|
|
ОЧЕРЕДЬ
У дверей комнаты с табличкой «Смерть» стоит огромная очередь. Народу —
пруд пруди. Все, заняв свои места, сидят тише воды, ниже травы. Тут
открылась дверь, из комнаты выпорхнула в коридор красавица-ангелочек с
белыми крылышками и обратилась к собравшимся нежным голосом:
— У нас правила такие же, как и в бренном мире: сперва принимаем
граждан-льготников, то есть инвалидов, ветеранов войны и труда. Остальных —
в порядке очередности. Вот вы, дед, с медалями на костюме, полагаю, ветеран
войны? Прекрасно. Милости прошу, не занимайте очередь, пройдите в кабинет.
Вам дань и уважение. За верное служение Отечеству пропускаем вас первым. Нет
ли возражающих?
— Нет, пусть пройдет, — загудели все в один голос. Но ветеран сам был
другого мнения.
— Родные мои! За уважение премного вам благодарен. Однако я не спешу, хочу
пройти в порядке очереди. — Он, отвесив толпе низкий поклон, уселся на свое
место.
— Хорошо, дед. Ждите своей очереди. А тот безногий и безрукий инвалид почему
не проходит? Смотрю, душа висит на ниточке, а очередь далека. Уступите,
граждане, дорогу. Ну-ка, друг любезный, нажми на все педали и дуй в комнату!
— Нет, что вы! Пройду в порядке очереди, — заголосил инвалид, скорчившись на
своей маленькой инвалидной коляске, — очередь для меня — понятие святое, в
жизни ее ни разу не нарушал.
— Может, пропустите старушку, возле меня сидящую, она здесь со времен
Чингизхана — давно откуковала свое. А то все надобности справляет тут же,
сидя. Подрубить под корень — и делу венец, — одноглазый мужик указал
трясущимися руками на старушку, поклевывающую носом. — Бабуля, иди, тебя
приглашают!
Но и старушка ни за какие коврижки не согласилась, прошепелявила беззубым
ртом:
— Коли спешишь, сам зайди! А я успею в порядке очереди.
Вдруг как гром среди ясного неба появился бородач величиной со шкаф и, шагая
вкривь и вкось, начал как танк таранить собравшихся, проталкиваясь все ближе
к двери. Он обдал толпу запахом навоза и туалетной жижи, перемешанным с
запахом больничной койки, тускло обвел всех ничего доброго не сулившими
оловянными глазами, выдающими отпетого наркомана, и гаркнул:
— Чего уставились, тараканы?! Вздумали раньше меня пройти! Не выйдет! Видите
вот эту дубину! — он потряс в воздухе кулаком и обнял за изящную талию
ангелочка. Та легонько оттолкнула руку и, чтобы узнать, куда разместить его
по религиозной принадлежности, спросила:
— Вы мусульманин?
— А чё? Можно стать и мусульманином. Нам грешным все равно. Что война, что
сабантуй. Только с одним условием: сейчас же вознаградите меня или героином,
или анашой. Можно гашиш, или сыграем в любовь, хочешь? Ха-ха-ха!
Он затянул во все горло: «Молодым везде у нас дорога!» — и вломился в дверь
смерти. Через пролом все увидели, как ржаво-кровавая коса блеснула в воздухе
— наркоман сыграл в ящик…
Да, страшный приснился сон. Испугавшись своего же крика, проснулся я весь в
поту. Целую ночь ныл коренной зуб. Заснул только под утро. Впрочем, разве
это сон?! А зуб все ноет и болит. О еде и думать страшно. Обулся и пошел к
врачу. Встал в хвост бесконечной очереди. Судя по продвижению очереди,
расстояние между мной и кабинетом стоматолога не ближе расстояния между
Белебеем и Москвой. Быстро не пройдешь. В коридоре яблоку негде упасть. Все
больные с искривленными лицами, охая и ухая, держатся за свои опухшие щеки.
