. Я не говорю про других, просто у меня мать верующая была, так
воспитала, а то неизвестно, как я бы… Я сначала слесарем, потом контролером
работала на заводе. Мы делали приборы для самолетов, их даже по телевизору
показывают иногда. А раньше всегда план был, если не выполнишь, – премию
никому не дадут, все связаны. И вот ждешь, когда привезут комплектующие, -
неделю могут не привезти, две, три, ведь в производстве несколько заводов в
разных городах задействовано. И, наконец, привезут все сразу, и приборы надо
собрать за неделю, чтобы план выполнить. А ведь есть технология. Приборы
должны пройти испытания, на это время требуется, а его нет. И я же подписи
свои ставила, что испытания все пройдены, принимала эти приборы! И все
ставили! Числа мы не подделывали, нет, просто подписи ставили. Приборы
дальше шли, а там же знающие люди видели числа, понимали, что не было
испытаний, какие должны быть! Но никогда к нам ничего не возвращалось. Вот
так я грешила. Может, я должна была пойти к директору завода? В облком, к
Ельцину? Но разве меня стали бы слушать? Пустили бы туда лишний раз? А за
этот мой грех мальчик мой пострадал. Я вот смотрю, самолеты падают, - может,
из-за наших приборов, может, не сразу сказалось, а через десять лет?
Скажите, как мне веру найти? Это ж грех мой, что веры такой нет, как у
других...»
«Родина моя родная, реки и поля!
Нам тобой бы любоваться, а рыдаю я.
Родина моя родная, сын есть мальчик у меня.
Он надежда и опора и, конечно, жизнь моя.
И не крепостное право, и совсем не древний век,
Почему же, как в осаде, среди лжи мы столько лет?
Мой сыночек задыхался в городе, в дыму,
И в морозы замерзал он. Что надеть ему?
Нам до леса бы добраться по земле родной.
За билет не расплатиться, Родина, с тобой.
И не устоял мой милый, ослабела я.
И к тебе я обратилась, ты прости меня.
Много лет служила верно, сильной я была,
И, что б ты ни попросила, все б тебе дала.
Рестораны и швейцары, казино все в ряд,
Банки, Дума, снова банки как стена стоят.
Где же все твое богатство? Знаешь ведь сама.
Почему ты лицемерам отдала себя?
Заперлись в домах высоких, к ним не подойти.
Там заборы и охрана, скрылись в них они.
Ты прости меня, родная, не могу понять,
Почему ты позволяла детство им отнять?
И неужто оскудела бы твоя казна,
Если б сыну помогла ты, и спасла б дитя?
Видно, зельем напоили в тех домах тебя.
А иначе, почему ты предала дитя?
Я оплакиваю сына так же, как тебя.
В горький час ты отвернулась. Сын ведь жизнь моя.
Эта боль сильнее боли, так она горька.
Почему ты предала нас, Родина моя?»
ЧАЛПАН
Чалпан - самая трудолюбивая дворничиха изо всех возможных. Почти сутками
она чистит снег или метет, моет подъезды. Мужа и образования нет.
Младший ребенок заболел и не ходил в сад. Чалпан привязала его к батарее, и
ушла на работу. Он залез на подоконник, упал, ударился головой о батарею.
Чалпан пришла, ребенок на полу в беспамятстве – температура 40. Она думала,
это простуда продолжается, ну, несколько дней ребенок не в себе, температура
не спадает. Как-то мыла его, и рука провалилась в голову, под волосы – череп
проломлен, нагноение. Обратилась к врачу.
Температура прошла, но беспамятство осталось навсегда. Теперь это просто
туша на кровати, которую Чалпан кормит из бутылочки.
Старший – наркоман. Однажды Чалпан спала, а он подошел и ударил ее молотком
по голове. Потом взял деньги и убежал. Чалпан вызвала скорую, небольшая
трещина в черепе.
Чалпан долбит лед, жмурится, улыбается. Голова огромная – замотана кучей
платков – боли мучают.
Уходя на работу, оставляет на столе деньги – вдруг старший вернется. «А то
не найдет ничего, и убьет со зла Эмильку!»
ДЕВОЧКА И МЕНТ
Когда Алька переваливается по двору, мне вспоминается что-нибудь из Данте
(или Лозинского, как посмотреть на проблему перевода), вроде: «Любовь,
любить велящая любимым….» Зачем?
Наш дом окружали три милицейских поста: у Третьяковской галереи, на
строительном объекте и у библиотеки. Там дежурили милиционеры из 2-го
отделения. Все девочки дома и окрестностей от восьми до четырнадцати
проходили через влюбленность в милиционеров. Поначалу это выражалось в пении
дразнилок в адрес постовых и словесной перепалке, потом переходили к
подвижным играм, потом признавались милиционерам в любви, потом взрослели, и
переставали узнавать в лицо былых возлюбленных. Только для одной девочки
моего «помета», повзрослевшей неожиданно, салочки закончились потерей
невинности. А для Альки не закончилось ничего.
В выпускном классе Алька попросила меня проверить сочинение. Случайно
пролистав тетрадь, я нашла на последних страницах такой примерно текст:
«Господи! Сделай так, чтобы Юрка был моим! Я знаю, что у него есть жена. Но
я люблю его! Я очень хочу, чтобы мы были вместе. Накажи меня, как хочешь, но
сделай так, очень прошу! И чтобы он поцеловал меня».
Это реконструкция, но последнее предложение, такой невинный постскриптум, я
запомнила дословно.
Я удивилась, поскольку помнила, что Алька была влюблена в этого
тридцатилетнего мента уже два года назад.
Она пошла учиться в Школу милиции. Дежурила в метро на станции
Третьяковская, прогуливалась по платформе, соблазнительно задевая юбку
резиновой дубинкой. Однажды я видела ее стоящей в оцеплении, сдерживающем
демонстрантов. Взгляд у нее был свирепый, лицо покраснело, и казалось, что
рыжие волосы накалились.
Через четыре года прокатился слух, что Алька беременна от Юрки, и его жена
тоже беременна – вторым.
Они поженились.
Юрка работал в частной охране, Алька сидела дома, родила троих.
Юрка заболел, его уволили. Теперь он – алкоголик – вахтер в государственном
институте. Это маленький лысый очкарик, что называется – мозгляк. Алька
работает уборщицей. Толстуха с отечными ногами. 25 ей никак не дать, не дать
и 30. Первая Юркина жена выглядит лучше.
ПРОФЕССОРША
И, наконец, – Золушка.
Перед смертью прабабка Марины призналась, что родила не от академика
Петровского, а от цыгана.
«Цыган ушел, мать меня из дому выгнала. Я мыла полы в Академии наук. Шел
Николай Сергеич, увидел меня, заругался. Я говорю: «Вы не волнуйтесь, я
хорошо вымою!» Он стал допытываться, я ему все про себя рассказала, чтобы не
выгнал. Говорит: «Пошли!» Привел к знакомому священнику, и в домовой церкви
обвенчались».
Она поклялась никому не говорить, что ребенок не его. Профессор погиб в
30-е, в 90-е сказала. «Чтоб вы плохо про Николая Сергеича не думали, - я ж
через три недели после венчания родила».
Марина спросила, как звали цыгана. Прабабка отвечала, что не помнит.
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