Вот из комнаты, словно волшебная фея, вышла красавица-медсестра в белом
халате:
— Инвалиды, ветераны войны и труда принимаются вне очереди, — сообщила она и
исчезла за дверью. Больше половины народа оказалось льготниками. Они все
разом, словно торнадо, навалились на дверь. За ручку двери схватились
одновременно десяток рук, казалось, оторвут ее вместе с косяком. Сразу
начали делить между собой пальму первенства за внеочередную очередь
однорукий механизатор с ветераном войны:
— Я пролил кровь за Отчизну, защищал ее от врагов! — кричал ветеран. —
Очередь моя!
— А чё, думаешь, из моей раны вишневый сок потек, что ли?! — обиделся
механизатор, размахивая пустым рукавом рубашки. — Во время жатвы руку
косилкой на комбайне оторвало, когда заботой горел о хлебе для народа. Моя
очередь!
— Наверняка сел за руль пьяным, из-за чего и оторвало!
Уже поднялась было у механизатора здоровая рука на обидчика, но прервали.
Беременная женщина, бодая арбузообразным пузом присутствующих, ринулась в
атаку:
— Я мать пятерых детей. Воспитываю сыновей — будущих защитников Родины.
Награждена материнской медалью — она, спешно отстегивая пуговицы, распахнула
джемпер и показала белую кофту. Увидев на ней блестящую медаль, льготники
немного остыли. Но только на мгновение.
Дама средних лет с истрепанными нервишками дернула беременную за локоть и
посадила на место:
— Не горячись, милочка. Я вот заслуженная учительница! Пока всю свою
трудовую жизнь воспитывала ваших малышей, лишилась всех зубов, выходит, я
должна пройти вне очереди! — С целью осуществить задуманное, она яростно
начала прокладывать себе дорогу, выставив вперед могучую грудь.
Вдруг откуда ни возьмись появился страшный, волосатый бородач, величиной со
шкаф. Бросив оловянный взгляд на толпу, он, словно танк, начал таранить всех
попавшихся на пути. По всему видно — наркоман. Все молча расступились, зная,
что их слова ему как мертвому припарка.
— Что за базар устроили здесь, тараканы?! Пока всех не задавил, убирайтесь к
чертовой матери! — Он вышвырнул ветерана в одну сторону, однорукого
механизатора в другую и, пробравшись к двери, распахнул ее настежь.
Появившуюся перед ним медсестру обнял и тесно прижал к телу. Как та ни
старалась освободиться от него, не смогла, и, чтобы выразить свое
недовольство, грубовато спросила:
— Фамилия?
— Ха-ха. Неважно. Главное, зубу моему кайф нужен. Кумекаешь? Кайф! Если есть
героин — еще лучше. Зачем фамилию спрашиваешь, хочешь познакомиться? Вот он
я собственной персоной. Сыграем в любовь?
— Сейчас и сыграешь, и кайф заодно получишь! — ответил громовластный мужской
голос из кабинета, после чего, то ли на улице, то ли в кабинете, прогремел
гром, блеснула молния, послышался душераздирающий крик наркомана.
По всему телу будто прошел высоковольтный ток. Словно по мановению волшебной
палочки исчезла зубная боль. А у двери все шум, раздор, дележ очереди.
Кто-то дергает за чей-то воротник, раздают тумаки, крик, гам — дым
коромыслом.
Смотрел я на это зрелище как выходец с того света, вспомнив о ночном ужасном
сне, и подумал, зачем занимать очередь, когда зуб перестал болеть, не пора
ли вернуться домой. Нет, не от страха. Если ничто не болит, зачем
показываться врачу!
ОБЫЧАЙ
Купля-продажа скотины в наших краях обычное дело.
Чтобы обновить породу, решили мы с женой обменять годовалого бычка Мишку на
корову, с доплатой, естественно. Деревня у нас большая, надеемся, обивать
пороги долго не придется. Односельчане добрые, разнонациональные. Отсюда, в
одном дворе разводят лошадей, в другом — свиней, в третьем — коз, овец.
Не успели как следует распространить весть о своем желании, как дед Иван,
тот, что живет через три улицы, согласился обменять свою корову семи отелов
на нашего бычка. Понятно почему: мясо старого животного с трудом
переваривается желудком. А еще у деда Ивана рука не подымается зарезать ее,
так как она долгие годы кормила их молоком и маслом.
Сперва со своей супругой Матреной Тимофеевной осмотрели они нашего питомца.
Досконально: до кончиков ногтей, вернее копыт. Дед Иван измерил толщину шеи
животного, воткнул пальцы в спину, чтобы проверить жирность: зажимал ладонью
то одну, то другую часть тела. Затем, прокашлявшись, обратился к супруге:
— Ну, старуха, что скажешь? Сразу видать — хоро-ош бычок. Поменяем?
Матрена Тимофеевна всегда прислушивалась к мнению мужа:
— Хозяева хорошо кормили. Это я сразу приметила. Я согласна.
Потом мы все вместе зашли в дом. Я и жена моя угостили гостей по-своему:
душистым чаем да с башкирским бишбармаком. Похвалили Мишку, пожелали, чтобы
он стал для них вкусной едой, чтоб аж слюнки потекли. По мусульманскому
обычаю прочитали молитву на благополучие и пригладили обеими руками лицо.
Дедуля Иван с супругой, хотя и не знали по-нашенски, повторили те же
движения, пригладили руками свои лица и поблагодарили нас за гостеприимство.
После чаепития опять вышли в сарай. По обычаю я положил на спину бычку белое
полотенце, привязал на рога веревку и, передав ее в руки новому хозяину,
пожелал всего доброго, что есть на свете, проводил до ворот.
На другой день вместе с женой и восьмилетним сыном Аюханом пошли мы к деду
Ивану за коровой. Хозяева сперва повели нас в сарай. Увидев огромную корову
красно-белой масти, мы обомлели. Откормленная, важная буренка неторопливо
пережевывала сено. Особо интересовавшая нас часть тела — алое вымя с
четырьмя сосками напоминала гроздья рябины. По душе пришлось животное и
жене, и мне. Если даже хозяева повысят сумму, не откажемся. Но, слава
Аллаху, взяли то, что было заранее оговорено. Потом пригласили в дом,
усадили за стол, угостили чаем.
— Не молоко будете доить, а сметану, — обрадовала Матрена Тимофеевна. — Если
мне не верите, спросите у Святой Девы Марии, — кивком головы указала на
икону, украшавшую угол избы, и несколько раз усердно перекрестилась.
— С моей легкой руки пусть коровушка принесет вам только добро! — сказал дед
Иван и перекрестил меня, жену и сынка нашего.
Когда вышли во двор, дед Иван перекрестил нас уже вместе с коровой — будущим
членом нашего домашнего хозяйства:
— Субботка, эти люди хорошие. Слушайся их, молока не жалей!
Потом опять обратился к нам:
— У нашего народа тоже существует свой обычай. Прежде чем возьметесь за
веревку, перекреститься надобно. Тогда корова вдвойне даст вам молока. Не
обессудьте!
Мы с женой пока размышляли, на помощь пришел сынок наш. Он взялся за узду и
усердно начал креститься.
По пути домой сын спрашивает:
— Пап, а какую религию мы исповедуем?
— Только что перекрестились, значит, христианскую, — отвечаю, улыбаясь.
— Не шути, — говорит. — Мы не христиане. Потому как дед Иван носит крест на
груди, а мы — нет. Мы иудеи, да?
— Откуда услышал это слово?
— От тебя. Как только с мамой начинаешь ссориться, всегда кричишь «иуда».
— Нет, — возражаю. — Мы — мусульмане.
— В самом деле, — вмешивается жена, — как-то не по-нашему доить крещеную
корову. Немедленно надо перевести ее в нашу религию. Пригласи бывшего
парткома Гайнави, который ходит нынче в муллах. Пусть прочтет молитву, а
заодно и кличку сменит.
С женой поспорить, что зимой в огороде картошку сажать. Пришлось
раскошеливаться выпили с муллой на троих бутылку, и русская Субботка навеки
превратилась в мусульманку Санию.
В наше бренной жизни человеку всегда чего-нибудь да не хватает. Не успели
обзавестись коровой, позарез понадобилась машина, потому что жена начала
продавать на рынке то молоко лишнее, то масло. А я собираю грибы, ягоды и
стараюсь превращать их в деньги. И вскоре на накопленную сумму купили
легковушку — «ВИЧ» называется.
— Еще при Сталине сделана, — сообщил дед-чувашин лет восьмидесяти с козлиной
бородой, передавая ключ. — Пятьдесят лет на ней ездил, пятьдесят раз лоб о
лоб ударялся, пятьдесят машин искалечил, а у моей и вмятин не видать. Только
вот кусочек названия отломился. Раньше был «Москвич».
— Пятьдесят раз ударилась, но почему до сих пор не сломалась? — удивляюсь я.
— Секрет на заднем стекле, — указал старик жестом. Я обернулся и на стекле
увидел большой крест величиной с ястреба. Внизу приписано: «Береженого Бог
бережет». Вот какой магической силой владеет вера! — И он показал рукой: —
Как увидят название — три уцелевшие буквы «ВИЧ», все дорогу уступают.
Во время купли-продажи старик многократно перекрестил машину, начиная с
передних фар, кончая глушителем.
Примчался на ней я домой. Радости, естественно, предела нет. Жена сперва
тоже обрадовалась, но, увидев крест, губы надула, завелась:
— На крещеной машине себе крест хочешь заработать, что ли?!
С этими словами соскребла крест со стекла, не успел я глазом моргнуть, как
нарисовала полумесяц зеленый, а внизу написала: «Аллах всемилостив».
— Сбегай за парткомом, то есть я хотела сказать, за муллой Гайнави. Пусть
прочтет машине молитвы из Корана.
В это время, нечаянно зацепив коленом торчащий глушитель, порвала себе
колготки.
— Автомобиль-то, оказывается, мужского пола. Заодно с муллой подвергни
обрезанию. Все должно быть по-мусульмански.
У меня язык отнялся. Объясняю ей функцию глушителя, она мои слова ни в грош
не ставит. Пришлось уговорить Гайнави прочитать Коран. Он расстелил белую
скатерть перед машиной и запел молитву:
— Спасибо Аллаху, Ленину, нашей славной партии, — протянул он громким басом.
Тут же напильником обрезал немалую часть глушителя. Теперь не машина, а
вертолет — при выезде затыкаем уши пробкой.
Жена говорит:
— Знаешь баптиста, который в конце деревни проживает? Оказывается, он
обменивает гусака на индюшку. Может, поговоришь с ним? А то наш гусь все
время старается залезть под петуха.
Отправился к баптисту. Оказался вежливым, порядочным человеком. Спрашивает:
— Сейчас унесешь?
— Сейчас, — отвечаю.
— В таком случае, — говорит, — исполним наш обычай.
— Исполняй, нам обоим на радость.
Он долго не заставил ждать. Гусака сунул мне в руки, затем почему-то достал
длинный кнут, и, голова садовая, задал мне жару — начал сечь кнутом. От боли
ору как свинья недорезанная. Хорошо что ворота были открыты — едва ноги
унес. Он и в ус не дует, кнутом щелкает:
— Ты, — кричит, — не обижайся. Так велит наш обычай. Именно после исполнения
этого обряда много народится у тебя гусей. А завтра приду за индюшкой.
Смотри, готовься!
После всего, что пережил, как не готовиться. Обязательно подготовлюсь! Сразу
достану толстую двухпудовую дубину и, как только войдет баптист через
калитку, наброшусь на него, как индюк. Пусть моя птица кладет ему ежедневно
по пятнадцать яиц и высидит столько цыплят, сколько ударов баптисту от меня
достанется.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
